Образование: МГИМО, Оксфордский университет, Высшая школа практических исследований Сорбонны.

Что исследует: эволюцию представлений о ритуальной чистоте и загрязнении среди зороастрийских общин в Индии и Иране.

Где преподает: Раньше в Институте лингвистики и филологии Уппсальского университета в Швеции, теперь открывает курс «Персидский язык и культура Ирана» в НИУ ВШЭ

Особые приметы: владеет хинди, персидским, французским и ивритом. Изучает парсийский, гуджарати и гавруни — бесписьменные языки зороастрийцев Индии и Ирана.

Я из семьи врачей и всегда хотел стать хирургом, лучше нейро-. Но родители отдали меня учиться в школу хинди в Москве: просто она оказалась рядом с домом — в родном Зюзино. После ее окончания легче всего было поступать в МГИМО, где хинди принимали в качестве вступительного. Так и получилось. Я очень благодарен Олегу Ульциферову — гуру школы изучения хинди в России. К сожалению, он ушел он нас два года назад, но благодаря ему многие, и я в том числе, влюбились в Индию и ее языки: он преподавал у нас хинди и немного урду.

После бакалавриата в МГИМО я окончил там же курсы по синхронному переводу для международных организаций. Это здорово позволяет тренировать мозги. Думаю, что это (кроме иностранных языков) самое полезное, что я вынес из моего первого образования.

После я поступил на магистерскую программу по южноазиатским исследованиям в Оксфорд, где учился благодаря стипендии Weidenfeld, предназначенной в основном для студентов из стран Восточной Европы. На выбор там мне дали четыре языка (так как хинди и урду я уже знал) — бенгальский, тибетский, персидский и санскрит. Бенгальский я не любил: у нас на кафедре в МГИМО было такое неформальное соперничество между «бенгальцами» и «хиндистами», сейчас об этом даже смешно говорить. Про Тибет я тоже знал мало, а вот персидский — официальный язык империи Великих Моголов — меня очень интересовал. Поэтому я выбрал его — и санскрит как второй.

• © Лена Цибизова
• © Лена Цибизова

Так вот, в магистратуре я искал тему, которая могла бы объединить мой интерес к Индии, с одной стороны, и к Ирану — с другой. Такой темой оказалось изучение зороастрийских общин. Обычно при слове «зороастризм» люди вспоминают Ницше, а в России еще и «зороастрийский календарь» Белковского — не знаю, откуда он это взял, наверное от Павла Глобы, но термин он популяризирует, за что ему можно быть только благодарным. А вообще это доисламская религия Ирана, несколько тысяч последователей которой до сих пор живут в провинции Язд и других городах страны, где они официально признаны религиозными меньшинствами. Несколько десятков тысяч индийских зороастрийцев, парсов, живут в Мумбаи (он же Бомбей), в США, Канаде и Англии. В России, Европе и Америке есть неозорострийские общины, состоящие из людей, принявших эту религию через обряд инициации, называемый иранскими зороастрийцами седрепуши («ношение судры» — священной рубахи), а парсами — навджуд (досл. «новое рождение»).

Году в 2008-м, если не ошибаюсь, был даже печальный случай с одним петербургским зорострийсцем, переводчиком «Видевдата» (досл. «Закона против демонов», одной из авестийских книг, посвященной правилам соблюдения ритуальной чистоты в зороастризме). Он решил пойти дальше и приехал в Индию, в Гуджарат, чтобы пройти обряд навар и стать зорострийским священником — мобедом. Ему помогала одна местная парсийская организация, выступающая за прозелитизм среди живущих в России. (Особенно пропагандисты этой идеи любят тиражировать давнишнее интервью с Путиным, когда он сказал, что зороастризм («зоротустризм») — проторелигия и источник иудаизма, христианства и ислама, а зародился он вообще-то на территории России). Так вот, если вернуться к петербуржцу, то, как выяснилось, в Индии не все зороастрийцы разделяли его стремления, во время обряда приехали более консервативно настроенные парсы и чуть ли не силой прервали его. Дело в том, что часть парсов считают зороастризм закрытой этнической религией, передающейся исключительно по отцовской линии, переход в которую невозможен в принципе.

Читать дальше.