Николай Михайлович Карамзин родился в 1766 году, на пятый год действия «Манифеста о вольности дворянской», освободившего русскую знать от обязательной государевой службы. Выходец из провинциального среднепоместного дворянства, он появился на свет в родовой усадьбе Знаменское под Симбирском (ныне Ульяновск), на Волге. В юности слушал лекции в Московском университете (хотя полного университетского курса не прошел). Поступил на службу в гвардейский Преображенский полк по настоянию отца, но сразу после его смерти вышел в отставку, будучи неполных восемнадцати лет от роду, и больше никогда в жизни мундира не надевал.

В студенческие годы в Москве он сблизился с кружком Николая Новикова, знаменитого филантропа и издателя (мы упоминали о нем как об издателе «Древней российской вивлиофики» в статье о Михаиле Щербатове). Новиковский кружок был, собственно говоря, масонской ложей. В последние десятилетия XVIII века, на излете Просвещения, масонство было на пике моды и в Европе, и в России. Карамзин тоже вступил в «тайное общество», озабоченное нравственным самосовершенствованием и счастьем всех людей. Среди его московских приятелей был Якоб Ленц, знакомец Гёте и один из главных писателей раннего немецкого романтизма. Ленц был сумасшедшим (в медицинском смысле), долго скитался по свету, в Москве нашел приют у историографа Герарда Миллера, а после жил на иждивении Новикова и прочих друзей-благотворителей.

Молодому Карамзину не давал покоя образ Анахарсиса — скифа, который, согласно античной легенде, странствовал по Греции в поисках мудрости и донимал расспросами тамошних философов. В 1789 году Карамзин решил повторить этот опыт — и, запасшись напутствиями Ленца, отправился в путешествие по Европе. В Кенигсберге он посетил Иммануила Канта, в Веймаре — поэта Кристофа Мартина Виланда и философа Иоганна Готфрида Гердера, в Цюрихе — Иоганна Каспара Лафатера, создателя физиономики (учения о том, что моральный облик человека и его интеллектуальное развитие прямо отражаются на чертах его лица и фигуры). С каждым из них молодой русский путешественник вел философские беседы, старательно изображая из себя этакого дикаря, ни в чем не разбирающегося, но очень любознательного.

Как раз во время путешествия грянула Французская революция. Карамзин видел ее своими глазами, бывал на заседаниях Национальной ассамблеи, посещал революционные светские салоны и театры, где играли преимущественно наспех состряпанные пьесы об античных тираноборцах.

По возвращении в Россию он поначалу прославился в свете экстравагантной манерой одеваться: модный фрак, шиньон и гребень в волосах, ленты на башмаках. Его даже прозвали Попугаем Обезьяниным. Впрочем, вскоре он эту чрезмерную щеголеватость оставил. Еще Карамзин прославился неосторожностью суждений: будучи в гостях у знаменитого поэта и сановника Гаврилы Державина, он так смело разглагольствовал о революции, что хозяйка толкала его ногой под столом.

23-летний юноша отказался от государевой службы, поселился в Москве и стал издавать «Московский журнал». В нем были впервые опубликованы «Письма русского путешественника» — сильно «олитературенные» записки Карамзина о его европейском турне. В 1792 году в нем же напечатана «Бедная Лиза» — незатейливая повесть о любви и самоубийстве простой крестьянской девушки, ставшая «первым русским бестселлером» и главным произведением русского сентиментализма.

Уже в это время, на заре своей славы, Карамзин был не только прекрасным писателем, но и превосходным, по-современному выражаясь, маркетологом. Он отлично чувствовал свою аудиторию. Успех его ранней прозы и публицистики обусловлен в равной степени его дарованием и точным расчетом. Его нарочито простой, «облегченный» язык был ориентирован не на прежние литературные образцы, а на разговорную речь. Точнее, на речь салонную — так, с многочисленными заимствованиями и кальками с французского и с французским же тяготением к плавности, говорили по-русски светские дамы и кавалеры. Язык Карамзина пестрел словами, созданными по французским образцам: «вкус» в значении «чувство прекрасного» — французское goût с тем же двойным значением; «трогательный» — французское touchant, от глагола toucher, имеющего первоначальное значение «трогать, касаться»; «ответственность» — французское responsabilité, от répondre — «отвечать, откликаться»; «влияние» — французское influence, буквально «вливание»; ну и т.д. Карамзин считается изобретателем слов «промышленность», «потребность», «усовершенствование» и многих других. Кроме того, именно ему мы обязаны такими заимствованиями как «эпоха», «момент», «катастрофа», «серьезный», «моральный», «кучер», «тротуар». Борцов за чистоту русского языка рубежа XVIII–XIX веков это безудержное словотворчество бесило. Но легкий, живой язык Карамзина перенял Пушкин и писатели его поколения, и именно он стал первоисточником языка великой русской литературы XIX века.

Еще кое-что о карамзинском «маркетинге». Действие «Бедной Лизы» разворачивается в окрестностях подмосковного Симонова монастыря. Это был безукоризненный выбор: старинный живописный монастырь был заброшен (упразднен в ходе секуляризационной реформы Екатерины II, во время эпидемии чумы 1771 года обращен в чумной изолятор) и после издания повести стал едва ли не первым в России местом «литературного паломничества». Над прудом, в котором утопилась карамзинская Лиза, юные читатели повести проливали слезы «нежной скорби», на деревьях вокруг него вырезали скверные сентиментальные стишки. Остатки древнего ансамбля Симонова монастыря и поныне стоят в Москве неподалеку от метро «Автозаводская», а вот пруд не сохранился — он был там, где теперь пересекаются улицы Ленинская слобода и Восточная.

...Творчество Карамзина и его издательская деятельность были подчинены определенной программе. Он понимал, что занудные поучения, которыми увлекался Новиков и другие русские просветители, мало способствуют улучшению общественного климата и смягчению нравов. Важнее было привить публике хороший вкус, ввести ее в европейский гуманистический культурный контекст. «Московский журнал» знакомил русского читателя с актуальной европейской литературой: Карамзин печатал в нем переводы Жана Мармонтеля, Лоренса Стерна, «Оссиана» (мистификации шотландца Джеймса Макферсона, выдававшего свои сочинения за произведения древнего кельтского барда) и других модных авторов. «Бедная Лиза» и другие творения самого Карамзина, а также Ивана Дмитриева, Юрия Нелединского-Мелецкого и прочих его соратников по «Московскому журналу» были ориентированы на современную европейскую сентиментальную (в терминологии Карамзина, «чувствительную») литературу и служили той же цели.

Как и все частные периодические издания XVIII века, «Московский журнал» не достиг финансовой устойчивости и долго не продержался. Карамзин перешел на альманахи, то есть непериодические серийные издания: «Аглая», «Аониды», «Пантеон иностранной словесности». Большого коммерческого успеха он на этом поприще так и не добился, но в начале XIX века подобные серийные и периодические издания в России чрезвычайно расплодились, так что Карамзин может считаться зачинателем славной традиции русских литературных журналов.

В 1802 году он затеял новый издательский проект — журнал «Вестник Европы». У него тоже была просветительская миссия: в России нужно было развить общественное мнение, а для этого — привить вкус к политическим новостям и публицистике. Затея во многом напоминала газету «Коммерсант» Владимира Яковлева начала 1990-х годов: обществу, непривычному к разномыслию и трезвому, отстраненному взгляду на происходящее, предлагалось издание, которое обращалось к этому обществу как к политически зрелому, интересующемуся окружающим миром во всей его полноте и сложности. Оба эти издания обращались к «верхнему слою»: тиражи «Коммерсанта» в конце ХХ века колебались около 100 тысяч, «Вестника Европы» в начале XIX-го — около 1 тысячи. Впоследствии авторитетнейший «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» определял «Вестник Европы» как «родоначальника русской журнальной прессы, ибо в нем в первом обозначился тот тип, который присущ всем нашим литературно-политическим журналам».

«Вестник Европы», в отличие от других детищ Карамзина-издателя, оказался долгожителем: он выходил вплоть до 1830 года, причем среди его редакторов были поэт Василий Жуковский и историк Михаил Каченовский, ставший недругом Карамзина. В 1814 году именно на страницах «Вестника Европы» состоялся дебют в печати 15-летнего поэта-лицеиста Александра Пушкина. Но сам Карамзин оставил журнал уже в 1803 году. В это самое время состоялось его «пострижение в историки».

Продолжение на N+1.