Арман де Коленкур и современники: образ в источниках личного происхождения

Юлия Дейниченко

Арман де Коленкур и современники: образ в источниках личного происхождения

В ходе исследования была предпринята попытка реконструкции образа одной из ярких фигур эпохи Первой империи – генерала, дипломата, министра иностранных дел Армана де Коленкура, автора широко известных мемуаров.

История. Исторические науки

Дипломы

Вуз: Южный федеральный университет (ЮФУ)

ID: 604e2e3dccefde0001fb5933

UUID: 6a85eb90-6709-0139-2d8a-0242ac180002

Язык: Русский

Опубликовано: около 3 лет назад

Просмотры: 62

-18.76

Юлия Дейниченко

Южный федеральный университет (ЮФУ)

Комментировать 0

Рецензировать 0

Скачать - 574,4 КБ

Поделиться работой

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ РФ Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Южный федеральный университет» Институт истории и международных отношений Кафедра зарубежной истории и международных отношений ДЕЙНИЧЕНКО ЮЛИЯ ЛЕОНИДОВНА АРМАН ДЕ КОЛЕНКУР И СОВРЕМЕННИКИ: ОБРАЗ В ИСТОЧНИКАХ ЛИЧНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА БАКАЛАВРА по направлению 46.03.01 — история Научный руководитель — д.и.н., профессор Егоров Александр Александрович Ростов-на-Дону 2020 год

СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………..3 ГЛАВА 1. НА СЛУЖБЕ У НАПОЛЕОНА…………………………………..10 1.1. Преданный генерал-адъютант…………………………………………...10 1.2. Господин главный конюший…………………………………………….15 1.3. Миротворец франко-русского союза……………………………………18 1.4. Министр иностранных дел……………………………………………….26 ГЛАВА 2. В КРУГУ ЖОЗЕФИНЫ…..………………………………………30 2.1. «Истинно знатный француз»……………………………………………..30 2.2. Путь под венец……………………………………………………………33 ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………………….39 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ……40 2

ВВЕДЕНИЕ Историю Европы начала XIX века определяет поистине замечательная фигура: генерал, консул, император Наполеон Бонапарт. Отрицать влияние, оказанное на развитие Франции и других европейских стран его правлением и заграничными военными кампаниями, значит опровергать наблюдения и современников, и историков. Наполеоновская эпоха на протяжении долгого времени остаётся привлекательной для исследователей, рассматривающих её политические, социальные, правовые, экономические и другие аспекты. Однако только в последние десятилетия историки обратили своё внимание на так называемый «второй план» – личностей, невольно остававшихся в тени Наполеона. При грандиозном масштабе империи их насчитывались сотни; среди них – министры, маршалы, генералы, священнослужители, журналисты, управленцы, дипломаты. Входил в эти ряды «императорской рати» и герой нашего исследования, Арман-Огюстен-Луи де Коленкур. Он известен в первую очередь как автор мемуаров, ценимых исследователями эпохи за обширность и документальную точность материала. Также о нём упоминают, когда речь идёт о внешней политике наполеоновской Франции, поскольку Арман де Коленкур был атташе и посланником в Российской империи, а впоследствии – министром иностранных дел. Тем не менее, до сих пор в российской исторической науке не предпринималось попыток изучить эту личность всесторонне, с использованием историко-биографического метода, тогда как выводы подобного исследования имеют большую значимость прежде всего для источниковедческого анализа мемуаров де Коленкура. Шаблонность устоявшегося подхода к персоне автора (метко, хоть и утрированно, выраженного в патриотическом памфлете 1813-го г.: «Достойный исполнитель воли своего Властелина с рабским поведением»)1 в некоторой степени направляет работающего с источником и загоняет его в те рамки, Военский К.А. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. СПб.: Кн-во "Сел. вестн.", 1912. С. 82. 1 3

которые стали тесны ещё в советский период исторической науки. Восприятие де Коленкура как человека, личностно зависимого от Наполеона и являющегося, соответственно, транслятором сугубо положительного мнения об императоре, существенно ограничивает исследовательские возможности. Что касается его дипломатической и политической деятельности, то российские историки не разрабатывали связанные с ней проблемы вовсе, предпочитая довольствоваться монументальным трудом Альбера Вандаля «Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во времена Первой империи». Критикой книги А. Вандаля нам предстоит заняться позже; пока же заметим, что она не является специализированным исследованием, посвящённым посольству де Коленкура, а потому отвечает лишь на некоторую часть вызываемых им вопросов. Таким образом, изучение весьма широкого круга тем, непосредственно затрагивающих личность и государственную деятельность Армана де Коленкура, научно актуально в русле проблематики истории Первой империи. Объектом исследования выступает в данном случае личность Армана де Коленкура во всей её полноте, начиная со свойств характера и заканчивая политическими решениями; предмет – её отражение в личных свидетельствах современников: мемуарах и переписке. Цель исследования – реконструкция образа Армана де Коленкура на основе оценок, сделанных его современниками. Для достижения цели были поставлены следующие задачи: 1) проанализировать и сопоставить свидетельства, касающиеся служебной, дипломатической, государственной деятельности де Коленкура, уделяя особое внимание взаимоотношениям с императором Наполеоном; 2) проанализировать и сопоставить свидетельства, касающиеся личных качеств де Коленкура и его частной жизни. 4

Хронологические рамки исследования охватывают период с марта 1804 по апрель 1814 гг. Именно в это десятилетие деятельность Армана де Коленкура была наиболее активной и потому заметной для современников, причём не только французов, но и иностранцев – русских, англичан. Нижнюю границу хронологических рамок маркирует так называемое «дело герцога Энгиенского», верхнюю – переговоры, прошедшие весной 1814-го г. в Париже после капитуляции и отречения императора Наполеона. В качестве методологической основы исследования выступают базовые принципы объективности, историзма и всестороннего изучения, а также четыре специальных метода: 1) нарративный – для изложения исторических фактов, на оценке которых базируется исследование; 2) историко-генетический – для анализа причин явлений и оценок, в том числе неявных; 3) историко-сравнительный – для косвенной проверки уникальных фактов и оценок, а также для достижения необходимой объективности при анализе источников личного происхождения; 4) просопографический, обусловленный темой нашего исследования, его объектом и предметом, фокусирующий наше внимание строго на личности и её волевых проявлениях. Проводя исследование в рамках неоклассической научной парадигмы, мы также стремимся соблюсти принцип антропоцентризма. Источниковая база исследования носит специфический характер: она представлена исключительно источниками личного происхождения и делится на два блока – мемуарной литературы и переписки. Первый из наиболее важных наших источников – «Мемуары» Гортензии де Богарне, королевы Голландской. Падчерица Наполеона, она 5

всегда была в курсе французской внешней и внутренней политики, а также имела доступ в закулисье Первой империи – более, чем кто-либо другой. Наделённая природными умом и его логическим складом, внимательная, Гортензия отличалась дипломатичностью и гораздо чаще дистанцировалась от разного рода интриг, чем участвовала в них. Это позволяло ей играть роль независимого наблюдателя и объективно судить даже тех, кто был особенно близок ей, например, императора. Созданные ею в 1820-е гг. «Мемуары» представляют собой прекрасно структурированное и очень детальное свидетельство о Первой империи и тех, кто её создавал и направлял. Второй источник, использованный нами – «Мемуары» (1802-1808 гг.) госпожи Клер де Ремюза. Приближённая Жозефины де Богарне-Бонапарт, она прошла интересный личный путь от безграничной веры Наполеону до разочарования в его политике. Госпоже де Ремюза были свойственны острое чувство справедливости и прямота, которые отразились на сделанных ею на страницах «Мемуаров» оценках современников, в том числе де Коленкура. Третий источник, который мы использовали для работы – «Записки о Наполеоне» Лоры, герцогини д’Абрантес. «Записки», как и «Мемуары» королевы Гортензии, были созданы в эпоху Реставрации. Они представляют большую ценность для историков, поскольку герцогиня д’Абрантес входила в ближний круг Наполеона с конца 1790-х гг. Анализировать «Записки» довольно тяжело из-за того, что они были очевидно беллетризованы; тем не менее, предпринять попытку анализа было необходимо потому, что Лора д’Абрантес до конца оставалась верной бонапартизму. Это не мешало ей принимать во внимание неудачи, настигшие императора Наполеона, и видеть их истоки в прошлом, однако сказывалось на её оценках. Четвёртый источник, на наш взгляд, один из важнейших и наиболее интересных, – это трёхтомные «Мемуары» Бона Клода-Франсуа, барона де Меневаля. Будучи секретарём императора Наполеона, имея прекрасное образование и живой, аналитический ум, де Меневаль не только выражал своё мнение о событиях и деятелях Первой империи, но и подкреплял его 6

документальными данными (часто уникальными): черновиками, письмами, газетными выдержками и т.д. Скрупулёзность барона де Меневаля, его рефлексируемое стремление к объективности сочетаются с изящным, ясным и понятным языком «Мемуаров». Этот источник очень ценен для работы с темами, касающимися политического функционирования Первой империи. Пятый источник – «Мемуары» камердинера Констана Вери – также можно охарактеризовать как уникальный. Они больше напоминают дневник и содержат множество заметок о повседневной придворной жизни. Констан практически постоянно находился рядом с Наполеоном и хорошо знал нюансы отношений императора с другими его подчинёнными. Положение не чиновника, а слуги отличает ракурс свидетельств Констана от того же Клода-Франсуа де Меневаля, дополняя и оттеняя мемуары последнего. К сравнению с ними также привлечены «Мемуары пажа» Эмиля Марко де Сент-Илера и «Воспоминания» Рустама, телохранителя Наполеона. Шестой источник – «Мемуары» мадемуазель Аврильон, первой дамы двора императрицы Жозефины. Небольшие по объёму, они интересны тем, что м-ль Аврильон совершенно не касается политики и повествует только о моментах личной, скрытой от чужих глаз жизни. Поскольку Арман де Коленкур проводил значительную часть своего времени именно в кругу Жозефины, он часто упоминается в мемуарах её фрейлин, в том числе м-ль Аврильон. Для сравнения с ними были привлечены «Мемуары» м-ль Дюкре. Наконец, седьмой источник первого блока базы нашего исследования – «Воспоминания» Роксаны Стурдзы, графини Эдлинг, фрейлины русской императрицы Елизаветы Алексеевны. Современники отмечали её острый ум и столь же острый язык; будучи патриоткой, графиня Эдлинг оставила противоречивые свидетельства о посольстве Армана де Коленкура в России. Второй блок источниковой базы представлен письмами Жозефа де Местра и Присциллы Уэлсли, леди Бургерш. Жозеф де Местр, посланник сардинского короля в России, во время своего посольства вёл активную дипломатическую и личную переписку. 7

Глубокая личная вовлечённость в европейские международные отношения не позволяла де Местру упускать из поля зрения фигуру, подобную Арману де Коленкуру, представлявшему в России императора Наполеона. Отзывы де Местра о де Коленкуре менялись как в зависимости от адресата писем, так и на протяжении времени, поэтому этот источник очень любопытен и ценен для проводимого нами исследования. Письмо леди Присциллы Бургерш характеризуется строго иначе. Она написала его матери сразу после знакомства с де Коленкуром, которое имело место в марте 1814-го г. Леди Бургерш, несмотря на близость к герцогу Веллингтону, своему дяде, излагала сугубо личные впечатления. Вследствие их новизны для обеих участниц переписки свидетельство об Армане де Коленкуре необычайно подробно и притом дано с ракурса, с которого уже не смотрят друзья или давние знакомые. Поскольку сама цель нашего исследования подразумевает изучение в первую очередь исторических источников, историография лишь дополняет этот процесс. Она также делится на два тематических блока. Первый блок представлен биографическими исследованиями Жана Аното (Jean Hanoteau; 1933 год) и Антуана д'Аржюзона (Antoine d'Arjuzon; 2012 год). Второй является, строго говоря, наследником первого, поэтому подход однообразен. Исследования схоже структурированы, нет больших различий в источниковых базах и методологии (используется историкобиографический метод). Тем не менее, Антуан д’Аржюзон впервые ввёл в научный оборот рассматриваемому некоторые нами архивные периоду и документы, относящиеся непосредственно к касающиеся деятельности Армана де Коленкура в России. Второй блок представлен исследованиями по истории внешней политики Французской и Российской империй. Работа Альбера Вандаля «Наполеон и Александр I. Франко-русский союз времён Первой империи» используется нами из-за прекрасного 8

подбора фактов по внешнеполитическим событиям в рассматриваемый период. Не являясь биографом де Коленкура, Вандаль проявлял большой интерес к его личности, а также интерпретировал множество источников, что не должно остаться без внимания в нашем исследовании. Некоторые высказывания Альбера Вандаля относительно внешней политики Первой империи вообще и посольства де Коленкура в частности носят не до конца объективный характер, что придаёт его труду ещё больший интерес. В противовес работе А. Вандаля используется работа О.В. Соколова, вышедшая из печати в 2012-ом г. и созданная под влиянием неоклассической научной парадигмы. Автор не только проанализировал факты, извлечённые из источников, но и обратился к психологическим портретам действующих лиц и их взаимоотношениям, демонстрируя междисциплинарный подход. Однако это исследование отличает вывод о расстановке сил в Европе перед 1812-ым г., поэтому взгляд О.В. Соколова, с одной стороны, выделяется среди прочих, с другой – требует наибольшей осторожности и ряда проверок. Структура работы обусловлена поставленными задачами. Она состоит из двух основных частей (помимо введения и заключения): 1) первая глава посвящена военной, придворной, дипломатической и министерской службе Армана де Коленкура и поделена на четыре соответствующих тематических параграфа; 2) вторая глава посвящена личности Армана де Коленкура как таковой и разделена на два тематических параграфа: в первом рассматриваются оценки его индивидуальных черт (внешности, характера, манер и т.д.), во втором – факты и оценки его личных взаимоотношений. Такая структура позволила нам наиболее чётко отделить оценки личности Армана де Коленкура «в себе» от личности, выполняющей некую социальную роль и несущей её несомненный отпечаток. 9

ГЛАВА 1. НА СЛУЖБЕ У НАПОЛЕОНА 1.1. Преданный генерал-адъютант В биографии любой исторической личности мы найдём точку отсчёта – некое событие, которое открывает человека для общества за пределами семьи и провоцирует его обсуждение. Представителю правящей династии зачастую достаточно родиться, талант военного замечают после первой крупной победы и т.д. и т.п. Однако путь в историю может начаться не только с успеха, но и с провала. О неприятных инцидентах и замешанных в них людях порой говорят даже громче и дольше. Именно такой – одиозной – точкой отсчёта для Армана де Коленкура стало дело герцога Энгиенского. Первые тридцать лет жизни де Коленкура прошли довольно бурно: имея более чем десятилетнюю военную выслугу, он также побывал в двух дипломатических миссиях – в Константинополе в 1796-1797 гг. и в СанктПетербурге в 1801-1802 гг. Тем не менее, широкой, общеевропейской известности он не приобрёл ни как офицер, ни как атташе. В парижском высшем свете гораздо больший вес имели его родители – маркиз ГабриэльЛуи, давний друг Жозефины де Богарне, госпожи Бонапарт, и маркиза Анна-Жозефина, которую были рады видеть в гостиных Сен-Жерменского предместья. Пятно скандала вокруг ареста, скорого суда и казни герцога Энгиенского легло на практически чистый биографический холст. Смыть его, несмотря на невиновность де Коленкура, оказалось невозможным, и это обстоятельство породило двойственность восприятия. Для кого-то послушный Бонапарту генерал-адъютант де Коленкур был преступником, а для кого-то (в том числе для себя самого) – жертвой, притом не злого случая, а ряда действий вполне конкретных лиц. Дело герцога Энгиенского упоминается в связке с именем Армана де Коленкура почти во всех рассмотренных нами исторических источниках. Среди них особо выделяются воспоминания госпожи Клер де Ремюза и Гортензии де Богарне-Бонапарт. Обе мемуаристки зафиксировали сцену, произошедшую в Мальмезоне вечером 21-го марта 1804-го г. – разговор де 10

Коленкура с Жозефиной Бонапарт, сообщившей ему, что ночью герцога Энгиенского расстреляли в Венсенне по приговору военного суда. Хотя свидетельства следуют друг за другом с небольшой лакуной – госпожа де Ремюза вошла в галерею дворца чуть позже других участников беседы, – их объединяет внутренняя целостность образа. Особым её маркёром служат, как ни странно, слёзы де Коленкура. Гортензия де Богарне восприняла их как признак искреннего удивления и огорчения из-за казни невиновного, вероятнее всего, человека.2 Эти чувства, судя по приведённой Клер де Ремюза цитате, быстро сменились негодованием: «И вы также, – сказал он мне громко, – вы меня возненавидите, а между тем я только несчастлив, и очень сильно. В награду за мою преданность консул обесчестил меня. Я недостойно обманут, теперь я погиб». 3 Заслуживают своей доли внимания лишившиеся контекста слова «вы также <…> меня возненавидите»; видимо, до этого Жозефина или сам де Коленкур успели предположить, чем обернётся дело Энгиенского для его репутации. Несколько неожиданным, но любопытным представляется отрывок речи де Коленкура, записанный Гортензией де Богарне: «Богу было бы угодно, если бы [это дело] поручили мне. Я предупредил бы герцога. Не могу забыть того, что учился вместе с ним, что был его менином, и если бы консул дал мне подобный приказ, я выполнил бы его, сохранив герцогу жизнь».4 Де Коленкур, детство которого прошло при дворе в Версале, формально никогда не был менином или пажом герцога Энгиенского, это доказал Жан Аното. 5 Однако тон высказывания и без учёта этой его части весьма опасный, если помнить, что оно прозвучало в Мальмезоне, в разговоре с двумя женщинами из семьи Бонапартов. Подтверждение тому, что де Коленкур действительно пошёл бы против намерений Наполеона, мы 2 Hortense de Beauharnais-Bonaparte. Mémoires de la reine Hortense. Paris: Librairie Plon, 1930. T. 1. P. 158. 3 Ремюза К. Мемуары госпожи Ремюза. М.: Захаров, 2011. С. 160. 4 Hortense de Beauharnais-Bonaparte. Op. cit. T. 1. P. 158. 5 Jean Hanoteau. Mémoires du général de Caulaincourt. Paris: Éditions Plon, 1933. P. 17. 11

находим у Клода-Франсуа, барона де Меневаля: «Нет сомнений в том, что Коленкур, если бы его назначили судьёй герцога Энгиенского, отказался бы; получив дипломатическое поручение, он вынужден был подчиниться…». 6 Однозначно объяснить мотивацию де Коленкура так говорить и, в теории, поступать теперь было бы слишком трудно; он мог сочувствовать герцогу ввиду личного с ним знакомства или же полагаться исключительно на соображения собственной совести. В контексте исторических свидетельств примечательно то, что ни Гортензия де Богарне, падчерица Наполеона, ни Клод-Франсуа де Меневаль, бессменный секретарь консула и императора, не осуждают де Коленкура за его «бунтарскую» позицию. Все вышеупомянутые мемуаристы знали де Коленкура достаточно близко, чтобы проникнуться к нему сочувствием. Свою лепту в восприятие Клер де Ремюза и Гортензии де Богарне внёс их в целом критический взгляд на предпринятую Наполеоном Бонапартом кампанию против герцога Энгиенского. Вне круга приближённых первого консула отношение к де Коленкуру определяли слухи и столкновение политических позиций, а также присущий большинству трепет перед властью. «Между тем общественное мнение восстало против Коленкура; иные люди щадили господина и уничтожали адъютанта», – пишет Клер де Ремюза.7 Гортензия де Богарне приводит примеры слухов: «В парижских салонах зазвучали мнимые детали участия его [Савари] и де Коленкура. О последнем говорили, что он привёз герцога в своей карете и притом заставил терпеть недостойное обращение…». 8 Не соответствовавшие реальности, эти подробности всё же оказали негативное влияние на личные связи де Коленкура с той прослойкой французского общества, которая не приветствовала укрепление власти первого консула Наполеона Бонапарта. Он не был изгнан из салонов СенЖерменского предместья и не перестал там появляться, но сталкивался с 6 Claude-François de Méneval. Mémoires. Paris: E. Dentu, 1893. T. 1. P. 304. Ремюза К. Указ. соч. С. 160. 8 Hortense de Beauharnais-Bonaparte. Op. cit. T. 1. P. 160. 7 12

холодностью или даже изощрёнными демаршами. Так, на одном из балов у госпожи Жюли Рекамье, стоило де Коленкуру выйти со своей партнёршей, м-ль Шарло, в центр залы, прочие гости прекратили вальсировать и молча разошлись, оставив вокруг пары пустое пространство. Презрение испугало и расстроило м-ль Шарло, и в тот вечер они со «смертельно побледневшим» де Коленкуром вообще не танцевали. 9 Данный эпизод имел место в конце 1805-го г., спустя почти два года (!) после расстрела герцога Энгиенского, что ещё раз демонстрирует нам силу общественного предубеждения. Де Коленкур, как отмечалось ранее, предвидел подобные последствия и очень тяжело их переживал. Но его так же, если не больнее, ранили расчётливость и безразличие, с которым Наполеон Бонапарт тайно вменил ему соучастие в сомнительном деле Энгиенского. Возмущение действиями первого консула фиксирует, помимо Клер де Ремюза, Евгений де Богарне: «Ах! и зачем нужно было впутывать меня в эту роковую экспедицию!» 10 У Филиппа де Сегюра мы находим красноречивое свидетельство от 25-го марта 1804-го г.: «Коленкур, державшийся твёрдо и решительно, поджав губы, побледнев до восковой желтизны, с искажённым лицом, казался постаревшим на десяток лет; он был неузнаваем. Его бледность удвоилась, когда я сжал его руку, но сам он остался неподвижным, будто камень». 11 Вряд ли он сохранял бы на протяжении нескольких дней столь мрачное настроение, если бы не был до глубины души задет тем, что считал предательством Наполеона по отношению к себе. «Упрёки в участии в этой катастрофе жестоко отравляли ему жизнь… – отмечает де Меневаль. – Сколько раз беседовали мы о затруднениях, которые он претерпевал по этой причине среди своих родственников <…> и даже в Санкт-Петербурге!»12. Об этих затруднениях, вызванных делом Энгиенского, мы обязательно скажем далее, рассматривая посольство де Коленкура и вопрос его брака. 9 Antoine d'Arjuzon. Caulaincourt. Le confident de Napoléon. Paris: Perrin, 2012. P. 92. Цит. по: Jean Hanoteau. Op. cit. P. 71. 11 Цит. по: Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 78. 12 Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 1. P. 307. 10 13

Разумеется, личная трагедия такого масштаба не могла не сказаться на взаимоотношениях де Коленкура с Наполеоном, причём в перспективе и краткосрочной, и долгосрочной. Так описывает изменения Клер де Ремюза: «…я долго замечала, что в его [Наполеона] присутствии Коленкур хранил строгое и раздражённое выражение лица. Консул раскрывал перед ним свои планы, свою систему, но находил Коленкура твёрдым и холодным. <…> Можно порицать слабость, позволившую Коленкуру простить несмываемое пятно, начертанное первым консулом на его челе, но нужно отдать адъютанту справедливость: он никогда не был перед консулом слепым и низким придворным, а, напротив, был в числе тех немногих его слуг, которые не пренебрегали случаем говорить ему правду. Коленкур сохранил на всю жизнь подобные чувства и очень строго судил о политике и личности того, роковую волю которого часто исполнял».13 Вопрос о «прощении несмываемого пятна» заслуживает, на наш взгляд, отдельного небольшого исследования. Госпожа де Ремюза также указывает, что личным способом борьбы де Коленкура за репутацию стало упрочение своего положения в окружении Наполеона.14 Однако барон де Меневаль, вследствие своей секретарской должности лучше знавший «внутреннюю кухню» консулата (а позже – империи), неоднократно подчёркивает, что благосклонность Наполеона к де Коленкуру была исключительно проявлением доброй воли. Уходя корнями в дело герцога Энгиенского, она выражалась в назначениях и чинах, которых де Коленкур для себя не просил.15 При этом продолжавшимся обвинениям со стороны общества он «в течение десяти лет не противопоставлял ничего, кроме безупречной жизни». 16 Дело герцога Энгиенского, таким образом, не просто вытолкнуло де Коленкура из старой, семейной среды: оно способствовало формированию его особой роли сурового критика при будущем императоре. Ремюза К. Указ. соч. СС. 160-161. Ремюза К. Там же. 15 Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 1. PP. 305, 312, 360. 16 Claude-François de Méneval. Ibidem. P. 311. 13 14 14

1.2. Господин главный конюший В июле 1804-го г. де Коленкур получил должность, которую занимал вплоть до своего отъезда в Санкт-Петербург в 1807-ом г. Наполеон пожелал видеть его обер-шталмейстером своего двора, или же главным конюшим. По мнению Жана Аното, к этому назначению предрасполагало буквально всё, начиная с внешности де Коленкура и заканчивая его родословной. 17 Нам хотелось бы выделить более конкретные, весомые причины, лежавшие в основе принятого теперь уже императором решения. Во-первых, Наполеон, конечно, стремился поощрить преданность де Коленкура, как бы возместить те убытки, что понёс последний после дела Энгиенского. Во-вторых, де Коленкур был офицером кавалерии с опытом командования собственной частью, а его прирождённое чутьё организатора отмечал ещё генерал ОберДюбайе.18 Для службы, связанной с императорскими конюшнями, личной охраной и почтой, эти практические навыки были полезны и незаменимы. Вышеуказанные причины не могли существовать одна без другой. На важность первой указывает свидетельство де Меневаля о небольшой ссоре, случившейся между Наполеоном и генерал-адъютантом Лористоном. Де Коленкур, имевший тот же чин, был младше Лористона и проигрывал ему в старшинстве, однако получил придворную должность вместо него. 19 Жан Аното, ссылаясь на упомянутые госпожой де Буань слухи, предполагает, что отношения между де Коленкуром и Лористоном оставались натянутыми до самого падения империи в 1814-ом г.20 Вторая причина имела значение для рачительного хозяина, каким был Наполеон, если речь не шла о роскоши напоказ ввиду неких политических целей. Чтобы понять, оправдал расчёты императора де Коленкур в этом качестве или нет, обратимся к мемуарным свидетельствам дворцовых слуг. 17 Jean Hanoteau. Op. cit. P. 84. Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 37. 19 Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 1. P. 360-361. 20 Jean Hanoteau. Op. cit. P. 82. 18 15

«Господин де Коленкур, герцог Виченский, был очень строг и даже суров с обслуживающим персоналом дворца; но также он был справедлив и по-рыцарски верен; его слово расценивалось как контракт. Его боялись, однако любили», – так характеризует обер-шталмейстера Констан Вери, камердинер Наполеона.21 Его впечатление разделяет и подтверждает Эмиль Марко де Сент-Илер, императорский паж. Пажи, как и почтальоны, курьеры и некоторые другие слуги, находились в прямом подчинении у главного конюшего. «И над старшими из нас была власть; власть, перед которой все трепетали, власть, которую мы уважали даже больше императорской. Я говорю о господине де Коленкуре, обер-шталмейстере, руководившем нашей службой. Строгий, но справедливый, он мог одним взглядом, одним жестом заставить нас хотеть провалиться сквозь землю. В наших глазах он был настоящим пугалом», – вспоминал Сент-Илер в 1828 г.22 В своих инструкциях де Коленкур действительно не щадил пажей: их воспитание включало в себя уроки военной и различных гражданских наук – и этикета, призванного вытравить из подростков «их школярские манеры». В плане требований к своим юным подчинённым он превосходил Наполеона, который желал видеть в пажах прежде всего гвардейцев в миниатюре. 23 В воспоминаниях Сент-Илера мы находим курьёзный пример того, что не только для пажей, но и для других слуг первоочерёдным был приказ де Коленкура, а не императора. В одной из поездок в Фонтенбло Наполеон потребовал, чтобы кортеж пустили в галоп; услышав это, де Коленкур, чья карета следовала за императорской, запретил форейторам подстёгивать лошадей, пообещав первого ослушавшегося «засунуть на караул в двери». До самого Фонтенбло кортеж продолжал двигаться крупной рысью, а на месте на жалобы Наполеона де Коленкур почтительно ответил: «Ваше 21 Constant Wairy. Mémoires de Constant, premier valet de l'empereur. Paris: Imprimerie de Cosson, 1830. T. VI. P. 157. 22 Émile Marco de Saint-Hilaire. Mémoires d'un page de la cour impériale. Paris: Typ. de V. Doudey-Dupré, 1852. P. 4. 23 Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 86. 16

величество сможет загнать столько лошадей, сколько захочет, как только увеличит расходы на содержание конюшен». 24 Экономность была одним из главных требований Наполеона к своим управленцам, и он вынужден был признать правоту обер-шталмейстера при всей своей нетерпеливости. Тем не менее, иногда императору хотелось быть (или казаться) более щедрым, чем представлял его через выполнение своих обязанностей де Коленкур. В воспоминаниях мамелюка Рустама, телохранителя Наполеона, описывается казус с пенсионом Лавиня, бывшего верхового курьера. Узнав от Рустама, что Лавиню выплачивают чересчур скромную для его большого семейства сумму, Наполеон тут же вызвал обер-шталмейстера и набросился на него с упрёками: «Коленкур, как управляете вы своим ведомством? Как! Человеку, служившему мне в Итальянской и в Египетской кампаниях, старейшему при моём дворе, вы оказываете милость, выплачивая ему шестьсот франков пенсиона, а место его, несомненно, отдали кому-нибудь из своей челяди!» Не дав де Коленкуру сказать ни слова в своё оправдание, он приказал удвоить пенсион; в то утро, добавляет Рустам, император был в плохом настроении.25 Впрочем, за исключением ничем не оправданного намёка на кумовство, эта нотация вполне соответствовала повседневной идее Наполеона о том, кого и как следует награждать. Доказательство нам предоставляет Констан, однажды очутившийся меж двух огней – желания де Коленкура избежать лишних затрат и желания Наполеона быть добрым хозяином. Лишённый ведомственной кареты, Констан не мог выполнить некое поручение императора; тот воскликнул, что де Коленкур ничего не смыслит в экономии, и подарил Констану своеобразный иммунитет против всех подобных реформ. При этом даже для Констана ситуация была парадоксальной, поскольку накануне Наполеон урезал бюджет ведомству де Коленкура, вынудив обер-шталмейстера искать эффективные способы его 24 Émile Marco de Saint-Hilaire. Op. cit. P. 5. Souvenirs de Roustam, mamelouck de Napoléon Ier / Introduction et notes de Paul Cottin; préface de Frédéric Masson. Paris: Librairie Paul Ollendorff, 1911. P. 169-170. 25 17

соблюсти. 26 В словах самого Констана нет ни обиды, ни осуждения обершталмейстера за нелогичность, чрезмерную скупость или нечто другое. Похоже, что прохладные личные взаимоотношения императора Наполеона и де Коленкура порой мешали им действовать слаженно в рабочей сфере. Изящный штрих к портрету обер-шталмейстера составляет небольшая заметка Гортензии де Богарне, к тому моменту уже голландской королевы. Категоричность, с которой де Коленкур пресекал вмешательство в службы, подконтрольные ему, уступила ревности короля Луи Бонапарта. Заподозрив супругу в симпатии к одному из шталмейстеров, он отправил офицера обратно в полк и проигнорировал де Коленкура, предпринявшего попытку отстоять подчинённого.27 Следовательно, не всегда решающее слово оставалось за прагматичным и властным господином главным конюшим. 1.3. Миротворец франко-русского союза Абсолютному большинству не причастных к биографической истории Армана де Коленкура людей он был и остаётся известен как посланник Наполеона в России. Устойчивость этого статуса кажется ещё удивительнее с учётом спонтанности его получения. Происхождение де Коленкура и его собственные устремления вели на поле боя, а не в кабинет дипломата; ни константинопольская, ни первая петербургская миссии не изменили траектории, намеченной де Коленкуром в юности. Тогда он мечтал, вдохновляясь примером своего прославленного деда, дослужиться до маршала. Поначалу назначение в Санкт-Петербург, идущее вразрез с личными планами, вызвало у де Коленкура стойкое отторжение. 28 Однако было ли оно, при быстроте и оригинальности замысла Наполеона, безосновательным? Разумеется, нет. Об этом свидетельствуют, объясняя различные мотивы императора, современники франко-русского союза. 26 Constant Wairy. Op. cit. T. II. P. 79-80. Hortense de Beauharnais-Bonaparte. Op. cit. T. 1. P. 274. 28 См. Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 101. 27 18

Осенью 1807 г., незадолго после подписания мира в Тильзите, франкорусский союз казался, во-первых, реально достижимым во всей его полноте, во-вторых, важным, притом обеим сторонам. Наполеон продемонстрировал личную заинтересованность в союзе, отозвав из Санкт-Петербурга Савари, не сумевшего наладить контакты с русским двором. По словам Савари, посланнику для успеха в этом нелёгком деле необходимо было нравиться императору Александру I.29 Де Коленкур теоретически мог рассчитывать на покровительство после благоприятного впечатления, произведённого им в роли атташе в 1801-1802 гг. Также он принадлежал к старинной и очень знатной фамилии, имел безупречные манеры и вкус к роскоши, что должно было сблизить его со старой русской аристократией. 30 Изложенная выше точка зрения Альбера Вандаля базируется в том числе на мемуарах Клер де Ремюза: она признавала, что кандидатура де Коленкура была довольно удачной. При этом, говоря о посольстве, госпожа де Ремюза использовала интригующее в контексте непростых отношений Наполеона и де Коленкура выражение «почётная ссылка». 31 Оно могло быть употреблено в качестве метафоры, соотносимой с представлениями французов о поездке в далёкую северную страну; но в конце 1810-го г. де Коленкур сетовал в письме к Шампаньи, министру иностранных дел: «…[мне] необходимо повидать Францию после трёхлетней ссылки и политических передряг, которые не в моём вкусе и характере».32 Здесь есть, конечно, вероятность совпадения – и также есть вероятность, что Наполеон, которого раздражала неуживчивость де Коленкура, был всё-таки не против на некоторое время удалить его из Парижа. По-своему проявили себя последствия дела герцога Энгиенского. Хотя участие в нём нанесло ощутимый урон репутации де Коленкура в тех Вандаль А. Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время Первой империи. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. Т. 2. С. 162. 30 Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 66. 31 Ремюза К. Указ. соч. С. 532. 32 Цит. по: Вандаль А. Указ. соч. Т. 3. С. 572. 29 19

кругах, какие он должен был завоевать, оно маркировало его «своим» Наполеону, намекало обществу, что перед ним преданный слуга Империи. 33 Сохранение этой дистанции было символически важно для французской «новой» власти. Вдобавок де Коленкур имел возможность апеллировать к своей фактической непричастности, по крайней мере, к расстрелу герцога; это выгодно отличало его от предшественника. Савари, кстати, ещё до приезда де Коленкура в Санкт-Петербург озаботился опровержением слухов: «Мне было легко опровергать участие…, которое ему вменяли, поскольку он в действительности не присутствовал [в Венсенне] и прибыл в Париж только на следующий день после развязки», – во всяком случае, по своим собственным словам.34 Образ посланника заранее выходил неоднозначным, что дарило де Коленкуру простор для манёвров. В первые несколько месяцев ему пришлось особенно трудно. В санктпетербургском обществе были сильны традиционные англоманские и патриотические настроения, выразители которых, что логично, приняли де Коленкура недружелюбно. Жозеф де Местр, представитель сардинского короля, в январе 1808-го г. писал графу Иоахиму де Росси: «Я весьма забавляюсь, глядя на Коленкура. Он из хорошей семьи и немало этим кичится <…> наконец, у него шестьсот или семьсот тысяч франков ренты. Повсюду он самый первый и т. д. и т. п. Однако же, уверяю вас, под всеми этими перьями он весьма ординарен, а в обществе держится столь скованно, будто у него суставы из меди».35 Новый посланник к тому моменту пребывал в своей должности менее месяца. В будущем де Местр смягчил тон своих суждений, но относительно де Коленкура, а не политики его повелителя Наполеона. «Перевоспитать» ревностного роялиста, привлечь его на свою сторону было идеей заведомо провальной, поэтому де Коленкур сделал ставку на вежливый нейтралитет – и если не выиграл, то не проиграл. Вандаль А. Указ. соч. Т. 2. С. 164. Anne Jean Marie René Savary. Mémoires du duc de Rovigo. Paris, 1828. T. 3. P. 202. 35 Местр, Ж. де. Петербургские письма. Санкт-Петербург: Инапресс, 1995. С. 93. 33 34 20

В прорусской партии были свои «непримиримые». В императрицематери, Марии Фёдоровне, бонапартизм нашёл отдельного жестокого врага: она упрекала сына, Александра I, за слабость политических позиций. 36 Её и царствующей императрицы, Елизаветы Алексеевны, фрейлины открыто пренебрегали светским обаянием де Коленкура, отточенным на европейских женщинах. Одна из них, графиня Роксана Эдлинг (Стурдза в девичестве), отзывалась о французском посланнике чрезвычайно нелестно: «В значительной степени высокомерный и легкомысленный… <…> Умы посредственного закала любят останавливаться на поверхности дел. Коленкур видел в императоре Александре только любезного человека, не подозревая в нем ни сильной воли, ни отменной тонкости ума. <…> Он и не доискивался истины, будучи занят любовными похождениями, своею конюшней и своим богатством». Это свидетельство датируется 1809 г., и его резкость нельзя, в сравнении со свидетельством сардинского посла, списать на свежесть впечатления. Впрочем, будучи желанной гостьей в доме Жозефа де Местра, графиня Эдлинг часто наблюдала беседы де Коленкура с французскими эмигрантами и отдавала должное его деликатности.37 Вопреки вышеизложенному, де Коленкур склонен был считать своё положение в высшем обществе «вполне приличным», а при дворе – вовсе «превосходным». 38 Последнее объясняется прямым влиянием Александра I, встретившего де Коленкура с теплотой, быть может, даже нарочитой. Её причина, как и дружеские взаимоотношения императора и посланника в целом, озадачивала и современников, и историков. Был ли Александр искренен, приближая де Коленкура к себе, или расчётливо притворялся? Понимал ли реальное состояние дел де Коленкур? Как сказалась их дружба на дипломатической миссии? Ответы на эти вопросы звучали по-разному. См. Соколов О.В. Битва двух империй. 1805-1812. М.: Астрель, 2012. СС. 253-254. В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых [Электронный ресурс] 38 Вандаль А. Указ. соч. Т. 2. С. 234. 36 37 21

Барон Клод-Франсуа де Меневаль приводит в своих мемуарах мнение императора Наполеона о посланнике. При всей самоотдаче и стремлении де Коленкура провести в жизнь интересы Франции он порицал его за мягкость и пристрастность. От себя де Меневаль добавляет соображение, что часть вины лежала на самом Наполеоне: если бы де Коленкур не был замешан в деле Энгиенского, покровительство Александра не связывало бы ему руки.39 «Было бы крупной ошибкой думать, что его [де Коленкура] привязанность к человеку имела влияние на его суждение о главе России. В этом отношении его неусыпное усердие и здравый, утончённый ум предохраняли его от всякого заблуждения и давали ему возможность с удивительной проницательностью оценивать русскую политику», – писал в схожем ключе Альбер Вандаль. 40 Мы согласимся с ним, уточнив, однако, что «трезво оценивать» не значит «решительно действовать», а именно этого требовал Наполеон от французской миссии, притом год от года всё строже. Другая точка зрения выстраивается вокруг идеи с двумя тезисами: 1) Александр I превосходил де Коленкура в интеллектуальном плане и, будучи к тому же тонким, опытным психологом, 2) пользовался своими преимуществами, чтобы отстаивать национальные интересы. Из современников её разделяла, например, уже упомянутая нами ранее графиня Роксана Эдлинг; она сохранила привлекательность для российских историков и была представлена О.В. Соколовым в «Битве двух империй. 1805-1812» – работе, где перипетиям франко-русского союза уделено значительное внимание. Просим простить пространность цитаты вследствие её смысловой законченности: «…Коленкур был совершенно не похож на классического дипломата, умелого разведчика, всегда помнящего об интересах своего государства. <…> Коленкур подобно своим предкам действительно был настоящим рыцарем, отважным, но честным, доверчивым и немного наивным. Наконец, как все рыцари, он был не 39 40 Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 1. P. 311-312. Вандаль А. Указ. соч. Т. 2. С. 237. 22

свободен от тщеславия и легко поддавался умелой лести. Нетрудно ожидать, что тонкий знаток человеческих душ, Александр, понял все особенности французского посла с его первых шагов в Петербурге. <…> Понимая, что он может использовать в своих интересах наивность посланника, царь решил не поскупиться ни на материальные знаки внимания, ни на почести Коленкуру». 41 При такой постановке вопроса, разумеется, ни о какой искренности дружбы и добросовестном выполнении миссии речи не идёт. Император Александр рассматривается как кукловод, а посланник де Коленкур – как его марионетка. В исторических источниках, однако, мы находим также зеркальную интерпретацию отношений в этом интригующем тандеме. Жозеф де Местр писал своему конфиденту, кавалеру де Росси, о судьбе убитого в русскошведской войне князя Долгорукого: «Раздражённый непреклонностью князя Михаила, он [де Коленкур] пожелал, чтобы его убрали. Император, не зная, что делать, отправил князя в Финляндию…». 42 Даже если французский посланник в действительности не сыграл такой роковой роли в судьбе князя, де Местр её ему вменяет, рисуя образы «слабого» Александра и «сильного» де Коленкура. В письме к королю Виктору Эммануилу I, посвящённом смене во французской миссии, он утверждает: «Преемник его, Лористон, совершенно другой человек, иного тона и иного характера; он, несомненно, не будет иметь такого же влияния на государя». 43 С учётом политического и дипломатического опыта де Местра его оценка ситуации кажется более взвешенной, чем оценка юной фрейлины Роксаны Стурдзы, также настроенной антибонапартистски. Истина, как обычно в столь запутанных обстоятельствах, наверняка шла по некоему срединному пути. Александр I и Арман де Коленкур, уже зрелые людьми с достоинствами, недостатками и уязвимыми местами, оба Соколов О.В. Указ. соч. С. 218. Местр, Ж. де. Указ. соч. С. 110. 43 Местр, Ж. де. Там же. С. 171. 41 42 23

были впечатлительны – и впечатлены друг другом. Это никак не мешало Александру оставаться скрытным и упрямым, в полной мере самовластным, а де Коленкуру – проницательным и гордым. Начавшись не без оглядки на политику, их близкое общение развилось в нечто большее – своеобразную дружбу, построенную на откровенности и взаимном уважении. Лора Жюно, герцогиня д’Абрантес, в относящейся к 1814-му г. главе своих записок отмечает, что царь очень любил герцога Виченского и говорил о нём как о рыцарственном, честном человеке.44 Вряд ли Александр I лицемерил в частной беседе, имевшей место после падения Французской империи. Миссия де Коленкура в Санкт-Петербурге продолжалась около трёх с половиной лет и закончилась на минорной ноте. После женитьбы Наполеона на австрийке Марии-Луизе франко-русский союз стал медленно угасать. В конце 1810-го г. де Коленкур подал министру Шампаньи прошение об отставке. Хотя он постоянно тяжело болел в промозглом климате Северной Пальмиры и скучал по семье и друзьям, жившим в Париже, проститься с Санкт-Петербургом ему было нелегко. «Он, <…> будучи от природы человеком добрым и признательным, не мог подавить в себе горестного чувства на прощании с двором, который оказывал ему столько ласки и достоинства которого он умел ценить», – без неприязни свидетельствует графиня Эдлинг.45 Жозеф де Местр вторит ей: «Говорят, что он плакал… <…> Милый плакальщик! Полагаю, и в самом деле не рад он своему отъезду… <…> И теперь, когда всё-таки установились добрые с ним отношения, уезжать ему ещё более тягостно». 46 На основе этих слов можно уверенно предполагать, что к 1811-му г. де Коленкур достиг поставленной перед ним в 1807-ом г. задачи – завоевал если не любовь, то симпатию русского высшего общества. К сожалению, реалии европейской политики полностью обесценили пройденный им тернистый путь. См. Жюно Л. Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне. М.: Захаров, 2013. Т. 2. С. 707. 45 В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых [Электронный ресурс] 46 Местр Ж. де. Указ. соч. С. 171. 44 24

Пребывание в должности посланника наложило глубокий отпечаток на мировоззрение Армана де Коленкура. Всегда бывший в первую очередь военным – полевым или штабным офицером, – в 1811-ом г. он вернулся во Францию, проникнутый идеей мира в Европе. Предчувствие войны между двумя империями уже витало в воздухе, к ней было множество разного рода предпосылок.47 Однако де Коленкур всё же предпринял несколько попыток убедить императора Наполеона не инициировать конфликт; детали бесед зафиксированы в его собственных мемуарах. 48 Альбер Вандаль, первым из историков работавший с ещё не изданными на тот момент мемуарами де Коленкура, подкрепил эти свидетельства донесениями Куракина и Чернышёва, русских дипломатов в Париже. 49 Сам факт войны 1812-го г. демонстрирует бесплодность усилий де Коленкура, подаривших ему устойчивое в научной и художественной литературе амплуа Кассандры.50 Неизменное суждение о пагубности похода в Россию де Коленкур демонстрировал и во время него. Граф де Сегюр вспоминает о начале кампании: «Лобо и Коленкур откровенно высказывали свои взгляды; <…> второй же выражал неудовольствие с горячностью, почти доходившей до резкости, и настойчивостью, граничащей с упрямством». 51 В более позднем эпизоде (октябрь 1812-го г.) он приводит схожую характеристику: «…не способный к лести и упрямый, [де Коленкур] не изменил тона своих речей…».52 По мере развёртывания неудачного похода Наполеон вынужден был, таким образом, признавать правоту де Коленкура в том, что касалось России; это оказало неоспоримое влияние на их дальнейшее взаимодействие. Местр, Ж. де. Указ. соч. С. 171. Коленкур, А. де. Наполеон глазами генерала и дипломата. М.: Издательство АСТ, 2016. СС. 45-92. 49 Вандаль А. Указ. соч. Т. 4. С. 204-205. 50 См. Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 12. 51 Сегюр, Ф.-П. де. Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I [Электронный ресурс]. С. 12. 52 Там же. С. 39. 47 48 25

1.4. Министр иностранных дел В 1813-ом г. круг обязанностей Армана де Коленкура расширился минимум вдвое. Оставаясь обер-шталмейстером Главного штаба и управляя военной частью, он занял после смерти Жерара Дюрока также пост обергофмаршала, а в ноябре принял портфель министерства иностранных дел. Этому назначению предшествовали переговоры в Дрездене и Праге. Как и в случае с посольством, де Коленкур не желал его, отказывая императору долго и упорно, но тщетно. «Чего вы хотите? Не быть министром? Не ребячьтесь», – сказал Наполеон, уже подписавший приказ.53 Кризис годами выстраиваемой в Европе системы ожесточил императора, а потери из числа любимых приближённых, таких, как Дюрок и маршал Бессьер, усугубляли его требовательность. Внешне грубое и бестактное, подобное обращение с де Коленкуром в современных ему условиях говорило, вероятно, о том, что Наполеон нуждался в нём больше, чем когда-либо прежде. «Император окружал себя только людьми, совершенно незаменимыми в работе. Бертье, Коленкур, Фэн, Мунье и полковник д’Альб жили во дворце, так что Наполеону достаточно было знака, чтобы призвать их к себе», – пишет ещё о лете 1813-го г. Эмиль де Сент-Илер.54 К началу 1814-го г. незаменимость вышеперечисленных лиц лишь возросла: ввиду военных и дипломатических неудач ряды сторонников императора редели. Однако Наполеон, которому важны были исполнительность, верность и прямота де Коленкура, снова крупно ошибся. Де Коленкур мог бы круто развернуть внешнюю политику Франции к миру с коалицией, но для этого он должен был играть в правительстве роль, сопоставимую с ролью князя Меттерниха. Наполеон же видел в новом министре лишь инструмент, притом на редкость непослушный, плохо подходивший для организации перемирия с последующим реваншем. 53 54 Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 264. Émile Marco de Saint-Hilaire. Op. cit. P. 44. 26

Проблема разных намерений Наполеона и де Коленкура обнаружила себя раньше министерства – на Пражском конгрессе.55 Ярче же всего это губительное для государства столкновение натур проявилось во время Шатильонского конгресса. Имея возможность и желание заключить мир, хотя и с огромными уступками – другого в начале 1814-го г. ожидать было нельзя, – де Коленкур не получил на это полномочий. Каждый его разговор с Наполеоном о мирном договоре превращался в перепалку. Констан Вери описал сцену, свидетелем которой стал в Сен-Дизье: «Г-н герцог Виченский горячо настаивал на том, чтобы император принял предложенные условия, говоря, что пока они ещё разумны, но позже таковыми уже не будут. <…> Его величество обрушился на него, гневно воскликнув: “Вы русский, Коленкур!” – “Нет, сир, – живо ответил герцог, – я француз! Я надеюсь доказать это, заставив Ваше Величество заключить мир”. <…> …я видел его выходящим из кабинета его величества; он быстро пересёк гостиную, в которой я был. Мне удалось, однако, заметить, что лицо его было искажено и, выражая переживания, крупные слёзы капали из его глаз. Без сомнений, его сильно ранили слова императора о его склонности к России». 56 Здесь нет и намёка на конструктивный диалог, в процессе которого можно было бы найти некий компромисс. Верящий в счастливую военную звезду Наполеон считал требования союзников унизительными – и унижал своего министра. Удивительно, но даже представители, полномочные и сторонние, стран-соперниц оценили де Коленкура выше его императора. Англичанин лорд Абердин, тоже ратующий за мир, был тронут его непреклонностью. Особое впечатление французский министр произвёл на племянницу герцога Веллингтона, леди Бургерш, приехавшую наблюдать за конгрессом. «За ужином я сидела рядом с ним [де Коленкуром], – писала она матери, – и не могла перестать восхищаться тактичностью, которую он демонстрировал в сложном для себя положении, несмотря на то, что нужно было избегать 55 56 Жюно Л. Указ. соч. Т. 2. СС. 743-749. Constant Wairy. Op. cit. T. VI. P. 48-49. 27

многих тем; менее деликатный человек казался бы либо слишком гордым, либо слишком подавленным». 57 До непосредственного знакомства с де Коленкуром леди Бургерш много слышала о нём; судя по её любопытству, скорее хорошего, нежели дурного. Шатильонский конгресс обсуждали, разумеется, и в Париже, но не заинтригованными, а тревожными голосами. Герцогиня Лора д’Абрантес на страницах своих записок ужасается недальновидностью императора Наполеона, однако, как ни странно, в трагичном для Первой империи финале конгресса винит де Коленкура: «Император <…> велел герцогу Виченцскому (sic), который тогда погубил нас, хоть и был благороднейший из людей…». 58 Ввиду более ранних оценок, которые герцогиня Лора давала де Коленкуру, её можно упрекнуть в алогичности, но не в неискренности: всё же она была «правильной» бонапартисткой, женой генерала Жюно, и слава Франции и императора существовали для неё нераздельно. Позже де Коленкур поддержал отречение Наполеона, что окончательно отвернуло от него Лору д'Абрантес.59 Следующим шагом де Коленкура, повлёкшим противоречивые отзывы современников, стал его визит в Бонди, где квартировал император Александр. Париж был уже сдан русскому командованию, и перед де Коленкуром Александр принял официальную французскую депутацию – просьбы её ни к чему не привели. Тем не менее, некоторые, к примеру, Мари-Рене Савари, были убеждены, что царь уступит де Коленкуру; когда этого не произошло, объяснением послужили пессимизм и неуместная мягкость министра.60 Но в записках И.С. Жиркевича, присутствовавшего на встрече в Бонди, нарисована совсем иная картина: Александр просто не пригласил де Коленкура на аудиенцию, публично буквально отказался его Цит. по: Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 270-271. Жюно Л. Указ. соч. Т. 2. С. 782. 59 Там же. СС. 786-791. 60 См. Anne Jean Marie René Savary. Op. cit. T. 7. P. 73-76. 57 58 28

выслушать.61 За час до этого Н.А. Бестужев встретил де Коленкура на аванпосту и отметил, что министр, хотя бледный и грустный, был в шитом генеральском мундире и гордо парировал гвардейским офицерам: «Не знаю, всё ли то может случиться, что предполагается?» – имея в виду вход русских войск в Париж.62 Пожалуй, именно свидетельство Бестужева резче всего контрастирует с мыслью Савари о том, что де Коленкур смирился со сдачей столицы и, ни на что не надеясь, проиграл заранее. Опровергает её и энергичность, с которой де Коленкур взялся за первые послевоенные задачи: заключение мира и устройство судеб членов императорской семьи. Констан Вери пишет, что в начале апреля 1814-го г. он появлялся в Фонтенбло «не иначе как мимоходом», только с новостями или проектами, касавшимися бывшего императора. 63 Также де Коленкур бывал в Мальмезоне, где ждали решения союзников Жозефина и Гортензия де Богарне. Гортензия выражает ему своё уважение: «Я не вникаю в детали отречения. <…> Скажу только о людях, до самого конца сохранивших благородство, в частности, о маршале Макдональде и герцоге Виченском. Последний самоотверженно отстаивал интересы императора и его семьи». 64 Преданность де Коленкура Франции и его близость к русскому императору определяла успешность переговоров; это сочетание выглядит ироничным ответом на прежние упрёки Наполеона.65 Впрочем, тогда он сменил гнев на милость и даже – в ночь неудавшегося самоубийства – поручил заботам де Коленкура свою жену, Марию-Луизу, и трёхлетнего наследника.66 Вряд ли можно представить себе высшую форму доверия к дипломату и министру, столь ревностно порицаемому в недавнем блистательном прошлом. См. Жиркевич И.С. Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-184 [Электронный ресурс] 62 Бестужев Н.А. Русский в Париже 1814 года [Электронный ресурс] 63 Constant Wairy. Op. cit. T. VI. P. 83. 64 Hortense de Beauharnais-Bonaparte. Op. cit. T. 2. P. 213-214. 65 См. Hortense de Beauharnais-Bonaparte. Ibidem. P. 221. 66 Constant Wairy. Op. cit. T. VI. P. 88. 61 29

ГЛАВА 2. 2.1. «Истинно знатный француз» Люди, подобные Арману де Коленкуру, были редкостью в окружении императора Наполеона, утверждал маркиз Бонифас де Кастеллан. 67 Чем же де Коленкур отличался от большинства, которому его противопоставляют? Первой и, пожалуй, главнейшей чертой, определявшей его личность, было благородство. Его отец, генерал Габриэль-Луи, был единственным наследником пикардийской ветви старинного рода маркизов де Коленкур, мать, Анна-Жозефина, происходила из почтенной и очень богатой савойской д’Абрантес, семьи.68 Габриэль-Луи, выделялся даже среди по воспоминаниям молодёжи герцогини экстравагантностью поведения, а его дети, как сыновья, так и дочери, ничуть не походили на него внешне и характером. Единственное, что в глазах герцогини роднило Армана с отцом – их знатность, нашедшая выражение в утончённой манере держать себя.69 Слово noble и синонимичные ему выражения – самые частые эпитеты, какие современники применяли к персоне Армана де Коленкура. Кастеллан описывал его как «сурового и благородного, искреннего и верного». 70 Лора Жюно считала, что не последнюю роль в назначении де Коленкура посланником в Санкт-Петербурге сыграли его «прекрасная фигура и благородная осанка».71 Император Александр I, как мы уже упоминали ранее, отзывался о де Коленкуре как о честном, рыцарственном человеке. Рыцарственной Констан Вери называл преданность де Коленкура своему делу, императору и Франции. 72 То же слово, chevalresque, использовал и Клод-Франсуа де Меневаль: «Чувства его были рыцарственными». 73 См. Boniface de Castellane. Journal du maréchal de Castellane, 1804-1862. Paris: Librairie Plon, 1895. T. 1. P. 93. 68 См. Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 17-18. 69 См. Жюно Л. Указ. соч. Т. 1. С. 149. 70 Boniface de Castellane. Op. cit. P. 93. 71 Laure d’Abrantès. Mémoires de Madame la duchesse d'Abrantès. Paris: Imprimerie de Lachevardière, 1834. Т. 14. P. 229. 72 Constant Wairy. Op. cit. T. VI. P. 157. 73 Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 3. P. 546. 67 30

Барон де Меневаль в своей характеристике де Коленкура сумел уловить, на наш взгляд, интересное противоречие между его натурой и той огранкой, которую она получила при воспитании: «При пылком и даже немного резком нраве лицо его обыкновенно было спокойным и серьёзным, а манеры – учтивыми и зачастую сердечными». Также де Меневаль соглашался с императором Наполеоном, называвшим де Коленкура homme de cœur et de droiture – прямым, порядочным человеком. 74 Благородство, рыцарственность, порядочность, канонические черты истинно знатного француза, были неотделимы от Армана де Коленкура, в каком бы положении и окружении он ни находился, как бы себя ни чувствовал. Здесь следует заметить, что многие современницы воспринимали де Коленкура несколько иначе, чем современники, например, сослуживцы или подчинённые. Причин у этого явления минимум две: во-первых, женское видение как таковое (акцент на деталях, чувствительность к эмоциям), вовторых, этикет, предполагавший особое отношение к дамам. «Мужской» и «женский» взгляды не одинаковы, тем лучше для исследователя; чтобы показать их наиболее выигрышные ракурсы, ниже мы сгруппируем цитаты современников отдельно от современниц. Для дворцовых слуг, в том числе доверенного камердинера Констана, Арман де Коленкур был всегда строгим и взыскательным; пронизывающий взгляд и быстрая, чёткая речь подчёркивали его требовательность. 75 Притом, что подтверждает Эмиль де Сент-Илер, обер-шталмейстера любили, потому что он был справедлив и сам следовал установленным им правилам.76 На барона де Меневаля принципиальность де Коленкура произвёл определённое впечатление: «Воспитанный в полностью военном духе, он был строгим ревнителем дисциплины. Суровый по отношению к себе, он во время отступления из Москвы, даже когда холод достигал 25-ти Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 3. P. 546. Constant Wairy. Op. cit. T. VI. P. 157. 76 Émile Marco de Saint-Hilaire. Op. cit. P. 56. 74 75 31

градусов, пренебрегал плащами и шубами. Верхней одеждой ему служил подбитый мехом спенсер (здесь – короткое пальто), вышитый знаками отличия; этот спенсер хорошо сочетался с его мундиром».77 Корректный, сдержанный с подчинёнными, де Коленкур – за исключением особых, принципиальных случаев – сохранял схожий тон с Наполеоном. «Несмотря ни на что, герцог Фриульский больше нравился императору, потому как в гне де Коленкуре было нечто холодное, церемонное, что смущало Наполеона», – писал Эмиль де Сент-Илер.78 Отмечал эту щепетильность и Бонифас де Кастеллан.79 Женщинам Арман де Коленкур демонстрировал другую, куртуазную сторону своей личности. Леди Присцилла Бургерш восхищалась в письме к матери: «…он совершенный светский человек с очаровательными манерами – какое вульгарное выражение, но я не нахожу других слов! <…> Прежде я никогда не видела, чтобы всем своим существом выражали столько доброжелательности, мягкости и открытости ума». 80 Homme de droiture на службе, в более неформальной обстановке де Коленкур превращался, по схожему свидетельству м-ль Аврильон, в homme de douceur – человека с мягким обращением, галантного и любезного. 81 Герцогиня д’Абрантес добавляет ко всем вышеперечисленным качествам spiritualité – сложное для однозначного перевода на русский язык понятие, включающее в себя духовность и остроумие. 82 Однако утончённость манер и мыслей, по наблюдению герцогини Лоры, Арман де Коленкур соединял с некоторым предубеждением против людей, наделённых ей в меньшей мере. И хотя тех, кто принимал его осторожность за высокомерие или презрительность, герцогиня называет глупцами, также она прямо утверждает: в военном Claude-François de Méneval. Op. cit. Т. 3. P. 545. Émile Marco de Saint-Hilaire. Op. cit. P. 56. 79 Boniface de Castellane. Op. cit. P. 93. 80 Цит. по: Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 270-271. 81 См. Marie-Jeanne-Pierrette Avrillion. La vie privée de Joséphine racontée par la femme de chambre. Paris: F. Rouff, 1918. P. 19. 82 Laure d’Abrantès. Op. cit. T. 2. P. 176. 77 78 32

кругу императора будущего герцога Виченского не любили. 83 В подобных условиях неудивительно, что де Коленкур проводил большую часть досуга в салоне госпожи консульши, позже императрицы, Жозефины. 2.2. Путь под венец С Жозефиной де Богарне-Бонапарт у семьи де Коленкур были давние и прочные связи. «Ни при каких обстоятельствах маркиз де Коленкур не забывал, чем он обязан императрице, и всячески доказывал ей это», – пишет м-ль Аврильон.84 Она оставила подробные сведения о жизни де Коленкура при дворе госпожи Бонапарт, конкретнее – о его отношениях с женщинами. Особый интерес представляют страницы, посвящённые 1804-1805 гг. В этот период де Коленкур, расставшись со своей русской любовницей, княгиней Прасковьей Голицыной, имел по крайней мере два других увлечения. 85 На основании слов м-ль Аврильон складывается впечатление, что у него были серьёзные виды на Стефани Таше де ла Пажери, племянницу Жозефины: «Среди тех, кто первым позволил очаровать себя, я назову г-на де Коленкура, который обратился прямо к госпоже Бонапарт с просьбой поспособствовать ему в его чаяниях; мать молодого офицера одобрила его поведение и, желая угодить сестре посредством внимания к брату, выказала младшему Таше пылкие дружественные намерения. Г-н де Коленкур, человек хорошо воспитанный, не искал встреч с м-ль де Таше; он ждал разрешения её семьи представиться ей».86 Включение «в игру» маркизы Анны-Жозефины, страстно желавшей сделать сыновьям выгодные партии, говорит о том, что брак де Коленкура с м-ль Стефани вполне мог быть заключён. Почему этого не произошло, м-ль Аврильон не объясняет. Д'Аржюзон интерпретирует этот случай в свойственной ему манере: «Для См. Жюно Л. Указ. соч. Т. 1. С. 150. Marie-Jeanne-Pierrette Avrillion. Op. cit. P. 19. 85 См. Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 68-69. 86 Mémoires de m-lle Avrillion / Introduction et notes de Charles de Villemarest. Paris: Ladvocat, 1833. T. 1. P. 69-70. 83 84 33

Армана [этот отказ] был удачей, так как юная Стефани, строптивая, избалованная и упрямая, стала настоящим несчастьем для князя Аренберга, за которого в дальнейшем вышла замуж».87 О другом романе де Коленкура, последовавшим за влюблённостью в Стефани, живо повествует, пересказывая м-ль Аврильон, Альбер Вандаль: «Рассказывали, что Коленкур, сильно ухаживавший за женщинами и мастер этого дела, не обратил внимания только на одну особу, хотя не менее других достойную любви. Она затаила в себе чувство горькой обиды и не щадила в своих разговорах блестящего офицера, всё преступление которого состояло в том, что он был к ней равнодушен. Узнав о её вражде, Коленкур придумал самый благородный и самый остроумный способ отомстить ей. С этих пор не было той предупредительности, того внимания и тех знаков нежных чувств, которых бы он не оказывал той, которая объявила себя его врагом. Он так искусно вёл дело, что эта особа не только отказалась от своих предубеждений, но воспылала к нему страстной любовью и не скрывала этого от него. Его торжество было полным; даже чересчур. В самом деле польщённый и тронутый переменой, происшедшей в сердце, которое теперь беззаветно ему отдавалось, он не мог устоять и не разделить чувства, которое сам внушил, и не на шутку полюбил свою победу».88 Фредерик Массон предлагал идентифицировать женщину, обозначенную м-ль Аврильон madame de V…s, как госпожу Уолш де Серран, в девичестве Водрейль (встречается перевод Водрёй). Она была вдовой ирландского офицера, женщиной ироничной и довольно оригинальной по меркам любой эпохи: после расставания с де Коленкуром в качестве любовника она осталась его близким другом и бывала в его доме даже тогда, когда он, наконец, женился.89 87 Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 92. Вандаль А. Указ. соч. Т. 2. С. 236. 89 См. Jean Hanoteau. Op. cit. P. 90-91. 88 34

Стремление де Коленкура завести семью совпадало со стремлением не только его матери и другой родни, но и со стремлением Наполеона. Его ёмко сформулировала Клер де Ремюза: «Я уже говорила о том, что он [император] очень желал создать вокруг себя династии, которые увековечили бы память о тех наградах, которые он давал своим избранникам».90 В отношении многих своих подчинённых Наполеон добился успеха – он стоял за браками Бертье, Даву, Раппа, князя Боргезе, которому отдал в жёны свою сестру Полину, и многих других. А вот с женитьбой де Коленкура дела у него не ладились. Однажды он встретил двойное сопротивление своему намерению, причём неприкрытое, и стоит целиком процитировать выдающийся эпизод из «Записок» Лоры Жюно: «Правда, что император, призывая д'Алигра ко двору, имел особенные намерения: он хотел выдать его дочь за господина К. Наполеон сначала велел объявить ему о своём желании или, точнее сказать, о своей воле, а потом, видя, что дело не ладится, призвал его в свой кабинет. <…> Но д'Алигр был отцом и справедливо почитал отцовскую власть главною; он отказался выдать за господина К. свою дочь. Причина была ужасна, но он открыл её, а для этого надобна была смелость. <…> / Император был очень недоволен сопротивлением. Только Дюрок сумел отсоветовать ему назначить семейный совет, который вместе с императорским прокурором уполномочил бы главу государства располагать рукою девицы д'Алигр, потому что отец её по причинам, оскорбительным для чести правительства (никогда не забуду этих слов), отказался исполнить дело, выгодное со всех сторон».91 Если бы не второй абзац, можно было бы заподозрить, что «ужасная причина» кроется в самой девице д'Алигр. Но слова честь правительства вкупе со свидетельством госпожи де Буань, которое приводит Антуан д'Аржюзон («…но тот [д'Алигр] отказался с оговоркой, что дочь имеет к обер-шталмейстеру “непреодолимое отвращение”»), 90 91 Ремюза К. Указ. соч. С. 567. Жюно Л. Указ. соч. Т. 2. СС. 247-248. 35

расставляют точки над i.92 Мы с полным основанием можем предполагать, что господин д'Алигр, камергер королевы Каролины, отказался выдать дочь за человека, презираемого в Сен-Жерменском предместье за причастность к делу герцога Энгиенского. Впрочем, сопротивление д'Алигров, в отличие от его причины, наверняка не расстроило де Коленкура. «Всего любопытнее, – пишет герцогиня д’Абрантес, – что сам К. в то время был страстно влюблён в одну очаровательную женщину, любовь которой ценил он гораздо дороже сокровищ девицы д'Алигр. И в то время как император гневался и думал заставить уважать свою власть, господин К. с твёрдой решимостью не хотел принимать руки, которую император сватал ему». 93 Этой очаровательной женщиной – в 1806-ом г. другой быть не могло – была маркиза АдриенЭрве-Луиза де Канизи, впоследствии ставшая маркизой де Коленкур и герцогиней Виченской. Адриен де Канизи появилась при дворе осенью 1805-го г.94 Судьба её была нелёгкой: рано лишившись матери (маркиза Анна де Канизи была казнена в мае 1794-го г. вместе с мадам Элизабет, сестрой Людовика XVI), она воспитывалась сначала у родной тётки, госпожи де Бриенн, потом – в пансионе. Когда её отец, маркиз Франсуа де Канизи, вернулся из английской эмиграции, ей пришлось по его желанию выйти замуж за его двоюродного брата, Луи де Канизи. Адриен на момент свадьбы (1798 г.) исполнилось тринадцать лет, жениху было тридцать. Вскоре у них родились дети – дочь Эмма (1800 г.) и сын Эрнест (1802 г.). Маркиз Луи служил при дворе шталмейстером. Кастеллан описывал его как «человека храброго, но скучного», в отличие от «остроумной» маркизы. 95 О любви в чете де Канизи мнения современниц разделились: м-ль Аврильон писала, что Луи обожал Адриен и был к ней сильно привязан, Клер де Ремюза – что он пренебрегал См. Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 92. Жюно Л. Указ. соч. Т. 2. СС. 247-248. 94 См. Jean Hanoteau. Op. cit. P. 92. 95 Boniface de Castellane. Op. cit. P. 85. 92 93 36

ею.96 Так или иначе, супруги долгое время жили раздельно; сердце самой Адриен оставалось свободным, и за ним охотились. «Госпожа де Канизи была очень красива, в её прелестном лице было что-то маврское. Она была очаровательна характером и доброты более обольстительной, чем её красота и ум», – отзывалась о ней м-ль Аврильон.97 Госпожа де Ремюза оставила более подробное описание внешности Адриен: «Госпожа де Канизи, о которой я уже упоминала, внучатая племянница архиепископа Бриенна, была безусловно прекрасна, когда появилась при дворе. Высокая, прекрасно сложенная, с чёрными глазами и волосами, красивыми зубами, орлиным и правильным носом, несколько смуглым, но живым цветом лица, она обладала какой-то царственной красотой, даже несколько надменной». 98 Более ранние строки тоже красноречивы: «Она приковала взоры всего двора своей ослепительной красотой. Коленкур безумно влюбился в неё, и эта привязанность, более или менее разделённая в течение нескольких лет, помешала ему думать о женитьбе». 99 Да, именно эта женщина, которая была моложе его на двенадцать лет, замужняя, имевшая двоих детей, сумела, по выражению м-ль Аврильон, «внушить г-ну де Коленкуру чувство, умершее только вместе с ним самим».100 Сам подбор слов – страстно влюблён у Лоры Жюно, безумно влюбился у Клер де Ремюза – противоречит эпитетам, какие обычно соединяли с именем де Коленкура. М-ль Аврильон фиксирует «небезынтересный», по её собственному признанию, отголосок семейного скандала: после инициирования развода Адриен де Канизи была удалена от двора, и семья де Коленкура уговаривала его остановить выбор на более достойной партии, аргументируя это его наследными правами на маркизат. Однако любимец и послушный сын своей консервативной матери согласился передать право первородства младшему 96 Antoine d'Arjuzon. Op. cit. P. 94. Marie-Jeanne-Pierrette Avrillion. Op. cit. P. 19. 98 Ремюза К. Указ. соч. С. 381. 99 Там же. 100 Marie-Jeanne-Pierrette Avrillion. Op. cit. P. 19. 97 37

брату, чтобы иметь шанс жениться на Адриен.101 Позднее героическая гибель Огюста в Бородинском сражении сделала Армана единственным наследником, однако сам факт того, что с детства воспитываемый старшим дворянин пренебрёг правами ради возлюбленной, кажется невероятным. И всё же его косвенно подтверждает Клер де Ремюза: «Он [Наполеон] был оскорблён противодействием со стороны Коленкура, который уехал в Россию, объявив очень решительно, что так как он не может жениться на госпоже К., то не женится никогда». 102 Этот эпизод относится к концу 1807го г., и по нему можно судить, насколько сильно Арман де Коленкур любил свою будущую жену. Они обвенчались лишь 24 мая 1814-го г., преодолев три препятствия: разлуку во время посольства Армана, нежеланный церковный брак Адриен и недовольство императора Наполеона. «…сразу же по возвращении Бурбонов она [Адриен де Канизи] заключила, наконец, брак, который должен был вознаградить её за все прежние страдания. Она вышла замуж за маркиза де Коленкура. Всеми своими поступками вплоть до дня, когда его смерть разлучила их, она доказывала, какую нежную любовь питала к нему», – вспоминала ещё одна из фрейлин императрицы Жозефины, м-ль Жоржетта Дюкре.103 В отношениях этой пары и том, как она отображена в источниках, есть множество пробелов. Когда и при каких обстоятельствах произошла их судьбоносная встреча? Как они вели себя в обществе, как на это реагировало само общество? К сожалению, Адриен после смерти Армана сожгла их личную переписку, и многое навсегда останется тайной истории. Однако в Национальном архиве Франции хранятся дневники и письма старшей дочери Адриен, Эммы де Канизи, принявшей выбор матери, полюбившей отчима как отца и бывшей рядом с ним до последних минут его жизни. Этим документам в будущем стоит посвятить отдельное научное исследование. 101 Marie-Jeanne-Pierrette Avrillion. Op. cit. P. 19. Ремюза К. Указ. соч. С. 567. 103 Georgette Ducrest. Mémoires sur l'impératrice Joséphine, sur la ville, la cour et les salons de Paris sous l'Empire. Paris: Georges Barba, 1863. P. 50. 102 38

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Итак, компаративный анализ свидетельств и оценок, извлечённых из воспоминаний и писем современников Армана де Коленкура, позволил нам провести реконструкцию его образа в заданных хронологических рамках. На основании нашего исследования вы пришли к двум выводам. Во-первых, практически все свидетельства современников идут вразрез с точкой зрения, устоявшейся в российской исторической науке. Исходя из них, Армана де Коленкура нельзя назвать апологетом императора Наполеона; напротив, межличностные и рабочие отношения этих двух выдающихся людей логичнее охарактеризовать как крайне непростые. На службе, а также в своих суждениях и действиях де Коленкур сохранял определённую независимость от Наполеона, редкую для придворного. Без сомнения, она нашла отражение в его собственных мемуарах и письмах, вследствие чего анализ этих источников необходимо также подвергнуть ревизии в соответствии с современной научной парадигмой. Во-вторых, сама фактология биографии де Коленкура привлекает внимание исследователя к ряду казусов. Самым ярким из них является, безусловно, история взаимоотношений де Коленкура с Адриен де Канизи и тесно связанная с этим биография самой Адриен. Неординарная даже по меркам Франции начала XIX-го в., она имеет хороший потенциал изучения в русле различных проблематик, например, гендерной истории или истории повседневности (в частности – истории концепта семьи). Научная новизна в данном случае подкрепляется, помимо метамодернистского подхода, малой изученностью личных источников за авторством Адриен и Эммы де Канизи. Наконец, следует сказать о том, что использование источников личного происхождения как отдельно, так и в совокупности с другими источниками придаёт биографическому исследованию разносторонность и глубину, и это касается не только жизнеописания Армана де Коленкура. В текстах дневников, мемуаров и писем авторов наполеоновской эпохи таится множество имен, ждущих своего исследователя и биографа. 39

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ Источники: 1. Abrantès, L. de. Mémoires de Madame la duchesse d'Abrantès, ou Souvenirs historiques sur Napoléon : 18 t. / Laure Junot, duchesse d’Abrantès. – Paris: Imprimerie de Lachevardière, 1834. 2. Avrillion M.-J.-P. La vie privée de Joséphine racontée par la femme de chambre / Marie-Jeanne-Pierrette Avrillion. – Paris: F. Rouff, 1918. – 37 p. 3. Beauharnais-Bonaparte, H. de. Mémoires de la reine Hortense : 2 t. / Hortense de Beauharnais-Bonaparte. – Paris: Librairie Plon, 1930. 4. Castellane, B. de. Journal du maréchal de Castellane, 1804-1862. T. 1, 1804-1823 / Esprit Victor Élisabeth Boniface de Castellane. – Paris: Librairie Plon, 1895. – 477 p. 5. Ducrest G. Mémoires sur l'impératrice Joséphine, sur la ville, la cour et les salons de Paris sous l'Empire / Georgette Ducrest. – Paris: Georges Barba, 1863. – 160 p. 6. Mémoires de m-lle Avrillion : 2 t. / Introduction et notes de Charles de Villemarest. – Paris: Ladvocat, 1833. 7. Méneval, C.-F. de. Mémoires : 3 t. / Claude-François de Méneval. – Paris: E. Dentu, 1893. 8. Saint-Hilaire, É. M. de. Mémoires d'un page de la cour impériale / Émile Marco de Saint-Hilaire. – Paris: Typ. de V. Doudey-Dupré, 1852. – 64 p. 9. Savary A. J. M. R. Mémoires du duc de Rovigo : 3 t. / Anne Jean Marie René Savary. – Paris, 1828. 10. Souvenirs de Roustam, mamelouck de Napoléon Ier / Introduction et notes de Paul Cottin; préface de Frédéric Masson. – Paris: Librairie Paul Ollendorff, 1911. – 302 p. 11. Wairy C. Mémoires de Constant, premier valet de l'empereur : 8 t. / Constant Wairy. – Paris: Imprimerie de Cosson, 1830. 40

12. Жюно Л. Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне: в 2 т. / Лаура Жюно, герцогиня Абрантес; пер. с франц. К. Полевого. – Москва: Захаров, 2013. 13. Коленкур А. де. Наполеон глазами генерала и дипломата / Арман де Коленкур. – Москва: Издательство АСТ, 2016. – 447 с. 14. Местр Ж. де. Петербургские письма / Жозеф де Местр. – Санкт- Петербург: Инапресс, 1995. – 335 с. 15. Ремюза К. Мемуары госпожи Ремюза / Клара Ремюза; пер. с франц. О.И. Рудченко. – Москва: Захаров, 2011. – 608 с. 16. Бестужев Н.А. Русский в Париже 1814 года [Электронный ресурс] / Книги, Google 2018. URL: books.google.ru/books?id=T9hLDwAAQBAJ. (Дата обращения: 25.04.2020) 17. В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых [Электронный ресурс] / Google Книги, 2017. URL: books.google.ru/books?id=5kFlDQAAQBAJ. (Дата обращения: 18.04.2020) 18. 184 Жиркевич И.С. Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789- [Электронный ресурс] / Google Книги, 2013. URL: books.google.ru/books?id=izl2j4IOAOYC&lpg. (Дата обращения: 24.04.2020) 19. Сегюр, Ф.-П. де. Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I [Электронный ресурс] / ЛитМир, 2016. URL: litmir.me/bd/?b=277896. (Дата обращения: 22.04.2020) Научная литература: 20. Arjuzon, A. de. Caulaincourt. Le confident de Napoléon / Antoine d'Arjuzon. – Paris: Perrin, 2012. – 396 p. 21. Hanoteau J. Mémoires du général de Caulaincourt, duc de Vicence, grand écuyer de l’empereur / Introduction et notes de Jean Hanoteau. – Paris: Éditions Plon, 1933. – 445 p. – 1-53 p. 41

22. Вандаль А. Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время Первой империи: в 4 т. / Альберт Вандаль. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. 23. Соколов О.В. Битва двух империй. 1805-1812 / О.В. Соколов. – Москва: Астрель, 2012. – 730 с. 42

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв