В интервью «Теориям и практикам» он рассказал, что делать с переизбытком информации, какие факультеты должны умереть и почему его исследование эмоциональной культуры касается именно образованного человека.

— На YouTube можно увидеть гигабайты видео, где людям на улицах задают базовые вопросы из школьной программы и многие не могут на них ответить. Для вас как преподавателя это является критерием оценки студента?

— Я не делаю предположений касательно того, что должен знать студент, потому что они не оправдываются. Это не значит, что студенты — темные и необразованные люди. Кто-то знает в одной области, кто-то — в другой, единые критерии оценки образования сейчас размыты. Легкая доступность информации, которая добывается одним щелчком, снимает проблему «что я помню, а что знаю». Речь идет о способности думать, видеть мир исторически, понимать какие-то вещи, находить информацию, работать с ней.

В подобной передаче какая-то девушка сказала, что Сталин жил в XVII веке: мне кажется, проблема здесь не в том, что она не знает, когда жил Сталин, а в том, что она не знает, что такое век. Это более серьезная вещь — ей непонятно, что такое история. Образование прежде всего должно быть ориентировано на понимание, самостоятельную работу с источниками и знаниями, развитие умственных и интеллектуальных навыков.

Кроме того, мы имеем дело с гигантским переизбытком информации. Колоссальная проблема сегодняшнего студента — он не может отличить минимально достоверную информацию от недостоверной вообще. Нет культуры различения фейка. Когда студенты мне сообщают исторический факт, я прошу их назвать источник — они теряются, потому что им непонятен сам вопрос.

— То есть для них все то, что есть в интернете, — правда?

– По крайней мере, равноценно и равносильно. Раньше информации не хватало, ее нужно было раздать, а сейчас — гигантский переизбыток, нужно научить человека отфильтровывать, усваивать, обрабатывать.

— Мечты про то, что интернет поможет распространить знания, не сбылись?

— Никакая технология не обеспечит всеобщего счастья. Это все странные фантазии 60-х годов: будет термоядерная энергия — тогда все станут счастливы. Другой вопрос, что интернет — необыкновенно удобная вещь. Электричество не сделало человека счастливее, но сейчас нам без него трудно жить. Да, интернет помогает найти информацию, сокращает время на поиски; я работаю в одном из лучших университетов мира, у нас потрясающая библиотека, где за полчаса можно добыть любую нужную книгу. Тем не менее я читаю с монитора, это все-таки экономит время: более быстрые маневры, навигация по источнику, это повышает возможность самостоятельной работы с информацией, снижая роль посредников.

— Еще одна проблема студентов, которую широко обсуждают, — короткая историческая память. Плохо ли это? И что с этим делать?

— В какой-то степени. Эти люди родились и выросли после гигантского исторического разлома — для них все, что было до 1991 года, покрыто паутиной. Об этом много написано в русской литературе применительно к людям после 1917 года: то, что было до революции, они просто не понимали.

С одной стороны, ну, Атлантида утонула и утонула, а с другой стороны — это опасно, потому что провоцирует ностальгию, делает молодых людей падкими на фальшивые рассказы.

«Раньше информации не хватало, ее нужно было раздать, а сейчас — гигантский переизбыток, нужно научить человека отфильтровывать»

— Не кажется ли вам, что высшее образование не понимает, как встроиться в рынок труда, и слабо понимает, зачем существует?

— Проблема высшего образования — в том, что оно должно решать разные задачи одновременно, а некоторые из них — взаимоисключающие. Высшее образование не слышит потребностей рынка труда, но самое худшее, когда кто-то сверху говорит: «Больше нам не нужны экономисты — нужны инженеры». К тому времени, когда будут программы для подготовки инженеров, их обучат и выпустят, они перестанут быть нужны рынку. Очень неверная идея: проблему соотношения образования с рынком труда нельзя решить административными корректировками.

— То есть некоторые факультеты давно должны были умереть?

— Да. Например, нет никакого смысла тратить на журналистское образование четыре года. Журналистская программа — это хорошая добавка к какому-то качественному гуманитарному, естественно-научному или политическому образованию; к какому-то фундаментальному базовому образованию достаточно добавить год, а то и семестр журналистских навыков — этого будет достаточно. Я наблюдал это зрелище в 90-е годы в РГГУ, когда все новые медиа были заняты нашими выпускниками. Журналисты были просто неконкурентоспособны рядом с выпускниками историко-филологического факультета, людьми с живыми мозгами, которых быстро научили журналистике.

Я воспитывался в такой идеологии, где ты учишься для того, чтобы выбрать себе профессию. Сейчас ясно, что ситуация с «профессией на всю жизнь» изменилась. Более того, постоянно повторяющаяся формула «по специальности или не по специальности» — это вообще ерунда. 80% выпускников не работают по специальности — это стандарт, само словосочетание «работа по специальности», видимо, уходит из нашего обихода, потому что рынок труда меняется с фантастической скоростью. Поступая в учебное заведение, человек не может знать, будет ли востребована его профессия через 4–5 лет. Поэтому обучение становится постоянным, возникает необходимость в обучении и переобучении, и это создает совершенно другую логическую ситуацию.

— Понятно, что это пока небольшой феномен, но сайты и издания, которые занимаются популяризацией науки, — это результат того, что люди тянутся к самообразованию? Стоит ли университетам призадуматься?

— Университеты упустили огромный рынок, они не видят гигантской потребности, находящейся рядом, и этот рынок заполняется инициативами. Хорошим университетам было бы что предложить в области популяризации программ — я сейчас пытаюсь наладить сотрудничество между замечательным сайтом Arzamas и университетом, где я в Москве работаю. Может быть, получится, и это станет пионерским проектом в области сотрудничества между университетом и неформальной образовательной просветительской программой. У меня есть чувство, что университет из-за косности и консерватизма без боя сдает огромный рынок.

— Университет, завоевывая этот рынок, должен подстраиваться под требования миллениалов — короткие тексты, видео? Или умение читать длинный текст все еще важно?

— С одной стороны, высшее образование должно учитывать мнение аудитории, с другой — способность прочесть длинный текст — это очень важная наука. Мы с моими коллегами в РАНХиГС разработали программу Great Box, в которой студенты должны за 4 года прочитать 21 книгу из разных областей знания — художественной, философской, экономической. Все это раскидано по семестрам, но читать книги нужно целиком. И это дает замечательный эффект: я вижу, как наши первокурсники с полным чувством собственного достоинства при встрече со своими одноклассниками говорят, что уже читали «Республику» Платона. И это совершенно не противоречит тому, о чем вы говорите, — короткому мышлению, способности быстро переключать внимание и прочее.

Фото: © Денис Волков

Читать далее.