Интерес к истории в бытовом плане обычно сводится к изучению теорий, укладывающихся в мировоззрение человека. А вот интерес к образовательной дисциплине зачастую вообще трудно объяснить. Он неуклонно падает — это факт. Совершенно непонятен основной методологический вопрос: что и как надо изучать. Что представляет из себя предмет? Это голая фактология или попытка системного многофакторного анализа, проводимого с отсылкой к современности?

В первом случае предстоит тупая зубрежка дат, а второе — вряд ли под силу детям, да и большинству педагогов. Развернутому системному анализу нет места в общеобразовательной школе, так что его заменяют навязыванием основных магистралей движения человечества. Это является предельным упрощением и сводит идею развития самостоятельного мышления к менторству.

Мифологизированное сознание или желание сделать его таковым, вызванное потребностью государственных институтов заменить историческую науку системой воспитания гражданственности, не помогают сделать дисциплину привлекательнее.

Противостоять стремлению воспитывать историей гражданственность — трудно. Особенно в условиях, когда отсутствует авторитетное историческое сообщество.

Дело в том, что исследовательская и педагогические школы социальных наук последовательно трансформировались или уничтожались в течение советского периода. Не сформированы они и по сей день. Каждый вуз, а часто и каждый отдельный преподаватель, считают ревизионизм своей прямой обязанностью или, что ещё хуже, своей привилегией. А общего знаменателя нет, как нет неоспоримых авторитетов. Историческая наука в нашей стране чувствует себя комфортно на любом поприще, от политики и публицистики до философии, забывая о необходимости стандартов работы, о круге источников и о взаимоотношениях с оппонентами.

Такая анархия приводит к тому, что на вступительных устных экзаменах в разных городах меняются «правильные» ответы. Замена устного экзамена тестированием означает окончательную победу зубрёжки дат, а голый формализм, решающий тактические проблемы отчетности, в стратегическом смысле — провальное направление.

Дальнейшее развитие такого подхода, экстраполированное на всю систему школьного образования, означает заучивание биографий писателей вместо знакомства с текстами и изучение географии промышленного развития химической промышленности вместо построения цепочек органических соединений.

Узнать сегодня о том, каким завтра будет наше вчера

Рассуждая на эти темы, историки и методисты склонны уходить в частности — вводить эвристические и коллективные ролевые занятия, привлекать больше наглядных материалов и современных цифровых технологий. Всё это крайне интересно и может мотивировать ученика.

Но остаётся необходимость отделить получение информации и навык её анализа от воспитания на основах несформулированных принципов национального мышления. То есть нельзя смешивать образование и воспитание таким образом, чтобы воспитание главенствовало, вплоть до цензурирования фактов. Это особенно актуально в современных условиях, когда нет твёрдой уверенности в том, какими должны быть основы воспитания. Если мы сегодня не знаем, каким завтра станет наше вчера, очень трудно сохранять академический подход к историческому знанию.

История никого и никогда ничему не учит? Это трюизм. Довольно обидно опираться лишь на него и горько сетовать на судьбу.

На острове тоски двадцать две стальных доски

Обращаясь к зарубежному взгляду на эту проблематику, в частности, к мнению, изложенному Валери Штраус (обозреватель The Washington Post по вопросам образования), мы увидим очень много общего в проблемах социальных наук, их невостребованности в школе.

Исследование предпочтений, провёденное профессором Университета Висконсина-Милуоки Марком С. Шугом, фиксирует, что количество учеников, которые считают историю и социальные науки своими любимыми (или хотя бы интересными и занимательными) предметами, составляет от двух до семи процентов, в зависимости от возраста. Это очень мало, если сравнивать с «лидерами хит-парада» — математикой и языком (до 48% предпочтений).

Основные причины низкого рейтинга — «скука» и «бесполезность для карьеры».

Аналогичная ситуация складывается и на рынке высшего образования. По данным издания Los Angeles Times, с начала Большой Рецессии в 2007 году число академических часов социальных наук снизилось в процентном соотношении с другими дисциплинами с 2,2% до 1,7%. Количество выпускников, избравших своей основной специализацией историю, сократилось на 9%.

Как рекламируют историю

Колледжи и университеты вынуждены едва ли не заманивать студентов на исторические факультеты, объясняя им, зачем нужны социальные науки.

Вот как выглядит мотивирующая страница Бостонского университета.

Читать далее.