Миф о языковой норме

Дмитрий Сичинава, лингвист, автор Arzamas:

Популярных заблуждений о языке довольно много. Есть заблуждения, связанные с историей и происхождением языка: например, что среди ныне живых языков есть какой-то самый древний, предок всех остальных, или что можно без специальных знаний отождествлять слова разных языков просто по внешнему сходству, или что если язык какого-то народа когда-то назывался «русским», то это значит, что он и был совсем как наш русский. Есть заблуждения, связанные с социолингвистикой: например, что малые языки малых народов в принципе никому не нужны или что люди не могут с детства знать два языка.

Пожалуй, самое неадекватное реальности массовое представление о языке — что владение родным языком представляет собой множество правил, которые, во-первых, всегда объективны и абсолютно истинны (как законы механики), а во-вторых, выучиваются осознанно, например в школе. Если человек нарушает священные и неизменные «правила русского языка», то он «неуч», а неприкосновенность этих правил надо охранять полицейскими методами.

На самом деле самые жесткие языковые правила человек выучивает бессознательно в раннем детстве. В школе он учит орфоэпическую, орфографическую, этикетную и прочую норму; например, что в слове «звонить» ударение на второй слог, «раненый боец» пишется через одну «н», а в заявлениях не надо (или уже надо?..) использовать предлог «от». Норма потому и создается, что реально люди в каком-то случае говорят или пишут по-разному (никому же не придет в голову специально заучивать в школе, что в слове «кошка» ударение на первый слог и это слово женского рода), и норма не открывается, как законы природы, а конструируется живыми, хотя и причастными к науке людьми — иногда удачно, иногда неудачно.

У разных людей, пусть даже авторитетных в науке, представления о норме расходятся. В одном словаре указано ударение «одноврéменно», в другом «одновремéнно»; это интересный языковой факт, но не повод клеймить составителей одного из словарей или использующих «не тот» вариант. А еще языковая норма неизбежно меняется со временем (то самое «кофе» среднего рода, по поводу которого принято ужасаться и призывать к расстрелам), как меняется и живой язык. Конечно, некоторые единые орфографические и другие условности нужны и полезны, но в языке куда больше свободы, чем кажется выпускнику школы.

Миф о бронежилете Дантеса

Олег Лекманов, литературовед, лектор Arzamas:

Версию про то, что во время дуэли с Пушкиным на Дантесе был «панцирь», как известно, первым или одним из первых запустил пушкинист Арнольд Гессен. Когда Ахматова про это прочитала, она в страшную ярость пришла: «Это Гессен бы в бронежилете стрелялся, а Дантес был дворянин и понимал, что если об этом вдруг узнают, то завтра же его принимать перестанут, не только в Петербурге, но и в Париже!»

Миф о плохих и хороших соцопросах

Григорий Юдин, социолог, лектор Arzamas:

Часто считают, что чем больше объем выборки — тем выше репрезентатив­ность опроса. И в обратную сторону: как можно судить обо всей стране по выборке всего в полторы тысячи человек?

На самом деле репрезентативность — это способность представить нечто невидимое с помощью видимого. В данном случае это способность модели (выборки) представить всю совокупность (она называется генеральной совокупностью). Выборка должна отражать все значимые черты генеральной совокупности.

Поэтому задача состоит в том, чтобы составить случайную выборку — то есть такую, в которой каждая единица совокупности имеет равные шансы попасть в выборку. Или, по крайней мере, приближенную к случайной. Тогда выборка будет похожа на генеральную совокупность — то есть будет ее репрезентировать.

Например, в корзине имеется 100 шаров, в правой части корзины лежат 50 черных, а в левой — 50 белых. Допустим, мы выберем 50 шаров, но все возьмем из правой части. Тогда мы получим оценку, что в совокупности 100 % черных шаров.

А если мы возьмем всего 10 шаров, но выберем их совершенно случайно, то мы с наибольшей вероятностью получим 5 белых и 5 черных. С чуть меньшей вероятностью может получиться 6 на 4 или даже 7 на 3, но в этом случае мы будем заранее знать интервал, внутри которого находится истинная оценка — то есть тот плюс/минус, который надо добавить к нашей оценке.

Если мы возьмем не 10 случайных шаров, а 20, то этот интервал уменьшится. Но начиная с какого-то момента при увеличении размера выборки этот интервал будет сокращаться совсем незначительно. Так, при размере выборки 1500 этот интервал составляет чуть больше 3 %, и при дальнейшем увеличении выборки он будет сокращаться очень медленно.

Поэтому репрезентативность определяется не объемом, а соблюдением принципа случайности отбора.

Миф о половцах-христианах на Руси XII века

Федор Успенский, филолог, лектор Arzamas:

Если не вспоминать тривиальные и набившие оскомину рога на шлемах у викингов (чего в действительности не было), славянские руны, князя Рюрика, пришедшего на Русь не с Синеусом и Трувором, а будто бы «со своим домом и верной дружиной» (так предлагалось этимологизировать скандинавские имена Рюриковых спутников), или представления о скандинавских скальдах как о седобородых и длинноволосых старцах, бряцающих на гуслях и торже­ственно гундосящих свои древние гимны, то, пожалуй, меня раздражают какие-то очень частные и конкретные вещи, которые, вообще-то, трудно назвать обывательским мифом в привычном смысле этого слова. Скорее они относятся к сфере мифов профессионально-академических, но раздражают они, должен сказать, примерно так же, как всякого носителя языка — неправильно поставленное ударение в привычном и хорошо известном слове.

К числу таких раздражителей принадлежат совершенно голословные и расхожие утверждения, касающиеся взаимоотношений князей Рюриковичей с кочевниками-половцами в домонгольское время. С одним из таких историографических мифов, обладающих, впрочем, даже некоторым поверхностным правдоподобием, мне довелось столкнуться самому, и столкновение это было исключительно полезным: нам с моим постоянным соавтором А. Ф. Литвиной даже пришлось написать целое монографическое исследование, чтобы развенчать (прежде всего у себя в головах) какие-то устойчивые стереотипы и представления.

Дело в том, что сведения о повседневной жизни половцев, народа, не имевшего собственной письменности и не оставившего, соответственно, письменных памятников по себе, настолько скудны, что почти все исследовательские построения на сей счет рискуют остаться не более чем спекулятивными гипотезами, не подтверждаемыми и не проверяемыми с помощью каких-либо дополнительных данных. Однако запечатленные в древнерусских памятниках имена и семейные связи отдельных половцев составляют, как это нередко случается, минимальные кванты относительно достоверной (а главное — несомненно значимой для эпохи Средневековья) информации. Для составите­лей древнейших летописных сводов эти кочевники служат одним из главных олицетворений язычества, безбожия, с которыми самому летописцу и его аудитории приходится сталкиваться постоянно. Между тем, как известно из тех же источников, целый ряд половцев в XII — первых десятилетиях XIII века носили христианские имена, более того, бóльшая часть этих обладателей христианских имен явно принадлежала к кочевой элите.

В своем исследовании мы с А. Ф. Литвиной задались вопросом, какая же, собственно, конфессиональная ситуация стояла за подобного рода именованиями половцев именами христианских святых? Значительная часть современных ученых автоматически, без каких-либо оговорок и без дальнейших комментариев, объявляет половецких вождей с такими именами, как Василий, Роман, Глеб, Даниил, Юрий, христианами. Кажется, нам удалось показать, что все эти имена не выходят за пределы того — также достаточно краткого — перечня имен, которые в домонгольское время (в XI — начале XIII века) у Рюриковичей регулярно употребляются в летописях в качестве единственного династического имени, вобравшего в себя функции родового и крестильного (как известно, господствующей моделью княжеского имянаречения той поры была двуименность, когда князь получал не только христианское имя при крещении, но в то же время обладал и традиционным, языческим по происхождению, родовым именем).

Иными словами, появление этих имен у кочевников — результат союзнических и матримониальных отношений между русскими и половцами, а вовсе не обращения последних в христианскую веру; эту версию подтверждает, скажем, существование на исторической арене такого половецкого вождя, как Ярополк Томзакович, ведь имя Ярополк никак не христианское, но зато вполне себе династическое, принятое у русских князей. Более того, весь набор «русских» именований у половцев позволяет определить, пусть и с изрядной долей гипотетичности, круг «антропонимических доноров» из среды Рюриковичей и выявить целый ряд правил и закономерностей, по которым осуществлялась эта коммуникация на языке имен.

Как бы то ни было, все эти попытки реконструировать ономастическую моду у кочевников и разобраться в хитросплетениях русско-половецкого взаимодействия XII века уж одну-то вещь позволяют утверждать наверняка: принятое в современной исторической науке словосочетание «половецкие ханы» совершенно противоестественно и не имеет права на существование, так половецких вождей и представителей знатных кланов никто не называл, наши летописцы именовали их «князьями», т. е. наделяли той же титулатурой, которой пользовались правители собственно русские, князья Рюриковичи.

Фото: Миниатюра. Германия, XIV век. © St Peter Perg. 92, Badische Landesbibliothek, Karlsruhe

Читать далее.