За обоими этими «веками», при всей метафоричности названий, угадываются вполне конкретные социальные обстоятельства. «Золотой век» — это дети екатерининских «непоротых дворян», питомцы русского Просвещения. «Серебряный век» — дети и ученики пореформенной интеллигенции, выросшие в пору расцвета высшего образования, науки и общественного активизма.

Поколение «Золотого века» — это не только декабристы и поэты «пушкинской плеяды», но и математик Николай Лобачевский (он опубликовал свою разработку неевклидовой геометрии в том же 1830 году, когда Пушкин дописал «Евгения Онегина», — бывают странные сближенья). «Золотой век» — это не только «Горе от ума» и «Борис Годунов», но и Пулковская обсерватория Василия Струве. Не только «Герой нашего времени» и «Мертвые души», но и открытие Антарктиды Фаддеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым. Не только конституционные проекты декабристов Павла Пестеля и Никиты Муравьева, но и колониальная Российская Американская торговая компания Николая Резанова (того самого, у которого были корабли «Юнона» и «Авось»). А еще это «История государства Российского» Карамзина, создание Археографической комиссии Академии наук и начало издания «Полного собрания русских летописей» (поныне не завершенное), это труды Павла Строева, Иоганна Эверса, Михаила Погодина.

Так и «Серебряный век» — это не только Дмитрий Мережковский, Александр Блок, Андрей Белый и Николай Гумилев, не только театр Станиславского, живопись Врубеля, музыка Стравинского и философия Бердяева. Это еще и Нобелевские премии по физиологии и медицине Ивану Павлову и Илье Мечникову, и первые самолеты Игоря Сикорского, и геохимические исследования Владимира Вернадского, и социологические работы Максима Ковалевского и его ученика Питирима Сорокина, и геологические экспедиции Владимира Обручева по Сибири. А еще «Серебряный век» — это «Курс русской истории» Ключевского, «История Византийской империи» Федора Успенского, «Древности русского права» Василия Сергиевича, «Очерки по истории Смуты» Сергея Платонова, «Методология истории» Александра Лаппо-Данилевского, теория «княжого права» Александра Преснякова, теория древнерусского феодализма Николая Павлова-Сильванского — продолжение расцвета русской исторической науки, начавшегося в середине XIX века с Соловьева.

Октябрьская революция 1917 года не оборвала «Серебряный век», но стала началом его конца: сначала было размежевание на «белых» и «красных», особенно болезненное для интеллигенции, и последующая массовая эмиграция проигравших «белых»; потом «философские пароходы» — принудительная высылка советской властью неугодных ученых и мыслителей, которые не эмигрировали сами; ну а потом — репрессии, которые окончательно нарушили преемственность поколений ученых и интеллигентов.

2

Древнейшая история России известна нам, по большому счету, из одного-единственного источника — «Повести временных лет». Конечно, есть еще археология, есть историческая лингвистика, есть известия византийских, западноевропейских и арабо-персидских писателей IX–XII веков, но все они в совокупности дают лишь фрагментарную и очень смутную картину того, что происходило в Киевской Руси и что вообще она из себя представляла. Большинство сведений «Повести временных лет» невозможно перепроверить по другим источникам. К тому же, она появилась в начале XII века, то есть от времен Рюрика ее отделяет около двух с половиной столетий, от крещения Руси — больше столетия. Многие ее известия носят явно легендарный характер, иногда и вовсе представляют собой парафразы библейских преданий. Громадную культурную значимость «Повести временных лет» никто никогда всерьез не оспаривал, но вот насколько приемлемо такое произведение в качестве исторического источника — вопрос далеко не праздный.

В первой половине XIX века эти сомнения стали почвой под ногами «скептической школы» русской историографии. Во многих европейских историографиях аналогичные «скептические школы» в конце концов возобладали, так что, скажем, в скандинавских странах историю начинают изучать века с XIII-го: о том, что было прежде, повествуют саги, которые рассматриваются лишь как литературные произведения — в одном ряду с «Илиадой» и «Песнью о нибелунгах». Штука в том, что «Повесть временных лет» во многих отношениях сопоставима именно с сагами. Но в русской историографии «скептическая школа» так и не стала мейнстримом, и у нас гремучая смесь из фольклорных преданий, благочестивых книжных легенд, отрывочных рассказов с чужих слов и переводов византийских хроник, каковой является «Повесть временных лет», по-прежнему рассматривается как вполне достоверный исторический источник.

«Повесть» не сохранилась отдельно, но она включена во множество различных древнерусских летописных сводов как первая часть. Сама ранняя рукопись, в составе которой «Повесть» сохранилась, — Лаврентьевская летопись, датированная 1377 годом. В разных сводах имеются разночтения в тексте «Повести», иногда весьма существенные. На рубеже XVIII–XIX веков немецкий историк Август Людвиг Шлёцер попытался, сличив различные версии, реконструировать первоначальный текст памятника. Он, как и все его современники, исходил из того, что это было цельное произведение, написанное в начале XII века Нестором, монахом Киево-Печерского монастыря. Нестор известен как автор житий преподобного Феодосия, основателя Печерского монастыря, и святых князей Бориса и Глеба. Самые ранние письменные источники, в которых он назван автором «Повести», относятся к XIII веку — это по меньшей мере через столетие после его смерти.

Ближе к середине XIX века Павел Строев высказал предположение, что «Повесть» — это на самом деле не цельное произведение, а тоже свод, созданный в несколько приемов разными авторами. Тот же Строев установил, что большие куски «Повести» списаны из византийской «Хроники» Георгия Амартола, известной на Руси в переводе XI века.

На рубеже XIX–XX веков Алексей Шахматов взялся выделить в «Повести» отдельные «слои» и выяснить историю создания этого важнейшего для русской историографии текста. Прежде всего он обратил внимание на то, что в разных сводах у «Повести» разный финал. В одной версии (она содержится, в частности, в Лаврентьевском списке) она заканчивается описанием огненного столпа, который явился над Печерским монастырем в 1110 году. За этим следует запись, датированная 1116 годом: «Игумен Селивестр святого Михаила написал книги си летописец». В другой версии (отразившейся, в частности, во втором древнейшем сохранившемся списке, Ипатьевском), записи Сильвестра нет, под 1111 годом рассказывается о нашествии половцев и о победе над ними князя Владимира Мономаха, а огненный столп толкуется как предзнаменование этой победы. Во второй версии «Повесть» доведена до 1117 года. Исходя из этого, Шахматов констатировал существование двух редакций «Повести временных лет», причем «Сильвестров список», читаемый в Лаврентьевском своде, представляет собой переработку первой редакции. Этот Сильвестр был игуменом Михайловского Выдубицкого монастыря в Киеве, а впоследствии (уже после составления летописного свода) — епископом Переяславским.

Далее, обратившись к новгородским летописям, заметно отличающимся от киевских, Шахматов приходит к выводу, что у них был некий «общий предок» с «Повестью», составленный лет за двадцать до ее первой редакции, в 1090-е годы. Этот текст Шахматов назвал «Начальным сводом».

Но последующие изыскания показали, что и это еще не самое начало. Под 977 годом Начальная летопись сообщает о погребении Олега Святославича, брата Владимира Святого, близ Овруча, где могила его, по словам летописца, находится «и до сего дня». Однако под 1044 годом летопись сообщает, что Ярослав Мудрый велел выкопать кости Олега Святославича, своего дяди, окрестить их (Олег умер язычником) и перезахоронить в киевской Десятинной церкви. Запись 1037 года представляет собой пространную похвалу Ярославу Мудрому. Шахматов предположил, что этой записью завершалась древнейшая русская летопись, составленная при Ярославе Мудром, еще до перезахоронения Олега Святославича. Кроме того, по ряду текстологических признаков Шахматов заключил, что между этим «Древнейшим сводом» и «Начальным сводом» 1090-х годов существовал еще промежуточный свод, завершенный в 1073 году игуменом Киево-Печерского монастыря Никоном. «Повесть временных лет», составленная в 1110-е годы и известная нам в нескольких редакциях, оказывается, таким образом, результатом почти столетней эволюции летописного текста. На каждом этапе этой эволюции его не только с конца, но и добавляли или изменяли отдельные фрагменты в прежнем тексте.

Построения Шахматова, касающиеся древнейших летописных сводов XI века, принимают не все современные ученые. Но не будем вдаваться в тонкости этой чрезвычайно сложной текстологической дискуссии. Достаточно сказать, что все нынешние научные представления о «Повести временных лет» так или иначе основаны на исследованиях Шахматова. Он же доказал, что самые ранние даты в «Повести» проставлены задним числом и условны. Это относится, в частности, к 862 году — дате призвания варягов и традиционной точке отсчета русской истории.

Самого Шахматова эти изыскания не сделали «скептиком» — известия «Повести временных лет» он не считал «баснословными». В конце жизни он даже переключился с текстологии и историко-филологический критики на собственно исторические построения — написал книгу «Древнейшие судьбы русского племени».

В 2015 году в Киеве вышла в свет книга украинского историка Алексея Толочко «Очерки начальной Руси». Толочко, почтительно ссылаясь на Шахматова и последующие успехи в изучении текстологии древнерусских летописей, отстаивает «скептический» взгляд: считая «Повесть временных лет» источником легендарным, он пытается реконструировать древнейшую русскую историю, не опираясь на ее известия. Подобный подход исповедует и российский историк Игорь Данилевский, чьи лекции имел честь слушать в университете автор этих строк.

Шахматов, помимо всех прочих своих заслуг, был еще и одним из ведущих разработчиков реформы русской орфографии. Самые заметные нововведения этой реформы — отмена Ъ на конце слов на твердый согласный, а также букв Ѣ, Ѳ и І. Другие не так бросаются в глаза: ассимиляция согласных в приставках («рассказать» вместо прежнего разсказать), Реформу осуществили лишь в 1918 году, уже при советской власти, и многие эмигранты долго отказывались признавать новое «большевицкое» правописание. Большевики, со своей стороны, не слишком охотно признавали, что разработали это правописание еще в Императорской Академии наук.

3

Шахматов учился на историко-филологическом факультете Московского университета в 1883–1887 годах и, соответственно, слушал лекции Ключевского по русской истории. В издании лекций Ключевского 1904 года уже содержатся ссылки на исследования Шахматова о «Повести временных лет». И Ключевский, и Шахматов в 1905 году вступили в партию кадетов. В 1906-м их обоих избрали в Государственный совет (верхнюю палату новорожденного парламента Российской империи) от академической курии. Ключевский, впрочем, от этой чести отказался, пытался избраться в Государственную думу (нижнюю палату), но выборы проиграл. И Ключевский, и Шахматов так и остались прежде всего кабинетными учеными.

Совсем иначе сложилась судьба двух других учеников Ключевского — Павла Николаевича Милюкова (1859–1943) и Михаила Николаевича Покровского (1868–1932). Оба они были выходцами из вполне благополучных чиновничьих семей и оба отличались беспокойным нравом. Оба известны в равной степени как ученые и как политики: первый был лидером либеральной партии кадетов, второй — большевик с 1905 года. Первый — министр иностранных дел во Временном правительстве, «белогвардеец» и эмигрант, второй — заместитель наркома просвещения РСФСР и директор Института красной профессуры. Прах первого покоится в Париже, на «эмигрантском» кладбище Батиньоль, второго — в Москве, в некрополе у Кремлевской стены.

Ученики Ключевского, по примеру учителя, не очень любили работать с летописями и другими повествовательными источниками — слишком ненадежны их сведения. Юридические памятники и актовый материал (договоры, купчие, официальная отчетность и т.п.) представлялись им гораздо более объективными: там не приходится иметь дела с легендами и пересказами византийских хронистов, там — практическая информация, там зафиксирована жизнь как она есть. Этот подход, восходящий к великому немецкому историку Леопольду фон Ранке (1795–1886), не сулил захватывающих сюжетов, но позволял изучать то, что Ключевскому и его последователям казалось самым важным в истории — структуру общества и экономические отношения.

Читать дальше.