— В своей книге вы выделяете два понятия: быть и исполнять. Можно ли сказать, что понятие «исполнять» выводится за рамки художественной практики. И как исполнение связано с бытием в таком случае?

— Исполнение рассматривается не как критика института искусства, а как выпадение из самого бытия. Очень многие художественные теории, особенно теории, исследующие философию Делеза, и постструктуралистские теории в целом, настаивали на том, что искусство и есть сам процесс выявления повседневной действительности во всей ее имманентности. Похожий подход, как ни странно, свойствен и Хайдеггеру и описан в его работе «Исток художественного творения». Он говорит о том, что художественное произведение только и дает нам понять, что такое «бытие». Согласно этому подходу произведение должно выявить определенное состояние существования, которое не может быть проявлено без художественного произведения. Художественное произведение нам только и дает понять, как нечто есть.

Мне же хотелось обратиться к таким практикам, или скорее процессам, которые полагают художественное произведение как некоторую экстремальность, — экстремальность, которая выпадает из бытия, при этом сохраняя некоторую генетическую связь с бытием, потому что именно в нем что-то произошло. Однако, художественный процесс, реагируя на произошедшее вынужден не совпадать с «бытием», вырываться из него.

— Для меня остается не до конца ясной проработка этих понятий на примере философии различания (Différance) Жака Деррида.

— В условиях différаnce у Деррида нет ни бытия, ни небытия, нет ни выпадения из него, ни попытки выявить условия этой экзистенции. Такая задача была бы для него эссенциалистской. Есть лишь различание — а именно, постоянный процесс откладывания всего со всем, «отсваивание» всего ото всего. Это радикальное утверждение, почти конкурирующее с тотальностью системы Гегеля. Гегель устанавливает запрос на абсолютный дух, с которым должен воссоединиться весь предметный мир. Деррида же декларирует конец метафизики, но этот конец имеет место благодаря тому, что все абсолюты, сущностные элементы — значения, вещи, означающее, которое к чему-то отсылает, — деконструируются; и остается только деконструирование как никогда не свершаемый процесс. Я хотела показать, что в этом процессе невозможно, чтобы что-то произошло, потому что в нем все постоянно гибридизируется, атомизируется, различается.

Театр, игра и исполнение — это процесс экстремального присутствия, когда нечто произошло и мы вынуждены это рассекретить, раскрыть, разоблачить. Театр — это рассекречивание.

Что касается Хайдеггера, то у него бытие только тогда и проявляется, когда включаются такие, процедуры как художественное произведение.

— Для этого достаточно режима искусства?

— Режим искусства не есть эстетика у Хайдеггера. Он соотносит искусство не с кантовской эстетикой, т.е. с восприятием прекрасного и суждением о нем, а с режимом истины. Режим истины не связан с эстетикой. Искусство есть некоторый медиум для выявления того, что есть и как есть, а не эстетическая категория, т.е. категория вкуса. Театр, игра и исполнение — это процесс экстремального присутствия, когда нечто произошло и мы вынуждены это рассекретить, раскрыть, разоблачить. Театр — это рассекречивание.

У Деррида же получается, что если нет ни бытия, ни небытия, если нет ни отсутствия, ни присутствия, а есть вот это перманентное откладывание и процессуальное отодвигание всего ото всего, — если нет никакой истинности, если нет возможности нечто выразить, нет возможности идентификации, — тогда искусство и должно быть посвящено этой невозможности выражения. Деррида не говорит о том, что искусству нужно сказать «нет», он говорит о том, что искусство и может быть об этой невозможности присутствия, невозможности определить что-то как наличествующее и выразимое.

Событие — понятие современной философии. Согласно Хайдеггеру, означает «чистое явление, не соотносимое ни с каким деятелем», длительность вне времени и пространства, в которой бытие становится тем, что есть.

Животное — категория современной философии, которая позволяет мыслить человека, установить заведомо условные рамки человеческого

Различание — неологизм, введенный Деррида как совмещение значений двух созвучных слов — differer (различать) и defaire (разбирать) и обозначающий невозможность найти и зафиксировать окончательное значение.

Событие ведь в каком-то смысле это выход в акт, когда надо проявить эксплицитную верность по отношению к чему-то. Деррида же все время возвращается к ритуалу неспособности сказать «да» или «нет». Театр, игра и исполнение — это процесс экстремального присутствия, когда нечто произошло и мы вынуждены это рассекретить, раскрыть, разоблачить. Театр — это рассекречивание. Мы должны признаться в самом невозможном, может быть стыдном, но что еще сложнее, должны сыграть, исполнить это. Именно поэтому мы осуществляем повтор, поэтому начинаем игру, исполнение. У Деррида же секрет не раскрываем, он должен всегда оставаться секретом, не потому что невыразимое есть некая вещь в себе, а потому что нет той сути или правды, которую можно было бы сообщить.

— Мы возвращаемся к исполнению События заново в театре?

— Да, Событие произошло, но его нет, если его не повторить. У нас есть некоторая вытесненная память о нем, и повторение происходит не так, что мы воспроизводим нашу травму: мы повторяем не травму, а мы повторяем то, как мы забиваем эту травму. Мы повторяем не нашу боль, мы повторяем то, как мы отменяем нашу боль, отказываемся от нее — это собственно и есть искусство, во всяком случае перформативное, музыкальное и театральное.

То есть в конечном итоге мы повторяем не то, что произошло, а нечто другое. Поэтому Делез и говорит о вечном возвращении, но возвращении всегда другого. Событие не может не возвращаться, если есть память о чем-то. Но мы никогда не можем повторить это тавтологически, то, как это нечто было. Во всяком случае, в трагедии (театр возникает из трагедии, но в неразрывной связи с комическим) мы повторяем то, как мы в некотором смысле насмехаемся над нашей болью. И это комично. Такая абсурдная комичность — неотъемлемая часть трагедии.

Читать дальше.