Некодифиц

Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «ИРКУТСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» (ФГБОУ ВО «ИГУ») Институт филологии, иностранных языков и медиакоммуникации Факультет филологии и журналистики Кафедра русского языка как иностранного Допускается к защите Дир. института, канд. филол. наук, доц. ________ М.Б.Ташлыкова «___» июня 2020 г. Шипилов Михаил Юрьевич ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА МАГИСТРА по направлению 45.03.01 «Филология» профиль «Преподавание русского языка как иностранного» Некодифицированные написания в интернет-общении: система и норма Научный руководитель − проф. кафедры русского языка и общего языкознания, доктор филол. наук ____________Л. И. Горбунова Рецензент − доц. кафедры общегуманитарных и социально-экономических дисциплин Иркутского юридического института (филиала) Университета прокуратуры Российской федерации, канд. филол. наук Л. Г. Рябова Нормоконтролёр − преподаватель ____________Е.Е.Бурова Работа защищена «___» _______ 2020 г. с оценкой __________ Протокол № ________ Иркутск 2020

ОГЛАВЛЕНИЕ Введение Глава I Глава II 4 Понятие эрратива. Эрратив как языковое, графическое и коммуникативное средство 11 § 1. Эрратив как особый тип некодифицированного написания § 2. Эрративы с точки зрения системы, нормы и узуса 2.1. Разграничение понятий системы, нормы и узуса 2.2. Эрративы и письмо 2.3. Эрративы и язык 2.4. Влияние эрративов на формирование языковой и орфографической грамотности § 3. Эрративы и интернет-коммуникация 3.1. Феномен интернет-коммуникации 3.2. Аксиологический статус эрративов § 4. Эрративы в аспекте РКИ Выводы 11 Анализ эрративов. Причины, цели и способы создания некодифицированных написаний 49 § 1. § 2. 49 § 3. § 4. Классификация эрративов Фонетические эрративы, или Квазиэрративы 2.1. Специфические свойства фонетических эрративов 2.2. Примеры фонетических эрративов Эрративы смешанного типа 3.1. Специфические свойства эрративов смешанного типа 3.2. Примеры эрративов смешанного типа Графические эрративы, или Собственно эрративы 4.1. Сокращение 4.2. Коррекция 18 18 20 23 26 30 30 40 43 46 56 56 65 75 75 78 81 81 84

Специфические свойства графических эрративов, возникших в результате коррекции 4.2.2. Маркировка нового значения и/или новой прагматической функции 4.2.3. Функция смягчения 4.2.4. Маркировка ироничности Гиперкоррекция 4.3.1. Специфические свойства графических эрративов, возникших в результате гиперкоррекции 4.3.2. Примеры графических эрративов, возникших в результате гиперкоррекции 4.2.1. 4.3. Выводы 84 86 89 91 92 92 94 97 Заключение 99 Список литературы 103

ВВЕДЕНИЕ Настоящая магистерская диссертация посвящена проблеме соотношения языковых единиц и некодифицированных написаний, которые используются для их обозначения в неофициальной интернет-коммуникации. Данная проблема рассматривается с точки зрения понятий системы и нормы: мы выясняем, как именно феномен отступления от кодифицированного графического оформления языкового знака связан с системными и нормативным аспектами языка и письма. Разные типы нарушения орфографии интересуют нас в разной степени: в центре внимания настоящего исследования находятся случаи намеренного отступления от кодифицированной графической формы, то есть эрративы, так как именно они обнаруживают тесную взаимосвязь с собственно лингвистическими явлениями. Орфографические ошибки и опечатки рассматриваются в тексте работы лишь постольку, поскольку от их корректной идентификации зависит валидность результатов исследования. Анализируемые речевые факты описываются, во-первых, как единицы конкретных семиотических систем (языковой и графической), обладающие объективными, имманентными свойствами, и, во-вторых, как средства реализации индивидуальной коммуникативной интенции, способ самовыражения участников письменной коммуникации. Таким образом, данное исследование осуществляется в рамках системно-структурной и антропоцентрической лингвистических парадигм. Актуальность настоящей работы обусловлена рядом положений. 1. Важнейшая задача структурной лингвистики состоит в создании такой теоретической модели языка, которая максимально точно отражает его действительное синхронное состояние. В ходе анализа языкового материала мы выявляем и характеризуем новые типы употребления лексических единиц, не зафиксированные в толковых словарях и не описанные в современной научной литературе. Эти типы употребления возникают вследствие развития данных единиц в соответствии с системными закономерностями языка, в связи с чем 4

их теоретическое осмысление, безусловно, представляет большую актуальность для синхронной лингвистики. 2. Научная квалификация некодифицированных написаний в интернете – это актуальная и дискуссионная проблема современной лингвистики. Учёные нередко расходятся в оценке данного феномена. Так, Г. Ч. Гусейнов рассматривает распространённые в сфере веблогов и сетевых форумов факты нарушения орфографической нормы как осмысленные пишущими функциональные единицы (эрративы), позволяющие изолировать данную коммуникативную среду от постороннего вмешательства [Берлога веблога … , 2005]. В более современных исследованиях часто подчёркивается, что отклонение от нормы в интернете – как орфографической, так и литературной – в большом количестве случаев реализует потенциальные возможности языковой системы и свидетельствует о тесном взаимодействии интернет-коммуникации с другими формами вербального общения [Нам, 2013, с. 41]. Другие лингвисты отмечают, что использование некодифицированных написаний, независимо от их функциональных особенностей, может затруднять процесс коммуникации и создавать барьеры, препятствующие успешному обмену информацией [Шутилова, Ахметьянова, 2016, с. 422]. Некоторые также указывают на то, что обилие случаев намеренного нарушения орфографии в интернете «затрудняет процесс идентификации ошибок: сама ошибка повергается осмеянию и нивелировке» [Арпентьева, 2018, с. 6]. Настоящее исследование учитывает все аспекты употребления некодифицированных буквосочетаний в интернет-коммуникации и даёт объективную и аргументированную оценку этому неоднозначному и актуальному для современной лингвистики явлению. 3. Всё большую актуальность для лингвистической науки в последние годы приобретает изучение интернет-коммуникации. Это связано с тем, что сегодня, вследствие повсеместного распространения компьютерных технологий, общение в сети становится одной из основных форм речевого 5

взаимодействия, что не может не отражаться на других разновидностях коммуникации и на системе языка в целом. «Влияние Интернета как среды коммуникации на язык ощущается на всех уровнях языковой системы: оно фиксируется, прежде всего, на уровне лексики, а также затрагивает словообразовательные модели, нормы пунктуации и орфографии, особенности синтаксической структуры, способы организации и структурирования текста, коммуникативные стратегии и т. п. <…> В свете кардинальной смены коммуникативных паттернов, обусловленных появлением и развитием новых средств и каналов коммуникации, некоторые британские лингвисты говорят о «революции в языке», проводя параллели между появлением Интернета и изобретением книгопечатания Иоганном Гуттенбергом или возникновением письменности» [Максимова, 2010, с 79]. В настоящем исследовании описанию интернет-общения и его взаимосвязи с другими формами коммуникации уделено особое внимание. 4. В рамках данной диссертации характерный для письменной речи интернета феномен намеренного искажения нормы рассматривается также в аспекте преподавания РКИ. Обучение иностранных граждан русскому языку является одним из наиболее востребованных направлений отечественной прикладной лингвистики. Современная традиция преподавания РКИ ориентируется на формирование иноязычной коммуникативной компетенции [Щукин, 2003, с. 4], в связи с чем учебный курс данного предмета должен так или иначе отражать синхронные коммуникативные тенденции, актуальные для носителей русского языка. Отталкиваясь от этого положения и имея в виду тот факт, что нарушение нормы в интернете становится всё более распространённым приёмом письменной коммуникации, мы ставим вопрос о необходимости освещения данного феномена в курсе РКИ и разрабатываем примерный план последовательного введения соответствующего языкового материала в учебный процесс. В этом 6

состоит актуальность нашего исследования с точки зрения методики преподавания РКИ. Новизна настоящей диссертации непосредственно связана с вышеописанными аспектами её актуальности и заключается прежде всего в том, что намеренное искажение кодифицированных написаний впервые рассматривается не просто как рядовое средство сетевого общения, но как наиболее характерное, многофункциональное и продуктивное явление, закономерно возникающее в интернет-коммуникации и обусловленное её сущностными свойствами. Таким образом, опираясь на научные работы, посвящённые отдельным аспектам нарушения орфографии в интернете (демонстративная и изолирующая функции «албанского языка», пренебрежение правописанием и реализация принципа экономии речевых усилий, маркировка новых типов словоупотребления и т. д.), и на результаты анализа языкового материала, мы выделяем фундаментальные характеристики каждой разновидности данного коммуникативного явления, отражающие его неоднородное отношение к системе и норме в языке и письме. Такой подход к изучению исследуемого феномена впервые реализуется в рамках научной работы. Практическая значимость нашей диссертации состоит в том, что её тезисы могут найти применение в преподавании РКИ, семантики, лексикологии, теории коммуникации, стилистики и культуры речи, а также в лексикографической практике. Объектом настоящего исследования является феномен употребления некодифицированного буквосочетания для обозначения языковой единицы в условиях интернет-коммуникации. Предметом – связь данного феномена с системным и нормативным аспектами языка и письма. Цель исследования – определить, как разные характерные типы некодифицированного написания лексических единиц соотносится с системой и нормой и какова значимость этого соотношения для коммуникативной среды интернета. Для реализации данной цели были поставлены следующие задачи: 7

− опираясь на актуальные научные источники, описать изучаемые явления и характер их взаимосвязи; − выявить случаи намеренного отступления от нормативного графического облика слова в реальных коммуникативных ситуациях, протекавших в интернете; − составить список всех уникальных буквосочетаний (за исключением таких, которые обозначают единицы табуированной лексики), встретившихся в процессе выполнения первой задачи, и классифицировать их на основе причины их возникновения; − проанализировать каждую группу некодифицированных написаний с точки зрения их соотношения с языком и письмом в системном и нормативном аспектах. Выбор методов исследования обусловлен поставленными задачами. На этапе планирования важную роль сыграл метод интроспекции: с его помощью были сформулированы основные положения будущего исследования, которые затем корректировались в соответствии с результатами анализа языкового материала. На протяжении всего исследования активно использовались общенаучные методы анализа, синтеза, описания, обобщения, сопоставления и классификации. Решающее для настоящей работы значение имеет метод индукции: именного его применение позволило сделать выводы об универсальных, фундаментальных свойствах анализируемых единиц. Для адекватной квалификации конкретных речевых фактов были также применены собственно лингвистические методы подстановки и контекстного анализа. Материалом данного исследования являются факты письменной речи, зафиксированные в личной переписке одного аккаунта социальной сети «ВКонтакте» и мессенджера «Telegram». Контекстная база насчитывает более 500 000 тысяч печатных сообщений, отправленных в период с 2010 по 2020 гг. Для эффективной работы с материалом использовалась встроенная поисковая система социальной сети «ВКонтакте», позволяющая находить сообщения, содержащие одно и то же буквосочетание. 8

В связи со спецификой настоящего исследования анализируемые контексты приводятся в неизменном виде. Единственным исключением являются единицы обсценной лексики – они заменяются нетабуированными аналогами, которые помечаются в тексте сообщений двойным астериском (* … *). Символ «|» используется для обозначения границ сообщений одного пишущего. Если конкретный контекст содержит сообщения двух пишущих, то реплики каждого из них приводятся в исходной последовательности в форме диалога. В целях обеспечения корректной интерпретации некоторые контексты дополняются нашими комментариями, для обозначения которых также вводятся условные обозначения. В квадратных скобках ([ … ]) указываются восстановленные фрагменты высказываний, опущенные пишущим по причине их очевидности для коммуникантов. Фигурными скобками ({ … }) маркируются комментарии, поясняющие употребление определённых языковых единиц. Двумя косыми чертами (/ … /) помечаются условия коммуникативной ситуации, актуальные для понимания контекста. Структура диссертации имеет следующий вид: введение, основная часть, состоящая из двух глав, заключение, список используемой научной литературы. В первой главе определяется понятие некодифицированного написания, характеризуются актуальные для настоящего исследования явления – система, норма и интернет-коммуникация. Во второй главе приводится анализ материала и делаются соответствующие выводы. Обе главы делятся на параграфы, некоторые из которых имеют несколько подпараграфов. Для описания семантических свойств языковых единиц, обозначенных некодифицированным написанием, мы регулярно обращаемся к данным «Словаря русского языка» под редакцией А. П. Евгеньевой [Словарь русского языка; далее МАС] и «Толкового словаря русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой [Толковый словарь русского языка; далее СОШ]. Настоящее исследование развивает основные идеи выпускной квалификационной работы бакалавра, в рамках которой мы подробно рассмотрели 9

лексические единицы, обозначенные ненормативными написаниями жоский, жоско, жоска и типо, и пришли к выводу о существовании тенденции к расширению функциональной нагрузки буквосочетаний. В магистерской диссертации описываются причины возникновения данной тенденции, а также выявляется целый ряд функций, свидетельствующих об её актуальности для современной интернет-коммуникации. 10

ГЛАВА I. ПОНЯТИЕ ЭРРАТИВА. ЭРРАТИВ КАК ЯЗЫКОВОЕ, ГРАФИЧЕСКОЕ И КОММУНИКАТИВНОЕ СРЕДСТВО В данной главе определяется феномен намеренного нарушения орфографических норм (эрратив) и описываются основные аспекты его взаимосвязи с актуальными для настоящей работы явлениями, в связи с чем решаются следующие задачи: − устанавливаются границы феномена эрратива и прослеживаются основные направления его изучения; − выясняется, как намеренное отступление от кодифицированного написания (эрратив) соотносится с понятиями системы и нормы в языке и письме; − определяется роль эрративов в интернет-коммуникации; − обосновывается актуальность изучения эрративов в курсе РКИ и предлагается примерный план введения в учебный процесс соответствующего языкового материала. Для выполнения данных задач используются общенаучные методы индукции, сопоставления, анализа, описания, классификации и обобщения, а также собственно лингвистический метод контекстного анализа. § 1. Эрратив как особый тип некодифицированного написания Некодифицированное (ненормативное, нестандартное, неправильное, искажённое, ошибочное и т.п.) написание (буквосочетание, графическая форма, графический облик, графическое оформление и т.п.) – одно из центральных понятий настоящей диссертации. Деление всех написаний на кодифицированные и некодифицированные предполагает наличие кодификации как таковой, то есть нормы (подробно о норме см. в следующем параграфе) – в данном случае речь идёт о русской орфографической норме. С формальной точки зрения любую графическую форму, нарушающую правила правописания и/или не включённую в нормативные орфографические словари, следует признать некодифицированной, 11

однако некоторые факты письменной речи с трудом поддаются такой однозначной квалификации. Подобными нестандартными фактами являются, например, написания, совмещающие элементы разных знаковых систем (zaxody вместо заходи), а также коммуникативные единицы, не являющиеся в полной мере языковыми (например, случайная совокупность букв, написанная в результате реального или симулированного удара по клавиатуре и выражающая резкие негативные эмоции). Подобные речевые факты соотносятся не только и не столько с русской орфографической нормой, сколько с нормой других знаковых систем, и потому в настоящей работе не рассматриваются. Стоит также отметить, что отступление от стандартного написания не всегда связано с несоблюдением принципов орфографии. Сравним два примера – жыф (жив) и крч (короче). В первом случае в каждой из двух орфограмм пишущий выбирает неверную букву: Ы вместо И (нарушение фонематического принципа) и Ф вместо В (нарушение фономорфемного принципа). Однако во втором случае нельзя сказать, что отсутствие букв для гласных (один из которых и вовсе находился в сильной позиции) является следствием нарушения каких-либо принципов орфографии – перед нами чисто графическое явление сокращения, к которому пишущий прибегает для ускорения печати и, возможно, для чего-то ещё (причём без контекста не удастся определить, для чего именно). Таким образом, написание крч, обозначающее то же самое слово, что и стандартное буквосочетание короче, также является некодифицированным, хотя оно и не нарушает нормативные принципы. Итак, в рамках данной работы под термином некодифицированное написание предлагается понимать такое графическое оформление слова, которое не соответствует его нормативному написанию, но при этом целиком состоит из букв русского алфавита. Нормативные написания в рамках настоящей работы проверяются по Русскому орфографическому словарю под редакцией В. В. Лопатина [Русский орфографический словарь, 2004]. Если же ни анализируемая единица, ни 12

однокоренные ей слова не зафиксированы в данном словаре, то исходным признается наиболее частотное ее графическое оформление, часто подкрепленное этимологией. Проблема квалификации некодифицированных написаний тесно связана, с одной стороны, с неофициальной коммуникацией, так как в ее рамках намеренное отклонение от какой бы то ни было нормы наблюдается особенно часто, а с другой стороны, с феноменом интернета, в сфере которого неофициальная коммуникация принимает форму письменной речи. Тенденция к намеренному отступлению от стандартных написаний в русскоязычном интернет-пространстве обычно рассматривается в контексте так называемой гоблинской культуры блогов и веб-формумов, которая получает распространение в начале двухтысячных годов, то есть по меркам развития языка совсем недавно. Первая научная статья на русском языке, посвященная исследованию данного феномена, была написана в 2005 году ученымлингвистом Гасаном Чингизовичем Гусейновым1. Именно в ней впервые рассматриваются случаи намеренного нарушения орфографических норм и выделяются функции такого нарушения: «Справедливо говорить о нескольких противоречивых интенциях гоблинской речевой практики. Одна – изоляционистская: [некодифицированные написания] воплощают стремление к поддержанию возможно более закрытого режима в гоблинской субкультуре. Другая – демонстрация новой эпохи, пришедшей на смену времени снятия табу на мат». [Берлога веблога … , 2005] В этой же статье автор предлагает термин для обозначения таких написаний – эрратив: «В список входят лишь те слова и выражения, употребление которых бесспорно можно отнести к нарочитым 1 Следует отметить, что Г. Ч. Гусейнов и раньше проявлял научный интерес к специфическим средствам онлайн-коммуникации [Заметки к антропологии … ; 2000], однако только в работе 2005 года были сформулированы основные положения, касающиеся намеренного использования некодифицированных написаний в интернет-общении, и введён термин для их обозначения. 13

эрративам, иначе говоря, словам, которые подверг осознанному искажению носитель языка, владеющий литературной нормой» [Берлога веблога … , 2005]. Речь здесь, конечно, идет не о самом слове, а о его графическом отражении. Хотя анализируемые в настоящей работе написания обычно выполняют совсем другие функции, нежели те, что называет в своей работе Г. Ч. Гусейнов, мы не видим необходимости вводить для их обозначения новый термин. Понимая под эрративами то же самое – языковые единицы, обозначенные на письме ненормативной графической формой, – мы фиксируем расширение функциональной нагрузки таких написаний и подробно описываем новые условия их употребления, развивая тем самым заданную в статье Г. Ч. Гусейнова проблематику. Итак, любое некодифицированное написание слова, намеренно использованное пишущим с какой-либо коммуникативной целью, а также само слово, обозначенное таким написанием, в рамках настоящего исследования признается эрративом. Именно эрративы являются основным предметом нашего интереса, так как изучение данного – пожалуй, наиболее характерного – средства интернеткоммуникации обнаруживает новые тенденции в развитии русского письма, связанные с актуальными явлениями языковой системы и фундаментальными свойствами неофициальной коммуникации. Эрративы – очень «молодой» коммуникативный феномен: по разным оценкам, им не более 30 лет. Краткую историю их употребления приводит в статье «Роль и функции эрратива в интернет-сленге» А. И. Карасева: «Первые искажения подобного рода появились во второй половине 1990-х – в пьесах Д. Галковского. Эрративный сленг имеет три истока: кащенитские (провокационные, кощунственные – М. Ш.) конференции в Fidonet (компьютерная сеть, построенная по принципу прямого подключения – М. Ш.), жаргон падонков (его расширенную версию принято называть «олбанским языком», преведэрративы). Наиболее ранним из перечисленных являются эхоконференции в Fidonet, ставшие своего рода предтечей жаргона падонков. Кащенитские 14

конференции отличаются обилием черного юмора, шуток над самым святым. Жаргон падонков зародился как попытка несколько замаскировать инвективы при передаче/републикации текстов на сайтах, требующих несколько большего соответствия литературным нормам (как методом подстановки букв, ср. хуй – куй, так и сокращением, ср. нахуй – нах). Жаргон падонков содержательно характеризуется повышенным вниманием к телесному низу. Третий тип, прежде всего предполагающий декоративную обработку фонетики, зародился на развлекательных сайтах (несомненно, испытавших сильное влияние падонкавской традиции, но, тем не менее, вполне самостоятельных)» [Карасева, 2008, с. 131]. А. И. Карасева также отмечает, что прошло немало времени, прежде чем эрративы стали распространенным приемом в русскоязычной письменной коммуникации: «Употребление акцентированно неграмотных слов приобрело характер эпидемии (т.е. по сути обрело соответствующую социальную базу) лишь в феврале 2006 года, тогда как само явление эрратива возникло во второй половине 1990-х» [Там же, с. 130]. Данный факт объясняется стремительным развитием интернет-технологий, в связи с которым в середине 2000-х годов постоянный и высокоскоростной доступ ко всемирной сети стал доступен абсолютному большинству пользователей персональных компьютеров. Эрративы получили распространение и в иноязычном коммуникативном пространстве. В работе «Сленг в интернет-коммуникации…» Е. С. Захарова, характеризуя «интернет-сленг в английском языке», в числе прочих его отличительных средств выделяет намеренное нарушение норм орфографии: «Пятая группа «эрративы» – то есть нарочное нарушение нормы. Сюда относятся грамматически или графически неправильные слова, которые, тем не менее, понятны с первого прочтения. <…> Ср.: Wut – вместо what; Dat – вместо that; Da – вместо the; Teh – вместо the; Ov – вместо of; Picsher – вместо picture; Bukket – вместо bucket; Bai – вместо bye» [Захарова, 2016, с. 42]. Л. П. Сон в статье «Лексико-семантические особенности интернет-коммуникации» описывает основные средства «испанского языка red (web)15

общения (выделение автора), который возник с появлением интернета, быстро развивается и активно используется при общении на многочисленных испаноязычных форумах и чатах» [Сан, 2009, с. 194]. Одним из таких средств является «замена букв испанского алфавита транскрипционными знаками. Ke вместо que, komo вместо como, aki вместо aqui, nunka вместо nunca. Приведенные выше примеры очень характерны для письменного red общения (выделение автора) испанцев, а именно осознанного несоблюдения правил испанской орфографии» [Там же, с 195]. В контексте русской письменной коммуникации эрративы обычно изучаются в направлении, заданном Г. Ч. Гусейновым. Среди немногих исследований, посвящённых данной теме, наибольшую актуальность для современной лингвистики, как нам кажется, представляют те их них, которые подчеркивают продуктивность явления эрративизации (то есть намеренного искажения нормативного написания) и на основе анализа конкретных контекстов фиксируют новые функции эрративных написаний. Примером такого исследования можно назвать статью 2014 года «Искажение орфографического облика слова … при русскоязычной коммуникации в Twitter». Проанализировав внушительный объём языкового материала, автор данного исследования приходит к следующему выводу: «Некоторые удачно подобранные эрративы из субкультуры падонков стали текстовыми клише и популярны до сих пор (превед, аццкий сотона). Но создаются и новые слова, с разной степенью искажения нормы правописания. Например, словоформа норм, занимающая третье место в частотном списке кириллических словоформ, образована усечением, как и формы бля (724), бл (126), тож (71), пох (66), оч (64), кароч (54), чет (44), тел (35). Распространенность этой словоформы не только является еще одним подтверждением действия закона экономии речевых усилий, но и отражает такую тенденцию в компьютерно-опосредованной коммуникации, как использование прецедентных языковых (и неязыковых) единиц» [Карнуп, 2014, с. 145]. 16

Интересна также работа О. А. Арбатской «Эрративы, связанные с категорией переходности-неперходности», в которой автор рассматривает непереходные глаголы, употребленные в речи как переходные («Я его раскормила, я его и похудею; Кто девушку ужинает, тот ее и танцует» [Арбатская, с. 28]): «Эрративное употребление непереходных глаголов в качестве переходных обусловлено разными причинами, главная из которых – реализация возможностей языковой системы для заполнения существующих лакун в выражении тех или иных смыслов» [Там же, с. 29]. Отметим, что автор данной статьи использует термин эрратив нестандартно – для обозначения нарочито ненормативных словоупотреблений, связанных с нарушением языковых (в частности, морфологических), а не орфографических норм. Такое употребление данного термина опирается на внутреннюю форму слова эрратив, выражающую идею ошибочности, и потому вполне оправданно. Однако мы считаем, что нетрадиционное использование устоявшегося в научной теории термина всё же нежелательно, так как возникающая в результате многозначность, как показывает практика, может привести к терминологической путанице, препятствующей продуктивной научной деятельности. Данное замечание, впрочем, ничуть не умаляет содержательной ценности статьи. Некоторые исследователи в целях пропаганды грамотности занимаются не столько изучением или описанием, сколько радикальной оценкой эрративных написаний: «Феномены типа «новояз», «олбанский язык» («альтернативный язык», «аффтарский текст», «лингвистическая монархия», «интернетояз») затрудняют процесс идентификации ошибок: сама ошибка повергается осмеянию и нивелировке. Мир постоянной игры, постоянного осмеивания языка, постоянное перетолкование крайне усеченных знаний и отсутствие сформированных языковых и сопутствующих умений формирует неуважение к языку, культуре, истории, к себе и к человечеству. Формируется представление о себе как инструменте, орудии, но не субъекте и личности как части культуры и носителе духовно-нравственных ценностей, целей и языка» [Арпентьева, 2018, 17

с. 6]. Хотя употребление эрративов в письменной речи без учета условий ситуации общения действительно может затруднить вербальное взаимодействие и привести к коммуникативному провалу, мы считаем такой радикальный и категоричный взгляд на эрративы лингвистически необоснованным. § 2. Эрративы с точки зрения системы, нормы и узуса В центре внимания настоящего исследования, помимо самого феномена эрративов, находятся три явления, граница между которыми не всегда оказывается очевидной, – система, норма и узус. 2.1. Разграничение понятий системы, нормы и узуса Разные учёные по-разному определяли данные понятия. Л. Ельмслев, например, считал систему идеальной, ментальной конструкцией, независимой от своего реального воплощения, норму – реализацией системы в конкретной социальной действительности, а узус – совокупностью речевых навыков, свойственных тому или иному общественному коллективу. Э. Косериу же предлагал иной взгляд, в рамках которого система признаётся суммой возможностей языка, а норма – сложившимся в результате использования этих возможностей общепринятых условностей. Так, норма у Л. Ельмслева тождественна узусу у Э. Косериу [Нам, 2013, с. 36]. В настоящем исследовании данные явления предлагается разграничивать следующим образом: система охватывает все возможности, предусмотренные внутренней организацией языка, норма задаёт часть из них как стандартные и правильные, исключая все остальные, а узус представляет собой совокупность реально используемых вербальных средств, которые находятся в общем употреблении – и при этом не важно, соответствуют они системным закономерностям и нормативным стандартам или нет. Система, норма и узус русского языка находятся в сложных разнонаправленных взаимоотношениях. Узус, то есть актуальная речевая практика языкового коллектива, приводит систему в движение и стимулирует её 18

развитие. Норма же стремится уравновесить динамизм системы, чтобы обеспечить единообразие в отражении одних и тех же фрагментов действительности. Следовательно, норма тяготеет к абсолютной статике и потому препятствует развитию языка, однако не может его остановить, из-за чего время от времени изменяется сама, чтобы отразить новое состояние системы. Имея в виду данную точку зрения, считаем необходимым обратить особое внимание на тот факт, что «в экспериментально-игровых употреблениях языка, <…> которые сегодня наиболее ярко проявляются в интернет-коммуникации, можно увидеть определённые точки роста в языковом развитии» [Нам, 2013, с. 36]. Иначе говоря, речевая практика пользователей интернета, изобилующая ненормативными коммуникативными приёмами, сегодня непосредственным образом влияет на развитие языковой системы. Актуально ли деление на систему, норму и узус, если речь идёт о графике? Изучая данный вопрос, И. Е. Ким замечает, что в выражениях типа Орфография источника сохранена слово орфография обозначает вовсе не правила правописания, то есть норму, а графическое оформление как таковое (причём в данном контексте обязательно ненормативное), то есть факт конкретной реализации системы (выделение наше – М. Ш) письма. Проводя параллель с единицами фонетического уровня языка, И. Е. Ким заключает: «В фонетике у сочетаний фонем есть и системный, и нормативный аспекты. В то же время в графике системный аспект касается отдельных знаков, а для их сочетаний остается только нормативный аспект. Сочетания букв мыслятся только по отношению к норме: нормативно/не нормативно; правильно/не правильно; допустимо/не допустимо. Иными словами, сочетаниям букв отказано в наличии «объективных закономерностей» и «системных отношений» [Ким, 2014, с. 12]. Таким образом, ориентация на орфографию приводит к тому, что нормативные буквосочетания начинают восприниматься как единственно возможные. В действительности же у письма есть и системная, и нормативная, и узуальная формы существования: система включает в себя все потенциальные 19

графические способы отражения фонетического образа, орфографическая норма формулирует частные правила и в соответствии с ними формирует письменный стандарт, а узус отражает реальное использование буквенных знаков и синтагм определённым языковым коллективом. К чему же относятся «система и норма» из заглавия диссертации – к языку или к письму? И к тому, и к другому: эрративы интересны нам и как письменные явления, нарушающие орфографическую норму и тем самым реализующие свой семиотический потенциал, и как языковые единицы, некодифицированное написание которых нередко указывает на специфику их собственно лингвистических свойств. 2.2. Эрративы и письмо Теперь подробнее опишем отношение эрративов к орфографическому стандарту. В данном вопросе всё кажется довольно очевидным: эрративы не соответствуют установленной норме, а значит, противостоят ей. И хотя в определённом смысле это действительно так, важно понимать, что, нарушая норму, эрративы всегда отсылают к знанию об этом нарушении. Если конкретный адресат не владеет орфографией и не в состоянии оценить некоторое написание как кодифицированное или некодифицированное, то он не сможет воспринять информацию, которую пишущий выразил с помощью отклонения от письменных стандартов. Таким образом, эрративные написания выходят за пределы нормы, но не отрицают и не пытаются отменить её: несуществующие правила нельзя нарушить. Из этого следует, что семиотический потенциал эрративов заключается не в каких-либо конкретных некодифицированных буквосочетаниях, а в самом факте нарушения (выделение наше – М. Ш.), в несоответствии использованного графического облика нормативному, знание которого необходимо для успешной коммуникации как пишущему, так и читающему. 20

Это положение позволяет объяснить функциональное тождество разных эрративных написаний одного и того же слова (жостко = жостка = жоско = жоска). В таких случаях все письменные формы, которые не соответствуют нормативному графическому облику, но в то же время отсылают к нему (то есть отличаются от него, но сохраняют существенное сходство с ним), имеют один и тот же набор функций. Так, указанные в скобках эрративы отличаются по форме, но выполняют одну и ту же функцию (маркируют новое значение соответствующего наречия), так как все они отсылают к одному и тому же стандартному написанию – жёстко [Шипилов, 2018а]. Итак, эрративы как графическое явление формируют своеобразную антинорму – культуру нарушения устоявшихся правил самыми разными способами в самых разных целях, но всегда с сохранением внутренней памяти об исходной, правильной форме. «Девиантная орфография некоторых слов используется настолько широко, что может рассматриваться в качестве своеобразной «нормы» сетевого общения. <…> Нарушение норм орфографии может осуществляться как стихийно, так и осознанно. <…> К осознанным нарушениям относится употребление эрративов – нарочитых искажений стандартного написания слов носителями языка, владеющими литературной нормой» [Максимова, 2010, с. 85]. Если же говорить не об орфографической норме, а о системе письма как таковой, то к ней разные эрративы относятся по-разному. Некоторые из них – например, канешна, што и т. п. – реализуют основной принцип фонографического письма, то есть обозначают реальное произношение слова, и, таким образом, совершенно точно относятся к системным фактам письменной речи. Другие эрративы – например, кросавчег, превед и т. п. – представляют собой результат гиперкоррекции (подробное описание феномена гиперкоррекции см. в § 4 второй главы) исходного написания с ориентацией на возможные соотношения звуков и букв, определённые принципами русской орфографии. Данные принципы согласуются с 21 реальным функционированием

фонетических единиц, а значит, подобные написания также следует признать системными. Особое положение по отношению к системе письма занимают графические сокращения – крч, мб и т. п. С одной стороны, они не отражают действительное произношение обозначенной языковой единицы, а значит, не соответствуют основополагающему принципу фонографической письменности. С другой стороны, такие сокращения успешно отсылают к соответствующей языковой единице (то есть в полной мере выполняют свою функцию), используя при этом наиболее эффективный с точки зрения экономии речевых усилий графический облик. Наконец, существуют такие эрративы – например, кушатб вместо кушать и т. п., – которые возникают вследствие влияния на русское письмо других графических систем, широко распространённых в интернете. Такие написания содержат необъяснимые с точки зрения описываемой системы факты и, следовательно, являются асистемными. 22

2.3. Эрративы и язык Эрративы – это не только буквосочетания, но и обозначенные с их помощью языковые единицы, которые в свою очередь соотносятся с системой и нормой в языке2. К языковой норме разные эрративы относятся по-разному без какихлибо закономерностей: одни (как, например, уже упомянутые канешна и што) представляют собой общеупотребительные элементы литературного языка, другие (дефка, казел и т. п.) относятся к разговорной, сниженной лексике на границе литературной нормы и просторечия, третьи же (касарь, плис вместо плиз от англ. please и т. п.) связаны с иными, ненормативными формами существования языка – наиболее частотны среди них единицы молодёжного жаргона, городского просторечия и профессионального языка специалистов по компьютерному обеспечению. Обилие разговорной, просторечной и обсценной лексики среди эрративов объясняется неофициальностью интернет-коммуникации, высокая частотность единиц молодёжного жаргона – молодым возрастом абсолютного большинства коммуникантов, а повсеместное распространение профессиональной лексики – необходимостью современного пользователя регулярно взаимодействовать с программным и аппаратным обеспечением компьютеров, телефонов и прочих цифровых девайсов, при помощи которых и осуществляется коммуникация. 2 Известно, что одни и те же факты языка и речи могут быть системными и/или нормативными с одной точки зрения и асистемными и/или ненормативными с другой (например, слово пальто как неизменяемое существительное морфологически асистемно, в то время как его фонетический облик характеризуется системностью). Так как настоящее исследование посвящено анализу лексических единиц, мы характеризуем отношение слов к системе и норме с точки зрения лексики. 23

Характеристика языковых единиц с точки зрения формы существования языка, к которой они относятся, как кажется, почти никак не связана с особенностями графического оформления этих единиц. Лексический и синтаксический состав интернет-коммуникации определяется сложной совокупностью социолингвистических факторов; их подробное описание требует отдельного исследования. Эрративизации же могут быть подвержены абсолютно все слова, по тем или иным причинам уже использованные в неофициальном интернет-общении, независимо от их отношения к литературной норме. Подобным образом эрративы относятся и к системе: они без каких-либо закономерностей обозначают как системные, так и асистемные речевые факты. Однако в контексте отношения к системе языка у эрративов есть одно очень важное свойство. Состоит оно в следующем: намеренное отступление от кодифицированной графической формы может указывать на то, что у обозначенного с помощью эрративного написания слова появилось новое значение, сформировавшееся в соответствии с системными языковыми процессами. Важно, что системный характер новых языковых единиц, возникших в условиях сетевой коммуникации, отмечают и другие исследователи: «Отклонения от нормы в интернет-коммуникации являются не просто грубыми нарушениями правил кодифицированного литературного языка, но и во многих случаях реализуют потенциальные возможности, заложенные в системе языка» [Нам, 2013, с. 35]. Итак, использование некодифицированного написания может свидетельствовать о возникновении нового системного факта в результате развития уже существующего. Эту маркирующую функцию эрративных единиц мы подробно рассмотрели в выпускной квалификационной работе бакалавра на примере единиц жёсткий (жоский), жёстко (жоско/жоска) и типа (типо). В рамках настоящего исследования же достаточно будет кратко описать предпосылки употребления эрративов в данной функции. 24

Очевидно, что всякое новое содержание в любой семиотической системе стремится быть выраженным новой формой, чтобы избежать двусмысленности. Актуально это стремление и для лексических значений. Однако в то же время язык, будучи невероятно сложным целым, содержит бессчётное количество элементов и правил их сочетания. Из-за этого языковая система не может нормально функционировать без повторов, которые значительно уменьшают объём памяти, необходимый для запоминания актуальных коммуникативных средств. Так, одной и той же языковой форме может соответствовать несколько содержаний, и наоборот. Иными словами, «знак и значение не покрывают друг друга полностью. Их границы не совпадают во всех точках: один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками» [Карцевский, 1965]. Это положение истинно для всех значимых единиц языка и называется аксиомой асимметрии. Но также истинно и то, что тождественные по форме единицы нуждаются в различительных признаках, чтобы в процессе коммуникации их можно было безошибочно опознать. Данными признаками могут быть любые отличительные характеристики языковых средств. Так, разные лексико-семантические варианты одного слова часто имеют разную сочетаемость, разный состав морфологической парадигмы, разные интонационные особенности и т. д. Именно с помощью этих различий говорящий без труда определяет лексические значения при условии достаточности контекста. В условиях интернет-коммуникации, по форме преимущественно письменной, некодифицированное написание оказывается ещё одним – и притом очень эффективным – средством маркировки новых значений и функций, которые появляются у лексических единиц вследствие их системного развития. Данная функция эрративов является результатом тесного и продуктивного взаимодействия языковой и графической систем и помогает исследователю проследить развитие отдельных единиц языка. 25

2.4. Влияние эрративов на формирование языковой и орфографической грамотности Широкое распространение эрративов в интернете и за его пределами вызывает определённые опасения как у учёных-лингивстов, так и у рядовых носителей русского языка. Эти опасения связаны с пуристическим взглядом на язык и письмо: «Сетевой язык часто подвергается критике на основании того, что в нем происходят массовые отклонения от орфографических, лексических и грамматических норм и тем самым нарушается чистота русского языка. Например, в работе О. В. Лутовиновой интернет-коммуникация, в частности жанр креатиффа, рассматривается как сочетание жаргона, сознательного издевательства над орфографией и мата» [Нам, 2013, c. 35-36]. Существуют исследования, рассматривающие факты нарушения орфографических норм исключительно как опечатки, которые пишущий не исправляет, так как не придаёт им особого значения и, следовательно, не хочет тратить на это своё время. «Так, например, Д. Анжел и Б. Хеслоп утверждают, что в среднем на каждую грамматическую ошибку в электронном письме приходится три орфографических. Таким образом, экономя свое время и не исправляя ошибки в правописании, автор текста увеличивает время, затраченное адресатом на «расшифровку» неправильно написанных слов. Слова с опечатками, по мнению ученых, рассеивают внимание адресата, привлекая его не к содержанию, а к форме. Опечатки не только «сбивают с толку и действуют на нервы», они также заставляют адресата усомниться в квалификации автора, о котором может сложиться мнение как о некомпетентном человеке» [Макарова, 2009, с. 225]. Безусловно, потенциальный адресат, не включённый в коммуникативную среду, для которой характерно употребление эрративов, будет воспринимать некодифицированные написания именно так. Однако эрративы как специфический для сетевой культуры общения речевой приём изначально рассчитан на подготовленного адресата: ненормативный графический облик, 26

напротив, сигналит такому адресату о компетентности автора данного сообщения, о его принадлежности той же коммуникативной традиции. В связи с этим перед исследователем, изучающим эрративы и некодифицированные написания в интернете вообще, стоит первостепенная задача: корректно идентифицировать анализируемые речевые факты, разделяя их на ошибки, опечатки и эрративы. Так, если наряду с ненормативной графической формой в речевой практике пишущего хотя бы несколько раз встретится правильное написание того же слова, то это с большой долей вероятности будет свидетельствовать о том, что данный пишущий отличает корректный письменный облик от некорректного, а значит, он не мог допустить в написании этого слова орфографическую ошибку. Затем нужно проанализировать синтагмы, в которых пишущий употребляет данное слово в разных графических формах, и только в том случае, если ненормативное написание системно используется в однородных контекстах и регулярно связывается с одной и той же функцией (или набором функций), мы исключим возможность опечатки и тем самым докажем, что анализируемое написание в речи конкретного пишущего является эрративом. Некоторые учёные и вовсе считают, что активное употребление эрративов приводит к безграмотности: «Распространение «олбанского языка» стало причиной падения грамотности и общей нивелировкой значимости образования, культуры и человечества в целом» [Арпентьева, 2018, с. 7]. Безусловно, широкое распространение некодифицированных написаний, особенно в коммуникативной среде, к которой относятся учащиеся школ и прочих образовательных учреждений, только осваивающие правила языка и орфографии, может отрицательно повлиять на формирование лингвистической и орфографической грамотности. Но в чём заключается причина такого влияния: в самом факте употребления эрративов или же в каком-то стороннем следствии – побочном эффекте – их активного использования? Известно, что язык (а вместе с ним и письмо) допускает нарушение собственных норм и законов для расширения коммуникативного инструментария: 27

намеренное отступление от установленных как самой системой, так и её носителями правил позволяет говорящему сообщать новые смыслы и придавать своей речи особую выразительность. Так, лексический каламбур, нарушая ясность речи и вызывая двусмысленность, не просто обозначает несколько явлений одновременно, но и с помощью выразительной формы указывает на характерную связь между ними. Однако для адекватного употребления и восприятия подобных речевых средств говорящему (пишущему) необходимо знать правила, которые нарушаются этими средствами. Осознанность является главным условием функционирования любых коммуникативных приёмов, основанных на ненормативности. «Когда чувство нормы воспитано у человека, тогда-то он начинает чувствовать всю прелесть обоснованных отступлений от неё» [Щерба, 1939]. Таким образом, чтобы нарушать правила с какой бы то ни было коммуникативной целью, нужно эти правила сначала выучить. А если потенциальный школьник большую часть своего коммуникативного опыта приобретает в интернете и постоянно сталкивается с эрративами, не имея при этом необходимых для их адекватного восприятия знаний, то высока вероятность того, что он примет соответствующие некодифицированные написания за стандартные и впоследствии будет использовать их в своей письменной речи, не подозревая об их ошибочности. Данная проблема актуальна также и для студентов, изучающих русский язык как иностранный. Как известно, на начальном этапе обучения новый языковой материал был однозначным и непротиворечивым. Для того чтобы сформировать у иностранного студента фундамент вторичной языковой личности, необходимо придерживаться бинарных оппозиций, в рамках которых среди двух (или многих) вариантов употребления языковой единицы один всегда будет правильным, а второй (или все остальные) – неправильным. Преподаватели РКИ строго придерживаются данного принципа. 28

Однако попадая в среду русскоговорящего сегмента интернет-сети (например, в местные социальные сети, профиль в которых сегодня является почти обязательным условием социализации), иностранный студент видит словоупотребления и написания, не соответствующие его представлению о правильности, и начинает сомневаться и путаться в своих знаниях. Это может привести к крайне негативным последствиям – вплоть до потери интереса к изучению языка вследствие невозможности нормально систематизировать освоенный языковой материал3. И в случае с русскими школьниками, и в случае с иностранными студентами эту проблему, как кажется, можно решить с помощью информирования. Если конкретный человек знает о существовании такого феномена, как намеренное нарушение языковой и орфографической нормы, и представляет себе степень его распространённости в коммуникативной среде интернета, то он не станет автоматически принимать все встреченные в сети словоупотребления и буквосочетания за правильные и будет доверять только той информации, которую получает из учебников и от преподавателя. Так или иначе, на этом угроза эрративов формированию орфографической, языковой, а уж тем более культурной грамотности исчерпывается. Как уже говорилось выше, нарушая нормы правописания, эрративы не отрицают их, а наоборот, утверждают их актуальность. Так, многие эрративные написания (превед, фелософия и т. п.) созданы с помощью гиперкоррекции, которую было бы невозможно осуществить без хорошего представления о тех закономерностях, которым подчиняются нормативные буквосочетания. Более того, активное употребление эрративов конкретным пишущим свидетельствует о том, что он владеет письменной системой на высоком уровне, который и позволяет ему приспосабливать графические знаки к ситуативным нуждам, то 3 Здесь мы описали только часть проблематики, связанной с некодифициро- ванными написаниями в аспекте РКИ. Подробнее о роли эрративов в процессе обучения иностранному языку см. в § 4 данной главы. 29

есть успешно и эффективно использовать их в функциях, изначально им не свойственных. § 3. Эрративы и интернет-коммуникация В речевой деятельности эрративы функционируют как целостные коммуникативные средства, в связи с чем считаем необходимым охарактеризовать онлайн-коммуникацию в целом, которая, пользуясь как вербальными, так и невербальными средствами, также представляет собой сложно организованную систему. 3.1. Феномен интернет-коммуникации Коммуникативная среда интернета обладает рядом неординарных свойств, которые представляют актуальность для данного исследования и нуждаются в отдельном описании. Сразу отметим, что рассмотрение интернет-коммуникации в настоящей работе не претендует на тотальность и осуществляется лишь потому, что эрративы традиционно употребляются именно в этой среде. При этом широкое распространение они получили только в одной, хотя и наиболее популярной, форме интернет-общения, доминирующей в личных диалогах, чатах, форумах и комментариях, – в неофициальной коммуникации. В связи с этим разновидности сетевого общения, имеющие официальный характер – такие, как переписка по электронной почте, видеоконференции и т. д., – не имеют отношения к данному исследованию и потому не описываются. Пожалуй, главная проблема в изучении неофициальной интернет-коммуникации связана с определением её места в дихотомии устной и письменной речи. Вербальное общение в сети осуществляется с помощью системы письма, и потому речь в интернете можно признать письменной. Однако в то же время по многим своим свойствам неофициальная онлайн-коммуникация подобна, если не сказать идентична, устной разговорной речи. Разные исследователи разрешают это противоречие по-разному. 30

С. А. Лысенко, например, утверждает, что «язык, используемый в интернет-коммуникации, представляя реализацию письменной формы существования языка, демонстрирует тенденцию к гибридизации с устной формой существования языка» [Лысенко, 2010, с. 6]. Механизм этой гибридизации, по его мнению, «основан на том, что в процессе интернет-общения в коммуникации актуализируется лишь часть признаков как устной, так и письменной речи, а остальные дифференциальные признаки нейтрализуются» [Там же]. В обзорной статье П. М. Макаровой «Интернет-коммуникация в лингвистических описаниях» выражается мысль о том, что «все многообразие взглядов можно свести к следующим представлениям: – интернет как устное речевое общение (conversation); – интернет как особый вид письменной коммуникации (writing; особенно в случае асинхронной коммуникации); – интернет как телефонный разговор; – интернет как усеченное письмо, черновик (объясняется данная позиция обширным количеством орфографических ошибок и аббревиатур в общениях через чаты, напоминающие черновые наброски); – интернет как особый вид коммуникации, особый вид дискурса, язык, никогда ранее не существовавший» [Макарова, 2009, с. 221]. В рамках настоящего исследования мы не считаем необходимым категорично придерживаться какой-то одной точки зрения, так как нашей целью не является окончательное и безоговорочное определение статуса интернетобщения. К научным взглядам разных учёных мы обращаемся исключительно для того, чтобы описать специфические свойства этой, безусловно, уникальной разновидности коммуникации, имеющие непосредственное отношение к анализируемому нами явлению – эрративам. Итак, к какому же типу речи мы будем относить онлайн-коммуникацию? Для ответа на этот вопрос необходимо выяснить, в чём именно заключается двойственность сетевого общения, не позволяющая однозначно квалифицировать его как устное или письменное. 31

Следует заметить, что с относительно недавнего времени в социальных сетях и мессенджерах появилась возможность записывать и отправлять голосовые сообщения. Хотя на данный момент неофициальная коммуникация в интернете сохраняет преимущественно письменную форму, всё больше и больше пользователей почти полностью переходят на новый, устный способ общения в интернете. При таком переходе от стандартных печатных сообщений к аудиозаписям использование эрративов в исходной – графической – форме по очевидным причинам становится невозможным, поэтому в рамках настоящего исследования феномен голосовых сообщений, представляя в целом огромный интерес для теории коммуникации, не рассматривается. Так или иначе, под двойственностью интернет-коммуникации мы понимаем вовсе не сосуществование письменной и устной речи в условиях сетевого общения. В чём же тогда состоит описываемая двойственность? Все исследователи, занимающиеся проблемой речи в интернете, сходятся во мнении, что ситуации неофициального онлайн-общения очень похожи на устную коммуникацию. Так, Б. Дэвис и Ж. Брюэр, анализируя собственное восприятие, заключают, что «после прочтения электронного дискурса остается такое впечатление, что текст был проговорен, т. е. как будто автор записывал за собой то, что произносил устно» [Цит. по: Макарова, 2009, с. 221-222]. Эффект этот, конечно же, не случаен. Дело в том, что неофициальное общение, переходя в письменную форму, стремится сохранить все свои привычные средства, к которым среди прочих относятся интонация, паузы, мимика, жесты и т. д. Это стремление запускает активный знакотворческий процесс, в ходе которого интернет-коммуникация пополняется разнообразными графическими аналогами неотъемлемых элементов – как вербальных, так и невербальных – устного общения. Классическим и хорошо описанным примером знаков, возникших в результате действия данного процесса, являются эмотиконы, смайлики и стикеры: в сети они используются для выражения смыслов, которые в устной коммуникации традиционно обозначаются с помощью мимики и жестов. 32

Важно также и то, что между первичными знаками и их вторичными графическими аналогами часто обнаруживается формальное сходство. Закрывающая круглая скобка, например, напоминает улыбку, а смайлики, изображающие выражения лица и жесты рук, и вовсе срисованы с соответствующих первоисточников. Гораздо хуже в соответствующей научной литературе описаны графические средства передачи интонации. В сетевом общении эту функцию частично выполняют знаки препинания, однако по сравнению с традиционной письменной речью их роль в организации текста значительно ослаблена: употребление пунктуационных знаков в интернет-коммуникации носит в большинстве случаев (пунктограмм) необязательный характер. Вызвано это в первую очередь тем, что из-за расположения кнопок на клавиатуре переход от набора букв к набору почти любого знака препинания занимает относительно большое количество времени и тем самым нарушает быстрый темп печати (его поддержания, кстати, требует построение письменной коммуникации по образу и подобию устной, которая представляет собой непрекращающийся поток речевых стимулов и реакций). В связи с этим стоит отметить, что один из знаков препинания – точка – занимает особое место в системе сетевой пунктуации: если все остальные всего лишь стали употребляться реже, то точка сначала перестала употребляться вообще, а затем подверглась своеобразной семиотической трансформации. В традиционной письменной речи точка выполняет две функции: сигнализирует о паузе между завершёнными по смыслу и форме синтагмами и характеризует высказывание как утвердительное по типу и невосклицательное по интонации. Первая функция теряет актуальность в интернете в связи с тем, что неофициальное сетевое общение стандартно осуществляется с помощью коротких сообщений, по объёму совпадающих с предложением или его частью. Визуальная отграниченность высказываний, свойственная такой форме организации общения, служит интуитивно понятным иконическим знаком, 33

обозначающим паузы между этими высказываниями, то есть выполняющим разделительную функцию. Как следствие, со временем точка почти перестаёт употребляться, а её вторая функция закономерно закрепляется за нулём знака. Данный факт свидетельствует о семиотической интуиции интернет-сообщества, благодаря которой отдельный элемент знаковой системы, ставший лишним в новых коммуникативных условиях, выходит из употребления, а его актуальные функции получают новую, более эффективную форму. Впоследствии у материально выраженной точки, которая фактически вытесняется своим значимым отсутствием, развивается новое значение: в конце сообщения, представляющего собой законченное утвердительное предложение с невосклицательной интонацией, точка становится выражением серьёзности и категоричности, а иногда и отчуждённости пишущего от адресата. Такая интерпретация, как представляется, возникает из-за контраста пунктуационных традиций: появление стандартной точки там, где от её употребления давно отказались, автоматически отсылает к нормативной пунктуации, которая в свою очередь ассоциируется у пользователей интернета с официальным языком и свойственной его употреблению холодностью, отстранённостью человеческих взаимоотношений. В функции своеобразного маркера официальности точка противопоставлена закрывающей круглой скобке. Замещая улыбку, данный знак становится сигналом открытости и доброжелательности общения – условий, без которых неофициальная коммуникация не может быть доверительной. Замечательно также то, что рассмотренные нами изменения в употреблении точки почти никак не затрагивают сообщения и прочие жанры интернет-коммуникации, состоящие из нескольких предложений. В таких формах организации речи точка остаётся незаменимым средством графической сегментации текста – она стандартно и регулярно употребляется в конце всех утвердительных невосклицательных предложений, кроме последнего, которое, согласно описанным выше тенденциям, чаще завершается нулём знака или закрывающей круглой скобкой. 34

Отсутствие пунктуационного членения в письменном сообщении может быть не только следствием экономии времени, но и средством выразительности речи, указывающим на игровой характер высказывания. Данный приём нередко используется в сочетании с другими фактами намеренного нарушения нормы, в частности с эрративами, для имитации речи, неправильной во всём. В результате получается своеобразная коммуникативная маска, которая через вывернутую наизнанку речь отражает такую же вывернутую наизнанку действительность (выделение наше – М. Ш.). Кроме того, в пространстве интернет-коммуникации у знаков препинания есть ещё один существенный недостаток: стандартная пунктуация, конечно, отражает интонационное оформление высказывания, но делает это в крайне обобщённом виде. Так, на письме все восклицательные предложения с одним и тем же знаком или знаками в конце («!», «!!», «!..», «!?») тождественны по характеру своей восклицательности. С точки зрения традиционной письменной коммуникации, в рамках которой в большинстве случаев достаточно иметь общее представление об интонационной организации каждого предложения, в этом нет никакой проблемы. Однако в ситуации устного общения интонация играет гораздо более важную роль, и невозможность адекватно выражать и воспринимать индивидуальные нюансы движения тона может привести к коммуникативному провалу. В таких условиях стандартных знаков препинания оказывается недостаточно, и пишущий изобретает новые средства графического интонирования. К подобным средствам относятся, например, единицы вместо восклицательных знаков и семёрки вместо вопросительных. (1) – Норм клип? – ну хз – ты ничего не понимаешь!!!1!!111 (2) – ща пойдём – СКОРО??7777777 35

Связано такое необычное употребление цифр с тем, что на стандартной клавиатуре с русской раскладкой восклицательный знак набирается сочетанием клавиш «Shift» и «1», а вопросительный – «Shift» и «7»4. Как кажется, единицы в (1) указывают на характерную гипертрофированную интонацию иронического восклицания, а семёрки в (2) подчёркивают особую интонационную интенсивность и громкость высказывания, с помощью которых автор данного сообщения выражает крайнюю нежелательность дальнейшего ожидания. Данные знаки могут использоваться в разных значениях, подробное описание которых требует отдельного исследования. Отметим, что во втором примере функцию семёрок – интенсификацию интонационного оформления – дублирует другое распространённое в сети средство – написание прописными буквами. Так как за правильное употребление строчных и прописных букв отвечает орфография, подобные написания фактически являются результатом намеренного нарушения норм правописания. Конечно, назвать их эрративами в узком смысле этого термина нельзя, так как эрративное написание должно отличаться от нормативного буквами, а не их разновидностями, однако данный приём является не менее характерным выразительным средством интернет-коммуникации и потому тоже заслуживает всестороннего лингвистического изучения. Впрочем, типичные эрративные написания также могут быть графическими заместителями интонации, как, например, в (3). (3) – Но как все иронично сложилось)) – ага, ерония сутьбы Если отстраниться от использованных графических средств, вторую реплику в данном примере можно интерпретировать как минимум двумя очень разными способами: как солидаризацию с репликой первого говорящего и как ироническое псевдоутверждение, равносильное отрицанию. В устной 4 По такому же принципу открывающие («грустные») круглые скобки часто заменяются девятками, а закрывающие («радостные») – нулями. 36

коммуникации адекватная интерпретация данного высказывания возможна только благодаря интонации, поэтому в письменной форме появляется необходимость разрешить потенциальную двусмысленность другими – графическими – средствами. Такими средствами становятся эрративы: в данном примере они своим нарочито ненормативным написанием указывают на ироничность высказывания, которая в устной речи сопровождается соответствующей интонацией. Связь перечисленных выше и многих других средств интернет-коммуникации с неотъемлемыми элементами устного общения, не имеющими графического способа выражения, отмечается во многих современных исследованиях: «Характерно, что знаки пунктуации, пробелы между словами, заглавные буквы <…> используются для передачи паралингвистических составляющих невербальной коммуникации, таких как громкость голоса и темп речи, для выделения значимой информации и передачи различных эмоций» [Максимова, 2010, с 87]. Таким образом, многие широко распространённые средства интернеткоммуникации – и в том числе некоторые эрративы – оказываются двойственными: они являются графическими, печатными аналогами важнейших элементов устного разговорного общения. С помощью данных средств письменное сетевое общение, можно сказать, подражает устному. Такое подражание объясняется тем, что неофициальная коммуникация, независимо от формы речи, всегда остаётся таковой – открытой, личной, креативной, креолизованной и экспрессивной, испытывающей влияние нормы, но никогда полностью ей не подчиняющейся. Именно в соответствии с этим положением формируется коммуникативный инструментарий, благодаря которому интернет-общение по своему семиотическому потенциалу максимально сближается с прототипической разновидностью неофициальной коммуникации – с устной речью. Связано это положение и с тем, что нарушение нормы в онлайн-коммуникации – точно так же, как и в неофициальном устном общении – 37

обусловлено двумя фундаментальными принципами: экономией речевых усилий и свободным знакотворчеством, продуктам которого выход за пределы нормы позволяет добиться особой выразительности, недоступной при неотступном соблюдении правил. В аспекте отношения к норме устная и письменная формы неофициальной коммуникации различаются только тем, что в устной речи по очевидным причинам нарушается только языковая норма, а в письменной – ещё и графическая. Очень важно при этом понимать, что экономия времени и речевых (печатных) усилий не является основным принципом, определяющим сжатость и ненормативность интернет-общения. Пишущий пренебрегает теми или иными элементами своего текста в целях экономии только в том случае, если их исключение никак не исказит его коммуникативную интенцию. Если же для реализации конкретного речевого намерения потребуется, например, после каждого символа менять раскладку клавиатуры (для печати написаний, сочетающих в себе элементы разных графически систем, вроде ㄷ ㅐ0\/bㅣM ㄱㅇg0M), то принцип экономии моментально отойдёт на второй план. Описанные выше сходства интернет-коммуникации и устного неофициального общения, кроме всего прочего, позволяют объяснить динамику научного отношения лингвистов к феномену сетевого общения. Когда во второй половине XX века живая разговорная речь стала частым объектом лингвистических исследований, отношение к ней было неоднозначным: некоторые учёные оценивали многочисленные факты нарушения литературной нормы в речи рядовых носителей языка как проявления небрежности и/или безграмотности, препятствующие нормальной коммуникации. Со временем же научное сообщество пришло к единогласному мнению об особом статусе устного неофициального общения, в рамках которого нарушение нормы нередко свидетельствует о формировании новых системных знаков, обладающих широким выразительным и функциональным потенциалом. Ярко выраженная расположенность неофициального коммуникативного сознания к 38

нарушающему норму знакотворчеству сегодня традиционно связывается с такими качествами, как системность и изобретательность. Мы считаем, что научное описание интернет-коммуникации развивается по такому же сценарию. Современные исследования по данной теме, многие из которых процитированы в настоящей диссертации, можно разделить на два противопоставленных типа. Для первого, как и в случае с ранними исследованиями живой разговорной речи, характерна резко отрицательная оценка некодифицированных написаний и прочих приёмов сетевого общения, основанных на ненормативности, в связи с их негативным влиянием на грамотность пользователей интернета. Работы второго типа, напротив, соотносят всевозможные факты нарушения нормы не с разрушительным, а с созидательным началом семиотической деятельности и связывают соответствующие приёмы с совершенно естественным стремлением нового коммуникативного пространства к формированию собственной идентичности. Именно благодаря исследованиям второго типа в лингвистике появляется представление о намеренном нарушении кодифицированного написания, то есть об эрративах. Двойственность научного отношения к феномену сетевого общения сегодня отмечают многие лингвисты. «Даже поверхностный анализ коммуникации в Сети выявляет чрезвычайно интенсивный процесс языковых инноваций (это относится преимущественно к наиболее интерактивным областям сетевой коммуникации). Этот процесс характеризуется как стихийным, так и осознанным отступлением от норм письменной речи. Разумеется, подобное искажение словарной базы и «опрощение» языка не может не вызывать закономерного беспокойства. С другой стороны, в употреблении эрративов можно усмотреть признаки коммуникативного новаторства и языковой игры, а использование нестандартной орфографии, способствующее выражению спонтанности, непосредственности и подлинности устного слова во всем его разнообразии, является мощным стилистическим ресурсом» [Максимова, 2010, с. 85-86]. Хотя на данный момент общепринятого и исчерпывающего лингвистического описания интернет-коммуникации, которое учитывало бы все её 39

специфические и порой противоречивые черты, не существует, его появление представляется нам вопросом времени – тем более что актуальность соответствующих исследований в связи с прогрессирующей интеграцией цифровых устройств в повседневную коммуникацию в будущем будет только расти. 3.2. Аксиологический статус эрративов Обратимся к ещё одному важному в рамках настоящего исследования вопросу, а именно к выявлению аксиологического статуса эрративов. Благодаря тому что феномен интернет-коммуникации и многие его специфические приёмы отрефлексированы самими пользователями сети в многочисленных публичных постах и комментариях, мы можем составить представление об аксиологическом статусе эрративов не по каким-либо косвенным его проявлениям, а напрямую – по свидетельствам тех людей, которые активно употребляют эрративы в своей речевой практике. Вот какой пост был опубликован в социальной сети «Twitter» 8 ноября 2019 года пользователем @tylerbestfrenn. (4) зачем люди исправляют меня когда я пишу "сежу" типа "правильно не сежу а сижу",,,,,,, эм вы что не понимаете разницу между сежу и сижу?? вы не чувствуете этот вайб5?? "сижу" это жопой на стуле а "сежу" это особое эмоциональное состояние ок?? мда сежу Сразу отметим, что здесь, помимо выделенного полужирным шрифтом эрратива, использован ещё один характерный графический приём, частично описанный выше, – многократно продублированный знак препинания, в данном случае запятая. Нормативным аналогом и, вероятно, прообразом этого приёма является многоточие, выражающее неодобрительное молчание. По сравнению с конвенциональным прототипом, знак из (4) состоит из запятых, а 5 Вайб – ‘эмоциональная обстановка, исходящая от конкретного человека или места’; заимствование из английского, обозначающее то же, что и в языке-источнике. 40

не из точек, и не из трёх, а из семи повторений (точное число, впрочем, не имеет большого значения), что в совокупности позволяет автору текста выразить гораздо более высокую степень негодования. Из содержания данного поста можно сделать несколько очень важных выводов. Во-первых, автор, употребляя эрратив сежу, знает, что тем самым нарушает орфографическую норму. Во-вторых, он понимает, что таким образом выражает значение, которое нельзя передать с помощью нормативного графического облика, и даже может сформулировать это значение, пусть и в общем виде. В-третьих, люди, не связанные с той же традицией неофициальной сетевой коммуникации, что и автор, не знают ни первого, ни второго и потому, увидев в его речи такое написание, заключают, что он допустил орфографическую ошибку или опечатался. И, наконец, в-четвёртых, неправильная интерпретация эрратива вызывает у автора недовольство, побуждающее его написать об этом в социальной сети, что свидетельствует об особой важности данного коммуникативного средства для того, кто написал этот текст. В комментариях к анализируемому посту многие пользователи выразили солидарность с автором. (5) НЕУЖЕЛИ ЭТО КТО-ТО СКАЗАЛ (6) Поэтому я пишу сЕжу, чтобы все поняли...но некоторые и так придраться могут (7) тысяча лайков (8) И так ведь не только с сежу, а почти с любыми искаженным словами И как этим людям объяснить, что В ЭТОМ-ТО И СУТЬ Наиболее показателен последний комментарий, в котором пользователь приравнивает сежу к другим эрративам и выражает досаду по поводу того, что посторонние в контексте неофициальной интернет-коммуникации люди неправильно интерпретируют данные речевые факты. Интересно также и то, что вторая часть этого комментария представляет собой риторический вопрос, 41

выражающий мысль о том, что объяснить механизм функционирования эрративов неподготовленному человеку очень сложно. Мы считаем, что возмущение данных пользователей связано в первую очередь с тем, что эрративы как наиболее яркое средство сетевого языка становятся для них (как и для многих других), можно сказать, принципиальным способом самовыражения, являющим собой саму сущность неофициальной интернет-коммуникации. Следовательно, способность адекватно употреблять и воспринимать эрративы воспринимается пользователем сети как показатель «свойскости», принадлежности к той же коммуникативной общности, что и он сам, и располагает его к комфортному и эффективному общению. Соответственно, попытки собеседника исправить эрративные написания свидетельствуют о его чужеродности в данной коммуникативной среде и делают равноправное и продуктивное речевое взаимодействие с ним затруднительным или невозможным. Данное свойство эрративов можно соотнести с изоляционистской функцией «олбанского языка», которую выявил и описал Г. Ч. Гусейнов: «[Некодифицированные написания] воплощают стремление к поддержанию возможно более закрытого режима в гоблинской субкультуре» [Берлога веблога … , 2005]. Однако современная сетевая коммуникация, в отличие от «языка падонкафф», стремится не к самоизоляции, а к самоидентификации и, следовательно, к формированию характерной и устойчивой коммуникативной личности, типичной для условий сетевого общения. Постоянным признаком такой личности как раз и является способность использовать эрративы в своей речи и понимать их в речи других. Связано это, скорее всего, с тем, что эрративы – как средства, сочетающие широкий функциональный потенциал с вызывающей формой, которая неизбежно привлекает внимание, – представляют собой вершину сетевого знакотворчества и потому больше других соответствуют роли «визитной карточки» типичного интернет-пользователя. Повлиять на такой статус эрративов 42

могло и то, что они являются одним из самых «древних» приёмов онлайн-общения, который всегда ассоциировался с коммуникативной средой интернета. Следует отметить, что наличие у эрративов описанной нами функции вовсе не означает, что неофициальное общение в сети отличается закрытостью и обособленностью от внешнего коммуникативного пространства. Возможность быстро и точно отличать своих от чужих является обязательным условием любой успешной коммуникации и предохраняет говорящих (и пишущих) от обречённого на провал речевого взаимодействия. Важно понимать, что в интернете участник общения не имеет никаких материальных проявлений, кроме своей речи; в сущности, пишущий существует лишь постольку, поскольку существует написанный им текст. В таких условиях письменные (печатные, визуальные) факты коммуникации становятся единственным источником информации о собеседнике, и, как мы убедились, лучше всего пишущего характеризует то, как он употребляет (или не употребляет) и воспринимает (или не воспринимает) эрративы. Итак, эрративы представляют ценность для пользователей интернета не только как специфическое средство выражения некоторых значений, но и как квинтэссенция неофициальной онлайн-коммуникации, как «состояние души», по совпадению или несовпадению которого со своим типичный пользователь определяет своих и чужих. § 4. Эрративы в аспекте РКИ Как мы выяснили, эрративы являются одним из наиболее важных и чрезвычайно широко распространённых средств неофициальной интернет-коммуникации, которая в свою очередь становится всё более актуальной для современного человека. А значит, обучение иностранных студентов русскому языку сегодня не может обойтись без рассмотрения эрративов. Однако многие преподаватели РКИ игнорируют данное коммуникативное явление, что, безусловно, является серьёзной проблемой. 43

В связи с этим мы считаем необходимым обозначить актуальность эрративов – как и самого феномена интернет-коммуникации в целом – для процесса обучения русскому языку как иностранному, а также предложить примерный план представления соответствующего языкового материала иноязычным студентам. Необходимость включить в курс РКИ эрративы и другие специфические средства сетевой коммуникации отмечается в целом ряде исследований на границе лингвистики и методики преподавания иностранных языков. «Формирование навыков письменной речи относится к числу важнейших дидактических задач, которые необходимо решать в процессе обучения иностранному языку. Письмо – это сложное речевое умение, позволяющее при помощи системы графических знаков обеспечить общение между людьми и, кроме того, являющееся важным средством в изучении иностранного языка, поскольку способствует усвоению языкового материала, как лексического, так и грамматического, а также участвует в формировании и развитии навыков чтения и устной речи. Поэтому в процессе преподавания испанского языка (как и любого другого – М. Ш.) нельзя не учитывать новые веяния в языке, диктуемые информационными законами современного социума» [Сон, 2009, с. 194]. Отсутствие представления об особенностях неофициального онлайн-общения может привести к двум крайне нежелательным для любого иностранного студента последствиям. Во-первых, встреченные в интернете некодифицированные написания рискуют не только негативно отразиться на орфографической грамотности учащегося, но и вызвать у него когнитивный диссонанс. «Для неподготовленного человека [эффект от столкновения с эрративами] – это абсолютное непонимание письменной речи, своего рода языковой шок» [Там же]. Во-вторых, не умея адекватно воспринимать и употреблять эрративы (или любые другие специфические средства сетевого общения), освоивший курс РКИ иностранец не сможет полноценно участвовать в неофициальной интернет-коммуникации наравне с носителями языка, что, учитывая подчёркнутую коммуникативную направленность современного подхода к 44

преподаванию РКИ [Щукин, 2003, с. 4], является следствием несоответствия результата обучения его целям. Данных негативных последствий можно избежать с помощью последовательного и своевременного введения информации об эрративах в процесс обучения. На элементарном уровне (А1) – по возможности до того, как учащиеся попадут в иноязычную для них коммуникативную среду русскоязычного сегмента интернета – необходимо рассказать студентам о существовании такого специфического приёма, как намеренное искажение кодифицированных написаний, и о том, насколько широко этот приём используется русскоговорящими интернет-пользователями. Благодаря знанию об этом учащиеся, столкнувшись с ненормативными написаниями известных им слов, смогут квалифицировать их как таковые и, следовательно, не запутаются в графических формах. На пороговом и постпороговом уровнях (B1 – B2) иностранные студенты всё больше погружаются в коммуникативную среду русского интернета, начиная обретать самостоятельность в изучении его многочисленных речевых явлений, так что простого знания о существовании эрративов становится недостаточно. Поэтому на данном этапе перед преподавателем стоит задача научить студентов понимать эрративы, употреблённые в наиболее частотных функциях (маркировка особых словоупотреблений, указание на ироничность высказывания и т. д.), и тем самым ввести данное коммуникативное средство в пассивный запас учащихся. Наконец, на уровне компетентного владения (C1) и, если обучение продолжается и дальше, на уровне носителя языка (C2) необходимо научить иностранных студентов адекватно употреблять эрративы в своей речевой практике. Конечно, в совершенстве овладеть столь многообразным коммуникативным средством (как, впрочем, и любыми языковыми единицами) иностранный студент сможет только в результате частого и регулярного речевого взаимодействия с носителями русского языка. Роль преподавателя РКИ в этом 45

процессе заключается в том, чтобы подготовить студента к такому взаимодействию, сформировав в его сознании полноценное представление об эрративах и тем самым создав благоприятные условия для овладения ими. Важно также отметить, что введение в процесс обучения РКИ материалов интернет-коммуникации значительно сократит дистанцию между той формой существования языка, которую студенты изучают в аудитории, и реальным, современным состоянием языковой системы, что, безусловно, положительно скажется на коммуникативной компетенции учащихся. Очевидно, предложенный нами принцип работы с эрративами не претендует на статус единственно правильного; адекватно оценить его эффективность можно будет только по результатам апробации. Кроме того, изложенных выше положений, конечно, недостаточно, чтобы успешно ввести соответствующий языковой материал в курс РКИ: для этого необходима полноценная методическая концепция, включающая, как минимум, конкретный учебный план, а также примеры формулировок и практических заданий, готовых к использованию в аудитории. Разработка такой концепции, как нам кажется, является одной из важнейших задач современной методики преподавания РКИ. Выводы В данной главе мы определили феномен эрратива и охарактеризовали его в аспекте отношения к актуальным для настоящей работы явлениям языка, письма и интернет-коммуникации. Эрратив – это языковая единица, намеренно обозначенная некодифицированным написанием с какой-либо целью, а также само такое написание. Термин эрратив был введён в научный оборот Г. Ч. Гусейновым [Берлога веблога … , 2005]. Сегодня данный коммуникативный феномен изучается в нескольких направлениях, среди которых наиболее актуальным является исследование эрративов как функциональных единиц интернет-коммуникации. Распространение эрративов в онлайн-общении ни в коем случае не свидетельствует о деструкции орфографической нормы. Использование данных 46

единиц в речи предполагает знание кодифицированного написания, в контрасте с которым и содержится семиотический потенциал эрративов. Кроме того, большая часть эрративных написаний создаётся в соответствии с системными закономерностями фонографического письма. Эрративизации подвержены все языковые единицы, употребительные в интернет-коммуникации, независимо от того, к какой форме существования языка они относятся. При этом намеренное использование некодифицированного написания может указывать на особенности употребления соответствующей лексической единицы. Так, ненормативные буквосочетания жоский, жоско и жоска маркируют в письменной речи новое значение имени прилагательного жёсткий и наречия жёстко соответственно (‘такой, который в наивысшей степени интенсивности проявляет какие-либо признаки’) [Шипилов, 2018а]. Эрративы зарождаются и традиционно употребляются в неофициальной интернет-коммуникации – форме вербального взаимодействия, которая не встраивается в традиционную дихотомию устной и письменной речи. Неформальное онлайн-общение порождает огромное количество специфических визуальных знаков, которые становятся аналогами, заместителями неотъемлемых элементов устной коммуникации – интонации, пауз, жестов, мимики и т. д. С помощью такого семиотического инструментария интернет-общение реализует основные свойства неофициальной коммуникации, а именно экспрессивность, креолизованность и относительную свободу от всякого рода норм. Эрративы являются одним из наиболее актуальных единиц данного семиотического инструментария и имеют в рамках интернет-коммуникации особый аксиологический статус, определивший их роль в качестве «визитной карточки» интернет-пользователя. Широкое распространение эрративов в русскоязычном сегменте интернета может создать трудности в процессе изучения русского языка 47

иностранными студентами. Для предупреждения этих трудностей необходимо последовательно и своевременно вводить информацию об эрративах в курс РКИ. Таким образом, в первой главе настоящего исследования были сделаны важные наблюдения и теоретические выводы, необходимые для дальнейшего анализа языкового материала. 48

ГЛАВА II. АНАЛИЗ ЭРРАТИВОВ. ПРИЧИНЫ, ЦЕЛИ И СПОСОБЫ СОЗДАНИЯ НЕКОДИФИЦИРОВАННЫХ НАПИСАНИЙ В данной главе на основе анализа языкового материала выявляются разные типы эрративов, каждый из которых характеризуется с точки зрения его отношения к системе и норме в языке и письме. В связи с этим решаются следующие задачи: − выявляются случаи употребления эрративов в контекстной базе настоящего исследования; − составляется классификация прецедентных эрративных единиц с точки зрения причины их возникновения; − определяются отличительные свойства эрративов каждой группы, отражающие специфику их отношения к языку и письму в системном и нормативном аспектах. Для выполнения данных задач используются общенаучные методы индукции, сопоставления, анализа, синтеза, описания, классификации и обобщения, а также собственно лингвистические методы контекстного анализа и подстановки. § 1. Классификация эрративов Материалом для настоящего исследования послужили некодифицированные написания, взятые из личной переписки одного пользователя социальной сети «ВКонтакте» и мессенджера «Telegram». Общее количество прецедентных эрративов превысило 100. В связи с этим на первом этапе работы необходимо было сгруппировать их таким образом, чтобы получившаяся в итоге классификация упрощала работу с анализируемым материалом, соответствуя при этом цели и задачам диссертации. В исследованиях, полностью или частично посвящённых изучению некодифицированных написаний в интернете, эрративы обычно делятся на первичные и вторичные – в зависимости от отношения их графического облика к фонетическому: «Первичные эрративы воспроизводят устную форму 49

слова (камент вместо коммент, адназначна вместо однозначно), тогда как вторичные эрративы представляют собой гиперкоррекцию предполагаемого первичного эрратива (кросавчег от первичного эрратива красафчик от слова красавчик)» [Карнуп, 2014, с. 145]. Однако для нашего исследования такое деление не подходит по двум причинам. Во-первых, как нам кажется, в большинстве случаев нельзя с уверенностью утверждать, что определённое эрративное написание произошло от другого эрративного написания того же слова, а не от исходного графического стандарта. Так, буквосочетание кросавчег могло с одинаковой долей вероятности произойти как от некодифицированного красафчик, так и от нормативного красавчик. Неверифицируемость признака, положенного в основу данной классификации, ставит под сомнение ценность её результатов. Во-вторых, подобная группировка, характеризуя эрративы формально, ничего не сообщает об их функциях, описание которых является одной из важнейших задач настоящей диссертации. Ввиду этого мы использовали иной, целесообразный для данного исследования критерий классификации – причину искажения нормативной графической формы. Таких причин, как кажется, всего две: необходимость отразить на письме другой – также ненормативный – звуковой облик и потребность передать некоторую информацию, стандартно не имеющую графического способа выражения. Появление конкретного эрратива может быть вызвано либо первой причиной, либо второй, либо обеими, в связи с чем в процессе классификации все анализируемые единицы были поделены на три группы. Эрративы первой группы, в сравнении с соответствующими кодифицированными написаниями, обозначают другой звуковой облик, который возник в результате действия внутриязыковых процессов, изначально никак не связанных с системой письма. Так, эрратив короч фиксирует не стандартное звукосочетание [кроч’ь], а его неформальную разновидность [кроч’], отражающую фонетическое явление апокопы и широко распространённую в устной речи. 50

Эрративы первой группы мы будем называть фонетическими, так как изменение написания в их случае вызвано стремлением наиболее точно отразить фонетический облик. Заметим, что видоизменения звукоряда, отраженные эрративными написаниями первой группы, не всегда имеют фонетический характер. В частности, некодифицированный графический облик ноут обозначает разговорную единицу, которая, согласно традиционной интерпретации, образуется в результате компрессивной деривации (способ словообразования – усечение) от литературного слова ноутбук. Однако подобные нефонетические по своей природе явления всегда сопровождаются изменением звукового облика слова, поэтому их точная квалификация не имеет существенного значения для нашего исследования. Надо сказать, что написания фонетических эрративов можно признать ненормативными только при определённых условиях. Связано это с тем, что графические формы слов, возникшие вслед за изменением их фонетического облика, не регламентированы правописанием. Поясним на примере. Слово сейчас в устной разговорной речи очень часто произносится как [щ’ас]. До недавнего времени в письменной фиксации данного звукоряда не было никакой необходимости, так как употреблялось такое произношение исключительно в звучащей речи6. С распространением интернет-коммуникации появилась потребность обозначать именно это, ненормативное звукосочетание на письме, и тогда пишущие столкнулись с проблемой: у столь актуальной фонетической разновидности нет регламентированного нормой написания. Следовательно, реально используемые буквосочетания счас и щас, не могут быть оценены как правильные или неправильные, так как не имеют нормативного коррелята с 6 В некоторых специфических формах письменной речи (художественная ли- тература, расшифровки устного дискурса и т. д.) такая необходимость может возникнуть, однако мы намеренно не берём их во внимание, так как они не отражают общей картины и являются скорее исключениями. 51

тождественным звуковым значением, и являются эрративными только в том смысле, что они не соответствуют единственному кодифицированному написанию сейчас. Данный вывод относится ко всем эрративам первой группы. Эрративы второй группы обозначают тот же фонетический облик слова, что и нормативное написание7: искажение исходного буквосочетания в их случае имеет чисто графический характер. Так, эрратив лехко и кодифицированное написание легко соответствуют одному звукоряду [л’ихко], закреплённому литературной нормой. Считаем необходимым отметить, что со временем в устной речи могут появляться единицы, представляющие собой послоговое или позвуковое воспроизведение подобных эрративов. Опрос, проведенный А. И. Карасевой, показал, что «албанский» в оффлайне употребляют 55,8% респондентов, тогда как общее число опрошенных составило 139 «носителей» языка падонков [Карасева, 2008, с. 141]. Для «правильного» произнесения данных единиц, однако, говорящим приходится с особой интенсивностью артикулировать некоторые звуки и каждый слог произносить как ударный, что также свидетельствует о вторичности соответствующих звукосочетаний по отношению к обозначающим их написаниям. В отличие от фонетических эрративов, возникновение которых мотивировано фонетическими явлениями, единицы второй группы порождаются самой системой письма и расширяют функциональность её элементов. Ввиду этого мы будем называть эрративы второй группы графическими. Сравнивая единицы первой и второй группы, отметим, что фонетические эрративы изначально никак не связаны с тенденцией к расширению функциональной нагрузки графического оформления слов, и потому они, в 7 Некоторые некодифицированные написания этой группы всё же связаны с изменением фонетического облика (Максем, филасафия и др.), однако их появление также можно объяснить графическими причинами. Более подробно мы рассмотрим данный феномен в § 4 настоящей главы. 52

сущности, даже не являются эрративами в самом узком смысле этого термина. Однако впоследствии многие написания первой группы всё же начинают выполнять функции, не свойственные элементам системы письма за пределами интернета. Нельзя также отрицать, что фонетические эрративы, фиксируя такие звукосочетания, которые никогда не обозначаются в традиционной письменной речи, представляют собой специфическое средство интернет-коммуникации, так или иначе связанное с феноменом намеренного отступления от кодифицированного написания. Единицы второй группы же, напротив, являются прототипическими представителями класса эрративов и ярчайшим проявлением тенденции к расширению функциональной нагрузки буквосочетаний, а потому представляют наибольшую ценность для настоящего исследования. Исходя из вышеописанных различий фонетических и графических эрративов, предлагаем ещё один способ терминологического обозначения анализируемых речевых фактов: единицы первой группы можно назвать квазиэрративами, а второй – собственно эрративами. Данные термины, как кажется, очень удачно указывают на неоднородность эрративов как представителей класса речевых явлений – особенность, которую очень важно учитывать при описании функциональных характеристик соответствующих единиц. Наконец, в третью группу вошли единицы, сочетающие в себе признаки фонетических и графических эрративов. Так, написание тока (только), с одной стороны, фиксирует частотную в устной речи диерезу (устраняется звук [л’]), упрощающую произношение данной частицы, а с другой стороны, содержит нарушение орфографических норм, никак не связанное с изменением произношения (буква А в конце слова вместо нормативной О). Подобные единицы мы будем относить к эрративам смешанного типа. Учитывая все вышесказанное, приведем полный список анализируемых эрративов, поделенных на заявленные группы (в круглых скобках указаны соответствующие данным эрративам кодифицированные написания). 53

Фонетические эрративы / квазиэрративы: лан (ладно), бенз (бензин), оч (очень), прям (прямо), сысле (в смысле), кста (кстати), поц (пацан – в данном случае наблюдаем фонетическое чередование в корне слова), ноут (ноутбук), те (тебе), токо/ток (только), тож (тоже), скоко/скок (сколько), магаз (магазин), тыща (тысяча), конеш (конечно), пасибо (спасибо), мож (может), пушто (потому что), че/чо [ч’о] (что), ниче/ничо [н’ич’о] (ничего), инфа (информация/информатика), короч (короче), пасибо (спасибо), счас/щас/ща (сейчаc), норм (нормальный, нормально), игнор (игнорирование), собсно (собственно), грить (говорить), сто проц / стопроц (сто процентов / стопроцентно), бум (будем), бушь (будешь), сушай (слушай), сотри/смори (смотри), хошь (хочешь), тода (тогда), подожжи, жжи, (подожди). Эрративы смешанного типа: скока (сколько), тока (только), падем (пойдём), сысли (в смысле), чета/чота/чет/чот [ч’отъ]/[ч’от] (что-то), сатри/смари (смотри), вопще/вапще/ваще (вообще), номана/намана (нормально), буш (будешь), хош (хочешь), канеш/каеш/каэш (конечно), тада (тогда), чойта (что это), пасиба (спасибо), ченить/чонить [ч’он’ьт’] (что-нибудь), гденить (где-нибудь) и т. п., собсна (собственно), пушта (потому что), падажжи (подожди). Графические эрративы / собственно эрративы: кароче/карочи (короче), зделать (сделать) и т. п., думоть (думать), умерать (умирать), плакоть (плакать), котать (катать), бозарить (базарить), запесать (записать), покушоть (покушать), преду (приду), даписать (дописать), кочать (качать), пошол (пошел) и т. п., захадить (заходить), понел/понил (понял), делаеш (делаешь) и т. п., лехко (легко), класека (классика), девачка (девочка), дефка (девка), пачиму (почему), зочем (зачем), ало (алло), кено (кино), аш (аж), погнале (погнали), онеме (аниме), ита (это), такова (такого), сложна (сложна) сежу (сижу), можна (можно), нада (надо), каво (кого), чево (чего), соре (сори/сорри), плис/плес (плиз), ацтань (отстань), нимагу (не могу), сагласин (согласен), канешна (конечно), харашо (хорошо), крута (круто), дарагой (дорогой), пожалусто (пожалуйста), 54 хочю/хачю (хочу), нравица

(нравиться/нравится) и т. п., афигеть (офигеть), мыш (мышь), ерония сутьбы (ирония судьбы), огрессия (агрессия), джакузе (джакузи), тупа (тупо), типо (типа), тиха (тихо), готоф/гатоф (готов), ашибка/ашипка (ошибка), жыв/жыф (жив), скора (скоро), супиргирой (супергерой), красива/красева (красиво), пака (пока), смишно/смишна (смешно), слышъ (слышь  слышишь), прекол (прикол), абидна (обидно), грустно (грусна), прекольно/прекольна (прикольно), бомш (бомж), маладец (молодец), казел (козел), адин (один), блен (блин), филасаф/феласаф (философ), филасафия/феласафия (философия), Максем (Максим), всм (в смысле), спс (спасибо), пжлст (пожалуйста), плз/плс (плиз), нзч (не за что), вщ (вообще), крч (короче), ясн (ясно), кр (контрольная работм), др (день рождения), нг (Новый год). Проанализируем данные группы в том порядке, в котором они представлены выше, то есть двигаясь от наименее прототипических эрративов к наиболее прототипическим. При этом важно понимать, что выявление и подробное описание всех значений анализируемых единиц не входит в задачи нашей работы – каждая из них заслуживает отдельного исследования с соответствующей контекстной базой. Нас же в рамках данной диссертации интересует не столько количество употреблений одного и того же некодифицированного написания, сколько частота использования однотипных и однофункциональных эрративов, чем и объясняется такое внушительное число отобранных для анализа единиц. Наша первостепенная цель – рассмотреть эрративы как системное и актуальное явление интернет-коммуникации, для которого нарушение орфографической нормы становится эффективным и эффектным способом реализации семиотического потенциала, в связи с чем исчерпывающее описание каждой отмеченной нами эрративной единицы в условиях настоящего исследования невозможно. Отметим, что осознанность отклонения от орфографической нормы в речи всех пишущих, чьи сообщения представлены в настоящей работе, была доказана в соответствии с принципами, изложенными в первой главе. Так, 55

чтобы признать конкретный случай употребления некодифицированного написания эрративом, мы находили такие сообщения того же пишущего, в которых он использует ту же самую языковую единицу, но обозначает её с помощью нормативной графической формы, а затем сравнивали условия, повлиявшие на выбор того или иного буквосочетания в обоих случаях. § 2.Фонетические эрративы, или Квазиэрративы Начнём рассмотрение фонетических эрративов с обоснования их актуальности для настоящего исследования. 2.1. Специфические свойства фонетических эрративов Как мы уже писали выше, квазиэрративы возникают вслед за изменением фонетического облика соответствующих слов. В связи с этим может показаться, что данные единицы не представляют никакой исследовательской ценности для современной лингвистики. У такого суждения есть две причины. Во-первых, некодифицированное написание квазиэрративов легко объясняется самой сущностью фонографического письма: предназначенный для фиксации материальной стороны речи, данный тип письменности предполагает графическое отражение различимых изменений звукоряда. Так что появление ненормативного буквосочетания в таких условиях вполне закономерно и не требует дальнейшего изучения. Во-вторых, само изменение фонетического облика в данном случае обусловлено принципом экономии речевых усилий и осуществляется с помощью явлений (преимущественно фонетической и словообразовательной природы), хорошо описанных в научной литературе, а потому как единицы языка квазиэрративы также не представляют собой ничего нового для современной лингвистической теории. Однако в то же время у фонетических эрративов есть три характерных свойства, которые объясняют их ценность для настоящего исследования и для языкознания вообще. Рассмотрим их по порядку. 56

1. Обозначенные квазиэрративами сокращённые разновидности слов до появления интернет-коммуникации традиционно употреблялись только в устной речи и фактически не имели графического облика. Конечно, периодически потребность в нём возникала – например, в художественной литературе – однако использование данных единиц в письменной речи носило в целом окказиональный характер. В сетевом пространстве же неофициальная коммуникация принимает графическую форму, в связи с чем сокращённые разновидности слов становятся частым явлением в письменном общении. Таким образом, фонетические эрративы обеспечивают сокращённые (и часто ненормативные) фонетические варианты языковых единиц графическим обликом, что, безусловно, делает их специфическим речевым средством онлайн-коммуникации. 2. Квазиэрративы действительно нельзя признать самостоятельным графическим явлением, так как они всего лишь отражают изменения фонетического облика, однако данные единицы, как и собственно эрративы, все же могут выполнять функции, изначально не свойственные знакам фонографического письма. Пример такого употребления наблюдаем в (9). (9) – не, мы Катю в любом случае ждем, а ты ей условия ставишь – я условия ставлю всем – жоский поц Саша – абидна жэ – Александр, прастите В данном диалоге, помимо единицы поц, обнаруживаем ещё пять эрративов, адекватная интерпретация которых требует последовательного контекстного анализа. Первые две реплики не нуждаются в каких-либо комментариях, так как в них нет ни эрративов, ни иных специфических коммуникативных средств сетевого общения (за исключением уже описанного отсутствия заглавной буквы в начале предложения и точки в конце). 57

В третьей реплике (жоский поц Саша) употреблён графический эрратив жоский, который был подробно рассмотрен нами в выпускной квалификационной работе бакалавра. Эрративное написание в данном случае маркирует новый тип употребления лексической единицы: слово жёсткий употреблено в контекстуально обусловленном значении, которое в общем виде можно сформулировать как ‘такой, который в наивысшей степени интенсивности проявляет какие-либо признаки’. В сочетании с разговорными номинациями лиц мужского и женского пола и местоимениями (пацан, парень, мужик, баба, девка, ты он и т. п.) данная единица выполняет нетривиальную прагматическую функцию выражения положительного отношения к соответствующему референту [Шипилов, 2018а]. В третьей реплике (жоский поц Саша) видим именно такое сочетание, а значит, написавший её пользователь выражает положительное отношение к адресату, точнее к проявленной им способности прямо и твёрдо заявить о своих требованиях. Однако если мы взглянем на следующую реплику, то обнаружим абсолютно не соответствующую данной интерпретации реакцию – обиду. Выражается она тоже с помощью графических эрративов, употребление которых в данном случае указывает на смягчённый характер этого чувства: если прототипическая обида – это ‘чувство горечи, досады, вызываемое несправедливым, оскорбительным отношением к себе’ [МАС], то написание абида отсылает к гораздо более умеренному чувству, сопоставимому с лёгким недовольством (более подробное обоснование данного утверждения см. в § 4 настоящей главы). Впрочем, это никак не объясняет образовавшегося противоречия: в ответ на выражение положительного отношения к себе автор четвёртой реплики сообщает, что испытывает по этому поводу негативные чувства. Ключ к разрешению данного противоречия кроется как раз в функции употреблённого в третьей реплике фонетического эрратива поц: данная единица указывает на ироничность высказывания, то есть на то, что его актуальное значение имплицитно и противоположно эксплицитному. 58

Для обоснования этого тезиса необходимо обратиться к социальному составу интернет-пользователей, активно участвующих в неофициальной онлайн-коммуникации. «Типичный пользователь Сети сегодня – это респондент в возрасте 18–24 лет, с высоким уровнем образования и материального положения, являющийся представителем страты с высокими эстимационными характеристиками» [Макарова, 2009, с. 222]. У социальной общности с таким типичным представителем складывается неоднозначное отношение к просторечной и жаргонной лексике, в том числе к слову пацан (которое в значении ‘молодой человек; мужчина’ следует признать жаргонизмом [Из истории одного жаргонизма, 2009]). С одной стороны, в неофициальной коммуникативной ситуации подобные единицы служат нейтральными (но более выразительными, чем их литературные аналоги) номинациями соответствующих фрагментов действительности. Это можно объяснить тенденцией молодёжного жаргона к нарочитому огрублению общения. С другой стороны, данные единицы могут восприниматься пользователями интернета как атрибут излишне грубой, примитивной речи, ассоциирующейся с представителями малообразованных и/или неблагополучных слоёв населения. В связи с этим единицы просторечной и жаргонной лексики нередко употребляются в ироническом значении с целью осмеяния соответствующего речевого поведения и его отдельных аспектов. Приведём в качестве показательного примера иронический диалог, изобилующий языковыми средствами, которые выполняют данную функцию. (10) – Саш я кстати твоему картриджу уже работу нашел | Ща за ночь сделаю реферат по истории и тебе скину – Я потеряла провод юсби от принтера – И ЧО И ЧО – Наверное мама выбросила – ТЫ СЛЫШЪ – Пойдем выйдем Отметим, что в устной речи ироническое употребление просторечий и жаргонизмов характеризуется преувеличенно агрессивной интонацией, 59

которую на письме, как видим в (10), заменяет написание заглавными буквами и графический эрратив слышъ, служащий для маркировки ироничности8. Возвращаясь к анализу (9) и имея в виду всё вышесказанное, обратим внимание на то, что слово поц, будучи сокращением жаргонизма, а значит, ещё более далёкой от нормы единицей, относится к наиболее характерным жаргонным средствам и, по сравнению с исходным лексическим вариантом пацан, гораздо реже используется в нейтральных, неиронических контекстах. Связав это с тем фактом, что категорическая констатация требований, чем, в сущности, и является вторая реплика в (9) (я условия ставлю всем), вряд ли бы вызвала положительную реакцию у адресата этих требований, мы придём к окончательному выводу о взаимосвязи второго, третьего и четвёртого сообщений. Автор второй реплики (я условия ставлю всем) заявляет о том, что имеет требования ко всем участникам диалога. Один из его собеседников находит данное заявление неуместным и даже наглым. Желая иронически выразить свою отрицательную реакцию, он решает ответить, употребив в своём сообщении фонетический эрратив поц в сочетании с прагмемой положительной оценки жоский (которая, к слову, тоже используется для имитации примитивной речи). Таким образом, третья реплика (жоский поц Саша) представляет собой одобрение в той форме, в которой, по мнению автора, его выражает стереотипный представитель коммуникативной общности, для которой характерна излишне грубая и примитивная речь9. Одобрение таких людей для тех, кто дистанцируется от них и относится к ним резко негативно, является, безусловно, нежелательной и даже обидной реакцией. 8 Подробнее о данной функции см. в § 4 настоящей главы. 9 Ориентация на стереотип имеет в данном случае особое значение, так как придаёт подобным имитациям нарочитый, гротескный характер, который мгновенно отсылает к использованной коммуникативной маске и создаёт комический эффект. 60

Важно понимать, что в условиях дружеских взаимоотношений, в которых состоят участники данного диалога, подобные иронические приёмы призваны не оскорбить адресата, а указать ему на неудачный коммуникативный ход, характеризующий его не с лучшей стороны, и, соответственно, вызывают у него негативное чувство гораздо меньшей интенсивности, чем обида. Автор второй реплики (я условия ставлю всем), получив такой ответ, корректно считывает его значение и закономерно испытывает недовольство, что и выражает в следующем сообщении с помощью графических эрративов абидно жэ. Можно возразить, что функция маркера ироничности в (9) никак не связана с ненормативным буквосочетанием поц и выполняется исключительно языковой единицей, которая в звучащей речи может употребляться с точно такой же целью. Однако данное возражение не учитывает специфику неофициальной письменной коммуникации. В устном общении ироническое использование подобных слов, как уже отмечалось выше, сопровождается определённой интонацией, а также жестами, мимикой и прочими паралингвистическими средствами, которые помогают адекватно интерпретировать соответствующие высказывания. В письменной речи, виду отсутствия у данных вспомогательных средств графической формы, те же самые словоупотребления сопровождаются уже не интонацией, жестами или мимикой, а характерным некодифицированным написанием, вместе с которым они образуют целостный знаковый комплекс. Итак, некодифицированные написания, которые появляются у сокращённых лексических единиц в интернет-коммуникации, непосредственно связаны с особенностями их употребления. Фонетический эрратив (как, впрочем, и любой другой) представляет собой единство ненормативного языкового знака и его некодифицированного графического оформления, выступающее в письменной речи в качестве целостного коммуникативного средства, функции которого нельзя в полной мере отнести ни к языковой, ни к графической стороне. 61

Завершая анализ (9), прокомментируем использование графического эрратива прастите в последней реплике (Александр, прастите). Данная единица употребляется в той же функции смягчения, что и эрративное сочетание абидно же: для указания на умеренный характер извинений за нанесение соразмерно умеренной обиды. Если стандартное написание этого слова традиционно связывается с просьбой о «милости к провинившемуся, снисхождению к вине; помиловании» [МАС], то с помощью некодифицированной графической формы пишущий может извиниться за гораздо менее серьёзные поступки, чем те, что требуют снисхождения или помилования. Стоит также отметить, что в последней реплике появляются языковые единицы, стандартно употребляющиеся в официальной коммуникации и выражающие вежливое, уважительное отношение к адресату, а именно полное имя (Александр) и глагольная форма 2 лица, множественного числа по отношению к единичному собеседнику (простите). Использование подобных единиц в неофициальном общении обычно указывает на его ролевой и, следовательно, несерьёзный, игровой характер, примером чего и является данный диалог. 3. Логично предположить, что фонетические эрративы, фиксирующие на письме сокращённые варианты лексических единиц, употребляются в онлайнкоммуникации с той же самой целью, что и обозначенные ими звукосочетания, – для экономии речевых усилий. Однако на самом деле это не совсем так. Сравним фонетический эрратив короч и графический эрратив крч. (11) Короч, я тебе сегодня 700 [рублей] отправила | Плез, если чо останется, перешли (12) Крч, всегда думала, что хоккеисты люди непритязательные | Теперь знаю, что они очень большие неженки Данные единицы являются сокращениями от вводного слова короче (которое в свою очередь происходит от сочетания короче говоря) и означают ‘подводя итог, заключая сказанное’ [СОШ]. Но если и написание короч, и 62

графический облик крч реализуют принцип экономии речевых усилий, то как объяснить их вариативность и тот факт, что одно из них короче другого? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, как проявляется принцип экономии речевых усилий в использовании разных коммуникативных систем. Так как материей естественного языка является звучание, которое производится артикуляционным аппаратом, в устной речи действие данного принципа сводится к минимизации произносительных усилий. На уровне отдельного фонетического слова это может привести к двум результатам: к сокращению количества слогов (как в интересующем нас короч) и к упрощению звукосочетаний (как, например, в сушай вместо слушай). Именно эти изменения и отражаются на письме в квазиэрративных буквосочетаниях. В письменной речи описываемый принцип проявляется иначе. Материей системы письма является видимая сущность – рисунок, создаваемый руками с помощью специальных инструментов (заострённый камень, перо, ручка, клавиатура и т. п.). Следовательно, количество слогов и сложность произношения не имеет для графических знаков и их сочетаний никакого значения. Согласно всё тому же принципу экономии речевых усилий, пишущий, участвуя в печатной онлайн-коммуникации, стремится минимизировать количество нажатий на клавиши клавиатуры, вследствие чего появляются такие написания, как крч, вщ (вместо вообще), всм (вместо в смысле) и т. п. Из этого следует, что с точки зрения принципа экономии в письменной коммуникации должна была остаться только одна, наиболее эффективная некодифицированная графическая форма – крч. Однако, как мы убедились, в сетевом общении употребляются оба некодифицированные написания данной единицы (короч и крч), а значит, одной экономией речевых усилий сложившуюся вариативность объяснить невозможно. Дело в том, что если графический эрратив крч в большинстве случаев действительно используется исключительно как наиболее удобное сокращение, то фонетический эрратив короч, как и многие другие подобные единицы, 63

употребляется не только и не столько для экономии, сколько с целью подражания устной речи. В § 3 параграфе первой главы мы уже писали о том, что сетевое общение не просто сходно с неофициальной устной речью, но организуется по её образу и подобию, заимствуя, адаптируя и имитируя её многочисленные средства. Связано такое подражание с тем, что неофициальная коммуникация – это особая и крайне важная для человека форма вербального взаимодействия, в рамках которой его речевая интенция (и, следовательно, самовыражение) не ограничена ничем, кроме возможностей используемых им знаковых систем. А так как наиболее развитой и привычной разновидностью неформальной коммуникации является устная разговорная речь, совершенно логично, что письменное общение в интернете, всё ещё очень молодое и постоянно развивающееся, стремится быть как можно более похожим на неё – как функционально, так и формально. В связи с этим использование слов в тех лексических вариантах, которые традиционно употребляются в неофициальном устном общении, оказывается одним из наиболее эффективных способов воссоздания его ярко выраженного неформального характера. Таким образом, фонетические эрративы следует признать особо значимым средством интернет-коммуникации, функции которого нельзя сводить к экономии речевых усилий. Итак, анализ феномена фонетических эрративов, или квазиэрративов, обнаружил ряд особенностей данных единиц, доказывающий ценность их лингвистического изучения и их прямое отношение к настоящему исследованию. 64

2.2. Примеры фонетических эрративов Теперь обратимся к более широкому кругу фонетических эрративов и контекстов с ними для демонстрации распространённости и продуктивности данного коммуникативного средства. При этом мы охарактеризуем не все обнаруженные квазиэрративы, а только наиболее интересные из них, то есть такие, которые имеют уникальные особенности употребления, не свойственные нормативным лексическим (и графическим) вариантам соответствующих слов. Мы также особо отметим фонетические эрративы, которые встречаются в контекстной базе чаще остальных и, по-видимому, постепенно вытесняют свои литературные аналоги из неофициальной коммуникативной среды интернета. • Лан вместо ладно Употребляется только в нескольких значениях слова ладно, которые МАС определяет следующим образом. o Ладно4. Безл. в знач. сказ. Разг. ‘Пусть будет так, ничего не поделаешь’. o Ладно5. В знач. утвердительной частицы. Разг. Употребляется для выражения подтверждения чего-л., согласия с чем-л.; означает: ‘хорошо, согласен, пусть будет так’ [МАС]. Как нам кажется, данные лексемы, имея в предложении разный синтаксический статус, выражают в целом очень похожее, если не тождественное значение. Косвенным доказательством данного тезиса является тот факт, что в толкованиях из МАС сочетание пусть будет так приводится в качестве синонимичного для обоих лексико-семантических вариантов. В связи с этим мы предлагаем относить данные лексемы к одному типу употребления, в рамках которого единица лан используется для выражения принятия некоторого положения дел, несмотря на наличие нежелательных для пишущего (или говорящего) обстоятельств, в большей или меньшей степени препятствующих этому принятию. (13) – Дима | здравствуй | где моя [настольная игра] сейчас? 65

– Хей | Думаю у Насти – лан, щас к ней постучусь (14) – отмена с кинцом седня соре | бабок мало ;_; – ну я могу занять тебе – не люблю занимать – ну вот завтра отдать сможешь не? – не давай лучше завтра сходим | или тебе ток седня удобно? | лан | раз забились | то пойдем седня (15) /После долгого ночного разговора/ Лан надо спать Данный квазиэрратив также может употребляться в ответ на просьбу о прощении в значении ‘ничего страшного’. (16) – Аа все, я вспомнил | Надо же оригинальную статью найти | Сори за беспокойство – Да лан Иногда единица лан используется перед указанием на несерьёзный, шутливый характер предшествующего высказывания, неправильное понимание которого может очень негативно отразиться на коммуникативной ситуации. Значение лан в подобных контекстах можно сформулировать как ‘не бери в голову’ или ‘не обращай внимания’. (17) – не ну теперь ты просто не можешь не пойти со мной в кино)0)) | отговорка про нет денег не проканает – а что если я куплю телефон какой-нить дорогой?00)00 | да лан шучу • Оч вместо очень Используется точно так же, как литературный вариант – в качестве интенсификатора. Встречается в речи всех пользователей, чьи сообщения послужили контекстами для настоящего исследования. (18) Я бы оч хотела с тобой поговорить | Но мне во первых негде | Во вторых больно даже думать об этом 66

Вместе с отрицательной частицей не может употребляться как общеоценочное слово в функции сказуемого – для выражения отрицательного отношение к кому- или чему-либо. (19) это фэйк {псевдофакт} | господи | ты такой не оч | новость прошлогодняя (20) – Надо сходить в магазин | за чокопаем – ты окончательно на них подсела я так понимаю) | я видел какие-то еще особо шоколадные продаются иногда, ты их пробовала?) – Да, они не оч) • Мож вместо может Данная единица является сокращением от может и образуется от вводного сочетания может быть, у которого МАС фиксирует два лексико-семантических варианта. Один из них определяется через синонимы возможно и вероятно [МАС]. (21) Я придумала! | Спроси у Алины! | Мож она какую-нибудь идею подкинет прикольную О функции второго лексико-семантического варианта в словаре написано следующее: «В вопросительных и побудительных предложениях [используется] для смягчения категоричности вопроса, побуждения» [Там же]. (22) Мож посуду помоешь | Она там стоит сохнет | А я приду усталая | Голодная Как видим, фонетический эрратив мож в интернет-коммуникации употребляется так же, как вводное слово может, и, что очень важно, никогда не заменяет презентную форму третьего лица, единственного числа глагола мочь (например, *она не мож вместо она не может). 4. Прям вместо прямо Используется исключительно в качестве усилительной частицы, значение и функции которой варьируются в зависимости от контекста и не поддаются исчислению. 67

Некоторые из этих значений в самом общем виде сформулированы в МАС. Так, прямо4 определяется как ‘совершенно, действительно; просто’ (прямо как вылитый), а прямо5 как ‘как раз, именно’ (прямо возле меня) [МАС]. В интернет-коммуникации находим немало случаев употребления квазиэрратива прям, соответствующих приведённым в скобках словарным примерам использования прямо4 (см. 23 контекст) и прямо5 (см. 24 контекст). (23) – Андрей, у тебя что {какая оценка}? – да четыре *блин* | одна ошибка из-за тупости организаторов – прям как на егэ (24) – Слава ты согласен меня на сквере высадить? | Или Маша – Да | Где высадить? – Возле гостиницы Ангара | Прям на остановке Подобными контекстами употребление частицы прямо и её сокращённого варианта прям, конечно, не ограничивается. (25) – Дождись [меня], пожалуйста – Давай прям завтра с утра [поговорим] | Ну пожалуйста | Я хочу спать прям не могу. В данном примере видим сразу два экземпляра анализируемого эрратива, у каждого из которых своя функция. Если в первом случае употребление прям, как кажется, соответствует словарному описанию прямо5, то во втором случае наблюдаем иную функцию, не зафиксированную в словаре. «Путеводитель по дискурсивным словам русского языка» характеризует данный тип употребления следующим образом: «Прямо (в конструкции типа прямо X – М. Ш.) указывает, что введение элемента x в качестве наименования ситуации или объекта означает исключение (изначально более очевидной) возможности описать эту ситуацию или объект с помощью более слабых характеристик» [Баранов, Плунгян, 1993, с. 163]. Очевидно, все эти и многие другие типы употребления фонетического эрратива прям объединены идеей усиления, интенсификации. Однако постижение природы этой идеи, равно как и выявление всех функций данной 68

единицы – настолько, насколько это возможно – требует отдельного и очень подробного исследования. • Ноут вместо ноутбук Является нейтральным разговорным аналогом производящего слова, однако по частоте употребления превосходит его в разы: соотношение ноут к ноутбук в контекстной базе настоящего исследования составляет примерно 1:6, что свидетельствует о постепенном вытеснении кодифицированной разновидности из неофициальной речи как в интернете, так и за его пределами. (26) Мне надо пораньше встать будет и все таки сделать работу | Надеюсь быстро сделаю | Но ноут все равно придётся брать с собой (27) вот минус еще обычных ноутов в том | что *блин* | надо калибровать экран • Че (чё)/чо вместо что Оба написания обозначают один и тот же фонетический облик [ч’о], эквивалентный нормативному [што] и очень широко распространённый в неофициальном устном общении. Графическое офромление че (чё) возникает, по-видимому, по аналогии с буквосочетаниями, отражающими древнерусское фонетическое явление, известное как переход [э] в [о] в позиции после мягкого согласного звука (чёрный, счёт и т. п.). Квазиэрратив с написанием че (чё) может заменять в письменной речи местоимение что во всех его функциях, в том числе в функции союзного слова, но никогда не заменяет союз что. (28) – Как дела на фронте – Да норм – Че делаете? – Уже ничего – Фух, это хорошо | А чё делали? – Сайты смотрели (29) – Я опоздаю | Но подойду | Скажи че купить – Че хочешь | Чипсы и попить 69

Буквосочетание чо реализует наиболее частотный для квазиэрративов принцип письма – фонетический. Используется данный эрратив точно так же, как и че (чё). (30) – А ты звонил? Они чо говорят? – встречу назначили (31) – Давай сегодня | Увидимся – вечером можно) | в 8 где-та – а чо так поздна – Я ничего не успеваю(( Единственное различие в употреблении данных единиц состоит в том, что чо, в отличии от че, может использоваться в высказываниях, имитирующих грубую, примитивную речь и тем самым пародирующих соответствующий коммуникативный стереотип (точно так же, как в случае с поц). Связано это, скорее всего, с тем, что написание чо ассоциируется с более интенсивным – и даже агрессивным – произношением соответствующего фонетического облика с особым акцентом на звуке [о]. (32) – в конфу {чат с тремя и более участниками} вернись уже а – не вернусь – вредина объедина | все равно вернешься – ты чо а – я ничо а ты чо а • Инфа вместо информация/информатика Эрратив инфа, образованный от имени существительного информация, может выражать одно из двух смежных значений. Первое из них можно сформулировать так: ‘знание о положении дел где-л., о каких-л. событиях и т. д.’ [МАС]. (33) – А есть инфа во сколько завтра встречаемся? – Нет инфы Если первое значение данной единицы обозначить переменной A, то её второе значение можно описать как ‘сообщение об А’. 70

(34) ВАЖНАЯ ИНФА ЩАС БУДЕТ | ОБЯЗАТЕЛЬНО К ПРОСЛУШИВАНИЮ Фонетический эрратив инфа может также быть сокращением от слова информатика, которое обозначает научную дисциплину, изучающую структуру, общие свойства и методы передачи научной информации [МАС], а также посвящённый этой дисциплине учебный предмет. (35) – нам что по инфе задали? | ребятаааааа | срочно пресрочно – ничего, Маш) – СПАСИБО • Норм вместо нормальный/нормально Данный эрратив употребляется в качестве точного нейтрального аналога соответствующих имени прилагательного, наречия и категории состояния и является одной из наиболее распространённых единиц в контекстной базе настоящего исследования. Соотношение эрративного и нормативных лексических вариантов данных слов в проанализированных нами сообщениях составляет примерно 1:1. Стоит подчеркнуть, что имя прилагательное норм отличается от производящей единицы нормальный не только написанием и звуковым составом, но ещё и морфологическими характеристиками: норм не имеет окончания и, следовательно, не изменяется. В предложении данная единица, не имея возможности согласовываться, примыкает к подчиняющему её имени существительному в своей единственной форме, как и любое другое несклоняемое прилагательное. (36) – Куда теперь идти? – Сейчас смотрим | Могу скинуть чё найдем или чё решим | Пока сами в ступоре | Женя нашел акцию | У них норм условия | Но посмотрим ещё (37) – Ты кстати может аву10 сменишь што ли)) 10 Ава (сокр. от аватар; от англ. avatar) – изображение, которое пользователь различных интернет-сайтов и приложений публикует в своём профиле в 71

– Не | У меня нет норм фоток | А специально не хочу фоткаться для авы (38) Давай я приду домой и отвечу норм | я просто играю с ребятами музыку)) • Сто проц / стопроц вместо сто процентов / стопроцентно Сто проц и стопроц – устойчивые наречные сочетания со значением ‘совершенно точно, без всяких сомнений’. Образуются они от семантически тождественных словосочетаний сто процентов и стопроцентно соответственно. (39) – В политех я снова не поехал из-за прав | Сорри брат – завтра сможешь? – вот завтра | у меня зачет по экономике | так что сто проц пойду (40) – В томате {название магазина подарков} в мк {торговый центр «Модный квартал»} есть *много* шариков c надписями а-ля с днем рождения и всякими узорами | но я пока брать не стал потому что мож где подешевле будет – Стопроц | в томате очень дорого В проанализированных контекстах вариант с раздельным написанием встречается гораздо чаще, чем со слитным, что указывает на приоритетность фразеологической единицы сто процентов над её наречным аналогом. Об этом также свидетельствует тот факт, что слово стопроцентно было обнаружено в контекстной базе настоящего исследования лишь один раз – в сообщении 2013 года. • Сушай вместо слушай Фонетический эрратив сушай используется исключительно в качестве частицы, одну из наиболее частотных функций которой – фатическую – МАС качестве основного. Аватар является одним из главных атрибутов интернетаккаунта и отображается рядом с никнеймом. 72

определяет так: «Употребляется при обращении к кому-л. в начале разговора для привлечения внимания» [МАС]. (41) – сушай | у тебя гденить ручка лежит дома? – Нет – я ручку не могу найти свою | *блин* | лан Это далеко не единственная функция данной частицы. Например, в некоторых высказываниях сушай служит для смягчения негативного эффекта при сообщении адресату нежелательной для него информации. (42) – Давай сегодня сходим за картами часа 3-4, если ты можешь, конечно?) – сушай че-то ващее как-то не хочется...(((( | откуда вообще взялись эти карты а((( Выявление и описание всех типов употребления данной единицы – сложная и трудоёмкая задача, которая может быть осуществлена только в рамках отдельного исследования. • Смори/сотри вместо смотри Квазиэрратив смори образуется от нормативной словоформы смотри и, как и она, может выполнять функцию императива, побуждая адресата воспринимать что-либо с помощью органов зрения. (43) /Прикреплённое видео – запись концерта музыкальной группы/ вот петя смори чо играет кук {имя гитариста} тут Кроме того, данная единица, как и сушай (слушай), иногда используется в фатической функции – в качестве сигнала о том, что дальнейшая информация требует особо внимательного восприятия. (44) – значит все маленькие отрезки равны | или площадь квадрата равна площади двух маленьких треугольников – смори у нас есть квадрат от точки на гипотенузе | и маленькие треугольники в этом квадрате | вопрос где ты взял "квадрат в середине"? 73

Другой лексический вариант того же слова – сотри – также образуется от императива смотри и с точки зрения употребления ничем не отличается от фонетического эрратива смори. (45) Я собсна че зашел то | Сотри /прикреплённое изображение/ Однако стоит заметить, что, несмотря на очевидную актуальность данных единиц для неофициальной коммуникации, в контекстной базе настоящего исследования мы обнаружили всего 13 сообщений с эрративом смори и только один случай употребления эрратива сотри. Мы полагаем, что столь низкая частота их использования в интернт-общении обусловлена двусмысленностью их графического облика. Написание квазиэрратива смори неудачно совпадает с написанием императивной формы глагола сморить (смори), а буквосочетание сотри в письменной речи ничем не отличается от формы повелительного наклонения глагола стирать (сотри). Неравномерное распределение эрративов смори и сотри (соотношение 13:1) в свою очередь можно объяснить тем, что слово сморить относится к пассивному лексическому запасу большей части носителей языка, а слово стирать – к активному. В связи с этим двусмысленность буквосочетания сотри ощущается гораздо более остро, и потому в подавляющем большинстве случаев препятствует употреблению соответствующего эрратива. Конечно, проблема разграничения данных единиц (смори и смори; сотри и сотри) возникает и на фонетическом уровне, так как они состоят из одних и тех же звуков. Однако интонация, разная для каждого из омонимов (в более дробной классификации – омоформ) в обеих парах, легко решает эту проблему. Не имея возможности интонировать, пользователи интернета нашли другой способ дифференцировать эти омонимичные единицы – изменить их написание в соответствии с фонетическим принципом русского письма. Так появляются эрративы смешанного типа смари и сатри, каждый из которых встречается в актуальной контекстной базе более ста раз. 74

(46) Смари что нашла /прикреплённое изображение/ (47) Сатри | давай ты соберешь все что у тебя есть в один документ | и кинь мне | если я не засну щас то приступлю Итак, переходим к следующей группе анализируемых единиц – к эрративам смешанного типа. § 3. Эрративы смешанного типа Эрративы смешанного типа, как мы уже сказали, совмещают в себе черты фонетических и графических эрративов. Проявляется это совмещение в двух аспектах – формально-графическом и функциональном. Рассмотрим их по очереди. 3.1. Специфические свойства эрративов смешанного типа Некодифицированные написания эрративов смешанного типа обозначают сокращённые и чаще всего ненормативные лексические варианты языковых единиц, а значит, их возникновение, как и в случае с квазиэрративами, мотивировано фонетическими причинами. Однако в то же время графическая форма эрративов смешанного типа всегда содержит такие отклонения от письменной нормы, которые никак не связаны с изменениями исходного фонетического облика. Для примера сравним два эрративных написания – короч и кароч. Очевидно, данные буквосочетания соответствует распространённому в устной речи звукоряду [кроч’], образованному от нормативного [кроч’ь] с помощью фонетического явления апокопы для экономии речевых усилий. В обоих эрративах это изменение отражается в устранении конечной буквы. Так как данный случай апокопы не повлёк за собой никаких других фонетических преобразований, логично предположить, что на этом закончит изменяться и соответствующее написание. И если квазиэрратив короч подтверждает это предположение, то сам факт целенаправленного употребления 75

буквосочетания кароч свидетельствует о том, что адаптация к новой звуковой форме – это только один из факторов, обусловливающих появление эрративов. Таким образом, если отсутствие конечной буквы в кароч объясняется фонетическими причинами, то замена О на А имеет чисто графическую природу. Такое совмещение факторов является специфической чертой эрративов смешанного типа и свойственно всем подобным написаниям. Исходя из сравнительного анализа единиц короч и кароч, можно сделать вывод о том, что эрративы смешанного типа возникают в результате коррекции уже существующих квазиэрративов. Действительно, в контекстной базе настоящего исследования встречается большое количество соответствующих данному выводу эрративных пар: смори – смари, скоко – скока, хошь – хош, пасибо – пасиба, пушто – пушта и т. д. Однако среди анализируемых единиц есть и небольшое количество таких, которые не имеют квазиэрративных аналогов: номана/намана (нормально), чойта (что это), ченить (что-нибудь), гденить (где-нибудь) и др. Вероятно, некоторые потенциальные буквосочетания (например, *номано, *что-нидь, *где-нидь) по тем или иным причинам оказываются неупотребительными и моментально подвергаются коррекции. Под коррекцией мы понимаем такое изменение написания, которое реализует фонетический принцип русского письма («как слышу, так и пишу») и тем самым приводит буквосочетание в соответствие обозначенному им звуковому облику (конечно → канешна и т. п.). К частным случаям коррекции мы также относим устранение пробелов и дефисов внутри такта (кто-нибудь → ктонить и т. п.). Коррекция противопоставляется гиперкоррекции – своеобразному «злоупотреблению» фономорфемным принципом письма (зачем → зочем и т. п.). Гиперкоррекция становится возможной благодаря тому, что русская орфографическая норма в большинстве случаев ориентирована на отражение фонемного, а не звукового состава слова, из-за чего многие кодифицированные написания при буквальном прочтении 76 не соответствуют реальному

фонетическому облику лексических единиц. Это позволяет пишущему создавать такие некодифицированные буквосочетания, которые как бы искажают фонемный состав слова, но обозначают при этом всё тот же нормативный звукоряд (кено [к’ино], думоть [думът’] и т. п.) И коррекция, и гиперкоррекция – это собственно графические явления, которые никак не влияют на звуковое значение конкретных написаний. Итак, эрративы смешанного типа возникают вследствие коррекции (но никогда не гиперкоррекции) фонетических эрративов и употребляются наравне с ними – за исключением тех случаев, когда исходное квазиэрративное буквосочетание воспринимается интернет-пользователями как аномальное, и потому либо используется крайне редко (в связи с чем ни разу не встречается в контекстной базе настоящего исследования), либо не употребляется вообще. Эрративы смешанного типа сочетают в себе не только формальные, но и функциональные свойства фонетических и графических эрративов. С одной стороны, анализируемые единицы данной группы, как и квазиэрративы, не могут появиться без фонетических изменений, которые регулярно происходят со словами в неофициальной устной коммуникации с целью экономии речевых (артикуляционных) усилий. Следовательно, употребление эрративов смешанного типа тесно связано с заявленной нами ранее тенденцией к подражанию неформального сетевого общения устной речи. С другой стороны, на примере данных единиц мы можем наблюдать, как широко распространённые средства неофициальной коммуникации, попадая в письменную среду интернета, приобретают свою специфику. Выражается эта специфика в том, что эрративы смешанного типа содержат такие фрагменты написания, ненормативность которых нельзя объяснить изменениями фонетического облика (А вместо О в скока, А вместо О в собсна и т. п.). Таким образом, эрративы смешанного типа, как и графические эрративы, являются характерным атрибутом онлайн-общения, имеющим принципиальное значение: способность их адекватного воспринимать и использовать 77

свидетельствует о том, что пишущий владеет традицией неформальной коммуникации в интернете. Кроме того, иногда появление эрративов смешанного типа обусловлено необходимостью дифференцировать написания разных слов, как, например, в случае с парами сотри – сатри и смори – смари, которые мы рассмотрели в § 2 данной главы. Однако двусмысленность графического облика не всегда является поводом для создания нового эрративного написания. Так, единица ток, образованная от частицы только, очень широко распространена в интернет-коммуникации, несмотря на то что её написание совпадает с графическим обликом имени существительного ток. Итак, эрративы смешанного типа являются, в сущности, следствием приспособления языковых средств устной речи к условиям неофициальной интернет-коммуникации с помощью коррекции. В результате этого приспособления неформальность и сиюминутность сокращённых лексических вариантов, проявляющиеся до сих пор только в их звуковом облике, получают графическое отражение. Специфических частных функций у эрративов смешанного типа нет (по крайней мере, мы не зафиксировали их в контекстной базе настоящего исследования): образуясь от квазиэрративов, данные единицы наследуют все особенности их употребления. Так, пушта, как и пушто, употребляется в качестве полного аналога союза потому что. 3.2. Примеры эрративов смешанного типа Рассмотрим несколько единиц данной группы, которые не имеют употребительных квазиэрративных аналогов. • Падем вместо пойдем через *подем Данный случай интересен прежде всего тем, что потенциальное написание *подем в результате коррекции становится двусмысленным (может обозначать как форму глагола пойти, так и форму глагола пасть). Этот факт, однако, нисколько не мешает эрративу падем стать частотным средством 78

неофициального интернет-общения (в контекстной базе настоящего исследования насчитывается более 50 случаев его употребления). Используется данная единица точно так же, как и исходная, – в качестве императива совместного действия или презентной формы первого лица, множественного числа глагола пойти. (48) – В модный {торговый центр «Модный квартал»} падём? – да (49) алиса приехала | щас падем с ней роллы есть | вечерком Встречаются также и другие презентные формы данного глагола, имеющие подобный графический облик. Форма падем, однако, встречается в контекстной базе настоящего исследования гораздо чаще остальных. (50) – Паду погуляю – ну пади погуляй (51) – Падёшь курить? – Обижаешь • Ваще вместо вообще через *воще Ваще – один из наиболее частотных эрративов, рассмотренных в настоящем исследовании (встречается более чем в двух тысячах уникальных сообщений). Употребляется данная единица в качестве наречия, частицы и предикатива и имеет очень большое количество коммуникативных функций, хоть сколько-нибудь полное описание которых требует отдельного исследования. Приведём примеры реализации некоторых из этих функций. (52) Ты не говорил, когда у тебя съемки | Я ваще впервые слышу, что ты таки согласился (53) Насчет репы {репетиции} завтра | Сори, я ваще не могу завтра В данных контекстах употребление анализируемой единицы соответствует словарному описанию наречия вообще: в (52) ваще означает ‘по отношению ко всему, во всех отношениях, в общем’, а в (53) – ‘совсем не…; вовсе не…’ [МАС]. 79

(54) Вы хотите [играть эту музыкальную композицию]?? | я ваще хачю | я в попсе как рыба в воде себя чувствую (55) – /после долгого ночного разговора/ че за прикол | почти пять утра – ваще(( | лан я спать | до скорого В данных примерах же обнаруживаем другие типы употребления эрратива ваще. В (54) он выполняет функцию интенсификатора и эквивалентен наречию очень, а в (55), как кажется, использован для выражения солидарности с сильным удивлением собеседника. • Чойта вместо что это через *чойто Чойта может заменять сочетание что это в вопросительных предложениях для запроса информации о сущности какого-либо фрагмента действительности (чем это является?) или о причине или цели какого-либо действия/состояния (почему/зачем это делается?). Существование второго типа употребления обусловлено тем, что в составе вопросительных предложений единица что (че, чо) довольно часто употребляется в функции причинно-следственного союза. Наличие у эрратива чойта этих двух значений хорошо демонстрируется следующим примером. (56) – следующий стрим {трансляция игрового процесса} [будет] по ITSP {название игры} – чойта? – insanely twisted shadow planet {расшифровка названия игры} – да не в этом смысле) – а | ну чтоб ты посмотрел Как видим, сначала пишущий реагирует на второе сообщение как на вопрос со значением ‘что это такое?’, но, получив сигнал о том, что единицу чойта следует воспринимать иначе, тут же понимает, что от него требовалось ответить на другой вопрос – ‘зачем ты будешь это делать?’. 80

§ 4. Графические эрративы, или Собственно эрративы В отличие от анализируемых единиц двух первых групп, графические эрративы никак не связаны с изменениями звукосочетаний. Намеренное искажение кодифицированного написания имеет в данном случае собственно графическую природу и, за исключением редких случаев гиперкоррекции, никак не отражается на фонетическом облике слова. В современной традиции неофициальной интернет-коммуникации существует несколько продуктивных способов изменения стандартного буквосочетания: сокращение, коррекция и гиперкоррекция. Рассмотрим данные способы и конкретные примеры их реализации. 4.1. Сокращение Как и следует из названия, сокращение обусловлено принципом экономии речевых (печатных) усилий и проявляется в уменьшении количества букв в написании конкретного слова или словосочетания. Сокращение уравновешивается, с одной стороны, стремлением свести время печати к минимуму и, с другой стороны, необходимостью сохранить распознаваемость графической формы. В связи с этим наиболее эффективным способом сокращения оказывается устранение всех букв для гласных и, по возможности, некоторых букв для согласных (короче → крч, в смысле → всм, вообще → вщ и т. д.). Устойчивые словосочетания обычно сокращаются по первым буквам входящих в их состав слов (контрольная работа → кр, день рождения → др, Новый год → нг и т. д.). При этом важно понимать, что в условиях письменной коммуникации ни количество слогов, ни сложность произношения никак не связаны с экономией речевых усилий. Следовательно, графические сокращения не рассчитаны на чтение. Так, воспроизведение буквального звукового значения графического облика крч крайне неэффективно с точки зрения оптимизации произносительных усилий, так как требует либо неоправданного и очень сильного напряжения артикуляционного аппарата, либо побуквенного произнесения, 81

которое будет иметь столько же слогов, сколько и исходное нормативное звукосочетание. Однако стоит отметить, что подобные единицы всё же могут употребляться в устной речи – для подражания интернет-коммуникации. Данный факт свидетельствует о том, что взаимодействие устной и письменной традиций неофициального общения не ограничивается однонаправленным влиянием первой на вторую. Письменная коммуникация в интернете, получая всё более широкое распространение и формируя специфические речевые средства, также начинает воздействовать на не опосредованное графической формой и цифровыми устройствами вербальное общение. Чаще всего графическому сокращению подвергаются написания вводных слов (вообще, короче), этикетных единиц (спасибо, пожалуйста) и устойчивых словосочетаний (день рождения, Новый год). В речи графические эрративы данного типа используются точно так же, как и единицы, от которых они образованы. Характерная буквенная форма сокращений, не рассчитанная на чтение, часто соседствует в одном сообщении с несокращёнными написаниями, обозначающими действительный фонетический облик лексических единиц. Приведём примеры употребления наиболее частотных эрративов данного типа. • Всм вместо в смысле Используется как пояснительный союз (см. 57 пример) или вопросительная частица (см. 58 пример). В обоих случаях данный эрратив синонимичен единице то есть. (57) – *Блин* а сегодня день так быстро прошел | Всм он еще не прошел) | Но блин, уже скоро | А я ток села обедать (58) – Ребята, придумайте, что мы будем есть, чтобы я заказала продукты – всм заказала? 82

– У меня есть поставщик продуктов, там можно подешевле что то заказать • Вщ вместо вообще Употребляется в качестве наречия, частицы или предикатива; в неофициальной коммуникации используется в самых разных функциях, некоторые из которых мы рассмотрели в § 3 данной главы. (59) – все пойдут [на репетицию]? – Никита точно | я так понял что Илья тоже | Макс точного ответа не дал – я так вщ не хочу | я прям хотела всем коллективом | чтоб фотку потом сделать • Крч вместо короче Используется так же, как нормативная единица короче, фонетический эрратив короч и эрратив смешанного типа кароч. (60) – крч | Мне тут позвонил один парень | Он хочет с нами сотрудничать – че за парень? – Крч | У него свое творчество, и он ищет группу, которая сможет с ним записать его музыку на студии • Спс вместо спасибо (61) – А мы можем начать чуть позже? | Я просто тока домой иду, а я оч хочу есть – давай тогда в восемь – Спс • Др вместо день рождения (62) – когда у тебя др? – сентябрь | как ты смеешь | не знать | фу • Мб вместо может быть Используется только в качестве устойчивого вводного словосочетания. синонимичного единицам возможно и вероятно [МАС]. 83

(63) У Саши завтра др) просто напоминаю | а еще так получилось, что я на этой неделе приеду в Иркутск) ненадолго | мб соберемся, поздравим ее? 4.2. Коррекция Пожалуй, наиболее продуктивным способом изменения кодифицированных написаний является коррекция, то есть реализация фонетического принципа письма в некоторых или всех орфограммах конкретных буквосочетаний (напомним, что к частным случаям коррекции мы также относим устранение пробелов и дефисов внутри такта). 4.2.1. Специфические свойства графических эрративов, возникших в результате коррекции Коррекция никак не связана с принципом экономии речевых усилий. Фундаментальной причиной коррекции кодифицированных написаний, как мы считаем, является необходимость в экспликации неофициального характера интернет-коммуникации с помощью специфических для данной формы общения средств. Как кажется, такая интерпретация данного коммуникативного явления обусловлена самим феноменом неформального общения и той ролью, которую в нём играет нарушение нормы. Ненормативность как таковая свойственна всем разновидностям неформальной коммуникации, причём природа этой ненормативности, хотя и связана с экономией речевых усилий (которая в свою очередь объясняется ориентацией на содержание), никогда к ней не сводится. Так, если говорящий (или пишущий) в условиях неформального общения по тем или иным причинам переходит на исключительно нормативную во всех аспектах речь, то его собеседник сразу обращает на это внимание как на нечто выбивающееся из условий актуальной коммуникативной ситуации. Связано это с тем, что возможность нарушать норму – это и есть своеобразная норма неофициального общения. С её помощью оно дистанцируется от всех форм официального взаимодействия, ассоциирующихся прежде всего с 84

безличностью – качеством, которому неформальная коммуникация противостоит по определению. Таким образом, в рамках неофициального общения некодифицированные факты письменной речи, подвергшиеся коррекции, имеют, безусловно, принципиальное значение. В связи с этим становится понятно, почему в интернет-коммуникации так быстро (первые эрративы, напомним, были зафиксированы ещё в середине 1990-х годов) появляются специфические семиотические средства, основанные на нарушении письменной нормы, и чем обусловлен их особый коммуникативный статус. Кроме того, данный вывод позволяет объяснить факты употребления эрративов, никак не связанные с названными ранее специфическими функциями письменных знаков – такими, как маркировка новых значений, указание на ироничность и т. д. В таких случаях использование эрратива мотивировано самими условиями неофициальной интернет-коммуникации, располагающими к свободному, непосредственному, не обременённому тотальной нормой общению. Некоторые эрративы, однако, не просто отражают неформальный характер общения, но ещё и выполняют в речи особые функции, которые мы предлагаем называть нетривиальными, так как они не выводятся из определения знаков фонографического письма. Рассмотрим нетривиальные функции графических эрративов, обнаруженные в контекстной базе настоящего исследования. 85

4.2.2. Маркировка нового значения и/или новой прагматической функции Данная функция была подробно описана нами в выпускной квалификационной работе бакалавра. Заключается она в следующем: эрративное написание может указывать на то, что обозначенная им языковая единица реализует новый тип употребления, появившийся сравнительно недавно и не отражённый в нормативных словарях. Следует подчеркнуть, что при анализе графических эрративов данной подгруппы мы не ставим себе задачу точно сформулировать и всесторонне описать все новые значения и прагматические функции, маркированные некодифицированными написаниями. Как представляется, в рамках настоящего исследования достаточно продемонстрировать сам факт существования этих значений и функций и их соотношение с ненормативными буквосочетаниями. В связи с этим описание содержательной составляющей представленных ниже анализируемых единиц ни в коем случае не является окончательным и приводится исключительно для того, чтобы доказать их семантическую специфику. • Жоский вместо жёсткий и жоско/жоска вместо жёстко Данные эрративные написания маркируют разговорное контекстуально обусловленное значение, толкование которого может иметь следующий вид: ‘такой, который в наивысшей степени интенсивности проявляет какие-либо признаки’ [Шипилов, 2018а]. Приведём несколько примеров использования графических эрративов жоский, жоско и жоска, в скобках указывая их контекстуальные синонимы. (64) Я опаздываю)0) | Думала приеду пораньше, ещё чай успею попить)))) | Я ваще в жоской (большой – М. Ш.) пробке (65) – Я опоздаю((9((9(9 – А я жоско (сильно – М. Ш.) опоздаю (66) – Меня не стоит уговаривать, я жоска (точно, окончатлельно – М. Ш.) решила, а вот Настю уговаривай, она должна ехать 86

– мы же во век не соберемся | и ты жоска (точно, окончательно – М. Ш.) решила все пропустить? | не думаю что это лучшее твое решение Кроме того, данные эрративные написания маркируют такие случаи употребления соответствующих лексических единиц, которые реализуют прагматическую функцию выражения положительного отношения к кому- или чемулибо [Шипилов, 2018а]. Отметим, что эту же функцию могут выполнять разговорные единицы крутой и круто, пережившие похожие семантические изменения. (67) – Блин а вот прикинь Оля все стирает на руках | Уже 4 года | Даже простыни – Вот это она жоская (‘этот факт производит на меня положительное впечатление; я считаю это полезным навыком’ – М. Ш.) (68) – Видела «монополию» сейчас в стиле игры престолов {название популярного телесериала} – Жоска (‘звучит очень интересно; эта игра должна мне понравиться’ – М. Ш.) • Ало вместо алло В письменной речи интернета данный эрратив чаще всего используется в двух функциях. Во-первых, для привлечения внимания адресата в тех случаях, когда он не отвечает в течение определённого количества времени, чем вызывает у пишущего некоторое раздражение. (69) – Тебе нужна помощь? – Не знаю – Ну мне ждать тебя | /через несколько минут/ ало – Ну не жди Во-вторых, с помощью данной единицы пишущий может выразить недоумение, а иногда и возмущение, вызванное предшествующими высказываниями другого коммуниканта. В таком случае употребление эрратива ало отражает утрату взаимопонимания, согласия между участниками коммуникации и свидетельствует о попытке его восстановить. 87

(70) – Я такое тепло к тебе чувствую сейчас <…> – Я это очень ценю, но ало | Напомни мне, как я долгое время оставалась в игноре | Причём я с тобой вщ нормально хотела общаться (71) – ещё 20 дней есть – он 19 [июня] защищается | каких 20 | ало | сегодня 11 [июня] • Тупа вместо тупо Использование некодифицированного написания тупа указывает на то, что данная единица употреблена в качестве частицы и выполняет коммуникативную функцию, отличную от тех, что реализуются наречием тупо. (72) – а она приехала | и я забила на все ужимки | и молчала большую часть [времени] | и никакого разговора не заводила | а щас вообще не говорю ей ничего | после последних событий – и че вы тупа молчите?)) – да (73) у меня дома так холодно | мерзнет тупа все | не удивлюсь если я у себя на хате нос и отморозил | то и дело бегаю руки под горячей водой греть… Как кажется, анализируемый эрратив в данных примерах можно заменить на частицу просто, гораздо более подробно описанную в научной литературе. Так, тупа в (72) соответствует семантической модификации «не более того»: «Просто (в просто x) указывает, что элемент x представлен в максимально изолированном виде» [Баранов, Плунгян, 1993, с. 171]. В (73) же анализируемую единицу можно заменить на частицу просто в противоположной семантической модификации – «не менее того»: «Просто (в просто x) указывает, что элемент x возникает в данной ситуации, максимально реализуя некоторое свойство, и не содержит никаких более слабых компонентов, навязываемых ему контекстом/ситуацией» [Там же, с. 173]. Выявление и изучение всех функций графического эрратива тупо, однако, не может опираться исключительно на описание другой языковой единицы и, безусловно, требует отдельного исследования 88

• Бомш вместо бомж Использование данного написания свидетельствует о том, что слово бомж употреблено в метонимическом – более частном по сравнению с исходным – значении: ‘тот, у кого в данный момент отсутствуют необходимые для чего-либо финансовые средства’. (74) – а ты даже за пиццу не скидываешь [деньги на банковскую карту] – да я ее только понюхал! | и съел один кусочек и то на закусь | тыж знаешь что я бомш до стипухи {стипендии} (75) Можно позвонить [тебе]?) | А то тут интернета почти нет | А, яж еще и бомш | Можешь ты мне позвонить?) 0)0)0 4.2.3. Функция смягчения Под смягчением мы предлагаем понимать такую функцию эрративных написаний, которая заключается в указании на умеренный, сдержанный, менее интенсивный и потому менее значимый характер проявления того, что обозначено соответствующей языковой единицей. Таким образом, если определённый графический эрратив выполняет данную функцию, то употребление вместо него исходного кодифицированного буквосочетания будет свидетельствовать об обратном, то есть о том, что соответствующий фрагмент действительности проявляется в полной мере, более интенсивно, с большей значимостью и т. п. Мы уже упоминали функцию смягчения в связи с анализом эрративов абидна и прасти(те), поэтому докажем её существование именно на них. Сравним два контекста. (76) – из-за плохой погоды мы не идем в поход(( | *очень* обидно | а в начале августа все разъедутся | так что большой компанией уже не сходишь( | я бы еще куда-нибудь сходил или съездил с таким удовольствием (77) – Ты освободился не? | Мб *поиграем в компьютерную игру*? – Людей-то нет – Абидна 89

Те чувства, которые в данных примерах выражаются с помощью единиц абидна и обидно, отсылающих к одному звуковому облику и, соответственно, к одному слову, очевидно, не являются тождественными. Автор первой группы сообщений испытывает полноценную обиду, то есть ‘чувство огорчения, досады, заставляющее пожалеть о чём-л.’ [МАС]. Это подчёркивается зависимым интенсификатором (в оригинале вместо очень употреблена единица обсценной лексики), многочисленными закрывающими скобками в функции «грустных» смайликов, а также достаточно подробным и отражающим сожаление описанием того положения дел, которое вызвало у автора это чувство. Во втором примере же пишущий приглашает адресата поиграть в компьютерную игру и в ответ получает отказ, обусловленный недостаточным для игры количеством людей. Очевидно, негативное чувство, вызванное невозможностью поиграть здесь и сейчас, не сравнится с полноценной обидой, проявление которой мы наблюдали в первом примере, и похоже скорее на лёгкое недовольство, очень быстро сходящее на нет. Именно для того чтобы указать на гораздо менее интенсивный и даже незначительный по сравнению с прототипической обидой характер испытываемого чувства, пишущий и использует в своём сообщении некодифицированный графический облик абидна. Данная эрративная функция актуальна не только для слов, обозначающих чувства, но и для других лексических групп, например, для этикетных единиц. Так, графический эрратив прасти(те) употребляется для того, чтобы извиниться за что-то незначительное (как в 78 примере, где пишущий просит прощение за то, что принял адресата за другого человека), и никогда не появляется в тех ситуациях, когда просьба о прощении вызвана острым чувством вины (как в 79 примере). (78) – братаны | Егорка со Славой второго заедут, дась? – Егорка вообще без ночёвок, днём у нас, к вечеру отъезжает – да я понил – а прасти | я тебя за Ваню принял 90

(79) Мне очень жаль что группу мы развалили | Прости что я тебя подвел Приведём ещё несколько примеров графических эрративов, выполняющих функцию смягчения. • Спасиба вместо спасибо Данный эрратив используется для выражения благодарности за что-то незначительное. (80) – Насть | покажи свой отчет по практике плз – Ща скину | /прикреплённый отчёт/ – Спасиба • Ацтань вместо отстань Эрративное написание указывает на гораздо менее грубый и категоричный характер данного побуждения. (81) – скока за такси я должен? – Ацтань – Да е моё ты меня содержишь уже почти что 4.2.4. Маркировка ироничности Графический эрратив может быть маркером иронического словоупотребления, то есть такого, имплицитное значение которого противоположно эксплицитному. Сравним два контекста. (82) – Заведи счёт на Яндексе | Яндекс.деньги {название банковского сервиса} – что-что? | ты мне предлагаешь счет на яндексе завести? – да | это легко – ну ща попробую | /через минуту/ завел (83) – очень часто на сцене у кого-то что-то происходит. например: отключился комп, села батарейка в мониторинге, струна порвалась и еще куча всего подобного | в такие моменты нам нельзя остановиться | но еще и 91

нужно сделать так, чтобы люди не заподозрили ничего | <…> это все решается за секунды считанные | и для этого нужно уметь общаться на сцене без слов – лехко))) В первом диалоге с помощью единицы легко пишущий, очевидно, сообщает своему собеседнику о том, что счёт в сервисе «Яндекс.Деньги» «приобретается без труда» [МАС]. Мы можем удостовериться в простоте этого действия, взглянув на последующие реплики, по которым становится понятно, что адресат быстро и без каких-либо трудностей справился с данной задачей. Во втором диалоге пишущий подробно описывает проблемы, которые могут неожиданно возникнуть у музыкальной группы во время выступлений. Решаться эти проблемы должны быстро и незаметно, что требует безукоризненной командной работы. Добиться такого уровня взаимодействия, очевидно, очень непросто. Адресат прекрасно это понимает и поэтому намеренно использует некодифицированное написание лехко, чтобы маркировать ироничность своего сообщения и таким образом подчеркнуть, насколько сложными он считает все те проблемы, которые описал его собеседник. 4.3. Гиперкоррекция Гиперкоррекция – это такое изменение буквосочетаний, которое эксплуатирует фономорфемную природу русской орфографии и имитирует подмену фонемного состава лексической единицы при сохранении её нормативного звукового облика. 4.3.1. Специфические свойства графических эрративов, возникших в результате гиперкоррекции Принцип коррекции, напомним, вытекает из самой сущности фонографического письма, в связи с чем его применение к конкретным буквосочетаниям упрощает их, делает более интуитивными. Гиперкоррекция же основана на закономерностях правописания – иными словами, следует не из системы, а 92

из нормы, в большинстве случаев ориентированной на отражение фонемного облика слова, – и потому приводит к противоположным результатам, а именно к искусственному усложнению написаний. Это усложнение порой принимает такие формы, что даже вызывает недоумение у тех, кто не знаком с феноменом эрративов: кажется, носитель русского языка никогда не напишет по ошибке кено или думоть. Эффект неожиданности, который производят подобные эрративы на неподготовленного человека, – одна из характерных черт данного графического явления, хорошо осознанная пользователями интернета. Таким образом, гиперкоррекция – это не только и не столько нарушение орфографической нормы, сколько игра с ней, карнавал, одновременно утверждающий её актуальность и пародирующий её сложность (выделение наше – М. Ш.). Графические эрративы, созданные с помощью гиперкоррекции, безусловно, представляют собой наиболее своеобразное и изобретательное коммуникативное средство неофициального интернет-общения. К частным случаям гиперкоррекции мы с некоторой долей условности относим изменение буквы для ударного гласного (феласаф, блен и др.). Данное изменение отражается на фонетическом облике слова, в связи с чем подобные написания могут быть вовсе исключены из группы графических эрративов. Однако мы считаем, что искажение написания в данном случае не имеет фонетических предпосылок, а значит, вызвано именно графическими причинами и объясняется расширением сферы применения гиперкоррекции с орфограмм до буквосочетаний вообще. Эрративы, созданные с помощью гиперкоррекии, имеют такое же (если не большее) принципиальное значение для неофициальной интернет-коммуникации, как и анализируемые единицы, подвергшиеся коррекции, и могут выполнять те же нетривиальные функции. 93

4.3.2. Примеры графических эрративов, возникших в результате гиперкоррекции Рассмотрим несколько эрративов данной подгруппы с точки зрения функции, которую они выполняют. • Типо вместо типа Некодицированное написание типо маркирует употребление предлога и частицы типа, что позволяет отличать их в письменной речи от формы родительного падежа, единственного числа имени существительного тип. Предлог типа (см. 84 пример) указывает на сходство некоторых явлений, наличие между ними некоторой связи. Частица типа (см. 85 пример) имеет теоретически неограниченный набор коммуникативных функций, однако все они объединены всё той же идеей подобия нескольких фрагментов действительности [Шипилов, 2018б]. (84) – Ubiquitous Computing | Это медиа сфера | Дословно переводится как повсеместный компьютинг | Про вендрение компьютеров в быту – Типо умных домов? – Да (85) – Я типо11 освободился. Ты че[,] не сможешь [одолжить гитару сегодня]? – Я вот пришёл домой | И скорее всего уже не уйду | Так что приходи) Отметим, что эрратив типо обладает специфическим свойством: использование данного некодифицированного написания не сопровождается рефлексией, то есть является неосознанным. Так, одни пишущие всегда воспроизводят нормативный графический облик типа, другие же регулярно употребляют искажённый – типо. 11 Значение типо в данном контексте можно в примерном виде сформулиро- вать так: ‘по тем или иным причинам я не могу в данный момент с абсолютной уверенностью утверждать, что освободился’. 94

Такое распределение связано с тем, что предлог типа и частица типа настолько отдаляются от производящего существительного с функциональной точки зрения, что со временем вовсе перестают с ним ассоциироваться. Вследствие деэтимологизации данные предлог и частица начинают восприниматься как непроизводные слова, в связи с чем для их письменного обозначения закономерно появляется новое буквосочетание, призванное на графическом уровне дифференцировать тождественные по звучанию, но не имеющие общего содержания языковые единицы. И если для многих пишущих влияние орфографической нормы оказывается достаточно сильным, чтобы они продолжали использовать стандартное написание независимо от особенностей употребления данных лексем, то оставшаяся часть пользователей интернета последовательно реализуют на письме некодифицированный графический облик для обозначения предлога типа и частицы типа, в их сознании уже никак не связанных с именем существительным тип [Шипилов, 2018б]. • Класека вместо классика Данный эрратив используется для маркировки нового, переносного значения слова классика, которое можно сформулировать так: ‘о том, что происходит регулярно, часто и потому становится ожидаемым’. Чаще всего употребление этой единицы связано с отрицательно оцениваемыми, нежелательными явлениями. В предложении эрратив класека обычно выполняет предикативную функцию. (86) – я тебе по-моему объяснил уже, почему [я] только один вариант [названия музыкально группы] придумал пока – Ну вот класека | Сесть и подумать над названием тяжко (87) – не ответил? – прочитал и не ответил | класека | только один раз у него корона не упала ответить | а остальные 9999 игнор {игнорирование} (88) – мувик {видео} будет? 95

– да там ничо интересного | я выстрельнул райт клиом {правой кнопкой мыши} | и попал | но не успел расплентить {разминировать бомбу в компьютерной игре} – класека (89) – хай хау ар ю {привет, как дела} – норм | сижу | *ничего* не делаю | класека (90) – эт, ребят, сорямба {простите}, но на этих выходных у меня уже точно никак не получиться выбраться [на празднование дня рождения]( – Класека • Плез вместо плиз (от англ please ‘пожалуйста; прошу’) Графический эрратив плез выполняет функцию смягчения: указывает на то, что просьба, которую он сопровождает, является незначительной, простой в осуществлении. (91) Леха принеси колонки | плез (92) Ребзи, киньте [телефонный] номер Гошана плез Отметим, что слово плиз с точки зрения литературной нормы является варваризмом и не имеет кодифицированного написания. В связи с этим возникает проблема определения исходной графической формы. Эту проблему можно решить, обратившись к материалам Национального корпуса русского языка. Так, по запросу «плиз» поисковая система находит 186 вхождений, а по запросу «плез» – ни одного. Следовательно, написание плиз является исходным, а плез – искажённым, эрративным. • Филасафия вместо философия и филасаф вместо философ В данном случае эрративное написание указывает на ироничность словоупотребления: филасафия – это ‘то, что пишущий считает претенциозной нелепостью, не имеющей к настоящей философии никакого отношения’, а филасаф – это ‘тот, кто высказывает такие нелепости’. (93) – ворота настолько закрыты | что открыты – чо за филасафия 96

(94) – это ты все от безделья. Делать нечего, вот и занимаешься ерундой всякой) праздность! Вот настоящий порок) – филасаф вы, Мария)) Выводы В данной главе конкретные эрративы, выявленные в контекстной базе настоящего исследования, были проанализированы с целью выявления их отличительных черт, отражающих их отношение к системе и норме языка и письма. С точки зрения причины возникновения существует три разновидности эрративов – фонетические (квазиэрративы), графические (собственно эрративы) и смешанного типа. Фонетические эрративы появляются в связи с необходимостью обозначить ненормативный звуковой облик сокращённых лексических единиц. Возникновение графических эрративов вызвано, во-первых, стремлением интернет-пользователей к экспликации неофициальной природы интернет-коммуникации с помощью письменных средств и, во-вторых, потребностью в выражении важнейших для неформального общения смыслов, не имеющих традиционной графической формы (так, графические эрративы могут замещать необходимые для адекватной интерпретации высказывания нюансы интонации, маркировать новые типы словоупотребления и т. д.). Появление эрративов смешанного типа обусловлено всеми этими причинами одновременно. Квазиэрративы (мож, грить и т. п.), обеспечивая сокращённые языковые единицы графической формой, употребляются в письменной речи интернета не только и не столько для сокращения (то есть для экономии речевых сил), сколько для подражания устному неофициальному общению. Эрративы смешанного типа (канеш, пушта и т. п.), обозначающие те же ненормативные звукосочетания, что и фонетические эрративы, содержат такие случаи отступления от нормы, которые нельзя объяснить фонетическими причинами. Анализируемые единицы данного 97 типа являются уже не

своеобразными «заимствованиями» из устного неофициального общения, но специфическими коммуникативными средствами интернета, которые объединяют в себе проявления неофициальности, характерные для устной и письменной речи. Графические эрративы – наиболее своеобразные знаки интернет-коммуникации – могут создаваться с помощью трёх разных способов: сокращения, коррекции и гиперкоррекции. Сокращения (спс, всм и т. п.) реализуют принцип экономии речевых сил в рамках графической системы и не отражают реального произношения обозначенных ими лексических единиц. Графические эрративы, подвергшиеся коррекции, реализуют ряд функций, которые напрямую соотносятся с системой языка и особенностями функционирования его единиц. Наиболее частотными из этих функций являются маркировка нового значения и/или прагматической функции (жоский вместо жёсткий, класека вместо классика и т. п.), смягчение (ацтань вместо отстань и т. п.) и маркировка ироничности (лехко вместо легко и т. п.). Графические эрративы, подвергшиеся гиперкоррекции, могут выполнять те же функции (типо, плез, феласафия и т. п.). Специфика данного типа графических эрративов заключается в их игровом, карнавальном потенциале, раскрывающемся не в упрощении нормы (которое характерно для коррекции), а в её искусственном преувеличении, гипертрофии. 98

ЗАКЛЮЧЕНИЕ В ходе работы был рассмотрен феномен намеренного отступления от кодифицированного написания лексических единиц в аспекте его соотношения с явлениями интернет-коммуникации, системы и нормы. В первой главе были установлены границы изучаемых понятий, с опорой на актуальные лингвистические труды были описаны сущностные характеристики актуальных для настоящего исследования явлений. В результате были сделаны теоретические выводы, необходимые для дальнейшего анализа эрративов. Во второй главе был проанализирован большой объём языкового материала, что позволило составить представление об эрративах как о многообразном коммуникативном средстве, которое в разных случаях по-разному относится к системе и норме языка и письма. Факты письменной речи интернета были описаны, во-первых, как единицы конкретных семиотических систем (языковой и письменной), обладающие объективными, имманентными свойствами, и, во-вторых, как средства реализации индивидуальной коммуникативной интенции, способ самовыражения участников письменной коммуникации. В связи с актуальностью эрративов для изучения русского языка как иностранного был предложен план их последовательного введения в курс РКИ. Эрративы – актуальное и продуктивное явление интернет-коммуникации. На самом общем уровне эрративы маркируют неофициальность общения в той специфической форме (письменной, печатной, визуальной, графической), в которой оно протекает в сети. Кроме того, способность адекватно употреблять и воспринимать эрративы оказывается для пользователя интернета своеобразной "визитной карточкой", с помощью которой он показывает, что владеет традицией неформальной коммуникации в интернете. 99

Эрративы – это системные единицы языка, которые образуются и функционируют по его законам. Лексемы, обозначенные на письме эрративными буквосочетаниями, отражают системные языковые явления разной природы: фонетической (апокопа – мож, синкопа – собсно, диереза – сушай), словообразовательной (усечение – инфа, аббревиация – др), лексико-семантической (метафора – жоский, метонимия – бомш). Некодифицированные написания позволяют пишущему маркировать новые лексические значения и прагматические функции, которые возникают у слова вследствие его естественного, системного развития (жоский, класека, ало и т. п.). Употребление эрративов может также свидетельствовать о том, что данное слово обозначает умеренную, смягченную вариацию соответствующего фрагмента действительности (спасиба, абидна и т. п.). Такая специализация значения позволяет пользователям интернета выражаться более точно и, безусловно, также представляет собой системное языковое явление. Помимо этого, эрративы могут брать на себя функции, которые в устной речи выполняют сверхсегментные фонетические единицы языка. Так, намеренное использование некодифицированного написания в некоторых случаях указывает на то, что высказывание носит иронический характер, маркируемый в устной речи особым интонационным оформлением, и тем самым гарантирует взаимопонимание между участниками коммуникации (лехко, феласаф и т. п.). Таким образом, подобные эрративы выступают в качестве графических аналогов важнейших языковых знаков, а значит, обеспечивают полноценное использование языковой системы в условиях неофициальной интернет-коммуникации. Эрративнвые написания могут возникать как у слов литературного языка, так и у единиц просторечной, жаргонной и профессиональной лексики, входящих в узус неформального онлайн-общения. Многочисленные эрративы, проанализированные нами в рамках настоящего исследования, можно 100

охарактеризовать как элементы формирующейся нормы новой сферы функционирования языка. Системны эрративы и с точки зрения письма. Фонетические эрративы и эрративы смешанного типа обеспечивают сокращённые лексические варианты графическим обликом, отражающим их действительное произношение. Графические эрративы создаются с помощью сокращения, коррекции и гиперкоррекции. Сокращение представляет собой наиболее эффективный метод экономии речевых усилий в условиях письменного общения. Коррекция опирается на корреляцию буква-звук и позволяет обозначать звукосочетания более точно и интуитивно, то есть реализует основополагающий принцип фонографического письма. Гиперкоррекция базируется на соотношении буквафонема, закрепившемся в русской орфографии и непосредственным образом связанном с системными фонетическими явлениями русского языка. Письменную норму эрративы нарушают по определению. Однако широкое распространение эрративов в современной онлайн-коммуникации нельзя квалифицировать как следствие низкого уровня грамотности пользователей интернета. Нарушение письменной нормы при употреблении эрративов вызвано желанием подчеркнуть неофициальность общения и потребностью выразить некоторые значения, не имеющие традиционной, нормативной графической формы. Таким образом, эрративное написание отличается от кодифицированного объёмом передаваемой информации, а значит, является новым письменным знаком, формой которого является сам факт отступления от нормы. Итак, эрративы – это специфические коммуникативные средства неофициального онлайн-общения, которые образуются и функционируют в соответствии с системными закономерностями языка и письма. Намеренно используя некодифицированные написания, пользователи интернета употребляют новые языковые знаки, закономерно маркированные новым графическим обликом, и 101

тем самым формируют норму новой сферы функционирования языковой и письменной систем. Выводы настоящей диссертации могут быть использованы в качестве теоретической базы будущих исследований феномена эрративов, а также других актуальных явлений интернет-коммуникации в частности и языка в целом. 102

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Научная, учебная и методическая литература 1. Анопко Т. Н. Словообразовательные особенности современной молодёжной неологии на примере социальной сети «ВКонтакте» / Т. Н. Анопко, Н. В. Атаманова // Современная научная мысль: Материалы IV Международной научно-практической конференции. – Чебоксары : негосударственное образоват. частн. учреждение доп. проф. обр. Экспертно-методический центр, 2018. – С. 8–19. 2. Арбатская О. А. Эрративы, связанные с категорией переходности-непереходности / О. А. Арбатская // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. – М., 2018. – № 4. – С. 26-29. 3. Арпентьева М. Р. Эрративы «интернетояза» / М. Р. Арпентьева // Языки и литература в поликультурном пространстве. – Барнаул, 2018. – № 4. – С. 5-14. 4. Базылев В. Н. Эрративы в устных видах речевой деятельности (актуальные теоретические и практические аспекты корректировки компетентностных ошибок) / В. Н. Базылев // New world. New language. New thinking: материалы II ежегодной международной научной-практической конференции. – М., 2019. – С. 13-18. 5. Балашова Л. В. Интернет-коммуникация в зеркале метафоры / Л. В. Балашова, А. А. Сосновская // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Филология. Журналистика. – Саратов, 2009. – Т. 9, № 4. – С. 3-9. 6. Баранов А. Н. Путеводитель по дискурсивным словам русского языка / А. Н. Баранов, В. А. Плунгян, Е. В. Рахилина. – М., 1993. – 207 с. 7. Белинская Е. П. Язык интернет-коммуникации и социолингвистическая ситуация современности / Е. П. Белинская // Современная социальная психология: теоретические подходы и прикладные исследования. – М., 2011. – № 1. – С. 5-10. 103

8. Всеволодова М. В. Язык: норма и узус (подходы к системе языка) / М. В. Всеволодова // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. – М., 2015. – № 6. – С. 35-57. 9. Горошко Е. И. Психолингвистика интернет-коммуникаций / Е. И. Горошко // Вопросы психолингвистики. – М. 2008. – № 7. – С. 5-11. 10. Гусейнов Г. Ч. Берлога веблога. Введение в эрратическую семантику [Электронный ресурс] / Г. Ч. Гусейнов – 2005. – Режим доступа: http://speakrus.ru/gg/microprosa_erratica-1.htm (дата обращения: 20.06.2020). 11. Гусейнов Г. Ч. Заметки к антропологии русского интернета [Электронный ресурс] / Г. Ч. Гусейнов. – 2000. – Режим доступа: https://magazines.gorky.media/nlo/2000/3/zametki-k-antropologii-russkogointerneta.html (дата обращения: 20.06.2020). 12. Добродомов И. Г. Из истории одного жаргонизма (пацан) [Электронный ресурс] / И. Г. Добродомов. – http://www.philology.ru/linguistics2/dobrodomov-09.htm 2009. (дата – URL: обращения: 20.06.2020). 13. Захарова Е. С. Сленг в интернет-коммуникации (на примере англоязычной и русскоязычной сети Facebook и ВКонтакте / Е. С. Захарова // Молодежь в науке и образовании: проблемы и перспективы развития тезисы VI Международной научно-практической конференции. – Екатеринбург, 2016. – С. 38-42. 14. Карасева А. И. Роль и функции эрратива в интернет-сленге / А. И. Карасева // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. – М., 2008. – № 2 (86). – С. 129-141. 15. Карнуп Е. В. Искажение орфографического облика слова как результат синтеза устной и письменной речи при русскоязычной коммуникации в Twitter / Е. В. Карнуп // Научное мнение. – СПб., 2014. – № 3. – С. 141-146. 16. Карцевский С. О. Об асимметричном дуализме языкового знака [Электронный ресурс] / С. О. Карцевский // История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях. Часть 2 / сост. В. А. Звегинцев. – 3-е изд. – М., 104

1965. – С. 85–93. – Электрон. версия печат. публик. – Режим доступа: http://project.phil.spbu.ru/lib/data/ru/karcevskiy/dualizm.html (дата обращения: 20.06.2020). 17. Ким И. Е. Письмо и правописание, графика и орфография: где проходит граница между системой и нормой / И. Е. Ким // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: история, филология. – Новосибирск, 2014. –Т. 13, № 9. – С. 12-15. 18. Кочетков В. В. Особенности передачи игрового языка эрративами / В. В. Кочетков, А. Н. Соколов // Научный поиск. – Шуя, 2018. – № 3. – С. 3941. 19. Лазуткина Е. М. Языковая система – норма – узус (об основных аспектах теории языковой нормы) / Е. М. Лазуткина // Вопросы культуры речи. – М., 2012. – С. 45-58. 20. Лысенко С. А. Взаимодействие устной и письменной формы существования языка в интернет-коммуникации: Автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.19 / С. А. Лысенко; Воронежский гос. ун-т. – Воронеж, 2010. – 24 с. 21. Макарова П. М. Интернет-коммуникация в лингвистических описаниях / П. М. Макарова // Вестник Московского государственного лингвистического университета. – М., 2009 – № 557. – С. 219-230. 22. Максимова О. Б. Язык в интернет-коммуникации: общие закономерности и национально-культурные особенности (на материале русского и английского языков) / О. Б. Максимова // Вестник российского университета дружбы народов. Серия: теория языка. Семиотика. Семантика. – М., 2010. – № 3. – С. 74-90. 23. Нам Х. Х. Узус, норма и система в контексте современного русского языка: на материале интернет-коммуникации / Х. Х. Нам // Мир русского слова. – СПб., 2013 – № 3. – С. 33-42. 24. Резанова З. И. Интерпретационный потенциал новых лингвистических объектов (на материале интернет-коммуникации) / З. И. Резанова, 105

Н. А. Мишанкина // Сибирский филологический журнал. – Новосибирск, 2006 – № 1-2. – С. 70-74. 25. Сиротинина О. Б. Современное состояние русской речи и его соотношение с нормами и системой языка / О. Б. Сиротинина // Вопросы культуры речи – М., 2011. – С. 54-58. 26. Скляревская Г. Н. «Так не говорят», или еще раз о системе, норме и узусе (взгляд лексикографа) / Г. Н. Скляревская // Труды института русского языка им. В. В. Виноградова. – М., 2017. – Т. 13. – С. 153-160. 27. Сон Л. П. Лексико-семантические особенности интернет-коммуникации / Л. П. Сон // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. – Пятигорск, 2009. – № 1. – С. 194-197. 28. Уткин Ю. В. Эрратография: аспекты изучения / Ю. В. Уткин // Вестник Челябинского государственного университета. – Челябинск, 2011. – № 37 (252). – С. 136-139. 29. Хакимова Е. М. Понятие «языковая норма» в системе фундаментальных лингвистических категорий / Е. М. Хакимова // Вестник Челябинского государственного университета. – Челябинск, 2007. – № 13. – С. 131-136. 30. Шипилов М. Ю. Изменение графического облика языковой единицы как отражение её семантической специализации (на примере орфографических пар жёсткий – жоский и жёстко – жоско(-а) / М. Ю. Шипилов // Материалы ХХХV Международной научно-практической конференции (10.01.2018) Актуальные вопросы науки. – М. : ООО Издательство Спутник+, 2018. – № 35. – С. 47–49. 31. Шипилов М. Ю. Изменение орфографического облика языковой единицы типа как отражение её функциональной специализации / М. Ю. Шипилов, Л. И. Горбунова // Вестник Иркутского университета. – Иркутск, 2018. – № 21. – с. 178-179. 32. Шипилов М. Ю. Изменения в системе русского языка как причина появления эрративов в интернете / М. Ю. Шипилов // Международный журнал 106

гуманитарных и естественных наук. – Новосибирск : ООО Капитал, 2017. – № 4. – С. 73–75. 33. Шутилова Н. Н. Эрративы в современном русском языке / Н. Н. Шутилова, Н. А. Ахемтьянова // Актуальные проблемы современной татарской филологии: материалы III Всероссийской научно-практической конференции. – Уфа, 2016. – С. 420-422. 34. Щерба Л. В. Спорные вопросы русской грамматики / Л. В. Щерба // Русский язык в школе. – 1939. – № 1. – С. 10–21. 35. Щукин А. Н. Методика преподавания русского языка как иностранного: Учеб. пособ. для вузов / А. Н Щукин. – М. : Высш. шк., 2003 – 334 с. Словари 1. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. – 4-е изд. – М. : Азбуковник, 1999. – 944 с. 2. Русский орфографический словарь: около 180 000 слов. / отв. ред. В. В. Лопатин – 2-е изд., испр. и доп. – М., 2004. – 960 с. 3. Словарь русского языка: В 4-х т. Т. 1. А–Й / ред. А. П. Евгеньевой. – 4-е изд., стер. – М.: Рус. яз., 1999. – 702 с. 4. Словарь русского языка: В 4-х т. Т. 2. К–О / ред. А. П. Евгеньевой. – 4-е изд., стер. – М.: Рус. яз., 1999. – 736 с. 5. Словарь русского языка: В 4-х т. Т. 3. П–Р / ред. А. П. Евгеньевой. – 4-е изд., стер. – М. : Рус. яз., 1999. – 750 с. 6. Словарь русского языка: В 4-х т. Т. 4. С–Я / ред. А. П. Евгеньевой. – 4-е изд., стер. – М. : Рус. яз, 1999. – 797 с. 107

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв