Обещание взаимности

В последние три десятилетия мы наблюдаем развитие социальных художественных практик, в которых художники предлагают другим отказаться от роли наблюдателей, не только для того, чтобы следовать сценарию, предзаданному самим художником, но и для того, чтобы совместно создавать «отношения, которые сами по себе могли бы стать произведением искусства». Столкновение и искусство сливаются воедино. Столкновение становится художественной практикой.

Для обозначения этих художественных практик существуют различные термины: паблик-арт нового жанра, комьюнити-арт, соединительная эстетика, разговорное искусство, партиципаторное искусство, коллаборативное искусство или социально ангажированное искусство. Наряду с этими общими терминами были разработаны теоретические понятия, помогающие полнее осмыслить сущность художественных столкновений. Среди них можно выделить эстетику взаимодействия, придуманную французским куратором Николя Буррио, и диалогическую эстетику, предложенную американским историком искусства Грантом Кестером. Иногда понятие отсылает лишь к определенным художественным проектам, как, например, понятие конфиденциальности, которое российский куратор Виктор Мизиано использовал для описания ряда художественных практик второй половины 1990-х, в которых дружба стала художественной стратегией.

В феврале 2015 года фонд V-A-Cзапустил новую программу по реализации художественных проектов в городской среде Москвы«Расширение пространства. Художественные практики в городской среде», направленную на распознавание точек взаимного интереса искусства и города, а также исследование способов их взаимодействия, адекватных социальной и культурной жизни Москвы. Одна из важнейших задач проекта — стимулирование общественной и профессиональной дискуссии о роли и возможностях паблик-арта в современной московской среде. В рамках совместного сотрудничества с фондом V-A-C «Теории и практики» подготовили серию теоретических текстов о паблик-арте и интервью с ведущими специалистами в сфере искусства в городской среде, которые делятся с читателями своими идеями о будущем паблик-арта.Представляется едва ли возможным сравнить все эти разнообразные термины и понятия. И все же, на мой взгляд, они разделяют по крайней мере одно главное допущение. Предполагается, что столкновение взаимно и что благодаря взаимной динамике столкновения социальные художественные практики могут преодолеть основное разделение в искусстве, при котором художник дает, а аудитория получает. Считается, что благодаря этой взаимной динамике социальные художественные практики могут упразднить это разделение и убрать сопутствующие ему иерархии и неравенства.

Говоря словами куратора Майкла Бренсона, социальные художественные практики могут создавать ситуации, в которых «все участники будут одновременно дарителями и получателями, производителями и потребителями, художниками и зрителями». Тогда больше нельзя будет проводить различие между творцом, с одной стороны, и потребителем, с другой, потому что оба будут в равной степени участвовать в художественном произведении и их роли будут взаимозаменяемы. Искусство перестанет быть односторонним занятием и превратится в социальный процесс. По крайней мере, этого от него ждали и ждут по-прежнему. Это и есть обещание взаимности.

Важно не то, что все эти социальные художественные практики действительно исполняют обещание взаимности. Важно то, что развился дискурс, благодаря которому взаимность является не только обещанием, но и основным принципом социально-художественной практики; дискурс, который художники и теоретики развивают или которому они следуют. Я использую здесь слово дискурс для обозначения порядка мышления, нормативного порядка, который структурирует то, как мы переживаем и осмысляем социально-художественную практику. Этот дискурс устанавливает критерии того, чем должно быть художественное столкновение и как оно должно функционировать. Этот дискурс продвигает взаимность как необходимое условие социальной художественной практики.

Этот дискурс ясно виден в текстах кураторов, внесших важный вклад в наше современное понимание художественных практик столкновения. Здесь я буду обсуждать Мэри Джейн Джейкоб из Чикаго и Виктора Мизиано из Москвы. Оба они с начала 1990-х инициировали и курировали художественные столкновения и принимали в них участие. Их кураторские практики совершенно различны. Они развивали свои теории независимо друг от друга. Тем не менее, общим для их теорий является дискурс взаимности. И они вносят свой вклад в этот дискурс.

Взаимность

Вместе с другими авторами работ о социальных художественных практиках (Грант Кестер, Сюзанна Лейси, Мария Линд, Ларс Банг Ларсен и Николя Буррио и другие) Мэри Джейн Джейкоб и Виктор Мизиано ухватываются за существующий дискурс взаимности, наиболее знаменитыми выразителями которого являются социолог Марсель Мосс (1872–1950) и антрополог Клод Леви-Строс (1908-2009). Я не буду обсуждать их теории, поскольку они хорошо известны. Я сосредоточусь на важном, но малоизвестном исследовании взаимности Дорин Пессерс под названием «Любовь, солидарность и закон. Междисциплинарное исследование принципов взаимности». Ее идея взаимности прекрасно дополняет идеи Мосса и Леви-Строса. Она определяет взаимность не с точки зрения равенства, как это делают Мосс и Леви-Строс, а через неравенство, то есть для нее взаимность — это чередующеесянеравенство. Пессерс подтверждает идею Мосса и Леви-Строса, согласно которой взаимность пронизывает нашу общественную жизнь, представляя собой тотальный социальный факт. «Взаимность — неизбежный для нас способ существования», — пишет она. Но в отличие от Мосса и Леви-Строса, она подчеркивает ненадежность взаимности. Тот факт, что взаимность фундаментальна, не означает, что она стабильна, считает Пессерс.

Ее базовое определение взаимности сохраняет близость этимологическому значению этого слова. Латинский глагол reciprocere означает возвращаться тем же путем, двигать взад и вперед. Пессерс определяет взаимность точно так же — это процесс, пишет она, в ходе которого мы возвращаемся к себе через другого. В другом, который поначалу является для меня чужим, я вижу нечто от меня самого. В нем или ней я могу узнать нечто свое, то, что впоследствии может ко мне вернуться, как бы перетечь ко мне.

Узнавание себя в другом отнюдь не самоочевидно. Пессерс подчеркивает, что мы всегда находимся между нашей жаждой признания, с одной стороны, и нашей уверенностью в себе, нашим желанием требовать и брать все, что пожелается, с другой. Чтобы добиться признания, мы вынуждены признавать. Это означает уступать, быть в состоянии сдерживать свою уверенность в себе.

Однако эта способность не появляется как своего рода план структуры нашего сознания, утверждает Пессерс. Человеческая психика не настолько структурированна, как это предполагал Леви-Строс. Здесь она критикует Леви-Строса, для которого структура нашего сознания сама по себе является взаимной, поскольку одновременно признает и интегрирует различия. Знаменитый пример, который он приводит, с взаимным обменом вина между незнакомцами во французских ресторанах, иллюстрирует, согласно Леви-Стросу, этот непосредственный, преобразовательный эффект взаимности: производить социальную сплоченность, заставлять незнакомцев общаться и интегрироваться.

Пессерс ссылается на идею Поля Рикера, согласно которой взаимность берет начало в исходном опыте существования как дара: я переживаю мир и свой собственный опыт как «даруемый» природой, предками и богами. А также всеми теми, кто неравнодушен ко мне, и обществом, которое делает мой опыт возможным. Побуждение возвращать проистекает, согласно Рикеру, не от do ut des (даю, чтобы ты дал), но от do quia mihi datum est (даю, потому что мне дали). Давать на втором месте, а не на первом. Это изначальный стимул взаимности. Взаимность проистекает из опыта вертикальности, неравномерности, дисбаланса и неравенства.
Rirkrit Tiravanija, «Pad Thai»В отличие от достаточно оптимистической позиции Леви-Строса, Дорин Пессерс утверждает, что нам присущи недостатки и желания, которые могут поколебать хрупкое равновесие дарения и принятия. Кроме того, мы формируем часть политического, экономического, культурного и религиозного контекстов, которые влияют на нашу способность «исполнять» взаимность. Взаимность необязательно производит социальную сплоченность, эмпатию или солидарность. Пессерс пишет: «Взаимность как моральный принцип столь же фундаментальна, сколь и ненадежна».

Эта ненадежность также проявляется, как объясняет Пессерс, в парадоксальной природе взаимности. Она иллюстрирует это примером, который, вероятно, знаком каждому. Когда вас приглашают на день рождения, вы дарите подарок. Тот, кто его получает, обычно отвечает: «Ой, какой сюрприз! Я ничего такого не ожидал, это слишком. Не стоило, я этого не заслужил». Даритель в ответ обычно говорит следующее: «Да брось, это пустяк. Это жест, ничего особенного». Оба, разумеется, лгут. Получатель на самом деле ждет подарок, а даритель не осмелился бы явиться с пустыми руками. Тогда зачем мы играем в эту странную игру сокрытия намерений?

Согласно Пессерс, эта неловкая игра демонстрирует присущий взаимности парадокс обязательной добровольности. Даритель и получатель оба хотят выразить добровольность своего отношения. Следовательно, они должны отрицать, что обязаны друг другу. Иначе их связь предстанет в виде договора, а не в виде свободного, добровольного обязательства любви и дружбы. Этот парадокс становится еще сильнее, когда связь носит более тесный характер. Чем более мы доверяем другому, тем менее немедленным должен быть ответный дар. Если связь очень тесная, нам даже не нужно удостоверяться, возвратятся ли к нам наш подарок или жест, наша преданность и щедрость, и если да, то когда, как и в каком виде: «...ожидание взаимности бессрочно». Пессерс обращает наше внимание на бесконечность и открытость того, что она называет «позитивной» или «аффективной» взаимностью.

Она также указывает на то, что часто игнорируется — на неравенство как движущую силу взаимности. Горизонт взаимности, конечно, должен уравновешивать неравенства. Но именно неравенство в первую очередь заставляет колесо вращаться. Взаимность приводится в движение неравенством.

Читать дальше.