Тео Дойтингер

исследователь градостроительства, теоретик социокультурной урбанистики

— О чем вы рассказали на своем воркшопе и кто такие «городские детективы»?

— Перед воркшопом я размышлял о своей работе, о проектах, которыми занимается наше бюро, и пытался понять, чему я могу научить других. Я подумал, что есть множество вещей, на которые не обращают должного внимания, и увидел свою задачу в том, чтобы показать их важность. Иногда невозможно увидеть всю ценность и сложность чего-то, пока не начнешь это изучать. Часть работы нашей студии — это сбор всей доступной информации о каком-то месте, после чего мы смотрим, как оно выглядит в целом, вырисовывается ли конкретный паттерн. Я называю своих ребят детективами: они словно приезжают на «место преступления» и начинают расследование, пытаясь выяснить, кто «убийца». У меня есть отличный пример с жевательной резинкой: в одном месте улицы жвачки было больше, чем в остальных. Значит, что-то заставляет людей выбрасывать ее именно здесь. Это несколько забавно, но все же очень интересно: мы провели «расследование» и поняли, что люди поднимаются по лестнице и выбрасывают жвачку вниз. То есть это что-то на уровне психологии: наверху люди ведут себя иначе. «Убийцы» нет, есть обычный паттерн поведения, но в целом детектив или инспектор — достаточно удачная метафора. Все как в телесериалах: сначала у тебя есть подозрение, ты ищешь улики и делаешь заключение. Хороший урбанист или архитектор должен обладать этим чувством, понимать, почему что-то происходит именно так, а не иначе.

— А что такое «косвенные улики»?

— Это то, что мы используем в «расследованиях». У меня есть отличный кейс: группа студентов исследовала улицу и заметила, что в одном месте окурков значительно больше. Это было рядом с постоянно открытой дверью; оказалось, что это кофейня. Курить внутри было запрещено, и посетители выходили на улицу, где не было даже урны. Это пример того, как можно находить следы, демонстрирующие, как жители используют город. Дизайн среды не был приспособлен к этим потребностям, отсюда и улики. Любопытно, как все это взаимосвязано: для курильщиков затянуться сигаретой и поболтать — это особый ритуал, такой же вид активности, как для кого-то прогулка или шопинг. Архитектура, дизайн, социология и психология гораздо ближе друг другу, чем вам кажется.

— Как такой подход влияет на то, как мы используем пространство, в котором живем?

— Я считаю, что само место — это самое главное, что у каждого есть уникальные черты, стоит только присмотреться. В Берлине есть точно такие же набережные, как Берсеневская, но я уверен, что набережные в Москве и в Берлине должны отличаться. Почему важно знать предысторию места? Например, где-то находится много ресторанчиков с местной едой. Но, возможно, было бы лучше заменить их одной большой фермой? Нет, на этом месте уже когда-то были хозяйства, и они здесь не прижились, значит, возврат к фермам будет равен двум шагам назад. А ведь мы смотрим в будущее и совершенно точно знаем, что хотим идти только вперед. Вот почему дизайн должен быть основан на тщательном исследовании.

Ruhrmoderne

— Вы работали над подобными проектами в Берлине?

— В самой столице — нет, но в Германии у нас был любопытный проект под названием Ruhrmoderne. Перед нами стояла задача преобразовать бывшую промзону с постройками 60–70-х годов. Мы решили использовать эти здания как основу для нового пространства. Кто-то мог бы просто снести все старое и ненужное, но мы его сохранили, потому что это тоже наследие, которое нужно беречь. Сейчас в этих зданиях отличные залы, есть даже бассейн. Это один из самых успешных наших проектов, который наглядно объясняет, что для того, чтобы создать новое пространство, нужно сначала исследовать старое и только потом писать сценарий новой истории.

— Как проходила работа со студентами на воркшопе? Должны ли они были проанализировать конкретное пространство?

— Совсем нет. Я хотел, чтобы они просто вышли на улицу и посмотрели по сторонам, но не взглядом обычного прохожего, а пытливым и внимательным взглядом человека, который хочет менять город и делать это грамотно. Если быть достаточно внимательным, можно увидеть множество следов того, как люди используют город или его переделывают. Метод, о котором я говорю, может быть применен в любой точке планеты. Лично для меня особенно интересно работать с пространствами, у которых уже есть ярко выраженная проблема. Например, с домами культуры.

— Как вы объясняете то, что происходит с ДК сейчас?

— Это очень интересное явление! Теперь люди встречаются в кофейнях, чтобы выпить чашку кофе и поговорить, потому что у остальных мест — будь то опера или кинотеатр — своя узкая специализация. Вы же не пойдете в театр, чтобы поговорить! Получается, людям не хватает общения. Раньше можно было прийти в дом культуры или клуб, чтобы поболтать, заняться любимым хобби, провести вечер. Сейчас этого нет. В каком-то смысле кофейни выполняют функции домов культуры. Я бы даже сказал, что ДК — это более обширное понятие, которое можно использовать не только в контексте советского досуга.

• 
• © Gleb Leonov / Strelka Institute

— Почему же дома культуры (в привычном нам понимании) исчезли, если их функция так важна?

— Логичным может показаться ответ, что люди просто перестали нуждаться в них. Но на самом деле все несколько иначе: ДК не исчезли, а обрели новую форму. Их основная аудитория — это, конечно, молодежь, а о ней сегодня чего только не говорят: ругают за безыдейность, безделье, нежелание работать. Мол, лет 20 назад ребята были лучше. Но посмотрите, насколько активна сейчас молодежь в интернете! Я бы сказал, что ДК просто ушли в онлайн. Люди снимают видео, выкладывают их в сеть, фотографируют. Если воспринимать фотографию как искусство, можно с уверенностью утверждать, что на нашей планете еще не было такого количества произведений искусства, как сейчас! Да и таких технических возможностей раньше не было, вот люди и ходили в ДК. А сейчас они просто ушли в онлайн, и посмотрите, как в них бурлит жизнь. Важно не просто говорить, что что-то портится или становится ненужным. Нужно сразу же думать, как можно решить эту проблему. Это как если у вас есть пустой компьютер, нужно придумать программу, которая сделает его полезным.

Ruhrmoderne

— Вы проводили исследование городов-утопий и антиутопий. Можно ли назвать Москву антиутопией?

— По-моему, Москва — абсолютно реальный город во всех смыслах, особенно с точки зрения его жителей. Город-антиутопия — это скорее остров неоправдавшихся ожиданий и несбыточных желаний. Москва могла разочаровать кого-то, кто представлял ее совсем иначе. Она будет казаться антиутопией тем, кто не смог получить здесь того, на что рассчитывал. Люди, столкнувшиеся с этим, имеют полное право считать Москву антиутопией.

— Вы говорили, что хороший детектив должен быть хорошим психологом. Почему?

— Однажды я проводил мастер-класс, и у меня в команде был психиатр. Он был восхищен архитектурой, а мы — им. (Смеется.) Он объяснял нам многое со своей точки зрения, о чем мы даже не могли подумать. Порой пространство продумано так грамотно, что вы даже не замечаете, как оно влияет на ваше поведение. Когда вы сидите в ресторане и едите бургер, что-то стимулирует ваш мозг, и вам кажется логичным дополнить ужин пивом. Но хороший пивной бар почему-то не близко, а в ресторане подают только вино и коктейли. И вы идете в бар, потому что у вас есть потребность, которую едва ли удовлетворит вино. Пиво и бургеры расположены на таком расстоянии, чтобы заставить вас пройтись и сжечь калории. Ну или протрезветь, если вы двигаетесь не из точки А в точку Б, а наоборот.

— Люди, способные изменить город и решить его проблемы, — кто они?

Читать далее