Дискурс землеописания и истории Древней Руси в русских хронографах  XVI-XVII вв. и в восточноевропейском историческом нарративе: сравнительный анализ

Прохоренков Игорь Александрович

Дискурс землеописания и истории Древней Руси в русских хронографах XVI-XVII вв. и в восточноевропейском историческом нарративе: сравнительный анализ

«Древняя Русь» - это сложный интеллектуальный концепт, используемый в современной историографии для обозначения ранней истории восточнославянского региона. Настоящая магистерская ВКР посвящена выявлению образа «Древней Руси» в русских и восточноевропейских источниках XVI-XVII веков. Главной задачей для нас являлся поиск ответа на вопрос – чем Древняя Русь являлась для московских и польско-литовских книжников в указанный период, когда военные столкновения вокруг древнерусского наследства вспыхивали особенно интенсивно. В работе изучаются русские хронографы и восточноевропейские исторические нарративы. Данные источники выбраны по причине того, что в них выстраивались не локальные, но региональные картины истории. Создавая подобные масштабные модели, интеллектуалы были вынуждены систематизировать свои представления об истории и географии. На страницах выбранных нами источников Древняя Русь вписывалась в региональный контекст, что позволяет нам точно определить роль древнерусского наследства для того или иного государственного образования в исторических нарративах.

История. Исторические науки

Диссертации

Вуз: Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)

ID: 587d36715f1be77c40d58f42

UUID: e676648e-9176-4451-9e16-d012458e99cc

Язык: Русский

Опубликовано: больше 7 лет назад

Просмотры: 17

Прохоренков Игорь Александрович

Источник: Санкт-Петербургский государственный университет

Комментировать 0

Рецензировать 0

Скачать - 1984151 bytes

Поделиться работой

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Руководитель магистерской программы Председатель ГЭК, «История» ВМ.5543.2014 Д.и.н., профессор Чистиков А. Н. Д.и.н., профессор Федоров С. Е. _______________/____________/ _______________/____________/ Дискурс землеописания и истории Древней Руси в русских хронографах 16-17 вв. и в восточноевропейском историческом нарративе: сравнительный анализ Диссертация На соискание степени магистра по направлению 46.04.01 История магистерская программа - ВМ.5543.2014 «История» Выполнил Студент Прохоренков Игорь Александрович _____________(подпись) Рецензент: Научный руководитель: Д.и.н., профессор Д.и.н., доцент Селин Адриан Александрович Филюшкин Александр Ильич _____________(подпись) _____________(подпись) Работа представлена в комиссию «____»______________2016 г. Секретарь комиссии: Санкт-Петербург 2016

1 Оглавление: Введение……………………………………………………………………….......2 Глава I. «Древняя Русь» в восточноевропейском историческом нарративе XVI – первой трети XVII вв.....…………………….15 § 1. Восточноевропейские исторические нарративы на рубеже XV-XVI веков. Наследие Яна Длугоша……………………………15 § 2. «Древняя Русь» в восточноевропейских нарративах 1500-1550-х годов………………………………………………….29 § 3. «Древняя Русь» в восточноевропейских нарративах 1550-1610-х годов…………………………………………………38 Глава II. Дискурс землеописания и истории Древней Руси в русских хронографах…………………………………….……55 § 1. Хронографы как источники по русской истории……………….…55 § 2. Русские хронографы XVI века……………………………….……...61 § 3. Русские хронографы XVII века…………………………………...…72 Заключение...……………..………………………………………………………81 Список источников и литературы………………………………………………86

2 Дискурс землеописания и истории Древней Руси в русских хронографах 16-17 вв. и в восточноевропейском историческом нарративе: сравнительный анализ Введение. Древняя, Святая, Изначальная – такие и подобные им эпитеты зачастую прилагаются в историографии к политониму «Русь» для обозначения ее ранней истории. В современной российской традиции историописания этот период получил две основные трактовки, обусловленные научной оптикой их интерпретаторов. Если во главу угла ставится политическая история, то рубежными в этой эпохе считаются массовые дезинтеграционные процессы: как на смену единству приходит раздробленность, так и в историографии Русь «Древняя» уступает место Руси «Средневековой». В случае, если рубрикация происходит исходя из изучаемых общественно-культурных процессов и явлений, то «Домонгольская» и «Древняя» вполне могут служить взаимозаменяемыми синонимами: для историков культуры этот период зачастую имеет вполне определенные хронологические границы, протянувшись от расселения летописных племен восточных славян, образовавших первые политические организмы на новых территориях, и вплоть до нашествия на русские земли внука Чингисхана - Бату Саин-хана. Традиционно Древняя Русь рассматривается как некая прародина, колыбель восточнославянских народов. На сегодняшний день, как минимум три государства в своих официальных историографиях апеллируют к наследству Древней Руси - это Россия, Белоруссия и Украина. Однако подтверждаются ли эти современные историографические концепты русскими и восточноевропейскими нарративными источниками периодов Высокого Средневековья и Раннего Нового времени? Такой ли мыслили «Русь Изначальную» московские, литовские и польские книжники в XV-XVII веках, когда военные конфликты вспыхивали особо интенсивно из-

3 за притязаний различных государственных организмов на эти земли и вопрос о разделе наследия Руси стоял как никогда остро? Где для них начиналась и заканчивалась Древняя Русь как хронологически, так и географически? Прежде всего, попытаться ответить именно на эти вопросы призвана настоящая магистерская диссертация. В центре нашего внимания будут древнерусские земли и особенности описания их истории и географии в восточноевропейской и русской книжности рубежа XV-XVI и XVII вв. Желая комплексно и полно рассмотреть этот пространственно-культурный феномен, перед источниками мы поставим три главных вопроса: 1) Происхождение Руси. Летописный вопрос «откуда пошла есть Русская земля» актуален в науке и по сей день. Пристальное внимание эта проблема получила и в изучаемый нами период. Нарративные источники XVI-XVII веков задаются вопросами не только генезиса Руси, но и ее генеалогических связей – каковы корни Руси? Каким образом она появилась и кто ее наследники? Русь – это некая начальная точка, от которой произошло множество славянских племен, или же наоборот – сама Русь была «дочерней» от каких-либо народов? Наконец, кто считался в источниках прародителем Руси, и кто был первым русским князем? Восточноевропейские исторические нарративы и русская хронография XVIXVII предлагают множество ответов на эти вопросы, в которых мы и постараемся разобраться. 2) Сущность Руси. Если первый вопрос призван выявить обстоятельства происхождения Руси в том или ином источнике, то следующей нашей задачей становится выяснение того, чем же все-таки была «Русь» для книжников – была ли это навсегда утерянная, скрытая под водами времени Атлантида, или же это важная часть и живой прародитель политического образования, которое автор того или иного нарратива считал своим домом? Как Русь рассматривалась, и какое место ей отводилось в истории новых государственных организмов, появившихся на ее

4 предполагаемых территориях? Считали ли московиты или литовцы Русь начальной точкой своей истории? Наконец, какие этапы в истории Древней Руси выделялись и на каких исторических героях делались акценты? Рассмотрение заявленного круга источников показывает нам крайне широкую опциональную вариативность. Так, например, рубежной для Древней Руси фигурой в русских хронографах (подробнее см. вторую главу) является Всеволод Большое Гнездо (1154-1212), а восточноевропейских текстах – Даниил Галицкий (1201 – 1264). Но повествование в источниках идет только о своих выбранных героях: так в хронографах (кроме западнорусского) практически не упоминается Даниил Романович, а в восточноевропейских хрониках – Всеволод Юрьевич. Почему акцент делается на определенных фигурах и событиях, а другие вычеркиваются и умалчиваются – также проблема, к которой мы обратимся в соответствующих главах. 3) Локализация Руси. Последний вопрос призван выявить в источниках дискурс землеописания русских земель - где и когда для восточноевропейского книжника существовала Древняя Русь? Какие она имела пространственно-временные границы? Даже при поверхностном знакомстве с нарративными источниками указанного периода, читателю становится очевидным, что «Русь» в книжности – это живой и очень изменчивый конструкт. В различных источниках мы можем найти совершенно разные взгляды на этот хронотоп: пространство Руси все время меняется, определенные земли то выпадают, то снова появляются в ее границах. Более того, в некоторых польско-литовских нарративах сам единый концепт Руси распадается на меньшие регионы: постепенно на страницах источниках появляются Белая, Красная и Черная Русь, которые сосуществуют друг с другом. Как же различные регионы Древней Руси уживались между собой хронологически и географически? Решать эти важнейшие задачи мы постараемся индивидуально при обращении к каждому источнику.

5 Прежде всего, мы будем следовать за терминами, используемыми авторами нарративов, особо акцентируя внимание на слово «Русь» и производные от него формы (русский, руский, руський, русинский, Рутения, Русия и т.д.). Интерес будут представлять для нас как семантические особенности этих терминов, так и контекст их использования. Выявив основные принципы употребления термина «Русь» в изучаемых традициях историописания, в заключении мы сравним их друг с другом. Но цель настоящего исследования – вовсе не сравнительный анализ сам по себе. Как писал М.М. Кром: «Но дело, однако, в том, что сравнение не может быть самоцелью исследования: инструментом” для оно должно решения быть поставленных средством, историком “рабочим задач» 1. Противопоставлены две модели историописания нами будут для того, чтобы более явно выявить различия между ними и показать уникальность используемых ими нарративных стратегий. Мы рассматриваем именно русскую и восточноевропейскую традиции историописания (а прочие, как например, германскую, оставляем за бортом нашего исследования) в виду их особых интеллектуальных отношений с древнерусским наследством – и Москва, и Вильно, и Краков активно боролись за эти земли, и то, каким образом «Древняя Русь» была вписана в мировую историю, является, прежде всего, заслугой книжников именно этих государств. Русская модель будет представлена хронографическими сводами, восточноевропейская – польскими и литовскими историческими нарративами. Именно в русской хронографии и в крупных восточноевропейских исторических хрониках XVI-XVII веков создавались модели истории и географии региона в целом. Выбранная широкая оптика поможет нам легче идентифицировать место Древней Руси в общемировом культурно- историческом контексте, что наилучшим образом подходит для выполнения поставленных задач. Также на основе этих источников мы увидим, совпадали 1 Кром М.М. Введение в историческую компаративистику. СПб., 2015. С. 156.

6 ли взгляды русских и польско-литовских книжников на Древнюю Русь с канонами современной нам историографии. Основными источниками с русской стороны станут хронографы. Стоит признать, что для полного решения поставленных нами задач необходимо привлекать также и тексты русских летописей. Однако, к сожалению, формат магистерской диссертации не позволяет нам обратиться к комплексу этих источников ввиду крайне ограниченного объема настоящего исследования. Изучение летописного материала и его соотношения с результатами данной работы мы относим к последующим годам нашей научной деятельности. Тем не менее, для сравнительного анализа именно региональных моделей истории хронографы подходят как никакой другой источник лучше. Хронографы – образчики особого жанра историописания, получившие развитие в восточнославянских землях в XVI-XVII веках2. Принципиально хронографы от летописей отличаются двумя аспектами – масштабом и структурой повествования. Если летописи в основном описывают какие-либо локальные события, происходящие в той или иной земле/княжестве, то хронографы в своем повествовании претендуют на всемирный охват. Не менее интересны они и структурно. Русским событиям в хронографах, в отличие от летописей, отводится куда меньше места, но, тем не менее, именно на хронографическую литературу возлагалась миссия инкорпорации русской истории в общемировую. Поэтому, на наш взгляд, малочисленные и разрозненные сведения о восточных славянах в хронографах представляют для исследователей особый интерес – внимательно их изучив, мы поймем, какое место отводилось древнерусской истории в традиции историописания Московского государства. 2 Разумеется, хронографы существовали в восточноевропейском регионе и до указанного хронологического промежутка. Тем не менее, только к началу указанного периода мы можем говорить о составлении оригинальных русских хронографических сводов. Хронографы же, известные нам до XVI века, практически полностью являются переводами южнославянских оригиналов.

7 Нами будут использованы как опубликованные варианты источников (ПСРЛ, Т.22. Ч.1-2., материалы А.Н. Попова 3), так и оригинальные списки хронографов первой, второй и третье редакций (1512, 1617, 1620-1644), а также хронограф западно-русский, доступные в коллекции НИОР Библиотеки Российской Академии Наук (БАН). А.Н. Попов – создатель первых фундаментальных исследований о хронографе русском (далее – Х.Р.), полагал, что рассматриваемое им сочинение является переводом некоего южнославянского хронографического свода. Однако последующие исследования таких крупных ученых, как В.И. Ягич, М.Н. Сперанский и А.А. Шахматов, доказали оригинальность и полную самобытность этого замечательного произведения русской исторической мысли4. Х.Р. 1512 года – композиционно крайне сложное произведение, но благодаря таланту автора оно получило единый стиль повествования. Составитель хронографа подчиняет разрозненные сюжеты одной магистральной нарративной стратегии. Известно множество списков этого памятника, что привело к широкой текстовой вариативности Х.Р. 1512-го года. В итоге, было предложено различать пять видов редакций: Основной, Воскресенкий, Сокращенный, Погодинский и Промежуточный 5. Различные редакции этого первого оригинально русского хронографического свода легли в основу большого множества исторических нарративов. В 30-х или 50-х годах XVI века составляется хронограф западнорусский6. Его отличительная особенность в том, что в корпус источника вошла крупная переработанная выписка из хроники Мартина Бельского, а сам текст был написан на западно-русском диалекте. Среди всех 3 Попов А.Н. 1) Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869; 2) Обзор хронографов русской редакции. Выпуск первый. М., 1866; 3) Обзор хронографов русской редакции. Выпуск второй. М., 1869. 4 Словарь книжников и книжности Древней Руси/ Отв. ред. Д.С. Лихачев. Вып.2. Вторая половина XIV – XVI в. Часть 2. Л-Я. Ленинград, 1987. С.500. 5 Там же. С.501. 6 Подробнее о датировке см.: Словарь книжников и книжности Древней Руси/ Отв. ред. Д.С. Лихачев. Вып.2. Вторая половина XIV – XVI в. Часть 2. Л-Я. Ленинград, 1987. С.502.

8 хронографов именно западно-русский хронографический свод лидирует в объеме Европейских сюжетов, отражая совокупность знаний выходцев из русских земель о западном мире. Крупное расширение сектора русской истории в общемировой демонстрирует нам Х.Р. 1617 года. Помимо всего прочего, этот памятник исторической мысли содержит в себе глубокую рефлексию на современные ему драматические события русской истории, такие как угасание царского рода Рюриковичей, Смута, польско-шведская интервенция, эпидемии и голод и т.д. Рассматривая и осмысляя эти сюжеты, автором также будут внесены коррективы в общемировую историю в целом, и места московско-русского государства в ней в частности. Наконец, современными войнам Московского царства с Речью Посполитой за территории восточной Белоруссии и Левобережной Украины являются Х.Р. третье редакции (1620-1644) и хронографы особого состава. Именно в поздних хронографах второй половины XVII века в русской хронографии будет сформулировано наиболее радикально положение о полном разрыве преемственности между Киевом и Москвой. Восточноевропейская модель историописания в нашей работе будет представлена польско-литовскими историческими нарративами, которые в этот период претерпевали западноевропейских существенные ренессансных образцов. изменения С 1480 под влиянием года (издание последнего, XII тома анналов Яна Длугоша) и до рубежа XVI-XVII веков (когда польский язык стал в историописании серьезным конкурентом для ранее доминирующей латыни) создается целый корпус разнообразных нарративов, отличных как по форме, так и по содержанию от своих средневековых предшественников. Определенной микрореволюцией в польском историописании стало создание хроники краковского каноника Яна Длугоша «Annales seu cronicae

9 incliti Regni Poloniae»7. Помимо монументальности сочинения, хроника Длугоша также интересна для нас еще как произведение, которое в польской литературе снова открыло «русскую тему». Авторитетность и распространённость труда Яна Длугоша превратили его «Анналы…» в образец для подражания для многих последующих авторов. XVI век принес с собой новую задачу для польско-литовских интеллектуалов: проблему восточноевропейского репрезентации пространства в и инкорпорации общеевропейскую историю. Постулируя такой тезис, мы вовсе не хотим сказать, что польские книжники разделяли Европейский континент на какие-либо части, будь то «западная» или «восточная». Здесь мы оперируем сугубо современными географическими терминами, но подобная парцелляция еще не сложилась в то время. Тем не менее, нарративные источники показывают, что польские интеллектуалы ощущали некую «пограничность» своей державы. Однако, если сейчас этому слову сопутствуют в основном негативные коннотации, то в описываемый противоположный нами период смысл: Польша ему соответствовал (и польско-литовское совершенно государство впоследствии) объявлялась «щитом Европы» от соседних варваров и последним христианским оплотом Цивилизации на востоке. Подобные идеи мы встречаем в творчестве целой плеяды новых польских хронистов XVI-го века. Находим мы их в «Трактате о двух Сарматиях»8 Матвея Меховского, видевшего Польшу в роли первооткрывателя и цивилизатора северо-восточных народов9. Сходные мотивы мы встречаем в трудах ополяченного француза, секретаря 7 Публикация перевода с латыни на польский см. Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejów polskich ksiąg dwanaście. Kraków, 1867-1870. 8 Издан в 1517 году на латыни, современное издание и перевод: Maciej z Miechowa. Opis Sarmacji Azjatyckiej I Europejskiej/ Wstęp H. Barycz, prz. i komm. T. Bieńkowski. Wrocław, 1972. 9 «Южные края и приморские народы вплоть до Индии открыты королем Португалии. Пусть же и северные края с народами, живущими у Северного океана к востоку, открытые войсками короля Польского, станут известны миру» - цитата Меховского из введения к своей хронике. Такую цель автор видел для своего произведения.

10 Сигизмунда I - Йодокуса Людовика Деция10, в неизданной хронике 11 «отца польской картографии» Бернарда Ваповского, а также в «Происхождении и деянии поляков»12 Мартина Кромера. Под влиянием Реформации и Ренессансной традиции в 1551 году впервые издается оригинальный исторический труда на польском языке – читателям становится известной «Хроника всего света»13 Мартина Бельского. До Бельского самобытных полоноязычных произведений не было, существовали только переводы с латыни. Примером здесь может послужить крайне популярный труд Меховского – хроника, изданная в 1517 году, вскоре получила три польских переиздания в Кракове (1535, 1541,1545). Пример «Хроники всего света» Бельского вскоре был взят за образец последующим поколением польско-литовских хронистов при составлении своих трудов. Из крупнейших авторов, к чьим хроникам мы будем обращаться в рамках настоящей работы, необходимо назвать Александра Гваньини, создателя трактат «Sarmatiae Europeae descriptio» 14, автора многочисленных исторических сочинений Станислава Сарницкого15, а также Матея Стрыйковского и Иоахима Бельского, создателей «Хроники польской, литовской, жмудской и всей Руси»16 и «Польской хроники»17 соответственно. На примере творчества этих авторов можно уверенно сказать, что средневековые хроники в польско-литовской интеллектуальной 10 Три части хроники Деция: De vetustatibus Polonorum liber I; de Jagellonum familia liber II; de Sigismundi regis temporibus liber III, Kraków, 1521. 11 При жизни хроника Ваповского не была опубликована, но имела существенное хождение в рукописи. Доподлинно известно, что хроникой Ваповского пользовался Мартин Кромер. Также раздел о ранней истории поляков в хронике Мартина Бельского открывается словами ««Начинается Польская хроника Бернарда Ваповского»; «Сам от себя я здесь ничего не пишу, только то, что в латинской рукописи». 12 Kromer M. De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Basel, 1555. 13 Bielski M. Kronika wszystkiego świata, wyd. Kraków, 1551. 14 Gwagnini A. Sarmatiae Europeae Descriptio, quae Regnum Poloniae, Lituaniam, Masoviam, Prussiam, Pomeraniam, Livoniam et Moschoviae, Tartariaeque partem complectitur. Alexandri Gwagnini Voronensis, equities aurati, peditumque praefecti, diligenter conscriptae. Cracoviae, 1578. 15 Важнейшие произведения Станислава Сарницкого: Sarnicki S. 1) Descriptio veteris et novae Poloniae. Kraków, 1585; 2) Synopsis brevissima annalium polonicorum. Kraków, 1582; 3) Annales sive de origine et rebus gesus Polonorum et Lithuanorum libri VIII. Kraków, 1587; 4). Statuta i Metryka przywilejòw Koronnych. Kraków, 1594. 16 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmudzka i wszystkiej Rusi. Wyd. w Królewcu, 1582. 17 Bielski J. Kronika polska Marcina Bielskiego nowo przez Joachima Bielskiego, syna jego. Kraków, 1597.

11 книжности исчезают, а на их место приходят новые каноны ренессансной литературы, выполняющие уже совершенно новые функции. После переиздания хроники Александра Гваньини в 1611-м году, развитие сюжетов о Древней Руси практически полностью исчезло из польских крупных исторических нарративов. К теме Руси больше начали обращаться в отдельных небольших сочинениях и памфлетах (например – Марчин Пашковский18), в хрониках же XVII века практически дословно повторяется материал историографов предшествующего столетия без какойлибо серьезной редакции. Именно поэтому хроника Гваньини станет последним источником, к которому мы обратимся при изучении польсколитовских нарративных моделей. Историография поднятых в диссертации вопросов сложна и имеет несколько важных нюансов. Прежде всего, абсолютно каждый использованный нами источник имеет свою длительную традицию изучения, о которой мы будем говорить в соответствующих главах и параграфах: мы не видим смысла помещать историографию совершенно разных вопросов в одно место, так как литература по ним крайне обширна и скорее запутает читателя в самом начале, чем поможет ему ориентироваться в настоящем текста. Что касается изучения «Древней Руси» именно как книжного концепта, то работ по этому вопросу меньше. В отечественной научной историографии разделение русской истории на такие концепты как «Древняя Русь» и «Киевская Русь» вошла в обиход благодаря творчеству таких историков первой половины XIX-го века, как Н.М. Карамзин и М.А. Максимович. Уже во второй половине XIX-го столетия традиция такой рубрикации была существенно расширена – в трудах С.М. Соловьева, Н.И. Костомарова, Д.И. Иловайского и В.О. 18 Paszkowski M. Wizerunk wiecznej sławy Saurmatow starych, pobudzający młódż rycerską ku naśladowaniu spraw ich. Od szlachetnej Pallady, z Gniazda cnót ich, w ojczystym Parnasie wbudowany. A przez Marcina Paszkowskiego, z przykłady mężów rzymskich, onych wielkich miłośników Ojczyzny, opisany i wydany. Hic sibi delegit sedem pulcherrina virtus, Hinc sua Sauromatas, fors super astra vehit. W Krakowie, 1613.

12 Ключевского используются такие термины как «Червонная Русь», «Суздальская Русь», «Владимирская Русь» и т.д. В XX веке существенный вклад в локализацию и конкретизацию этих терминов внесли исследователи Б.Д. Греков 19, В.В. Мавродин20, А.Н. Насонов21 и В.Т. Пашуто22. Изучение образа Древней Руси в текстах летописей и хронографов проводилось такими известными учеными, как С.Л. Пештич23, Б.М. Клосс24, О.В. Творогов25 и А.Г. Кузьмин26. Восприятию русского пространства в восточноевропейских нарративов посвящены основные труды А.С. Мыльникова27. Дискурсы землеописания и истории Древней Руси в книжности неоднократно становились объектами исследований И.Н. Данилевского28 и А.П. Толочко29. В отечественной историографии в наши дни серьезной научной площадкой для обсуждения дискурсов древнерусской истории и географии стал издаваемый в Москве под эгидой Института всеобщей истории РАН и Университета Дмитрия Пожарского сборник «Древнейшие государства Восточной Европы». За более чем 15-летнюю историю издания на страницах этого сборника о проблемах «древнерусского» конструкта дебатировали такие авторы как В.А. Кучкин30 И.В. Ведюшкина 31 В.Я. Петрухин32, Е.А. Мельникова 33, А.В. Подосинов34 и Н.Ф. Котляр35. 19 Греков Б.Д. 1) Киевская Русь. М.-Л., 1944; 2) Культура Киевской Руси. М.-Л., 1944. Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. Л., 1945. 21 Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: историкогеографическое исследование. М., 1951. 22 Пашуто В.Т. 1) Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950; 2) Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. 23 Пештич С.Л. Русская историография XVIII. Ленинград, 1961-1971. Ч. 1-3. 24 Клосс Б. М. 1) Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М, 1980; 2) О происхождении названия «Россия». М, 2012. 25 Творогов О.В. Археография и текстология древнерусской литературы. М.-СПб., 2009. 26 Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969. 27 Мыльников А.С. 1) Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996; 2) Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI – начала XVIII века. СПб., 1999. 28 Данилевский И. Н. 1) Русские земли глазами современников и потомков (XII—XIV вв.): курс лекций. М., 2001; 2) Повесть временных лет: герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004. 29 Толочко А.П. Очерки начальной Руси. Киев-СПб., 2015. 30 В.А. Кучкин. «Русская земля по летописным данным XI-первой трети XIII в.// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1993. С. 74-101. 20

13 Структурно настоящая диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Первая глава, подразделенная на три параграфа, посвящена формированию представлений о Древней Руси в польско-литовской исторической традиции XVI-XVII веков. Первый параграф призван показать предысторию создания польских ренессансных нарративов на примере фундаментальной исторической хроники Яна Длугоша. Второй параграф посвящен творчеству польских историографов первой половины XVI-го века. В третьем параграфе будут исследованы воззрения польских интеллектуалов второй половины XVI- начала XVII вв. на древнерусские сюжеты, и их закрепление в том виде, в котором они будут повторяться без изменений на протяжении всего XVII-го века. Вторая глава, в которой речь пойдет о русских хронографических сводах, также распадается на три параграфа. В первом параграфе будут акцентироваться особенности хронографов как источников по русской истории. Второй и третий параграфы будут посвящены разборам русских хронографов XVI и XVII веков соответственно. Сравнение двух моделей историописания – русской и восточноевропейской – будет вместе с выводами из всего обработанного материала помещено в заключении. Апробация результатов данной работы проходили на следующих конференциях: 31 Ведюшкина И.В. «Русь» и «Русская земля» в повести временных лет и летописных статьях второй трети XII – первой трети XIII в.// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1993. С. 101-117 32 Петрухин В.Я. 1) «Русский каганат», Скандинавия и Южная Русь: Средневековая традиция и стереотипы современной историографии// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1999. С. 127-143; 2) История Славян и Руси в Библейской традиции: миф и история в Повести временных лет// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2001. С.93-113. 33 Мельникова. Е.А. Пространственная ориентация в Повести временных лет // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2006. С. 73-95. 34 Подосинов А.В. Карта и текст: два способа репрезентации географического пространства в античности и средневековье// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2006. С. 5-22. 35 Котляр Н.Ф. Изменчивость представлений о Русской земле в летописных контекстах XI – XIII вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2006. С. 104-115.

14 1) «Исторические портреты деятелей общей истории России и Польши» («Postacie wspólnej historii Polski i Rosji»). СПб., 21-23 мая 2015 г. 2) Международный электронный семинар по славистике. «Великое Княжество Литовское и Великое Княжество Московское». Образ своих и чужих реалий. СПб., 2 Июня 2015 г. 3) Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства в рамках проекта «Восточные славяне в поисках новых надрегиональных идентичностей в XVI - сер. XVIII вв. в контексте зарождения модерных наций в Европе». Минск, 4-6 ноября 2015 г. Также по тебе диссертации были опубликованы следующие статьи: 1) Прохоренков И.А. Загадка соавтора «Хроники Европейской Сарматии» Александра Гваньини (по поводу книги Михала Курана«Marcin Paszkowski – poeta okolicznościowy i moralista z pierwszej połowy XVII wieku») // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2014. № 1. С. 193-205. 2) Прохоренков И.А. Войны за Прибалтику во второй половине XVI века в хронике Александра Гваньини: «…а с тех времен земля Инфлянтская Польше и Литве всегда принадлежала и принадлежит» // История. Историки. Источники. 2015. № 3. С. 43-55. 3) Lisichenok E.A. Prohorenkov I. A. The Oriental discourse in the antiMoscow works by Marcin Paszkowski // Rex Historica. 2015. № 40. P. 115-125. Очертив основной круг задач и источников, мы приглашаем читателя к прочтению основного текста настоящей работы, последовательно раскрывающего основные вехи и особенности существования нарративного образа Руси в книжности восточноевропейского региона в XVI-XVII веках.

15 Глава 1. «Древняя Русь» в восточноевропейском историческом нарративе XVI – первой трети XVII вв. § 1. Восточноевропейские исторические нарративы на рубеже XV-XVI веков. Наследие Яна Длугоша. Польское королевство, по кусочкам воссозданное в XIV веке такими правителями как Владислав Локетек и Казимир III Великий, а позже всей Европе доказавшее свою силу в военных столкновениях с грозным Тевтонским орденом, к исходу XV столетия испытывало сильнейший экономический, культурный и политический подъем. Хоть в наши дни порой и можно слышать серьезные дебаты о том, является ли Польша государственным образованием европейского образца, или же ей более свойственны восточнославянские модели культуры и власти, но имея ретроспективный взгляд на ее историю, мы можем смело утверждать следующее: в XVI веке Польша ощутила на себе точно те же самые культурные процессы, что протекали в Европе, и получил в историографии название «Северное Возрождение»36. Прежде всего, едва ли новые веяния в культуре были бы возможны без влияния начавшейся в Европе Реформации. В Польше довольно рано распространилось новое учение: уже в начале 1518 года в Гданьске произошло столкновение женатого монаха Якова Кнаде с куявским епископом, вследствие которого Кнаде был осужден и изгнан из города. Тем не менее, за первыми поражениями вскоре последовали и победы – через несколько лет лютеранские проповедники уже получают покровительство целого ряда Великопольских магнатов: Бниньских, Томицких, Лещинских37. Хоть лютеранское учение и встретило врага в лице ярого католика Сигизмунда Старого (1506-1548), но, тем не менее, те культурные процессы, 36 37 Markowska W. Literatura Polska epoki Odrodzenia. Warszawa, 1956. S. 7-32. Грабеньский Вл. История польского народа. Минск, 2006. С. 155.

16 что шли вместе с Реформацией рука об руку, были благосклонно встречены и всячески поддержаны польским королем38. В польской исторической памяти образ Сигизмунда I сохранился, прежде всего, как пример щедрого мецената и покровителя искусств39. Польская интеллектуальная культура в означенный период имела быстрое и стремительно развитие, о чем можно очень многое написать, но, следуя за тематикой настоящей работы, нам бы хотелось акцентировать внимание, прежде всего, именно на новшествах в историописании. Для начала, нельзя не остановиться на одном из самых важных следствий Реформации – распространении национального языка. В знаменитой крылатой фразе Миколая Рея помещен целый манифест того времени: «A niechaj narodowie wżdy postronni znają, iż Polacy nie gęsi, iż swój język mają»40. В отличие от Средневековья, именно двуязычие становится важнейшей чертой эпохи Возрождения в целом, и рассматриваемых нами исторических нарративов в частности 41. На принципиально новый уровень выходит использование хронистами исторических источников и проверка передаваемой информации: так, например, на краковского каноника Яна Длугоша работала целая канцелярия переписчиков документов 42, а литовский хронист Матей Стрыйковский неоднократно предпринимал поездки в другие страны за дополнительными текстами и материалами. Меняются масштаб и задачи самих исторических нарративов: если ранее мы видим локальные хроники, редко выходившие за границы собственных держав или их соседей (Галл Аноним, Винцентий Кадлубек, Великопольская хроника), то им на смену приходят такие сочинения как «Хроника всего света» Мартина Бельского, репрезентирующие уже куда более масштабные картины мироздания, а также интегрирующие собственно 38 Грабеньский Вл. История польского народа. Минск, 2006. 156. Zamoyski A. Polska. Opowieść o dziejach niezwykłego narodu. Warszawa, 2011. S. 92-94. 40 «И пусть другие народы знают, что поляки – не гуси, и имеют свой язык» Цит. по: Markowska W. Literatura Polska epoki Odrodzenia. Warszawa, 1956. S. 124. 41 Карнаухов Д.В. Польскоязычная историческая книга в интеллектуальной культуре эпохи Возрождения // Гуманитарные науки в Сибири. 2008. № 3. С. 34. 42 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 15. 39

17 польскую историю в общемировую. Что до заложенных в текстах задач, то они эволюционируют также: если раньше хроники служили в основном дидактическим целям, или, как рассматривалось в традиционных национальных историографиях XIX-XX – создавались авторами для прославления собственного Отечества и его правителей, то ренессансные нарративы использовали уже новые стратегии. Особо интересны в этом контексте, например, находимые в тех или иных хрониках аспекты, которые мы бы назвали «пропагандистскими». Так, например, Александр Гваньини в своей хронике делает все, чтобы представить Польшу как последний оплот Европы против восточных варваров, без которого весь цивилизованный мир пал бы жертвой диких московитов, а в сочинении Матвея Меховия польское королевство примеряет на себя роль цивилизатора и первооткрывателя «северных народов», подключаясь к общеевропейскому колонизаторскому проекту. Лучше всего особенности ренессансных нарративов можно раскрыть на примере отдельного автора – краковского хрониста Яна Длугоша. Этот талантливый выходец из стен Краковского университета (1428-1431) за свою жизнь успел прославиться на многих поприщах: потомкам Длугош известен как крупный католический иерарх, успешный дипломат, ученый и воспитатель королевских детей. Нас же Ян Длугош будет интересовать, прежде всего, как хронист, обессмертивший свое имя многими историческими произведениями, важнейшим среди которых мы бы назвали его монументальные Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae 43. Хоть труды этого польского церковного иерарха XV века и не вписываются в означенные нами хронологические рамки работы, но, тем не менее, авторитет и влияние его сочинений были так велики, что любой разбор польских исторических нарративов последующих веков мы решительно не можем считать полным без предварительного обращения к хронике Длугоша. 43 Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae (Roczniki, czyli kroniki sławnego Królestwa Polskiego). 12 ksiąg opisujących dzieje Polski od czasów legendarnych do 1480. powst. 1455-1480.

18 «Annales seu cronicae…» стали настоящим фундаментом для польской ренессансной литературы – этот труд служил образцом и примером для подражания для многих последующих авторов XVI-XVII веков. Хоть впервые текст Длугоша издается только в 1615-м году, но активное хождение имели его рукописи – до наших дней дошло 19 рукописных кодексов этого сочинения. Также отметим, что большинство крупных польских исторических нарративов в первой половине XVI века было создано выходцами из стен Краковской академии, где авторы наследством свободно Яна могли Длугоша. пользоваться Поэтому Рис.1. Ян Длугош 1415-1480. хоть сочинение Длугоша и оставалось долгое время рукописью, но все равно оно получило широкое распространение. Важность «Анналов…» для польской литературы объяснимо и через несколько других особенностей этого сочинения. Прежде всего, историки и литературоведы сходятся на том, что издание труда Длугоша привело к настоящей революции в жанре – в прошлое уходят средневековые хроники, а на смену им пришел ренессансный нарратив 44, диктующий уже совершенно новые каноны. Также заметим, что применение эпитета «монументальное» к сочинению Длугоша вовсе не является литературным преувеличением: дошедшие до нас разрозненные рукописные кодексы «Анналов» Длугоша занимают тысячи листов, первое крупное латинское издание его 12-ти книг – так называемая «Лейпцигская редакция»45 - состоит из 2142 страниц, а 44 См. подробнее по соответствующим разделам о Яне Длугоше и его трудах в: Krzyżanowski J. Dzieje literatury polskiej: od początków do czasów najnowszych. Warszawa, 1972; Markowska W. Literatura Polska epoki Odrodzenia. Warszawa, 1956; Голенищев-Кутузов И.Н. 1) Итальянское Возрождение и славянская литература XV-XVI веков. М., 1963; 2) Славянские литературы. М., 1973. 45 Ioannis Długossi Seu Longini Canonici Quondam Cracouiensis Historiae Polonicae Libri XII: Qvorvm Sex Posteriores Nondvm Editi, Nvnc Simvl Cvm Prioribvs Ex Mscripto Rarissimo In Lvcem Prodevnt ... Lipsk, 17111712.

19 полоноязычное издание XIX-го века46, приведенное к современным печатным нормам – из 318247. Разумеется, столь важный исторический источник имеет очень обширную историографию. На Родине Длугоша интерес к его персоне не угасает до сих пор, более того, минувший 2015 год был объявлен польским сеймом годом Яна Длугоша, что связано с празднованием 600-летия со дня рождения хрониста 48. Краковский каноник, его деятельность и его сочинения становились объектами изучения историков, филологов и лингвистов, что вылилось в создание обширного ряда специализированных монографий. Особых успехов в изучении этих вопросов в XX веке достигли такие исследователи как Б. Стржелецка 49, Ф. Папие50, В. Будка51 и У. Борковска52, но и по сей день историография трудов Длугоша стремительно развивается, каждый год порождая новые оригинальные работы. В Отечественной же историографии Ян Длугош получил меньше внимания и отдельные монографии, посвященные ему, более редки. Особый интерес на этом фоне представляют крупные исследовательские работы М.М. Ючаса53, Б.Н. Флори54, Н.И. Щавелевой55, Ю.А. Лимонова 56 и Р.А. 46 Jana Długosza kanonika krakowskiego dzieła wszystkie, wydane staraniem Alexandra Przezdzieckiego. T. 1-5. Kraków, 1867-1870. 47 Общее же литературное наследие Длугоша по подсчетом Н.И. Щавелевой «насчитывает около 5400 страниц большого формата», см.: Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 14. 48 Подробно о праздновании и мероприятиях см. на сайте: http://jandlugosz.edu.pl. (последнее обращение – 08.05.2016) Особый интерес для историков может представлять отсканированная коллекция рукописных/старопечатных/переизданных работ, выложенная на сайте https://dlugosz.polona.pl. (последнее обращение – 08.05.2016) 49 Strzelecka B. Ian Długosz// Dziewięć wieków geografii polskiej.Warszawa, 1967. 50 Papée F. Jan Długosz, w: Polski Słownik Biograficzny, t. V. Kraków, 1939-1946. 51 Budka W. Zaginiony rękopis Historii Długosza. Warszawa, 1924. 52 Borkowska U. Treści ideowe w dziełach Jana Długosza: Kościol i świat poza Kościofem. Lublin, 1983. 53 Ючас М.М. «История Польши» Яна Длугоша // Тр. АН Литовской ССР. Сер. А. Т. 1. 1959. 54 Флоря Б. Н. Русь и «русские» в историко-политической концепции Яна Длугоша // Славяне и их соседи: Этнопсихологические стереотипы в Средние века. М., 1990. С. 14—28. 55 Щавелева Н.И. 1) Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004; 2) Польские латиноязычные средневековые источники. М., 1990. 56 Лимонов Ю. А. 1) Русские источники Яна Длугоша по истории Киевской Руси // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 76-81; 2) Польский хронист Ян Длугош о России // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972.

20 Наливайко57. В остальном же, сумма знаний о Длугоше в российской науке является достоянием отельных научных справочников и статей 58. Уже назвав Яна Длугоша своеобразным отцом польских исторических нарративов эпохи Ренессанса, отметим, что он также являлся и прародителем многих описательно-дискурсивным практик, имеющих прямое отношение к Древней Руси. Именно с «Анналов» Длугоша тема русской истории и географии59 начинает занимать значительно место в польских нарративах. По замыслу автора, «Анналы» делились всего на две части – древнюю историю, с легендарных времен и до 1407 года, и современную, в которую вошел временной промежуток с 1407 и по 1480-й год60. Известное же нам деление сочинения Длугоша на 12 книг сложилось только к самому окончанию его работы. Известия о восточных соседях Польши в «Анналах» Яна Длугоша, в отличие от трудов более поздних хронистов, таких как А. Гваньини и М. Стрыйковский, не являются достоянием какой-либо одной отдельной книги из двенадцати. Повествование о русских землях вплетается в контекст польской истории на протяжении всей хроники, что серьезно осложняет выявление и изучение русского материала из всего остального нарративного корпуса. Исходя из задач нашей работы, в «Анналах» Длугоша нас особенно будут интересовать первые шесть книг, хронологически соответствующие «Древнерусскому» периоду Отечественной истории. 57 Наливайко Р.А. 1) Русско-орыднские отношения в XIII - XV вв. в «Анналах Польши» Яна Длугоша// Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2014. №. 2. С. 46-57; 2) О русских известиях "Annales Poloniae" Яна Длугоша//Рукописная книга Древней Руси и славянских стран: от кодикологии к текстологии. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. С. 48-60. 58 Из последних изданных работ: Кибинь А.С. Ян Длугош, Русь как продолжение Польши и Дулеб, прародитель Дулебов// Исторический формат. 2015. № 4. С. 297-311; Кучина А.В, Кучина Л.В. «История Польши» Яна Длугоша как проявление культурной памяти поколений (на примере рассмотрения истории и культуры Древнерусских городов)// Человеческий капитал. М. 2013. № 2. С. 97-107; Рудаков В.Н. «Иго» монголо-татар: что стоит за историографическим термином?// Древняя Русь: вопросы медиевистики. М. 2011, №. 3. С. 99-100; Карнаухов Д.В. Проблема русских летописных источников Яна Длугоша и Мачея Стрыйковского в Отечественной и зарубежной историографии// Вестник Томского государственного университета. 2011. Выпуск № 346. С. 69-73. 59 Кучина А.В, Кучина Л.В. Культурная память как проявлениедискурсивного характера географических представлений польского историка Яна Длугоша о Русской земле // Человеческий капитал. М. 2013. № 2. С.72-73. 60 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 15.

21 Доминирующей формой взаимоотношений между польским королевством и русскими землями в хронике Яна Длугоша являются разнообразные дискурсы подчинения. Приведем примеры некоторых из них. Происхождение Руси. Буквально на первых страницах «Анналов» читатель может столкнуться с дискурсом генеалогического подчинения Руси Польше. Длугош переосмысливает установившиеся традиции легенды о трех братьях - славянских патриархах Чехе, Лехе и Русе 61. Эта легенда неоднократно критикуется хронистом: «Некоторые силятся утверждать, что Рус был не потомком, а братом Леха, и вышел вместе с ним и третьим братом Чехом из Хорватии…»62. По мнению Яна Длугоша, Рус был вовсе не братом, но потомком Леха, равно как и произошедшие от него русские – не более чем производный от поляков и генеалогически более младший народ. Родословным изысканиям Длугош посвящает большое количество страниц в своем труде, прослеживая генезис русского народа от библейских патриархов Ноя, Иафета, Ненния и Алана, для того чтобы снова подчеркнуть генеалогическую подчиненность русских полякам – подробно этот сюжет мы рассматривать не будем, так как он уже полно разобран в фундаментальных работах А.С. Мыльникова 63. Сущность Руси. Нарратив Длугоша имеет строгую структуру, составленную из последовательно развивающихся логических взаимосвязей и умозаключений, доказательством чего является то, как автор изящно выводит из дискурса генеалогического подчинения уже совершенно новую интеллектуальную модель – дискурс политического подчинения. Постулировав вертикальные родственные связи между Лехом и Русом, краковский хронист переносит эти отношения уже непосредственно на народы, произошедшие от этих патриархов. Длугош пишет, что известные по ПВЛ киевские поляне – это, на самом деле, поляки, которые эмигрировали на 61 Подробнее о генезисе этой легенды см.: Щавелев А.С. Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян. М., 2007. 62 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004.С. 220. 63 Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996. С. 21-46.

22 восток из Польши после угасания рода Леха и начала междоусобиц64. Отколовшись от своего прародителя, «поляне» прозвали себя русами. Первое время, отношения между народами были спокойными, так как гарантом мира служила сила польского короля: «Князь Руси Владимир, опасаясь и страшась, что сила польского короля Болеслава, все более ширясь, представит опасность для него, и для его земель, посылает к польскому королю Болеславу знатных послов, прося заключить мир с ним и его землями союз»65. Однако далее, по Длугошу, вскоре после смерти Киевского князя Владимира и в условиях начавшихся междоусобиц, русские совершенно забывают о правде Божьей и начинают регулярно нападать на польские земли. Миссию справедливого возмездия и воссоединения заблудшего народа со своей прародиной Ян Длугош в своем тексте возложил на плечи короля Болеслава Храброго: «Польский король Болеслав, собрав лучших бойцов и воинов… войной вступает в Русскую землю, намереваясь восстановить изгнанного князя Святополка и отомстить за многие заговоры, грабежи, разорения и обиды, которыми русские часто оскорбляли Польское королевство»66. Хронист делает попытку трактовать успех военной кампании Болеслава как воссоединение Руси и Польши. Однако накопившиеся культурные различия между двумя государственными образованиями уже были столь велики, что, как признается хронист, диалог между обоими народами уже мог вестись только с позиции силового политического подчинения, о чем Длугош не забывает регулярно напоминать: «Польский король Болеслав провел в Киеве долгое время, и русские знатные вельможи и весь русский народ подчинялись его державе и власти…» 67, «Король Мечислав, взяв русских заложников, удержал Русь в верности» 68. (О внуке 64 Подробнее см.: Кибинь А.С. Ян Длугош, Русь как продолжение Польши и Дулеб, прародитель Дулебов// Исторический формат. 2015. № 4. С. 298-299. 65 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 235. 66 Там же. С. 237. 67 Там же. С. 240. 68 Там же. С. 249.

23 Болеслава Храброго – Болеславе II) «… он негодовал, что все пространства русских земель, отошедшие к нему по праву войны и материнскому праву, были захвачены и вопреки человеческим и Божеским законам заняты князьями Руси»69 и т.д. Окончательно же претензии Польши на Русь будут закреплены через дискурс культурного подчинения и превосходства. Последующие за Длугошем польские авторы неоднократно будут обрушиваться на темность, безграмотность, леность, дикость и прочие конструируемые негативные качества своих восточных соседей. Это же мы находим и у Яна Длугоша, но его разоблачения русских и московитов еще не были так остры. Единственное, на что действительно обрушивался Краковский католический иерарх с полной страстью – так это на религию своих соседей. О еретических заблуждениях русского народа Длугош не забывает напоминать на протяжении всей своей хроники, и такие фрагменты, как следующее далее описание свадьбы польского князя Казимира и дочери Ярослава Мудрого Марии, в его нарративе вовсе не редки: «Мария же, королева Польши, не только отринула греческий обряд, в котором была воспитана, но и… возненавидев греческий обряд, была в Краковской церкви снова омыта в купели святого крещения ради восполнения тех ошибок, которые часто допускаются русскими священниками, не знающими божественных писаний и законов; вместе с греческим обрядом она оставила также имя и стала с той поры прозываться Доброгнева, ибо имя это она получила при католическом крещении»70. Локализация. Отметим, что дискурс землеописания Руси оказался в сочинении Длугоша наименее ярко выраженным. Особенно это будет заметно при сравнении его географических описаний с авторами XVI века, когда Русь начнет определяться по отдельным пунктам, географическим ориентирам или же ментальным культурно-политическим границам. У 69 70 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004.С. 261. Ioannis Dlugossii. Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae. Varsaviae. T.2. 1964. P. 36-37.

24 Длугоша же практически ничего такого нет – в подавляющем большинстве случаев у него под Русью подразумевается только Киевская и Волынская земля, т.е., если выражаться в современных терминах, то границы Руси автором мерялись сугубо в рамках геополитических интересов Польского королевства. Суммируя такие вышеприведенные компоненты как «происхождение», «сущность» и «локализация» Руси, можно заключить, что Яном Длугошем была использована комплексная стратегия нарративного взаимодействия Польши и Русь, разработанная еще античными авторами, которую можно назвать «дихотомией Цивилизации и Варварства». Подобные нарративные принципы будут встречаться у многих хронистов в XVI-XVII веках: так, например, любая крупная победа над московитами и русскими будет представляться как вселенский триумф христианской цивилизации над дикими варварами (Оршанская битва, сражение под Улой), а, например, Александр Гваньини, комендант Витебской крепости во время Ливонской войны, описывал свою локацию как последний оплот Европы перед жестоким, безграничным и страшным варварским миром. Однако именно Ян Длугош первым среди славянских авторов начал использовать подобные литературные топосы. Как и положено при описании варваров, ярче всего описательные стратегии этой «дихотомии» проявляется у Длугоша в сюжетах военных кампаний и батальных сцен. Еще античными авторами были заложены классические каноны дуалистической борьбы между Цивилизацией и Варварством. В сочинении Яна Длугоша эти каноны обретают новую жизнь и трансформируются на польской почве в ставшее классической для восточноевропейской литературы 71 противоборство «cnoty» и «fortela». За примерами снова обратимся к противостоянию Болеслава I и Ярослава Владимировича: «…князь Руси Ярослав, отчаявшись одолеть его [Болеслава] 71 Подробнее о практиках применения ориентального дискурса в польской литературе XVI-го века см.: Lisichenok E.A. Prohorenkov I. A. The Oriental discourse in the anti-Moscow works by Marcin Paszkowski // Rex Historica. 2015. № 40. С. 115-125.

25 оружием и доблестью, решил победить коварством и хитростью» 72, «…Ярослав, узнав, что польское войско выведено из Киева на зимние квартиры и что польский король Болеслав остался в Киеве с немногими, собрав войско, тайком подходит к Киеву, намереваясь убить польского короля Болеслава с помощью какой-нибудь хитрости или уловки. А польский король Болеслав, узнав о приближении Ярослава и врагов, взявшись за оружие, тотчас же садится на коня и приказывает воинам следовать за собой, соблюдая строй»73. И князья, и сам русский народ действуют исключительно коварством – в пятой книге «Анналов» под 1209 годом приводится интереснейших рассказ про хитрость русских, как во время одного сражения русские дружинники захватывают польское знамя, поднимают его, а потом перебивают всех сходящихся к нему польских воинов 74. Таким образом, раз за разом в тексте постулируется: «доблесть» - это исключительно достояние Цивилизации, за Варварством же закрепляются права только на «хитрость». Длугош увлечен этой игрой метафор и часто обращается за образцами к античности – следующая речь, в которой Болеслав взывает к своим воинам накануне генерального сражения с Ярославом, скорее подошла бы спартанскому царю Леониду в рамках известного Фермопильского сражения: «Если вы хотите жить честно и свободно, если хотите сохранить свои пенаты, жен и детей, прославиться добытыми победами, а покоренные народы удерживать под данническим ярмом, если, наконец, вам угодно сделать самую Русь нашей данницей и владеть прекраснейшими трофеями и пленниками-рабами, захваченными в ней, то этого врага, хоть и многочисленного, но духом трусливого и бессильного, надо уничтожить силой оружия…»75. Логическим продолжением использования стратегии «дихотомии Цивилизации и Варварства» стало то, что сюжеты об опасностях всегда тесно 72 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 241. Там же. С. 239-240. 74 Ioannis Dlugossii. Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae. Varsaviae. T.3. 1964. P. 198. 75 Щавелева Н.И. Древня Русь... С. 242. 73

26 соседствуют с повествованием о богатствах и наградах – о «прекраснейших трофеях» и бесчисленных «пленниках-рабах». И здесь у Длугоша мы снова находим существенное многообразие штампов и топосов о богатстве варварским народов – бескрайние богатые земли, полные рыбой реки и зверем леса, а также города столь обильные золотом и серебром, что ни одно войско все их богатства за раз вынести не сможет 76. Однако гармоничное использование таких элементов повествования как «доблесть», «опасность» и «награда» требует от хрониста особого таланта. Перед Длугошем стояла цель дать противникам польского королевства негативную характеристику, но при этом и принижать их особенно сильно нельзя было – иначе какую бы славу польский можновладец стяжал в битве с обычными дикими и трусливыми варварами? Пытаясь балансировать между составлением ориентального портрета русских и все-таки возвеличить славу побед над ними, хронист всетаки допустил в своем тексте множество логических нестыковок. Приведем в пример следующий пассаж об укреплениях на Руси в период военного похода Болеслава I (курсив в цитировании мой – И.П.): «Итак, польский король Болеслав, вторгшись на Русь, захватывает и занимает все ее города без всякого сопротивления. Ведь в то время у русских не было ни одного укрепления…»77. Однако, буквально спустя несколько строчек, Длугош продолжает : «Польский король Болеслав, беря все города Руси и отдавая на разграбления воинам, крепости оставлял нетронутыми, видя, что овладения ими потребует немалого времени…»78. Читателю может показаться, что хронист, подобно современным авторам, мог просто ошибиться с этими исчезающими и появляющимися крепостями. На самом же деле, эти фрагменты как раз и объясняются ориентальной нарративной стратегией, выбранной Яном Длугошем для описания Руси. Таким образом, дискурс землеописания и истории Древней Руси в Хронике Длугоша выглядит следующим образом: 76 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 52-64. Ioannis Dlugossii. Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae. Varsaviae. T.1. 1964. P. 260. 78 Ibid. P. 260. 77

27 1) Автором не признается независимость русских территорий. Русь для него – это политическое и генеалогическое продолжение Польши, ввиду ошибочно принятой греческой веры и культуры пытающееся отделиться от своей прародины. Русь - это княжество (ducum), но все-таки княжество Польское. Русская история подчинена польской и упоминается в основном именно в ее контексте, собственно русским сюжетам (смене князей, междоусобицам, войнам с кочевниками) Ян Длугош уделяет намного меньше места и внимания. Более того, автор подчиняет Русь Польше не только текстологически, но и даже своими собственными эпистемологическими установками – пытаясь комбинировать польские и русские источники, автор встречался с различными несочетающимися датировками событий и неизменно отдавал предпочтение именно польских образцам. Русские же сюжеты подгонялись и искусственно привязывались к польской хронологии79. Последнее особенно интересно в контексте того, что именно Ян Длугош первым начал использование русских источников на понастоящему серьезном уровне 80. 2) По сравнению с хрониками XVI-XVII веков, где русские земли получали совершенно различные географические границы порой даже в пределах одного и того же произведения, дискурс землеописания в «Анналах» Яна Длугоша достаточно стабилен. Русь/Древняя Русь для него – это юг и юго-запад, Киевское княжество и Галицко-Волынская Русь. Такие города как Смоленск, Полоцк, Новгород, Псков и т.д., разумеется, встречаются в первых книгах хроники Длугоша, более того, даже упоминается, что там живут тоже русские. Тем не менее, фокус русских политических событий у краковского канонника надежно привязан именно к югу и юго-западу. Если мы читаем, что тот или иной польский правитель «пошел на Русь/отправился Русь воевать/из Руси вернулся» - то речь 79 Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. С. 54. Подробнее см.: Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950; Тихомиров М.Н. Русский летописец в «Истории Польши» Яна Длугоша // Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969; Лимонов Ю.А. Культурные связи России с европейскими странами в XVXVII веках. Л., 1978. 80

28 неизменно будет идти о Киевской и Волынской Руси. Показателен здесь заголовок одного из разделов хроники Длугоша: «Boleslaus rex Polonorum totam Russiam (курсив мой – И.П.) suo imperio subicit devicto Wszewoldo duce»81 - где под «всей Русью» автором понимались только такие земли как Волынская, Киевская, Перемышльская и Холмская. Заявляя польские права на Древнюю Русь, Ян Длугош отказывает в них другим народам, претендующим на «русский» проект. Особенно горячо хронист выступал здесь против Московского княжества, которое, по мнению Длугоша, не имеет совершенно никакого отношения с русскими, и связей ни генеалогических, ни культурных между Москвой и Русью быть не может. Заканчивая настоящий анализ русской истории в Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae Яна Длугоша, хочется еще раз обратить внимание на важность этого произведения для темы настоящей работы. То, что в сочинении краковского канонника самостоятельные дискурсы землеописания и истории Древней Руси находятся еще только в зачаточном состоянии, во многом служит только на пользу нашему исследованию. Именно идеи хроники Яна Длугоша восточноевропейских станут для исторических нас, а нарративов равно и для XVI-XVII всех веков определенной отправной точкой – базой и фундаментом, на котором последующие авторы будут выстраивать уже собственные интеллектуальные конструкты, и изобретать уже собственную «Древнюю Русь» 81 “Болеслав король польский всю Русь подчинил, князя Всеволода победив» цит. По: Ioannis Dlugossii. Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae. Varsaviae. T.2. 1964. P. 114.

29 § 2. «Древняя Русь» восточноевропейских нарративах 1500-1550-х годов. Tractatus de duabus Sarmatiis 82 - крупное историко-географическое сочинение, открывающее ряд исторических нарративов XVI-го века. О биографии автора этого трактата – профессора Краковского университета Матвея Меховского, известно не очень много. Будущий историограф родился в 1457 году в небогатой мещанской семье, живущей в Мехове – маленьком городке Краковского воеводства. Матвей Меховский получил очень полное университетское образование, пройдя через высшие учебные заведения таких городов как Краков, Прага, Флоренция и Падуя. В 1485 году Меховий в звании доктора медицины возвращается в Краков, где начинает свою преподавательскую Рис. 2. Матвей Меховский деятельность. С Краковом и его университетом 1457-1523 судьба Меховия будет связана до конца его жизни – с 1485-го года историограф покидал этот город всего несколько раз. Перу краковского профессора принадлежит множество медицинских трактатов – Меховский изучал человеческую анатомию, особо уделяя внимания вопросам кровообращения, болезням крови и ее биологическим функциям83. Однако настоящую известность Матвею Меховскому принес именно его историко-географический очерк о Восточной Европе, получивший название «Трактат о двух Сарматиях», изданный в Кракове в 1517-м году. 82 83 Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis. Kraków, 1517. См. например: De sanguinis missione. Kraków, 1508.

30 Персона и труды Матвея Меховского давно притягивали интерес исследователей, в связи с чем на данный момент существует обширная научная историография, посвященная этому польскому историографу. Среди важнейших исследовательских трудов необходимо назвать работы И. Ходыницкого84, В. Боржемского85 и К. Моравского86. Отечественной же историографии Меховский известен, прежде всего, благодаря замечательному переводу87 его трактата, выполненного С.А. Аннинским и изданном в 1936 году. Во многом Матвей Меховский стал продолжателем традиций Яна Длугоша, но, тем не менее, и нововведений в его тексте мы находим немало. Особых успехов ученый добился именно в географическом описании восточноевропейского региона. Условно эти территории географ делит на две части – Европейскую и Азиатскую Сарматии: «В Европейской есть области: руссов или рутенов, литовцев, москов и другие, прилегающие к ним, между рекой Вислой на западе и Танаисом на востоке… В Азиатской же Сарматии, на пространстве от реки Дона или Танаиса на западе до Каспийского моря на востоке, ныне живет много татарских племен» 88. Принципиальное отличие взглядов Меховского от воззрений более ранних хронистов на эти земли заключается в том, что его предшественники проводили интеллектуальные границы чаще именно по определенным политических пунктам – рубежи, например, Киевской или Галицкой Руси описывались их важнейшими городами. Меховский же использует только географические объекты в качестве универсальной системы ориентиров. Центры княжеств, крупные города и крепости отходят в его трактате на второй план, уступая первенство в идентификации географического пространства крупным природным объектам. Концепция античной географии подвергается ревизии в трактате Меховского – особое внимание уделяется 84 Hodynicki I. Dykcyonarz uszonych Polaków. Lwów, 1833. Borzemski W. Kronika Miechowity. Kraków, 1891. 86 Morawski K. Historia uniwersytetu Krakowskiego. Kraków, 1900. 87 Меховский М. Трактат о двух Сарматиях/ Введ., пер. и комментарии С.А. Аннинского. М.-Л., 1936. 88 Там же. С. 47. 85

31 описанию таких масштабных объектов, как, например, Танаис, Борисфен, Меотийское болото и т.д. Подобный нарративный подход быстро привлек внимание читателей - особенно современников потрясло громкое заявление краковского профессора, что легендарных Рифейских гор и вовсе в природе не существует89. Влияние сочинения Меховского на развитие историконарративной традиции в Польше можно выявить через следующее сравнение: если «Анналы» Длугоша стали образцом для многих последующих авторов в ключе историописания, то примерно такую же роль выполнял «Трактат о двух Сарматиях», только уже в сфере географии. Однако если в плане землеописания мы можем назвать Матвея Меховского крупным новатором, то в сфере историописания он действовал практически полностью по уже установленным канонам. Вслед за Длугошем, Меховский исключает из триады славянских патриархов Руса. Хоть напрямую в «Трактате…» русские и не возводятся генеалогически к полякам, но определенная дискурсивная подчиненность одного народа другому встречается, например: «…у Сарматских гор живет народ русский, во главе которого стоят знатные люди из поляков…»90. Географические контуры русской земли у Меховского практически полностью совпадают с «Русью» Яна Длугоша: «Ограничена Руссия – с юга Сарматскими горами и рекой Тирасом… с востока – Танаисом, Меотидами и Таврическим островом, с севера – Литвой, с запада – Польшей»91. Меховским также строго разделяется русский народ с московитами. Поляки и русские произошли от одного корня – от генеалогической вертикали Ной – Иафет – Иаван – Элиз, а потомками последнего уже и были славянские патриархи Лех и Чех. Московский же прародитель не называется, а лишь упоминается, что 89 «Гор Рифейских и Гиперборейских в природе нет ни в Скифии, ни в Московии, ни где бы то ни было, и хотя почти все космографы утверждают, что из этих гор вытекают Танаис, Волга, Двина и другие крупные реки, написанное ими — выдумки и невежественное баснословие» цит. по: Меховский М. Трактат о двух Сарматиях/ Введ., пер. и комментарии С.А. Аннинского. М.-Л., 1936. С. 116. 90 Меховский М. Трактат о двух Сарматиях/ Введ., пер. и комментарии С.А. Аннинского. М.-Л., 1936. С. 95. 91 Там же. С. 95.

32 московиты произошли от северных скифских народов92. Однако, стоит отметить, что географ все-таки пишет: «Знай… что в Московии – одна речь и один язык, именно русский или славянский…»93. Если суммировать вклад Матвея Меховского в развитие сведений о Руси в восточноевропейской нарративной традиции, то нужно отметить следующие положения. Прежде всего, Меховский дал русской земле четкие географические границы, которые исторически у него не изменяются от самого момента происхождения русских и вплоть до современных хронисту событий. Что до сущностных атрибутов Руси, то Меховский во многом солидарен с Яном Длугошем: хоть русская земля и имеет множество самобытных культурных черт, но единственное условие, при котором она сможет дальше существовать и развиваться – это в составе польского королевства. Одновременно с Матвеем из Мехова историко-географическими штудиям занимался человек, который в историографии получит титул «отца польской картографии» - Бернард Ваповский (1450-1535). Карьера Ваповского, который также был каноником Краковского капитула, во многом похожа на жизненный путь Яна Длугоша – точно также в его судьбе главную роль сыграли два города: Краков, где Ваповский занимал положение крупного церковного иерарха, и Рим, в котором были созданы его основные научные труды. В 1526 – 1528 году Бернардом Ваповским были созданы подробнейшие карты восточноевропейского региона, которые, к сожалению, не дошли до нас в целостности. Тем не менее, на основании описей и частично сохранившихся фрагментов, можно сделать вывод, что в географическом описании русского региона Ваповский добился даже больших успехов, чем Меховский. Но для нашей темы основной интерес представляют все же не карты Ваповского, но его хроника. 92 Меховский М. Трактат о двух Сарматиях/ Введ., пер. и комментарии С.А. Аннинского. М.-Л., 1936. С. 112-117. 93 Там же. С. 116.

33 «История Короны Польской и Великого княжества Литовского» 94 такое название получило сочинение Ваповского в историографии XIX века. Сам же автор ни закончить хронику, ни озаглавить ее ввиду своей смерти не успел. История текста Ваповского крайне интересна – не получив отдельного издания, рукописная хроника ходила по рукам более поздних историографов, частично или полностью входя в чужие работы. Исследование и выявление чистого текста Ваповского – сложная задача, которая продолжат решаться вплоть до нашего времени 95. Известны заимствованные фрагменты хроники Ваповского в трудах М. Кромера, М. Бельского и М. Стрыйковского, которые в глоссах помечали использование чужого источника. Тем не менее, не смотря на трудности в использовании теста Ваповского, необходимо отметить вклад этого ученого-географа в конструирование русской истории в польской традиции историописания. Именно Бернард Ваповский является автором-интродуктором нового славянского патриарха-прародителя, дискуссии о котором захлестнут польскую историографию XVI-XVII веков. В хрониках Ваповского впервые появляется Мосох (Мезех) в роли основателя Москвы и прародителя всех славян, что существенно идет в разрез со схемой Длугоша-Меховского96. Матей Стрыйковский так цитириует Ваповского: «Поскольку славаки, или словяне (через «о» - И.П.), предки наши, прозвались от озера Словеного, которое расположено в Московских пределах, то поляки, чехи, болгары и прочие славаки и русаци происходят от Мосоха или Москвы, сына Иафетова, и вышли из краев Московских. Так говорит Ваповский»97. Не исключено, что у Ваповского были и другие оригинальные взгляды на русско-московскую историю, но, к сожалению, полная реконструкция 94 Wapowski B. Dzieje Korony Polskiej i Wielkiego Księstwa Litewskiego. T. I-III. Wilno, 1847-1848. Подробнее см.: Михайловская Л. Л. Судьба «Хроники Бернарда Ваповского». Археографическое расследование // Крыніцазнаўства і спецыяльныя гістарычныя дысцыпліны. Вып. 2. 2005. С. 178-181. 96 Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996. С. 25-27. 97 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmudzka i wszystkiej Rusi.wyd. w Królewcu, 1582. S. 102-103. 95

34 изначального текста его хроники еще не проведена и пока является только делом будущих специализированных исследований. Далее по хронологии, серьезному переосмыслению история и землеописание Руси подверглись в сочинении Мартина Кромера «De origine et rebus gestis Polonorum…» 98. Фигура Кромера99 (1512-1589) замыкает собой ряд крупных польских историографов XVI-го века, получивших образование в стенах Краковского университета, а сам его трактат «О происхождении…» был крайне популярным историческим большое произведением, количество получившим разноязычных переизданий в Европе. Интереснейшую оценку обстоятельствам и целям сочинения Кромера дает сибирский ученый Д.В. Карнаухов – с публикацией Московии»100 в 1549 году Сигизмунда «Записок о Герберштейна закончилось лидерство польских ученых в Рис. 3. Мартин Кромер 1512-1589 интеллектуальном освоении восточных регионов Европы. Своеобразным ответом на этот вызов, блестяще справившимся со своей задачей, по мнению Карнаухова, и стало создание хроники Кромера 101. Происхождение Руси и славян. Описывая раннюю историю славян, Кромер вступает в полемику с предшествующими авторами, в том числе и с теми, о ком мы уже писали выше: «Rozumienia tedy tego Jan Długosz, Matiasz Miechowita i niektórzy z naszyńców byli»102. Автор считает, что выведение 98 Kromer M. De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Basel. 1555. Подробнее об этом историографе и его трудах см.: Batowski A. Sprawa z poselstwa Marcina Kromera do Ferdynanda cesarza w latach 1558-1563. Lwów, 1853; Andrzej Wyczański, Między kulturą a polityką. Sekretarze Zygmunta Starego 1506-1548. Warszawa, 1990; Карнаухов Д.В. Концепция ранней этнической истории Руси и Московии в хронике Мартина Кромера// Российская история. М., 2009. № 1. С. 180-188. 100 Herberstein S. Rerum Moscoviticarum comentarii. März, 1549. 101 Канаухов Д.В. История русских земель в польской хронографии конца XV-начала XVII вв. Новосибирск, 2009. С. 72. 102 Kromer M. O pochodzeniu i czynach Polaków ksiąg trzydzieści znane także jako O sprawach, dziejach i wszystkich innych potocznościach koronnych polskich, przekład polski w 1611. Kraków, S. 11. 99

35 народа от какого-либо патриарха, «... albo do bogów fałszywych odwoływają się, albo od potope świata i korabia Noego zaczątek swoj wywodzą»103 - не более чем суеверие, а те историки, что занимаются поисками библейских первопредков – делают совершенно бессмысленную работу. Отметим, что столь новый и радикальный взгляд на раннюю славянскую историю - это оригинальные идеи Мартина Кромера, которые не найдут сочувствия у прочих авторов XVI века, но получат признание не ранее чем через сотню лет104. При создании картин ранней этногенетической истории, Кромер предпочитал оперировать не отдельными патриархами и культурными героями, но целыми народами. В частности, обезличенная история русского этногенеза в сочинении Кромера выглядит так: некогда русские земли были населены еще античным авторам известными племенами роксоланов. Далее роксоланы покидают эти территории, на которых остаются местные маленькие разрозненные племена славян. Славяне принимают и адоптируют этноним «роксоланы», трансформируя его в «ройсы» 105, а позже – в «русы/русские». В этом умопостроении также можно проследить дискурс генеалогического подчинения, когда славяне получают свое самоназвание «в наследство» от родственных кочевых народов сарматов, вандалов и роксоланов, от которых себя напрямую выводили поляки. Самым сложным для Мартина Кромера оказался «Московский» вопрос, которому была полностью посвящена 9-я глава первой книги, получившая заглавие «Moschi unde, et quando apellari coepti». Соглашаясь с Ваповским о самобытности московитов, которые произошли или от Мосоха, или от различных северных племен (скифов), Кромер все-таки пытается установить степень родства между Москвой и Русью. Интересно, что различные издания «De origine et rebus…» (при жизни автора было создано 4 редакции) дают 103 Kromer M. O pochodzeniu i czynach Polaków... S. 11. См. подробнее о развитии этих идей: Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996. С. 22. 105 Kromer M. De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Basel, 1555. P. 18-19. 104

36 совершенно разную информацию – мы имеем целый спектр мнений в разных изданиях, где одним полюсом было полное отрицание родственных связей между русскими и московитами, а другим – признание скрытого культурного доминирования москов над Русью. Подобный парадокс труда Кромера особенно важен для Отечественной истории, и, что важно, уже попал в фокус внимания российской историографии 106 - авторитет Кромер побуждал многих авторов изменять собственное мнение о русском и московском этногенезах (особенно его влияние чувствуется на хронике М. Бельского – см. далее). Сущность Руси. Кромер продолжает традицию рассмотрения Руси как исконно польской сферы влияния. Интересно отношение автора к русским летописям – Ян Длугош в свое время полностью подчинил русский материал и его хронологию польской магистрали повествования. Кромер же в своем труде прямо выражает негативное отношение к русским хроникам, заостряя внимание на их неточности и фрагментарности. Но особенно интересно, что главной причиной критики автором летописей стало то, что в них, по мнению Кромера, слишком приуменьшена роль поляков (!) в истории Руси 107. Русские летописцы обвиняются Мартином Кромером в искажении истории, в связи с чем автор с особой страстью их разоблачает и стремиться донести правду до читателя: Русь – это не более чем продолжение польского королевства. Что касается локализации Руси – то здесь Кромером полностью повторяются тексты Меховия и Ваповского без какой-либо собственной рефлексии. В научной литературе существует мнение, что главная заслуга Мартина Кромера перед польской историографией в том, что его сочинение стало самым настоящим историографическим каноном 108 для последующих 106 Подробнее см.: Карнаухов Д.В. Концепция ранней этнической истории Руси и Московии в хронике Мартина Кромера// Российская история. М., 2009. № 1. С. 180-188; Мыльников А.С. 1) Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996; Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номанации и этничности. XVI – начала XVIII века. СПб., 1999. 107 Канаухов Д.В. История русских земель в польской хронографии конца XV-начала XVII вв. Новосибирск, 2009. С. 83. 108 Там же. С. 91.

37 хронистов. Мы признаем этот тезис в целом верным, но, тем не менее, русский материал Кромера требует особых оговорок. Прежде всего, Мартин Кромер сам мастерски синтезировал достижения Яна Длугоша и Матвея Меховского, создав для Руси четкие географические, политические и исторические границы. Все новые идеи Кромера о Руси ограничиваются ранним этногенезом – для автора это интеллектуальная игра, в которую он с готовностью включается и оспаривает мнения устоявшихся авторитетов. Что же касается фактологического материала, тот тут автор практически безоговорочно следует своим предшественникам, и уже выступает не в роли новатора, но в роли скурпулезного компилятора. Авторитет «De origine et rebus…» в момент своего издания безоговорочно интеллектуально закрепил Русь как часть Польши. Однако, высшая точка какого-либо процесса также всегда является и точкой спада – Мартин Кромер был последним крупным представителем Краковского школы историописания – со второй половины XVI века польская историография претерпевает существенные изменения, в нее проникают новые веяния, а интеллектуальные традиции будут развиваться уже совершенно новыми авторами – о чем речь пойдет в следующем параграфе настоящей работы.

38 § 3. «Древняя Русь» восточноевропейских нарративах 1550-1610-х годов. Перед тем как перейти к следующему историческому нарративу, на наш взгляд, необходимо еще раз обосновать условно введенный нами хронологический барьер 1550-х годов как своеобразный культурный рубеж в польском историописании XVI века. Мартином Кромером заканчивается эпоха доминирования профессиональных интеллектуалов - выходцев из стен Краковского университета в польском историописании. Им на смену приходят совершенно новые авторы, такие как шляхтич-самоучка Мартин Бельский, чья хроника в историографии иногда получает даже такие эпитеты, как «любительская»109, его сын – писарь военной канцелярии Стефана Батория Йоахим Бельский, солдат-наемник Александр Гваньини, талантливый поэт Матей Стрыйковский и аскетичный проповедник-кальвинист Станислав Сарницкий. Форма, содержание и идейная наполненность их трудов будут серьезно контрастировать с сочинениями авторов первой половины XVI века. Также, начиная с трудов Мартина Бельского, польский язык, наконец, займет свое законное место в зарождающейся национальной историографии, а двуязычность станет обыденным явлением в историко-исследовательских трудах. Одновременно с этим в историописании будет преодолен полоноцентризм – уже не истории соседних стран будут вписываться в контекст повествования о польских землях, но сама Польша будет интегрирована в общемировую историю. Хоть Польскому королевству и будет повсеместно отводиться главное место в исторических нарративах, но она уже будет не единственной, но только одной из стран, описываемой тем или иным хронистом. Но, что самое важное для настоящей работы, именно со второй половины XVI века в польских исторических нарративах начнется 109 Карнаухов Д.В. Moschi unde: развитие представлений о происхождении «московского народа» в польской историографии эпохи возрождения // Гуманитарные науки в Сибири. 2009. № 2. С. 11.

39 масштабная ревизия русских и московских сюжетов. Объясняется это возросшей силой Московского правителя, уже титулатура которого – «Государь всея Руси» - была воспринята интеллектуалами Речи Посполитой как вызов, брошенный традиционным взглядам польско-литовских историографов первой половины XVI века на Русь, как на исконно польские владения. Особое значение здесь имела первая крупная военная конфронтация Москвы с Европейскими государствами – Ливонская война. Это война вызовет на Западе настоящий информационный голод на московско-русские сюжеты, миссию удовлетворения которого во многом возьмут на себя именно польские интеллектуалы. Применительно к восточноевропейским нарративам этого времени можно смело утверждать следующее – внимание польских хронистов было приковано к своим восточным соседям как никогда прежде. В 1551 году выходит первое в истории Польши оригинальное полоноязычное110 историческое сочинение – «Kronika wszystkiego Бельского (1495-1575). świata»111 Мартина Снова обратим внимание: Бельский был старше Кромера, но мы все же позволили себе разделить этих двух авторов разными параграфами, ввиду полярности их идеологических установок. Любопытно, что само произведение Мартина Кромера Бельским воспринимается чуть ли не таким же далеким от себя, как труды античных географов. Бельский ставит Кромера в один ряд 110 с Винцентием Кадлубеком и Яном Рис. 4. Мартин Бельский 1495-1575 До сочинения Бельского мы имеешь лишь переводы на польский язык уже существующих латинских текстов. Например, «Трактат о двух Сарматиях» Матвея Меховского был сразу переведен Станиславом Хвальчевским, но его труд не нашел сочувствия у издателей и был опубликован только лишь в XIX веке. Мартин Бельский же действительно был первым, кто решился сразу написать свой труд на родном языке. 111 Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1551.

40 Длугошем, а также в одном из переизданий своей хроники признает себя смиренным учеником и подражателем «почтенного доктора Кромера» 112. Однако, это не более чем прокламация – Мартин Бельский оказался едва ли не первым автором, бросившим вызов канонам историописания Краковской школы. При жизни автора хроника выдержала три переиздания (1551, 1554 и 1564), которые существенно менялись от редакции к редакции. Для анализа нами было взято именно последнее издание - 1564 года, максимально воплотившее историографические взгляды автора, а также содержащее в себе первую рефлексию на начавшуюся крупную войну с Москвой 113. «Хроника всего света» 1564 года издания была разделена на 10 книг, посвященные истории Польши, Чехии, Турции, Венгрии, а также «московскому или русскому народу». Именно последняя книга, получившая в составе хроники Мартина Бельского девятый номер 114, представляет наибольший интерес для нашего исследования. Открывается московско-русская книга следующими стихами 115: 112 Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 17. Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. С. 376-381. 114 Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 426-440. 115 «Являюсь я господином и князем русского народа, исконным наследником своей земли – московского государства. Не из чужого народа я в эту землю пришел, породил меня в ней Иван Васильевич и Владимир Святой. Не так как соседние князья и короли, что пришли в свои державы из соседних стран. Дайте мне скорее полотенце да медный чан с водой – хочу умыть от них руки и иметь с ними согласие не буду» Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 426. 113

41 Эти строки, вложенные Мартином Бельским в уста Великого князя Московского, могут сразу служить для читателей своеобразным сюжетным индикатором, анонсируя, если выражаться в современных терминах, определенную злободневность последующего текста. Все прочие книги хроники Бельского изложены в хронологической перспективе – в них события последовательно разворачиваются от стародавнего периода и до дней хрониста, «русская» же книга служит ярким исключением, где уже в самом начале на гравюре (см. приложения) изображен современный автору Московский деспот, гордо объявляющий, что жить в мире со своими западными соседями он не желает. Со второй половины XVI века концепт «Руси» в польской исторической литературе начинает дробиться – эти явления описал в одной из своих монографий А.С. Мыльников, зафиксировав их даже в названии соответствующих глав - «Русь является троякой» и «Двоичность троякости?». Мартин Бельский был одним из первых славянских авторов 116, писавшем о том, что «Русь» существует вовсе не одна: в текстах его хроники появилась «Великая Русь», совпадающая с границами Московского государства, и «Малая Русь» - полностью тождественная Руси Яна Длугоша и Мартина Кромера, и входящая в состав польской короны 117. Чаще всего в научной литературе можно встретить мнение, что хроника Мартина Бельского практически полностью вторична, так как она использует материал предшественников 118, не внося в польскую историографию ничего нового. Мы не можем полностью согласиться с этим суждением. Хоть оригинального текста в хронике Мартина Бельского и не так много, но он играет важную роль в авторской нарративной стратегии. Отметим, что большая часть собственного текста Бельского можно найти 116 Первым же эти идеи были высказаны Яном Ласким (старшим) в его сочинении «De Rutenorum nationibus earumque erroribus scriptum Johannis de Lasco…» 117 Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 426-427. 118 Но, справедливости ради, также стоит отметить, что Бельский был действительно усердным и талантливым плагиатором – его хроника действительно суммировала в себе практически все достижения предыдущей польской историографии. Подробнее см.: Карнаухов Д.В. История русских земель в польской хронографии конца XV - начала XVII вв. Новосибирск, 2009. С. 97-123.

42 именно в разделах, хронологически современных автору. Анализируя оригинальные вставки автора в свое сочинение, перед исследователем раскрывается интересная система воззрений этого польского шляхтича и историка-самоучки на восточноевропейский регион. Прежде всего, если до Бельского Русь в интеллектуальной книжной культуре безраздельно принадлежала Польше и Литве, то в «Хронике всего света» у них появляется новый опасный соперник, который включается в борьбу за эти земли – Великий князь Московский119. Рефлексируя на бесспорные успехи Москвы во внешней политике и на ее экспансию на славянские земли, автор раздробляет Русь на две части, определяя их границы политическими рубежами противоборствующих за русские земли государств120 (что во многом противоречит дискурсу землеописания Матвея Меховского, из которого Бельский почерпнул множество сюжетов). Далее Бельский обращает внимание на ход начавшейся Ливонской войны, давая довольно-таки интересную оценку событиям: по его мнению, погрязшую в грехах121 Ливонскую землю Бог карал руками варваров-московитов. Вмешательство же Польского королевства в Прибалтийский конфликт автором расценивается как единственное спасение для Ливонии, и ее возвращение к Христу. Иными словами, в «Хронике всего света» генезис получает популярный в польской историографии штамп о дуалистическом противоборстве христианской Польши и диких варваров-схизматиков из Московии122. В контекст этого мифа и вплетается Русь – разделение ее две части обосновывается Божественным провидением – колыбель славянства под названием «Малая Русь» находится под защитой польско-литовского 119 Начиная со стихов на первой странице, эта тема станет лейтмотивом всей девятой книги «Хроники всего света» Мартина Бельского 120 Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 426-428. 121 Важнейшим из которых был отход от католической веры и переход населения в протестантизм: Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 437-438. 122 Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. C. 381.

43 оружия, в то время как «Великая Русь» находится в руках варваров и еще только ожидает своего часа освобождения123. Эти взгляды найдут живой отклик в трудах следующих двух авторов, которых ввиду тесного переплетения их творческих судеб мы предпочитаем рассматривать синхронно. Так в рамках одного параграфа мы проанализируем труды Александра Гваньини – итальянского наемника, за успехи на военной службе получившего польский индигенат, и талантливого поэта-историографа ВКЛ Матея Стрыйковского, которые были заклятыми врагами при жизни. Родился Александр Гваньини в дворянской семье среднего достатка из Вероны в 1534 году124 (по другим данным – в 1538-м125). Его отец - Амброджо Гваньини - не жалел средств на образование своего единственного сына - Александр прекрасно знал несколько немецкий, европейских языков итальянский и латынь, – позже освоил польский, а также по некоторым предположениям мог владеть литовским и русским126. Кроме того, будущий хронист проявлял заметные успехи в изучении географии и математики, на польской службе Рис. 5. Александр Гваньини 1534/1538 - 1614 его отличал природный талант к инженерному делу. Наконец, благодаря личным урокам отца, Гваньини был искусным фехтовальщиком и прекрасно владел шпагой127. 123 Bielski M. Kronika wszystkiego świata… Kraków, 1564. L. 428. Олександр Гваньїні: Хроніка європейської Сарматії / Упор. та пер. з пол. о. Юрія Мицика; НаУКМА; Інститут історії НАН України; Інститут української археографії та джерелознавства ім. М. С. Грушевського НАН України; Держкомархів України; Українсько-канадський дослідчо-документальний центр (Торонто). Киiв, 2007. С. 6. 125 Дячок О.О. Хронист Алессандро Гваньини // Украiнський археографiчний щорник. 2004. Вип. 8/9. С. 309. 126 Гваньини А. Описание Московии / Пер. с лат., вводная статья и коммент. Г. Г. Козловой. М., 1997. С. 4. 127 Олександр Гваньїні: Хроніка європейської Сарматії… С. 6. 124

44 В 1555 году Амброджо Гваньини покидает Родину по причине банкротства. Путь отца хрониста лежал в Польшу, где мать короля Сигизмунда II Августа, итальянка Бона Сфорца, охотно приближала ко двору своих бывших соотечественников. Вслед за отцом, в 1557 года в Польшу переселился и Александр Гваньини 128 (другие данные – в 1561129). Служба при дворе польского короля у будущего хрониста началась как раз в преддверии Ливонской Войны (1558-1583), благодаря которой военная карьера итальянца стремительно пошла вверх. После битвы на Уле, Гваньини остается в качестве коменданта в Витебской крепости, где по собственному признанию он провел 18 лет130. Именно во время Витебской службы Александром Гваньини в 1578-м году и издается его хроника - «Sarmatiae Europeae descriptio»131, которой обстоятельства связаны с довольно создания крупным скандалом. Дело в том, что права на текст «Sarmatiae Europeae descriptio» предъявил еще один польско-литовский историограф, волей случая также служивший в Витебском гарнизоне – Матей Стрыйковский, который обвинил итальянца в плагиате и краже текста. Рис. 6. Матей Стрыйковский 1547 – 1586/1593 Матей Стрыйковский родился в 1547 году в местечке Стрыков в семье обедневших шляхтичей. Якоб Осостевич, отец поэта, отдал своего сына в возрасте семи лет в школу в Бжезинах Лодзких, так как не хотел, чтобы «от 128 Ковальский Н.П. Известия по истории и географии Украины XVI века в «Хронике Сарматии Европейской» Александра Гваньини // Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1972. С. 110. 129 Мицик А.Ю. Початки Польськоi держави захронiкою Олександра Гваньiнi // Пам`ятки. Археографiчний щорiчник. 2005. № 5. С. 53. 130 Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey. Kśiąg III. Część II. W ktorey się zamyka Opisanie granic ziemie Ruskiey. Krakow, 1611. S. 25. 131 Gwagnini A. Sarmatiae Europeae Descriptio, quae Regnum Poloniae, Lituaniam, Masoviam, Prussiam, Pomeraniam, Livoniam et Moschoviae, Tartariaeque partem complectitur. Alexandri Gwagnini Voronensis, equities aurati, peditumque praefecti, diligenter conscriptae. Cracoviae, 1578.

45 природы нежные руки были изуродованы суровой работой с плугом» 132. Поэт позже с ностальгией вспоминал о детстве и счастливом времени, проведенном в Бжезинской школе, которая ему «Болонью и Падую заменила»133. Благодаря найденным А.И. Роговым документам, нам известно, что Стрыйковский в 1564 году поступает в Краковский университет, в 1565 уезжает на войну в Литву, в 1567-м году возвращается назад и, наконец, в 1569-м оканчивает университет134. После этого Матей Стрыйковский вновь отправляется на войну и попадает в Витебский гарнизон, где и происходит его судьбоносная встреча с Александром Гваньини. В ходе Ливонской войны этот период как раз связан с замиранием военных действий, поэтому у молодого поэта было достаточно много свободного времени для написания своей хроники «Sarmatiae Europeae descriptio». На суде между двумя хронистами, состоявшемся в 1580 году, была реконструирована следующая картина создания хроники: Стрыйковский работал над «Sarmatiae Europeae descriptio» Матей со своих университетских дней и до 1574-го года, в котором составляет черновик хроники. Далее Стрыйковский участвовал в османском посольстве 1574-1575 годов, входе которого он познакомился с историческими работами греков и турок, обогатив свой труд новым материалом. Наконец, летом 1575-го года Стрыйковский возвращается в Польшу и вскоре снова попадает в Витебскую крепость. Там он к 1576 году создает финальную версию своей хроники, которая попадает в руки Александра Гваньини. Итальянский наемник времени зря не терял: Гваньини за год вносит собственноручную правку в трактат Стрыйковского и в начале 1578-го года издает его под своим именем. Благодаря свидетельствам Витебского воеводы Станислава Паца и еще двух десятков шляхтичей о том, что именно Стрыйковский работал над хроникой 132 Maciej Stryjkowski Osostevius. Sam o sobie// Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. XIV. 133 Ibid. S. XIV. 134 Рогов. А.И. Русско-польские культурные связи. М., С.21-24.

46 и одалживал ее почитать всем желающим, судом королевский суд 14 июля 1580-го года разрешил тяжбу в пользу Матея Стрыйковского 135. Тем не менее, хоть текст хроники в основном и был украден Гваньини у Стрыйковского, но также известно, что итальянец внес и собственноручную правку в «Sarmatiae Europeae descriptio». До сих пор доподлинно не установлено, где же в «Описании Европейской Сарматии» заканчивается текст Матея Стрыйковского и начинается материал Александра Гваньини. Для темы настоящей работы это серьезная проблема – мы не можем точно сказать, кто точно был автором той или иной новации в дискурсе повествовании о русских землях. Однако хроника 1578 года издания стала фундаментом для уже самостоятельных работ двух хронистов – так в 1582 году Стрыйковский создает «Хронику польскую, литовскую, жмудскую и всей Руси»136, Гваньини же издает целый ряд новых редакций своего труда, венчает который полоноязычная «Хроника Европейской Сарматии»137 1611-го года, имеющая существенную независимость от украденной хроники. Работы двух хронистов требует определенных вводных замечаний. Прежде всего, тексты Стрыйковского и Гваньини существенно отличаются стилистически друг от друга. Хроника Александра Гваньини более была направлена на то, чтобы развлечь читателя, в связи с чем в ее тексте содержится большое количество художественного вымысла и мифов. Сочинение же Матея Стрыйковского с точки зрения фактографии несет в себе большую ценность, чем тексты Гваньини, и, если выражаться в современных терминах, имеет куда большую «научность». К сожалению, исходя из факта плагиата и вышеотмеченной художественности текста «Хроники Европейской Сарматии», исследователи зачастую делают поспешные выводы о вторичности материала и отсутствии 135 Zbiór dzieiopisow polskich we czterech tomach zawarty. Warszawa, 1768. Tom IV. S. 7. Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmudzka i wszystkiej Rusi. Wyd. w Królewcu, 1582. 137 Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey, w ktorey sie zamyka krolestwo Polskie.....: Tudziez tez Wielkie Xiestwo Litewskie, Ruskie, Pruskie, Zmudzkie, Inflantskie, Moskiewskie y czesc Tatarow..... z Lacinskiego na Polskie przelozona (par Marcin Paszkowski) / Alex. Guagnini; Marcin Paszkowski. Krakow, 1611. 136

47 какой-либо серьезной научной ценности у сочинения Александра Гваньини138. В защиту итальянского наемника скажем, что это далеко не всегда так. Прежде всего, тексты Гваньини и Стрыйковского существенно различаются благодаря нарративным стратегиям обоих хронистов, которые обуславливались их собственными уникальными ментальными дискурсами. Приведем в качестве примера описание Витебских замков, где служили139 и Гваньини, и Стрыйковский, чтобы проиллюстрировать, как внутренние дискурсивные установки обоих авторов влияли на излагаемый ими материал. Из обширного описания Александром Гваньини Витебска приведем следующие строки: «Довольно большой деревянный город над широкой судоходной рекой Двиной... Два немалых замка там стоят, как природой, так и человеческим искусством укрепленные: один низкий в равнине стоит, такой же широкий, как и город, а второй высокий на горе возвышенной построен. Оба замка башнями и стенами деревянными (выделено мной – И.П.) защищены, а также валами земляными, с камнями внутри. Орудий различных с припасами военными в нем достаточно… Этот замок среди всех замков пограничных, или даже среди всех замков Великого княжества Литовского является наиважнейшей твердыней против Московских набегов – так как на самой границе Московской находится. Много раз от него Москва с большим для себя уроном отогнана и отбита была. Четырех ротмистров или капитанов пешего войска там безвыездно король польский держит, среди которых и я со своим отцом Амвросием Гваньини над 5 сотнями пешими и 10 конными был в течение 18 лет ротмистром…»140. У Матея Стрыйковского нет единого описания Витебска, заметки о нем разбросаны по всей хронике. Суммируя их, получается следующее: 138 Например, см.: Голенищев-Кутузов И.Н. Итальянское Возрождение и славянская литература XV-XVI веков. М., 1963. С. 315. 139 Справедливости ради отметим, что Александр Гваньини практически безвылазно служил комендантом Витебской крепости в течении 18 лет, а Матей Стрыйковский ввиду своих постоянных отлучек едва ли провел в Витебске более 3-4 лет. 140 Zbior dziejopisow polskich we czterech tomach. Tom czwarty. Kronika Sarmacyi Europkiey Alexandra hrabi Gwagnina... W Warszawie, 1768. S. 331.

48 верхний замок полностью укреплен каменными стенами и башнями еще князем Ольгердом. Им же в Витебске построены две каменные церкви и княжеские палаты (pałac), уже полуразрушенные ко времени создания описания. Стрыйковский очарован Витебской историей – он описывает каменные укрепления и постройки времен Ольгерда «с большими затратами и искусством сделанные», которые историограф «собственными глазами видел»141. Вопрос, был ли Витебский верхний замок XVI-го века каменным или деревянным, уже давно и успешно разрешен археологами 142 - раскопки показали, что в связи с частыми осадами и постоянным уроном для крепости, изначально каменные Витебские замки в XVI веке ремонтировались и укреплялись древесиной и землей. Ко времени создания двух приведенных описаний Верхний замок представлял собой уже своеобразную смесь старых и новых построек, но доминирующим материалом было именно дерево 143. Описание замков у обоих хронистов было обусловлено их ментальными установками. Александр Гваньини – иностранный наемник и инженер, не имевший культурно-исторических связей с этой землей, действительно застал Витебские замки по преимуществу деревянным – это точно отмечено в его хронике. В свою очередь, для уроженца Литовской земли Матея Стрыйковского, Витебск – это не просто крепость, но «столица и каменный замок Ольгерда», и его славное прошлое напрямую влияет на описываемое хронистом настоящее, когда деревянные укрепления превращаются в каменную цитадель, достойную славных князей прошлого. Иными словами, разделы «любительской» хроники Александра Гваньини о славянских землях, автор которых не имел никакой дискурсивной связи с описываемыми территориями, иногда куда более точны при изложении информации, чем сочинение Матея Стрыйковского. 141 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 14, 58. Левко О.Н. Экскурсии по древнему Витебску. Минск, 1984. С. 6, 18. 143 А.П. Сапунов. Исторические сведения о Витебском замке // Памятная книжка Витебской губернии... на 1881 год. Витебск, 1881. С. 155. 142

49 Далее мы снова изложим основные дискурсивные принципы при описании раннеславянской и древнерусской истории обоих авторов синхронно, чтобы более явно показать отличая между нарративными установками и идеями двух хронистов. О происхождении славянских и русских народов. Матей Стрыйковский – автор широкой образованности и большой начитанности, после скурпулезного изложения точек зрения многих историографов на происхождение славянских народов, заключает, что «легче распутать узел на Гордиевом возу»144 чем ответить на этот сложный вопрос. Виной всему, по мнению автора, то, что о славянских народах дошли только внешние свидетельства, и неизвестно, что эти племена думали сами о себе, «Bo narody nasze Sławańskie Sarmatskie, w zimnych krainach pułnocnych położone, skłonniejsze były zawżdy do zwad, do wojny, do okrucieństwa i posiadania cudzych ziem, niż do nauk wyzwolonych...»145. Стоит отметить, что Матей Стрыйковский по любому спорному вопросу не только приводит множество мнений со ссылками на авторитеты, их породившие, но и четко высказывает собственную позицию. По поводу происхождения этнонимов Стрыйковский придерживается следующих мнений – Русь и русские произошли от слово «рассеять», так как они «рассеялись» по огромным территориям146. Славянами же эти племена прозвались от той воинской славы, что они стяжали под стенами Трои 147. Вновь обращаясь к дискурсивной вовлеченности автора в описываемые им сюжеты, необходимо привести цитату, являющуюся критической рефлексией Стрыйковского на современные ему события, носящую в себе нотки ностальгии по героическому прошлому славян: «...tedy od ich fortunnych a 144 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 88. «Так как народы наши Славянские и Сарматские, живущие в северных холодных странах, склонны более были к раздорам, войнам, жестокости и набегам на чужие земли, чем к свободным наукам…» Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 89. 146 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 111. 147 Ibid. S. 96. 145

50 sławnych spraw, nazwali ich Slaviani albo Sławaki, a nasby swych potomków nazwali Słabaki od słabości, bośmy bardzo osłabieli»148. Александр Гваньини в тексте своей хроники отводит намного меньше места рассуждениям о происхождении славянских народов, ограничиваясь повествованием в нескольких абзацах о славянах под Троей и пересказом первых греческих описаний этих племен. Также кратки у него и сюжеты, связанные с появлением на исторической арене Руси и русов. Тем не менее, в хронике Гваньини можно найти следующую интересную цитату: «Ale imię swoie Ruś skąd by miała, o tym nab teraz mowić potrzeba: Kronikarze starszy rozumieią, że od Russa, wnęka Lechowego,są tak nazwani, co bydż nie może, bo Ruś dobrze jest starsza niżeli Lech, przodek nasz (выделено мной – И.П.) tu przyszedl...»149. Любопытно, что используя словосочетание «предок наш», автор в тексте выбирает для себя позицию славянина и представителя польской историографии соответственно. Однако же отрицание происхождение Руси от Руса, внука Леха, и постулирование ее более глубокой древности, чем прародителя все поляков – это крайне радикальное заявление, впервые имевшее место в восточноевропейской нарративной традиции. Разумеется, подобный тезис серьезно повлиял на описание сущностных черт Руси в тексте «Хроники Европейской Сарматии». О сущности Руси. Уникальность материала хроники Александра Гваньини для восточноевропейских нарративных моделей в том, что автор полностью отрицал какое-либо культурное или же генеалогическое родство между Русью с одной стороны, и польско-литовскими народами с другой. Русь сразу выступает на страницах хроники Гваньини как сильное самостоятельное княжество 150, которое не просто не было вторичным и 148 «Тогда от их удачи и славных деяний прозвали их Славаками или же Славянами, а нас бы (они) потомков своих назвали бы Слабаки от “слабости”, ибо сильно ослабели (мы)» Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 102. 149 «Но имя свое Русь откуда получила, о том нам сейчас сказать нужно: старшие хронисты полагают, что от Русса, внука Леха, она так прозвалась, чего быть не может, так как Русь намного старше, чем Лех, предок наш, туда пришедший…» Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey. Kśiąg III. Część I. O Ruskich Xięstwach, y Narodziech ich. Krakow, 1611. S. 1. 150 Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey. Kśiąg III. Część I. O Ruskich Xięstwach, y Narodziech ich. Krakow, 1611. S. 3.

51 зависимым, но само впоследствии породило новые племена и народы. В частности Гваньини пишет, что московиты – это потомки русских151, ушедшие от своей прародины так далеко, что во многом утратили с ней связь, но все-таки имеют с русскими общий язык и схожую культуру. Гваньини очень мало пишет об истории Древней Руси, больше акцентируя свое внимание в «русских» разделах своего сочинения на географии этих земель и генеалогии отдельных влиятельный родов (князей Острожских, Слуцких…». Повествование идет только о Руси «в узком смысле» - о Киевском княжестве, а позже – о Волынской земле. Из кратких сведений вырисовывается следующая картина: изначально Русская земля – это сильно и независимое политическое образование, пришедшее в упадок в середине XII века. Далее она частично как военный трофей, частично на добровольной основе входит в состав Польши и Литвы. Хоть Русь и стала частью Речи Посполитой, но через культурные и генеалогические отличая автор постулирует определенную самобытность этого региона в составе Польской короны. Матей Стрыйковский также избрал довольно необычную нарративную стратегию для восточноевропейской традиции историописания. Если Гваньини провозгласил, что Русь и русские племена хронологически существовали раньше Леха, то Стрыйковский пошел дальше, указав в своей хронике, что Москва древнее всех славянских племен, и именно от нее они и произошли: «A iż ty narody: Sarmatskie, Bulgarskie, Ruskie, Gotskie, Polskie, Wołynskie, Wandalskie, Czeskie, od Japhetowego syna Mosoha spłodzone...»152. Отправная точка славянской истории у Стрыйковского – это Москва. Автор спорит с авторитетами, которые представляли Москву, как новое политическое образование, получившее название от гидронима. По мнению 151 Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey. Kśiąg VII. Część I. W ktorey się zamyka opisanie Xięstwa Moskiewskiego y Państw do niego należących. Krakow, 1611. S. 1-2. 152 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 107.

52 же Стрыйковского «не московиты от реки Москвы… но река Москва от Мосоха звать началась»153. Стрыйковский зачастую использует этнонимы «славяне» и «русские» как взаимозаменяемые синонимы. В своих умопостроениях Матей Стрыйковский приходит к выводам об отношениях между Польшей и Русью еще более радикальным, чем Гваньини: «Народы русские славянские (narody Ruskie Sławańskie) размножились и широко разошлись, обретая новые названия… Волынцы от Волги, Моравцы от Моравы реки… поляки от полей, или же от полян – другого народа русского (выделено мной – И.П.), которые в тех местах обитали, где сейчас город Киев (стоит)…» 154. Прежде всего, перед нами предстает версия, полностью противоположная построениям Длугоша – если для краковского каноника поляне произошли от поляков, а Русь в сущности – это отколовшийся от Польши осколок, который надо было вернуть, то у Стрыйковского все наоборот, а присоединение Руси к Польше – это своеобразное возвращение поляков к своим истокам. Также отметим ряд использованных этнонимов, которые в тексте Стрыйковского выполняют роль синонимов, где «русские» = «славяне», а «поляки», от полян произошедшие, также становятся равны «русским». Иными словами, два рассматриваемых нами автора пришли к совершенно полярным выводам – Гваньини полностью отрицал какое-либо родство между русскими и поляками, в тексте же Стрыйковского, наоборот, как никогда громко звучали идеи раннеславянского единства. Локализация Руси. Хоть разделение и цветообозначение определенных частей и было давно известно в западной нарративной традиции, но на славянской почве эти модели не особенно акцентировались. По мнению А.С. Мыльникова, именно с хроники Матея Стрыйковского 1582 153 «А вот те народы: Сарматские, Булгарские, Русские, Готские, Польские, Волынские, Вандальские и Чешские от Иафетового сына Мосоха произошли…» (Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 91.) 154 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 111-112.

53 года эта практика прочно вошла в славянские традиции историописания 155. Идеи о цветовом разделении на регионы мы находим в сочинении Стрыйковского в разделе, озаглавленном «O Białej i Czarnej Rusi, wschodnich, pułnocnych i zpołudniowych narodach starożytnuch, i ich xiążętach Wielkonowogrodzkich, Izborskich Pskowskich, Biełojezierskich, Kijowskich, Luckich, Wlodimirskich, Wołyńskich, Halickich, Podorskich, Podolskich, &c.»156. Дискурс родства славянских племен также чувствуется и здесь – хоть автор и ассоциирует Белую Русь с Московией, а Черную – с Киевом и Волынью, но Стрыйковский также настаивает и на том, что четкие границы между этим землями совершенно невозможно провести, так как везде наблюдается смешение языков, обычаев и традиций157. Частично Белая Русь находится в составе Литвы, а некоторые земли Черной Руси достались московитам – Стрыйковский не мерит пространство этих земель государственными границами и предпочитает считать Русь не политическим, но духовным и культурным пространством, на котором уживается сразу несколько государств. Противоположного мнения держался Александр Гваньини в своей полоноязычной хронике. Данная пространная цитата помещена автором в начало повествования о географии русских земель: «Ruska ziemia, ktora z dawna Roxolanią zowią, odewschodu slońca leży przy Białym jeziorze, przu rzece Tanais, ktora Azyą od Europy dziełi, ku zachodu Walachii y Moldawskiej ziemi pograniczna: od Południa dzielą ią gory Tatry. A jest trojaka – jedna biała, druga czarna, trzecia czerwona. Biała okolo Kijowa, Mozera, Mścislawia, Witebska, Orszej, Połocka, Smoleńska, y ziemie Siewierskiej, ktora zdawna do Wielkiego Xięstwa Litewskiego przynależy. Czarna w ziemie Moskiewskiej około Bialego Jeziora, y tam wszędzie ku Azyi. Czerwona przy górach, ktore Beskiedami zowią, ktorej Krol Polski rozkazuje, y do Korony przynależy... Pod temiż górami są 155 Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности. XVI – начала XVIII века. СПб., 1999. С. 62. 156 Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 108. 157 Ibid. S. 109-110.

54 Powiaty: Halicki, Przemyski, Sanocki, a w pośrzodku jest miasto sławne Lwów... Zamyka się Ruska ziemia od Południa górami Tatrami, a rzeką Niestrem: od wschodu rzeką Tanais y ziemią Przekopską, od Połnocy ma ziemię Litewską, a od zachodu Polska»158. На западе цветообозначение различных регионов Руси началось еще в конце XV века159. Стоит отметить крайнюю подвижность предлагаемых западными интеллектуалами «цветов» на реальной географической карте – лучше всего это как раз иллюстрируют два данных выше фрагмента из хроник Гваньини и Стрыйковского, где цветообозначение совершенно не совпадает. Если Матей Стрыйковский писал о размытости границ разных регионов, то итальянский наемник с ним полностью не соглашается – у Гваньини не раз встречается четкое соотношение по политическим организмам, где Красная Русь – полностью в составе Польши, Белая – в Литве, а черная – в Московии. Как уже упоминалось, хронист отдельно описывает только историю Красной Руси, преемницей, по мнению автора, изначального русского княжества. Материалы Стрыйковского и Гваньини станут объектом активного заимствования для хронистов на протяжении всего XVII века. Так тексты Гваньини станут образцом для киевской хронографии, а сочинение Стрыйковского получит множество переводов в московской книжности 160 - в совокупности хроники этих двух авторов оказали огромное влияние на последующие дискуссии об истории и географии древнерусского пространства в восточноевропейской традиции историописания. 158 «Русская земля, которая издавна Роксоланией зовется, на восходе солнца лежит при Белом озере, при реке Танаис, которая Азию от Европы отделяет, к западу с Валашскими и Молдавскими землями граничит. На юге отделяют ее горы Татры. А является она троякой – одна Белая, другая Черная, третья Красная. Белая возле Киева, Мозера, Мстиславля, Витебска, Орши, Полоцка, Смоленска и земли Северской, которая издавна Великому Княжеству Литовскому принадлежит. Черная в земле Московской около Белого озера и дальше до Азии. Красная при горах, которые Бескидами зовутся, которой король Польский распоряжается и которая короне принадлежит… Под теми горами есть поветы: Галицкий, Перемышльский, Санокский, а в центре стоит город славный Львов… Заканчивается Русская земля на юге горами Татрами и рекой Днестром. На востоке рекой Танаис и землей Перекопской, на севере землей Литовской, а на западе Польской» Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey. Kśiąg III. Część II. W ktorey się zamyka Opisanie granic ziemie Ruskiey.... Krakow, 1611. S. 13 159 Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности. XVI – начала XVIII века. СПб., 1999. С. 58-61. 160 Там же. С. 62-63.

55 Глава II. Дискурс землеописания и истории Древней Руси в русских хронографах § 1. Хронографические своды XVI-XVII веков и их особенности как источники по русской истории «Хронограф» или «Хронограф русский» (далее – Х.Р.) представляет собой совершенно особый тип памятников русской письменности. Х.Р. известен во множестве редакций, его отличительной чертой стал принципиально более широкий охват описываемых исторических событий, чем в летописях – доминирующей форме историописания в восточнославянском регионе вплоть до XVI-го века. Прежде всего, если летописи, в основном, описывают какие-либо локальные события, происходящие в той или иной земле/княжестве, то хронографы в своем повествовании претендуют на всемирный охват (разумеется, в том смысле, в каком эта «всемирность» понималась книжником в XVI-XVII веках). Хоть структурно русским событиям в хронографах, в отличие от летописей, отводится куда меньше места, но, тем не менее, именно в этом типе источников Русь и русская история инкорпорировались в общемировой исторический контекст. Для темы настоящей диссертации эти две черты Х.Р. очень важны. Среди русских источников XVI-XVII веков в хронографах особенно ярко проявляются дискурсы земле- и историописания Древней Руси: встраивая древнерусскую историю в общемировую, московским интеллектуалам приходилось решать сразу несколько задач – на передний план в «русских» разделах Х.Р. выдвигались вопросы о сущности, локализации и преемственности наследия Руси. Именно поэтому вопросник, который был составлен нами для изучения дискурсивных практик при описании Древней Руси в восточноевропейском историческом нарративе, не теряет своей актуальности и при изучении материала различных редакций русского хронографа.

56 Изучение Х.Р. имеет свою собственную богатую историографию. Прежде всего, учеными решались вопросы происхождения и датировки этого источника. Первый крупный исследователь этого хронографического свода Андрей Николаевич Попов - полагал, что изначально хронограф являлся переводом с южнославянского оригинала, дополненным русскими книжниками161. Однако существовало и строго противоположное мнение, высказанное такими исследователями, как В. Ягич и И. Руварец: они считали, что X. Р. - это оригинальное русское произведение, которое само было заимствовано южнославянской историографической традицией 162. Изучая генезис редакций русского хронографа и его языковые особенности, А. А. Шахматов заключил, что оригинал X. Р. был создан в 1442 г. известным монахом Пахомием Логофетом 163. Гипотеза Шахматова позже была пересмотрена в работах Б. М. Клосса164 и О. В. Творогова165, благодаря трудам которых история памятника предстает перед нами в следующем виде: наиболее ранней из дошедших до нас редакций X. Р. является так называемая редакция 1512 года. Текст этой редакции делится на 208 глав. В X. Р. излагается всеобщая история от сотворения мира и до 1453 года. О.В. Творогов, написавший статью о Р.Х. для «Словаря книжников и книжности Древней Руси», выделил следующие источники этого памятника: «Библейская история, история стран Ближнего Востока, Рима и Византии излагались на основе библейских книг, Летописца Еллинского и Римского второй редакции, болгарского перевода византийской Хроники Константина Манассии и «Паралипомена Зонары», были использованы также «История Иудейской войны» Иосифа Флавия и 161 Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 4-9. 162 Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л-Я / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1989. С. 500. 163 Шахматов А. А. Пахомий Логофет и Хронограф // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1899. Январь. Отд. 2. С. 200-207. 164 Клосс Б. М. О времени создания Русского хронографа // ТОДРЛ. Л., 1971. Т. 26. С. 244-255. 165 Творогов О. В. 1) Русский хронограф и задачи его изучения // Пути изучения древнерусской литературы и письменности. Л., 1970. С. 48-55; 2) К изучению древнерусских хронографических сводов (О происхождении Хронографа западно-русской редакции) // ТОДРЛ. Л., 1972. Т. 27. С. 393-404.

57 Житие Иоанна Предтечи. В X. Р. вошло повествование о деяниях и походах Александра Македонского - новая редакция Александрии хронографической, основанная на второй редакции памятника, дополненной по Александрии Сербской. История Болгарии и Сербии излагалась на основе житий сербских святых: Саввы, Стефана Дечанского и Стефана Лазаревича, а также болгарского жития Илариона Мегленского. Е. П. Наумов высказал предположение, что составитель X. Р. мог использовать в этих разделах своего труда сербские хронографические источники. История Руси была изложена в X. Р. на основе летописи, близкой к Летописному своду Сокращенному 1495 г. и Летописи Симеоновской»166. Также историками и лингвистами Х.Р. отмечается не только как исторический источник, но и как выдающийся памятник русской литературы. Композиционно автор хронографа искусно связал заимствования из многочисленных источников в единый текст с четкой структурой. Свои источники X. Р. (исключая лишь летописные тексты), как правило, не цитирует, но пересказывает, благодаря чему памятник обладает единым литературным стилем 167. Продолжает обсуждаться и вопрос об авторстве Х.Р. - помимо гипотезы А.А. Шахматова о Пахомии Логофете, А. Д. Седельниковым и Б. М. Клосс выдвинута теория о Досифее Топоркове как о вероятном авторе первоначальной редакции памятника 168. Однако, из-за существования большого количества редакций этого памятника, точно установить его изначального автора представляется практически невыполнимой задачей. Изза большого количества существующих списков, хронограф первой редакции (1512-го года) в науке принято делить на пять видов: Основной, Воскресенский, Сокращенный, Погодинский и Промежуточный169. 166 Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л-Я / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1989. С. 500. 167 Там же. С. 501. 168 Седельников А. Д. Досифей Топорков и Хронограф // Изв. АН СССР. VII сер. Отд. гуманитарных наук. 1929. № 9. С. 755-773. 169 Розанов С. П. Заметки по вопросу о русских хронографах // ЖМНП. 1904. Янв. Отд. 2. С. 92-136.

58 Далее, на основе редакции 1512 года был создан «Хронограф западнорусский», составленный не ранее 50-х годов XVI-го века. Особенности этой редакции следующие: она начинается сразу с текста Александрии, в ней серьезно урезаны сведения по древнерусской истории, а после рассказа о падении Константинополя идет крупное заимствование из хроники Мартина Бельского. Среди всех русских хронографах, именно эта редакция имеет самый крупный обзор западной истории, а также она использует определенные нарративные модели из восточноевропейской традиции историописания. В настоящее время известно всего 15 списков этой редакции. Во второй пол. XVI в. на основе редакции 1512 года составляется Пространный русский хронограф. Особенно он интересен для нас тем, что «русские» разделы в нем получили существенное дополнение. Хоть списки этой редакции до нас не дошли, но мы располагаем восходящей к нему редакцией 1599 года. Особо интересен этот источник как переходная ступень между Х.Р. редакции 1512 и 1617 годов. Х.Р. 1617 года (также известный как хронограф «второй редакции») продолжил традиции, заложенные Пространным Х.Р. – в нем серьезному сокращению подверглось изложение библейских сюжетов, в то время как внимание к русской истории сильно возросло. В Х.Р. 1512 года хронологическим рубежом стало падение Константинополя, теперь же повествование было доведено до воцарения Михаила Федоровича Романова. Особое внимание в тексте также было уделено событиям Смутного времени, подвергшимся переосмыслению со стороны автора. Также, впервые с момента составления хронографа западно-русского, в Х.Р. 1617 года появляются заимствования из восточноевропейских источников – особой популярностью среди русских книжников пользовалась «Хроника всего света» Мартина Бельского. Следующим этапом в истории развитии русских хронографических сводов стал Х.Р. 1620-го года, также известный как хронограф третьей

59 редакции. Отметим, что дата «1620 год» - крайне условна, нам лишь известно, что эта редакция была составлена не ранее указанного хронологического рубежа170. А. Н. Попов подразделил редакцию 1620 г. на три разряда, основываясь в основном на различиях в структуре статей, повествующих о событиях после смерти Ивана IV и до воцарения династии Романовых. Тем не менее, стоит отметить, что разница в разных списках хронографов этой редакции вовсе не ограничивается различиями в материале о событиях рубежа XVI-XVII веков - предшествующий текст X. Р. также существенно варьируется, и списки, относящиеся к одному разряду, значительно разнятся между собой 171. Именно хронографы третьей редакции ввиду крайней условности их систематизации представляются наиболее сложными в использовании источниками среди всех редакций русских хронографических сводов. Тем не менее, эта редакция важна для темы настоящего сочинения – новый материал в «русских» разделах Х.Р 1620-г. посвящен правлениям первых Романовых, когда Московское царство преодолело гибельные последствия Смутного времени, и вопрос собирания земель и борьбы за древнерусское наследство снова стал актуален. Однако, помимо нескольких сотен известных списков Х.Р. всех трех редакций, существуют еще и хронографы, которые невозможно отнести ни к одной из вышеописанных категорий. Исследователь русских хронографических сводов А.Н. Попов отнес эти источнике к группе так называемых хронографов особого состава. Из источников, которые входят в эту группу, нами будут использоваться следующие памятники: Хронограф Сергея Кубасова, Хронограф Архиепископа Пахомия, Румянцевский хронограф и Хронограф 1679 года172. Каждый из этих источников своеобразен, но в настоящей работе их объединяет то, что именно благодаря 170 В российской историографии для третьей редакции принято давать хронологические рамки 1620-1644 год. Все до этого промежутка – «вторая редакция», а после – «хронографы особого состава». См.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л-Я/ Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1989. С. 503. 171 Там же. С. 503. 172 Подробное описание каждого источника см.: Попов А.Н. Обзор хронографов русской редакции. Часть 2. М., 1869. С. 230-287.

60 этим хронографам мы можем узнать реакцию московских книжников на прямую военную конфронтацию Московского царства с Речью Посполитой в середине XVII века, и, как результат, включение в состав России большого количества земель из «древнерусского наследства». Было ли это событие рядовым для книжников, или же включение Левобережной Украины в состав России воспринималось интеллектуалами как успешное возвращение своей исторической прародины – ответ на этот вопрос будет служить точкой окончания нашей реконструкции дискурсов земле- и историописания Древней Руси в русских хронографах.

61 § 2. Русские хронографы XVI века Кратко рассмотрев те редакции хронографа, что мы используем в нашей работе, отметим в их развитии две важные для нас черты: во-первых, объем русских известий в текстах увеличивается от редакции к редакции – появляются новые сюжеты, а вместе с ними и новые нарративные и интерпретационные модели, во-вторых, если изначально в хронографах доминировали достижения югославянской традиции историописания, то к рубежу XVI-XVII веков в текстах Х.Р. мы видим влияние и восточноевропейских нарративов. Далее, чтобы проведенный нами обзор содержания хронографов, а также выявленные в них «русские» разделы показать более наглядно, мы Диаграмма 1. Доля различных тематических разделов в Х.Р. 1512 года. 23% 1% 39% 18% 19% Священная история "История христианского мира" Известия о западных странах Древняя история Греко-славянская история прибегнем к построению статистических диаграмм при изучении тех редакций, списки которых не сильно разнятся между собой. Данная диаграмма призвана продемонстрировать тематическое содержание хронографа 1512 года, также известного как хронограф первой редакции173. Практически все секторы диаграммы не являются нашим 173 Данная диаграмма построена на основе опубликованного текста Х.Р. 1512 года по изданию: ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб., 1911.

62 искусственным конструктом, но следуют за рубрикацией, очерченной самим составителем хронографа. Разберем каждый из секторов диаграммы. Священная история (39%) во всех хронографах занимает доминирующее положение. Эта категория охватывает период от сотворения мира до «Александрии» - полумифических сюжетов о жизни и деяниях Александра Македонского. Древняя история (19%) – также практически во всех списках имеет четкие границы – от «Александрии» и до начала царствования Константина Великого. «История христианского мира» (18%) – названием для этой рубрики послужила цитата, встречающаяся во многих списках хронографов всех трех редакций, которой открывается начало царствования Константина Великого. Этот раздел полностью тождественен истории Византии. Славяно-греческая история (23%) – единственный раздел, не имеющий выделенных авторских границ. Во всех трех редакциях хронографов греческая история с императоров Михаила III и Василия Македонянина распадается уже на множество разных направлений – на мировую арену в хронографе впервые выходят славянские народы: сербы, болгары, русы, поляки и т.д. Однако авторское завершение у этой категории есть: концом славяно-греческой истории в хронографах служит падение Константинополя. Именно в этом разделе впервые появляются сведения о древнерусской истории. Выявление и изучение русского материала, разбросанного по разным разделам Х.Р. 1512 года, позволяет выявить нам важные особенности описания древнерусской истории. Происхождение. Составитель Х.Р. 1512 года не уделил много внимания вопросам происхождения славян и Руси. Польской исторической традицией еще не были предложены дискуссии о происхождении этих народов, а в южнославянских и русских летописных канонах матрицы начальных сведений довольно лаконичны. Все славяне произошли от патриарха Иафета, сына Ноя, а славянский язык был одним из наречий, появившихся после Вавилонского смешения языков: «Отъ седми же десять и

63 двою языку единъ бысть Словеньскiй языкъ, отъ племене Афетова…»174. Славянской прародиной в Х.Р. первой редакции выступает Болгарская земля и Дунай - «По мнозехъ же временехъ сели суть Словене по Дунаю, где есть ныне Оугорьская земля и Болгарьская, и отъ техъ Словенъ разыдошася по земли…»175. После констатации исхода части славянских родов с Дуная, составитель хронографа интерполирует в свой материал хорошо известный любому отечественному историку текст ПВЛ о расселении восточнославянских племен. Сущностная характеристика Руси. Рассматривая ранние сюжеты, связанные с Русью, стоит отметить довольно-таки необычную позицию составителя хронографа – черпая материал из русских летописей и южнославянских нарративов, автор не стал отдавать предпочтение какой либо из моделей или же синтезировать их, но последовательно пересказал обе. Это привело к интересному результату – периодически в одном и том же тексте мы встречаем дискурсивное отношение к Руси то как к сильному и славному христианскому доставляющим множество княжеству, хлопот то своим как варварам-язычникам, цивилизованным соседям- христианам. Важность для христианского мира будущего Киевского государства сразу же акцентируется в Х.Р. 1512 года через пересказ легенды об Андрее Первозванном – проходя через эти места, апостол благословил холмы, на которых в будущем будет основана духовная столица Древней Руси: «… на сих горахъ восiаетъ благодать Божiа и будетъ градъ великъ и церкви многи имать Богъ воздвигнути»176. Здесь же сразу упоминается и первый культурный герой – полянский князь Кий. В хронографе особый упор делается на благородном происхождении Кия: «Неведущие же нецiи, рекоша: 174 ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб., 1911. С. 345. 175 Там же. С. 345. 176 Там же. С. 346.

64 “Кiй есть былъ перевозникъ”, но несть тако, но сей Кiй княжаше в роде своемъ»177. Далее автор повествует о деяниях первых династов из рода Рюрика, и тут как раз проявляется та двоякость позиции автора, о которой мы говорили выше – пока речь идет о внутренних событиях, все князья имеют положительную характеристику, но как только они попадают в оптику видения западных стран – их оценка резко меняется. Например, интересен в этом контексте князь Святослав Игоревич – в хронографе он выступает как мужественный герой-полководец и защитник Руси, прославляются его победы над хазарами, но только он отправляется походом на Византию, то на страницах хронографа он сразу превращается в «прегордого князя Цветослава», посрамленного и побежденного греками. Такая перемена оценки относится не только к князю, но и к племенам им ведомым, которых составитель хронографа сравнивает с кочевниками: «Роди же, нарицаемiи Руси, иже и Кумани, живяху во Екьсинопонте и начаша пленовати страну Римляньску…»178. Казалось бы, эта оптика видения должна была исчезнуть из текста после описания крещения Руси, но этого не происходит. Действительно, в состав Х.Р. 1512 года помещен большой раздел, посвященный князю Владимиру Святославичу и его деяниям, однако нарративные установки составителя текста никак не меняются. Сербы, болгары и «русь» – для составителя хронографа 1512 года это вписанные в контекст Византийской истории дикие племена, приносящие много вреда своим цивилизованным соседям. Русская хронология полностью подчиняется греческой – если упоминаются какие-либо герои русской истории, то чаще всего их интродукция проходит по стандартной формуле: «В годы правления византийского императора (имя) русский князь (имя)…» и далее идет уже сюжетное повествование. У автора хронографа полностью 177 ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб., 1911. С. 347. 178 Там же. С. 352.

65 отсутствует «пристрастие» к описываемым им русским сюжетам, которое мы можем наблюдать в летописях. В хронографе 1512 года Русь/русская земля – всего лишь один из агентов мировой истории, ни в коем случае не более важный, чем другие. Также отметим, что выбор исторических героев в этой редакции хронографа совершенно не совпадает с канонами современного отечественного историописания: например, такому персонажу, как Владимир Мономах, чье княжение в российской историографии служит своеобразным хронологическим рубежом между такими историографическими концептами как «Древняя Русь» и «Раздробленность», в списках хронографа 1512 года уделяется не более 4-5 рукописных строк179. Зато куда больше внимание в Х.Р. 1512 года получил другой персонаж, в свою очередь, куда менее популярный в современном российском культурном поле, чем Владимир Мономах – речь идет о Всеволоде Юрьевиче Большое Гнездо. Прежде всего, впервые вместе с именем Всеволода Юрьевича на страницах хронографа появляется такое политическое образование, как «Великое княженiе Московское»180. Именно с этой точки и будет проявляться та самая «пристрастность» автора к излагаемым им сюжетам, которая полностью отсутствовала раньше. Князь Всеволод появляется в Х.Р. в связи с интересными обстоятельствами – во всех редакциях хронографов (кроме западно-русской) будет повторяться следующий фрагмент: «В лето 6712 явися ино знаменie велiе на небеси: три солнца на востоце, а четвертое на западе, а посреди небеси яко месяцъ, подобенъ дузе, и стояху ото оутра до полудие»181. Год указанного явления, пришедшегося на правление Всеволода Юрьевича, по Григорианскому летоисчислению является 1204-м от Р.Х. В 179 Любопытно, но даже его сыну, Мстиславу Владимировичу, посвящено вдвое больше места. См.: ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб, 1911. С. 386; Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесённых в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 19. 180 ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб., 1911. С. 390. 181 Там же. С. 390.

66 этот год произошел захват Константинополя участниками IV-го крестового похода. Константинополь – «солнце на западе» - исчез с небосклона, но ему на смену пришли три новых «восточных» светила. Что это за три солнца? Составитель хронографа отвечает на этот вопрос через композицию и подбор материала в своем сочинении. Следом за падением столицы Византии в Х.Р. 1512 года описывается расцвет трех новых государств - преемников христианской культуры – фокус повествования переносится на Сербское королевство Стефана Первовенчанного, Болгарское царство Калояна и Великое Московское княжение Всеволода Юрьевича. Иными словами, «своя» история для составителя хронографа первой редакции начинается только с московского князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо – в хронографе как подчеркивается (и неоднократно подчеркиваться будет) преемственность от Византии, так и дискурс родства московитов с сербами и болгарами. Что касается Киевской Руси – то преемственность между ней и Москвой не акцентируется. История Древней Руси для составителя хронографа – не более чем фон для появления Московского государства. Локализация. Начиная с описанных выше событий, фокус внимания хронографа 1512 года будет прочно прикован к Северо-Восточной Руси. Более того – только эти земли будут именоваться «Русью» в хронографии. Если для польского историописания пространство «Русь» имеет множество локализующих факторов – определенные города, природные объекты, ментальные и культурные рубежи, то для русской хронографии единственно важную роль имеют только политические границы. В упрощенном виде формула индикации русских земель выглядит следующим образом – начиная с потомков Всеволода Юрьевич, «Русь» находится там, где Московское государство. В тексте хронографа пространство «Русь» с XIII века локализуется только в северо-восточных княжествах, а со временем полностью перейдет в подчинение границам Москвы – когда расширяется ВКМ, вместе с ним расширяется и территория Руси. Это подтверждается

67 анализом использования слов «Русь» и «русский» применительно к пограничным с Москвой территориям. Например, Смоленск пропадает со страниц хронографа как часть русской земли, начиная с середины XIII века, но снова становиться «Русью» уже в 1514-м году, после своего присоединения к Москве. Подобные механизмы работают применительно и к другим землям, переходящим в подчинение к Московскому государству. Отметим, что все-таки определенные исключения в приведенной выше локализации культурно-географического понятия «Русь» будут присутствовать во всех редакциях русских хронографах. Подавляющее большинство этих исключений приходится на интерполяцию в тексты хронографов таких внешних источников, как «Слова», «Повести» и «Сказания». Например, в Х.Р. 1512 года много внимания будет уделено такому не относящемуся к северо-восточной Руси герою, как Михаилу Всеволодовичу Черниговскому. Сюжеты, связанные с этим князем, будут пополняться различными подробностями в разных редакциях хронографов и их списков, а их источник - «Сказание о убиении в орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора»182 – полностью войдет в состав Х.Р. 1512 года183. Географический контекст (Киев, Чернигов, Переяслав), в котором действовал этот герой, будет называться «Русью», но после смерти Михаила Всеволодовича эти земли снова будут вычеркнуты из русской хронографии. Иными словами, если говорить метафорично, то Русь для автора хронографа – это некий континент (отождествленный с Московским княжеством) в мировом океане, вокруг которого периодически всплывают и снова уходят под воду небольшие «русские» островки (как Чернигов при Михаиле Всеволодовиче). Хронограф 1512 года станет основой для всей последующей русской хронографии XVI-XVII веков, а заложенные в нем дискурсы землеописания 182 См. подробнее: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л-Я / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1989. С. 412 183 ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб., 1911. С. 400.

68 и истории Древней Руси не претерпят радикальных изменений. Единственным исключением здесь станет хронограф западно-русский, к которому необходимо обратиться следующим по хронологии составления этих источников. В тексте Х.Р. первой редакцией европейской истории отводится совершенно незначительное место – менее 1% от общего корпуса текста. Подобную ситуацию мы будем наблюдать в хронографах всех основных редакций, но в это ряду есть одно яркое исключение. Обратные пропорции – пространное повествование о западных сюжетах и сжатую русскую историю Диаграмма 2. Доля различных тематических разделов в хронографе западно-русской редакции. 23% 31% 20% 26% Древняя история "История христианского мира" Греко-славянская история Известия о западных странах мы находим в Хронографе западно-русском, где древнерусский материал по сравнению с хронографом 1512 года уменьшается в тексте в 11 раз184. Эта редакция хронографа – единственная, для которой восточноевропейские источники действительно послужили важной основой. Гипотезой при обращении к хронографу западно-русскому послужило предположение, что заимствуя восточноевропейский материал, составитель хронографа также 184 Данная диаграмма построена на основе опубликованного текста Х.Р. 1512 года по изданию: ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 2. Хронограф западно-русской редакции. СПб, 1914. 302 с.

69 перенимал и определенные западные дискурсивные модели для описания Древней Руси. Впервые славяне в этой редакции хронографа упоминаются во времена правления Юстиниана II – они вместе с сарацинами выступают опасными и хитрыми противниками для христианской Византии: «Срацыни же паче разъяришася, зле пленоваху Греческую землю, имуще с собою 20 тысящъ Словенъ прибегших»185. В следующий раз мы встречаем славян уже только при повторе летописного сюжета о призвании варягов новгородцами: «…и от техъ Варягъ прозвашася Русь, Варяги бо звахуся Русью» 186. Сюжетам, связанным с новгородским происхождением Руси, в хронографе западнорусском уделено относительно много места. Также в хронографе ясно читается, кто именно считается автором родоначальником Руси и первым в ней правителем: «…умре первый князь великiй Рускiй (курсив мой – И.П.) Рюрикъ…»187. Киев же в хронографе западно-русском становится частью Руси только лишь после его завоевания варягами: «Началъ Олегъ княжити в Киеве, и отселе наста великое княженiе Киевское и прозвашася вси Русию»188. Более того, Киеву даже было отказано в наличии собственных князей – Кий как культурный герой отсутствует в этой редакции, а Аскольд и Дир также составителем хронографа называются варягами: «Бяху же сiи Аскольдъ и Диръ служаще преже великому князю Рюрику и испросистася у него ити воевати Грекъ»189. Как уже упоминалось, известия хронографа западно-русского о Руси крайне скудны и обрываются после дословного заимствованного из Х.Р. 1512-го года материала о Святославе Игоревиче – составителем хронографа даже не включаются в свой текст известия о князе Владимире и Крещении 185 ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 2. Хронограф западно-русской редакции. СПб, 1914. С. 126. Там же. С. 150. 187 Там же. С. 154. 188 Там же. С. 154. 189 Там же. С. 154. 186

70 Руси (!). Более того, следующий русский князь, который упоминается после Святослава – это уже только Иван Данилович Калита190. Что касается разделов о других славянских народах – то они не подверглись такому сокращению – материал о сербах и болгарах полностью перешел в эту редакцию из Х.Р. 1512 года. Зато в составе хронографа западно-русского появились довольно обширные разделы о поляках и чехах. Однако и там Русь не упоминается даже в контексте польской истории. Таким образом, хронограф западно-русский несет в себе рекордно малые объемы информации о Руси среди всех русских хронографических сводов. Также не подтверждается и теория о заимствовании каких-либо нарративных моделей при описании Древней Руси из восточноевропейского историописания – отметим, что даже дискурсам истории и землеописания Руси, выявленным в Х.Р. 1512 года, не нашлось места на страницах хронографа западно-русского. Диаграмма 3. Доля различных тематических разделов в Х.Р. 1599-го года. 8% 14% 4% 32% 12% 15% Вступление Древняя история Греко-славянская история 15% Священная история "История христианского мира" Московско-русские известия Заключительным в ряду русских хронографов XVI-го века, а также своеобразным мостом между первой и второй редакцией Х.Р. служит свод 1599 года, основывавшийся на пространной редакции 50-х годов XVI-го века. 190 ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 2. Хронограф западно-русской редакции. СПб, 1914. С. 186.

71 Благодаря диаграмме191 мы видим, что в нем появляются новые разделы, один из которых для нас особенно важен – это «Московско-русские известия» (14%). Впервые именно в этой редакции Х.Р. русская история получает свои собственные независимые главы. русской истории составитель хронографа Отметим, что отсчет начинает от падения Константинополя в 1453 году. Водоразделом здесь служит один пассаж, который в том или ином виде будет повторяться во всех трех редакциях русского хронографа: «Сiа оуба вся благочестиваа царствiа Греческое и Серпьское, Басаньское и Арбаназское и инiи мнози грехъ ради нашихъ Божiмъ попущенiемъ безбожнiи Турци поплениша и вь запустенiе положиша и покориша подъ свою власть, наша же Росиская земля Божiею милостiю и молитвами пречистыя Богородица и всехъ святыхъ чюдотворецъ растетъ и младеетъ и возвышается, ейже, Христе милостивый, дажь расти и младети и разширятися и до скончанiа века»192. В отличие от хронографа западно-русского, Х.Р. 1599-го года полностью воспринял все дискурсивные практики при описании географии и истории Руси, заложенные еще в хронографе первой редакции. В хронографе выстраивается определенная антитеза: Византийская империя гибнет, а русская земля наоборот – расцветает и набирается сил. Когда IV крестовый поход впервые серьезно пошатнул греческое государство – на страницах хронографах сразу появилось Московское княжество. Как только же Константинополь пал окончательно – в 1453 году – вот тогда по замыслу автора и появляется отдельная русская история: хронографы отдают предпочтение ни Киевскому, но Константинопольскому наследству. 191 Данная диаграмма построена на основе рукописного списка: Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1599] // НИОР БАН. 31.6.27. 192 Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1599] // НИОР БАН. 31.6.27. Л.457.

72 § 3. Русские хронографы XVII века На хронологический промежуток между созданием Х.Р. 1599 года и составлением хронографа второй редакции (не ранее 1617 года) пришлось множество критических для восприятия русского человека событий: самозванцы на царском престоле, иностранные войска в столице, хозяйственная разруха по всему государству и смена правящей династии. Череда этих явлений, объединенная в отечественной историографии в концепт «Смутное время», разумеется, имела существенное влияние на духовную жизнь и служила серьезным катализатором для исторической Диаграмма 4. Доля различных тематических разделов в Х.Р. 1617 года (распространенной редакции) 1% 7% 3% 37% 21% 14% Вступление Древняя история Греко-славянская история Московско-русские известия 17% Священная история "История христианского мира" Известия о западных странах мысли. В частности, обширную рефлексию на эти события мы видим в следующем составленном по хронологии хронографе – Х.Р. 1617-го года, также известном как хронографе второй редакции.

73 Этот хронограф известен нам в двух основных версиях – в распространенной193 и общей редакции194. Обе редакции продолжают тенденцию по приращению русских известий в текстовом корпусе: в греко- Диаграмма 5. Доля различных тематических разделов в Х.Р. 1617 года (общей редакции) 11% 2% 3% 28% 16% 15% 25% Вступление Священная история Древняя история "История христианского мира" Греко-славянская история Известия о западных странах Московско-русские известия славянской истории русские сюжеты уже занимают доминирующее положение, а чистая русская история доведена до воцарения Михаила Федоровича Романова. Вместе с этим в тексте начинает прослеживаться определенное влияние восточноевропейских нарративов. Например, в Х.Р. 1617 года вошел ряд заимствований из перевода польской Хроники Мартина Бельского: сведения об истории Древней Греции, о западнославянских государствах (чешского и польского), повествование об открытии Америки, 193 Данная диаграмма построена на основе рукописного списка: Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1617, распространенный] // НИОР БАН. 32.5.2. 194 Данная диаграмма построена на основе рукописного списка: Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1617, общей редакции] // НИОР БАН. 34.2.29.

74 и несколько других сюжетов195. Однако, вновь обратим наше внимание к древнерусским сюжетам. Происхождение. Отличительной чертой многих хронографов XVII века, ряд которых открывает хронограф второй редакции, стало то, что первым славянским народом, упомянутым на их страницах, были поляки. Мы объясняем это тем, что наравне с южнославянскими материалами, впервые со времени восточноевропейские составления хронографа западно-русского, нарративы вошли в круг источников, активно использованных авторами русских исторических текстов. Используя текст Мартина Бельского, составитель Х.Р. 1617 года выводит всех славян от патриархов Леха и Чеха. Два брата из-за междоусобных войн покидают некую точно не локализованную прародину и отправляются «на западъ солнца». В странствованиях со своим народам они обретают новый дом: «И Чехъ излюбилъ себе место на горе, у Дуная реки, а Ляхъ отъ верху Вислы реки и Одры на полнощъ и на западъ солнца, где ныне называется Полска земля»196. Далее автор указывает, что от этих патриархов и избранных ими земель и расселились славяне: «И те места и доныне нарицаются Словенскiя берега, потому что Ляхъ и Чехъ родом Словени…»197. Отметим, что ранняя польская история освещена подробно, ей уделено даже в хронографе 1617 года больше внимания, чем в соответствующих разделах хронографа западно-русской редакции. Однако, хоть хроники Бельского и Стрыйковского на страницах Х.Р. 1617 года встречаются как первые использованные источники по славянской истории, тем не менее, предложенные ими теории о происхождении славян и Руси (см. глава 1, § 3) не были поддержаны. Во второй редакции Х.Р. составитель будет придерживаться следующей формулы: «Русь убо и Словяне обое единъ 195 См. подробнее: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л-Я / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1989. С. 501. 196 Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1617, распространенный] // НИОР БАН. 32.5.2. Л. 78. 197 Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 131.

75 есть родъ, понеже Русь нарицается отъ цвету лица и власовъ… Словяне же нарицахуся отъ многихъ словъ писменаго разума, понеже егда Кирилъ Философъ нача творити буквы, но не вмещаешеся слово малыми писмены, якоже въ прочихъ языцех, и сего ради нарекошася Словяны, рекше, великословы»198. Сущностная характеристика Руси. От редакции к редакции русских хронографов мы видим все больший отход от Киевского наследства, и Х.Р. 1617 года не стал здесь исключением. Важнейшей частью и основой собственно русской истории в хронографе считается Новгород, в то время как Киев воспринимается как нечто чужое и далекое: «… по некоемъ ихъ (выделено мной – И.П.) князе имянем Кiя, отъ него же и градъ создан бысть Кiевъ, обладаху племянники его Осколдъ и Диръ…»199 После овладения Киевом князем Олегом, в тексте хронографов этой редакции мы имеем полное заимствование материала о древнерусской истории из Х.Р. 1512-го года. Ключевой точкой для трансформации истории Древней Руси в историю Великого княжества Московского вновь служит 1204 год, когда в хронографе на историческую арену снова выходит триада могущественных славянских правителей – Стефана сербского, Калояна болгарского и Всеволода Юрьевича Большое Гнездо московского. Однако наравне с князьями, в это редакции хронографов появляются новые действующие лица – митрополиты. В тексте пристальное внимание начинает уделяться иерархам, чья деятельность была связана с Москвой митрополитам Петру, Феогносту, Алексею и последующим. В то же время особо подчеркивается статус Москвы как духовной столицы Руси – если ранее составитель хронографов фиксировал строительство храмов и соборов по всему русскому региону в широком смысле, то начиная с XIII века, в орбите его внимания только строительные проекты Москвы. На страницах 198 Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 136. 199 Там же. С. 136.

76 хронографа столица предстает как самый настоящий священный город – «Новый Иерусалим». Последняя отмеченная нами особенность повлияла на локализацию Руси в Х.Р. 1617-го года. Если ранее правилом для хронографов была идентификация Руси в рамках политических границ, и в основном работала схема, что Русь там, где Московское княжество, то текст хронографа второй редакции дополняет это правило новыми особенностями. При локализации Руси особо важную роль начинает играть конфессиональный фактор, а вопрос о принадлежности той или иной территории к русской земли решается через степень «чистоты» веры ее жителей. Примером здесь могут послужить сюжеты, связанные с Новгородом на рубеже XV-XVI веков. Напомним, что именно с этого города для составителя хронографа Русь и начиналась. Однако в указанный период Новгород перестает зваться Русью. Х.Р. 1617-го года повествует об этом городе, как об «отпавшем от Христа» 200 - автор уделил в хронографе пристальное внимание к ересям, в нем расцветшим. Но позже Новгород снова становится частью Руси – вновь это определение мы встречаем после Соборов 1490 и 1504-х годов, связанных с разгромом ересей. Иными словами, пока Новгород был «под властью еретиков», он считался потерянным для Москвы, но как только он был очищен и вновь стал считаться составителем хронографа православным – только лишь тогда он смог снова стать Русью. Подобное правило мы будем видеть и в хронографах особого состава при описании левобережной Украины – хоть жители ее и православного вероисповедания, но из-за того, что они долгое время были связаны с польским католическим государством, на страницах хронографов им будет отказано в «русскости». Русскими жители этих территорий смогут стать 200 См.: Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 171-172.

77 лишь после перекрещивания, принятого из рук духовенства Московского царства. К сожалению, невозможно построить репрезентативные диаграммы на основе материалов хронографов третьей редакции и особого состава – если списки предыдущих редакций хронографа во многом подобны друг другу и терпят статистические обобщения, то хронографы XVII века после составленного в 1617 году Х.Р. крайне различаются между собой. Для завершения наших рассуждения о дискурсах истории и землеописания Древней Руси в русских хронографах, нами будут использованы источниковедческие работы А.Н. Попова и оригинальные редакции Х.Р., доступные в коллекции НИОР БАН. Хронограф третьей редакции 201, к которому относят разрозненные списки 1620-1644-х годов, не внес практически ничего нового в представления о Руси, заложенные двумя предыдущими редакциями. Границы Руси вновь подвергаются ревизии вследствие внешнеполитических факторов – «русский» город Смоленск, героически сдерживающий войска польского короля Сигизмунда III в 1609-1611-х годах, но сразу перестает быть «Русью» после своего захвата. А ввиду того, что во время Смоленской войны его вернуть не удалось, а до итогов Андрусовского перемирия материал хронографов этой редакции не доведен – Смоленску так и не удалось снова стать части Руси. Отметим, что в этих хронографах уже фигурирует титулатура Алексея Михайловича, указывающая на составной характер русских земель: «… сяде на царскомъ престоле Росiйскiя державы великiй государь царь и великiй князь Алексей Михайловичъ всеа Великия и Малыя и Белыя Росiя 201 Для анализа нами взяты наиболее полные списки: 1) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [16201644, I разряд] // НИОР БАН. 34.6.59.; 2) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1620-1644, II разряд] // НИОР БАН. 33.10.6.; 3) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1620-1644, III разряд] // НИОР БАН. 16.12.13.

78 самодержецъ»202. Следствием из этого должно бы было стать существование «Великой», «Малой» и «Белой» Руси в хронографии, однако тексты хронографов никак не развивают эту тему – нет никаких локализующих эти территории данных, да и сами эти термины упоминаются только в титулатуре. В хронографах XVII века Русь так и останется одной – «единой и неделимой» - и определяться географически она будет по установленным ранее правилам хронографов двух первых редакций: в рамках политических и конфессиональных границ. Перед тем как через хронографы особого состава показать окончательный разрыв исторической мысли московских книжников с киевским наследством и констатировать вычеркивание южных регионов из концепта «Древней Руси», обратимся к одному любопытному исключению – хронографу № 458 Румянцевского музея, частично опубликованному А.Н. Поповым203. Этот список представляет собой редкую редакцию Х.Р., перенявшую большое количество идеи из западных исторических нарративов о происхождении и ранней истории русских земель. В частности, на его страницах отражение нашли тезисы о Мосохе, как о патриархе всех славян: «О семъ убо давный халдейскiй философъ Беросусъ пишетъ, яко отъ седмаго сына Афетова отъ Мосоха сзыде Словенскiй народъ… Отнъ них же мнози народи Русь, Печерцы, Болгары, Сербы, Хорваты, Домлаты, Илиричикове, Югрове, Бусы, Венетовы», «…яко отъ Мосоха сына Афетова изыде толикъ народъ, по семъ убо нарицается Москва…»204. Также в этом хронографе наконец была поддержана дискуссия, предложенная польскими интеллектуалами по поводу происхождения этнонима «славяне». Если раньше хронографы всех трех редакций стояли за то, что славяне от произошли от того, что языком славянским владели, то 202 Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М. 1869. С. 281. 203 См.: Попов А.Н. 1) Обзор хронографов русской редакции. Выпуск второй. М., 1869. С.431-432; 2) Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 438-442. 204 Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М. 1869. С. 438-439.

79 румянцевский хронограф славян вслед за Бельским и Стрыйковским возводит к воинской славе: «Тому убо храброму Словенскому народу совокупившуся с Греки под Троею бившемся…», «Тако бо сему славному и храброму Словенскому народу бывающу и толикiя велiя храбрости паказающу…»205. Но это крайне редкое исключение, в основном же хронографы особого состава продолжат все традиции Х.Р. трех редакций – этот канон послужит заглавием для одного из разделов хронографа Сергея Кубасова: «Царство Московское, его же именуютъ отъ давнихъ летъ великая Россiя…»206. Наконец, окончательный отказ от киевского наследства мы найдем в хронографе 1679 года. Миссию своеобразного переноса Древней Руси на север составитель хронографа возложил на знаменитую легенду о Словене и Русе. По преданию, эти два князя «тесноты ради»207 покинули свою скифскую прародину и отправились на север в поисках новых земель, где ими были основаны города Словенск (позже – Новгород) и Руса (позже – Старая Русса). В поздних хронографах XVII века из текстов полностью пропадают такие герои как Кий, Аскольд и Дир – они вычеркиваются, так как в них отпадает нужда для построения сюжета. Вместо этого в хронографы инкорпорируется «Сказание о князьях Владимирских», возводящая «первого русского» князя Рюрика к римскому императору Августу. В хронографах поздней редакции логичное завершение получили все историографические традиции, заложенные еще Х.Р. 1512 года. Связь с Киевом, ослабевающая в текстах от редакции к редакции, полностью исчезает. Киев перестает считаться Русью. Древнерусская история в том плане, в каком она понимается в современной историографии, была совершенно чуждой московскому книжнику. Древнерусские княжества существуют на страницах хронографах, равно как и существуют такие 205 Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М. 1869. С. 440. 206 Там же. С. 283. 207 Там же. С. 443.

80 знаменитые культурные герои как Владимир Креститель, Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. Но в русских хронографах нет никаких указаний на то, что эти герои считаются авторами частью своей истории. На основании текстов Х.Р. основных редакций едва ли можно утверждать, что князь Владимир им ближе, чем, например, князь Борис I – креститель Болгарии. Подтверждается это и рефлексией хронографов особого состава на присоединение Левобережной Украины – в текстах отсутствует хоть как-то особо выраженные дискурс воссоединения «исконно-русских» земель. По лаконичности описываемых событий становится очевидным, что Киев не считался какой-либо колыбелью русского народа или же потерянной и возвращенной прародиной. Таким образом, заключить можно следующее – «Древняя Русь» - в понимании современной историографии – для московского книжника не существовала. Более того, прилагательное «Древняя» совершенно не подходит для описания чувств исторического пространства составителей хронографов – для них Русь – это живой и актуальный политико-культурный феномен. Московские книжники в чистом виде практически не использовали дискурсивный ряд как ранних русских летописей, так и поздних восточноевропейских нарративов – составители хронографов шли собственным творческим путем, результатом которого стало построение собственной Руси – Великого княжества Московского.

81 Заключение. И русские хронографические своды, и восточноевропейские исторические нарративы во многом имели сходные цели своего создания – они были призваны сконструировать картину истории и географии на региональном уровне. Подобная масштабная модель предполагает существование определенной системы взаимоотношений – история земель излагается не отдельно друг от друга, но описываемые субъекты взаимодействуют между собой. В настоящем исследовании нас интересовало, какое место отводили русские и польско-литовские книжники Древней Руси в истории восточноевропейского региона. XVI-XVII века - это период, когда соперничество за древнерусское наследство между Москвой, Вильно и Краковом шло особенно активно. Одной из гипотез в настоящей работе было предположение, что борьба велась за эти земли не только силой оружия, но и на страницах нарративных произведений. В ходе изучения источников, мы пришли к выводу, что эта теория верна при изучении польско-литовского исторического материала, но совершенно не подтверждается содержанием русской хронографии. Хоть составители хронографов заимствовали определенные сюжеты из восточноевропейских хроник, а польско-литовские авторы пользовались русскими летописями, но, тем не менее, между двумя моделями конструирования региональной истории куда больше различий, чем сходств. Главным отличием русских хронографов от восточноевропейских исторических нарративов является единообразие излагаемых тезисов. За два века развития хронографии, от редакции к редакции эволюционировали идеи «переноса» Руси с юга на север и отхода от Киевского наследства. Мы можем назвать это своеобразным магистральным правилом, которого придерживались все хронографы при описании ранней русской истории. В свою очередь, в восточноевропейских исторически нарративах мы видим прямо противоположную ситуацию – зачастую с коротким хронологическим

82 перерывом друг за другом издавались хроники, которые серьезно противоречили друг другу при изложении материала по истории и географии Древней Руси. Суммируя материалы первой и второй главы настоящей диссертации, мы получаем следующую картину различающихся между собой дискурсов истории и географии русских земель в хронографической традиции и восточноевропейских исторических нарративах. Происхождение Руси. В польских хрониках первой половины XVI века конструируется модель генеалогической вертикали, суть которой в том, что Русь произошла от Польши. В нарративах варьируются только лишь обстоятельства этого происхождения: киевские поляне – это покинувшие Польшу в трудные часы поляки, Рус – это дальний потомок Леха, или же утверждается, что славяне – это потомки польско-вандальских племен. Ситуация радикально меняется во второй половине XVI – первой четверти XVII веков. сувереном В этот период появляются тексты, которые называют Русь и даруют ей определенную культурно-политическую независимость на своих страницах. Но, что самое интересное, возникают и хроники, которые полностью меняют полюса в модели генеалогической вертикали – и уже не Русь от поляков возникает, но поляки выходят из Руси. Особый интерес здесь вызывает текст хроники Матея Стрыйковского, где автор, ветеран столкновений с московитами в ходе войн 1558-1582/3-х годов, утверждает, что вообще все славяне, и поляки вместе с русскими в том числе, произошли от московского народа. В русской хронографии картина происхождения Руси развивалась линейно от редакции к редакции. В целом, в источниках можно выделить три этапа в эволюции идей о генезисе Руси: 1) Происхождение русских от южных славян и их переселение с Дуная на территории по Днепру (Х.Р. 1512) 2) Происхождение славян с Дуная, но обретение «русского» имени от варягов и северных русских княжеств (Х.Р. 1617). 3) Доминирование идеи полного происхождения Руси с севера, но не с юга (Х.Р. 1620-1644, Хронографы особого состава).

83 Сущность Руси. Идеи о месте и роли древнерусского наследства в истории восточноевропейского региона в польско-литовских нарративах не так разнообразны, как идеи о происхождении Руси. У Яна Длугоша Русь – это осколок польского королевства, у Стрыйковского – это прародина славянских народов. Эти два полярных взгляда, тем не менее, можно объединить одной общей идеей: для авторов русские земли – это важное культурно-политическое пространство, за обладание которым необходимо бороться. Даже иностранец на польской военной службе - Александр Гваньини - в своей хронике признает, что хоть Русь исторически практически никак не связана с Польшей, но все равно эти земли крайне важный для Речи Посполитой. При изучении восточноевропейских исторических нарративов, уверенно можно констатировать следующее: Русь сильно притягивала к себе внимание польско-литовских интеллектуалов. Противоположная ситуация обнаруживается при обращении к русской хронографии. Уже в Х.Р. 1512 года древнерусские племена рассматриваются только лишь как один их многих славянских народов (вместе с сербами и болгарами), обитающих на периферии Византийской империи. Текст хронографа не дает нам никаких аргументов в пользу того, что его автор видел какую-либо духовную преемственность между Древней Русью и современным ему Московским государством. Для хронографа первой редакции древнерусская история – не более чем исторический фон, на котором в XIII веке появилась уже куда более близкая составителю хронографа Московская Русь. Чем более позднюю редакцию мы берем – тем меньше в ней внимания уделяется Древней Руси. Один за другим со страниц хронографов пропадают южные древнерусские князья – апогеем этого процесса станет исчезновение Кия – основателя Киева. Таким образом, в русской хронографии Древняя Русь совершенно не считается важной частью русской истории, а ее земли для составителей хронографа не наполнены каким-либо сакральным смыслом. Возвращение Смоленска в состав Московского царства вызовет в

84 хронографах куда больший отклик, чем присоединение всей Левобережной Украины. Локализация Руси. Польско-литовская традиция историописания предложила большое количество географических интерпретаций русских территорий: книжники стремились определить эти земли через их привязку к определенным природным объектам и городам, а также предпринимались попытки объяснить рубежи Руси через ментальные культурно-политические границы. В рамках взятого нами хронологического периода, начиная с Яна Длугоша Русь чаще всего локализовалась в рамках границ Польского королевства. Однако из-за активной конкуренции за русские земли со стороны Московского государства и его экспансии на эти территории, восточноевропейские интеллектуалы разбили прежде единый географический концепт Руси на составные части – так у Марчина Бельского появились «Великая» и «Малая» , а у Гваньини и Стрыйковского – «Черная», «Белая» и «Красная» Русь. Локализация этих субрегионов у каждого автора происходила сугубо исходя из личных установок, и не всегда совпадала с дискурсами землеописания у других хронистов. В русской хронографической традиции Русь подобному дроблению не подвергалась. Хронографы русские предлагают несколько иной механизм определения русских земель: для них русскими считались только те земли, что входили в орбиту влияния Московского государства. Если какая-либо прежде русская территория переходила в состав Польши или Литвы – она автоматически переставала считаться русской. Справедливо тут и обратное утверждение – отвоеванные у западных соседей земли могли снова претендовать на то, чтобы зваться «русскими». К концу XVII века, в поздних русских хронографах остались только две модели локализации Руси: 1) Существовала изначальная Русь, тождественная Новгородским землям, от которой прошла правящая династия. 2) С XIII века Русь будет определяться границами Московского княжества. В начале XIII века произойдет переход, когда «Древняя Русь» превратится уже в Русь Московскую – культурно-

85 пространственную область, которая авторами хронографах будет считаться «своей». С точки зрения исторической перспективы мы видим, что хоть польско-литовские интеллектуалы и потратили столько сил на закрепление своих притязаний на русские земли в исторических нарративах, тем не менее, реальная победа досталась Московскому государству. В современном российском культурном поле «норманнская теория» происхождения Русского государства имеет множество негативных коннотаций, а ее адепты обвиняются в том, что они переоценивают влияние иноземного фактора на русский политогенез. Однако именно на «норманнскую теорию» больше всего похожи взгляды авторов хронографов на русскую историю. Стоя на распутье перед выбором исторической прародины, составители хронографов отдают предпочтение именно северу – Русь книжниками переносится туда, и от нее произойдет Московское княжество. Южнорусским же территориям в XVII веке будем суждено войти в состав Московского царства – но это будет не триумфальное возвращение древнерусского наследства, но лишь присоединение к Москве очередной пограничной территории.

86 Список источников и литературы Неопубликованные источники: 1) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1620-1644, III разряд] // НИОР БАН. 16.12.13. 755 л. 2) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1599] // НИОР БАН. 31.6.27. 647 л. 3) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1617, распространенный] // НИОР БАН. 32.5.2. 617 л. 4) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1620-1644, II разряд] // НИОР БАН. 33.10.6. 934 л. 5) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1617, общей редакции] // НИОР БАН. 34.2.29. 584 л. 6) Книга глаголемая Гранограф сиречь летопись [1620-1644, I разряд] // НИОР БАН. 34.6.59. 648 л. Опубликованные источники: 1) Гваньини А. Описание Московии/ Пер. с латинского, вводная статься и комментарии Г.Г. Козловой. М., 1997. 176 с. 2) Гваньїні О. Хроніка європейської Сарматії / Упор. та пер. з пол. о. Юрія Мицика; НаУКМА; Інститут історії НАН України; Інститут української археографії та джерелознавства ім. М. С. Грушевського НАН України; Держкомархів України; Українсько-канадський дослідчо- документальний центр (Торонто). Киiв, 2007. 1008 с. 3) Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. Введ., пер. и комментарии С.А. Аннинского. М.-Л., 1936. 288 с. 4) ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 1. Хронограф редакции 1512 года / Ред. С. П. Розанова. СПб., 1911. 396 c.

87 5) ПСРЛ. Т.22. Русский Хронограф. Вып. 2. Хронограф западнорусской редакции. СПб., 1914. 302 с. 6) Сапунов А.П. Исторические сведения о Витебском замке // Памятная книжка Витебской губернии... на 1881 год. Витебск, 1881. С. 155. 7) Щавелева Н.И. Древня Русь в «Польской Истории» Яна Длугоша (книги I – VI). М., 2004. 494 c. 8) Bielski J. Kronika polska Marcina Bielskiego nowo przez Joachima Bielskiego, syna jego. Kraków, 1597. 827 s. 9) Bielski M. Kronika wszystkiego świata, wyd. Kraków, 1551. 743 s. 10) Bielski M. Kronika wszystkiego świata, wyd. Kraków, 1564. 982 s. 11) Guagnini A. Kronika Sarmacyey Europskiey, w ktorey sie zamyka krolestwo Polskie.....: Tudziez tez Wielkie Xiestwo Litewskie, Ruskie, Pruskie, Zmudzkie, Inflantskie, Moskiewskie y czesc Tatarow..... z Lacinskiego na Polskie przelozona (par Marcin Paszkowski) / Alex. Guagnini; Marcin Paszkowski. Krakow, 1611. 333+124+47+66+55+93+38+87 (843) s. 12) Gwagnini A. Sarmatiae Europeae Descriptio, quae Regnum Poloniae, Lituaniam, Masoviam, Prussiam, Pomeraniam, Livoniam et Moschoviae, Tartariaeque partem complectitur. Alexandri Gwagnini Voronensis, equities aurati, peditumque praefecti, diligenter conscriptae. Cracoviae, 1578. 388+720 (1108) s. 13) Herberstein S. Rerum Moscoviticarum comentarii. März, 1549. 423 s. 14) Ioannis Dlugossii. Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae. Varsaviae. T.2. 1964. 791 s. 15) Ioannis Dlugossii. Annales seu Cronicae incliti regni Poloniae. Varsaviae. T.3. 1964. 611 s. 16) Ioannis Dłvgossi Sev Longini Canonici Qvondam Cracoviensis Historiae Polonicae Libri XII : Qvorvm Sex Posteriores Nondvm Editi, Nvnc Simvl Cvm Prioribvs Ex Mscripto Rarissimo In Lvcem Prodevnt ... Lipsk, 17111712. 1174+1311 (2485) s.

88 17) Jana Długosza kanonika krakowskiego Dziejów polskich ksiąg dwanaście. Krakow, 1867-1870. 731 s. 18) Kromer M. De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Basel, 1555. 301 s. 19) Kromer M. De sanguinis missione. Kraków, 1508. 143 s 20) Kromer M. O pochodzeniu i czynach Polaków ksiąg trzydzieści znane także jako O sprawach, dziejach i wszystkich innych potocznościach koronnych polskich, przekład polski w 1611. Kraków, 438 s. 21) Maciej Stryjkowski Osostevius, sam o sobie i przygodach swoich w zwiedzeniu rozmaitych krain świata // Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1-2. Warszawa, 1846. S. XIII. 33 s. 21) Maciej z Miechowa. Opis Sarmacji Azjatyckiej I Europejskiej/ Wstęp H. Barycz, prz. i komm. T. Bieńkowski. Wrocław, 1972. 100 s. 22) Paszkowski M. Wizerunk wiecznej sławy Saurmatow starych, pobudzający młódż rycerską ku naśladowaniu spraw ich. Od szlachetnej Pallady, z Gniazda cnót ich, w ojczystym Parnasie wbudowany. A przez Marcina Paszkowskiego, z przykłady mężów rzymskich, onych wielkich miłośników Ojczyzny, opisany i wydany. Krakow, 1613. 26 s. 23) Sarnicki S. Annales sive de origine et rebus gesus Polonorum et Lithuanorum libri VIII. Kraków, 1587 570 S. 24) Sarnicki S. Descriptio veteris et novae Poloniae. Kraków, 1585. 241 s. 25) Sarnicki S. Synopsis brevissima annalium polonicorum. Kraków, 1582. 412 s. 26) Stryjkowski M. Goniec cnoty do prawych szlachciców. Kraków, 1574. 41 s. 27) Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1-2. Warszawa, 1846. S. 502+581 (1083) s. 28) Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmudzka i wszystkiej Rusi. Wyd. w Królewcu, 1582. 572 s.

89 29) Stryjkowski M. O początkach, wywodach, dzielnościach, sprawach rycerskich i domowych sławnego narodu litewskiego, żemojdzkiego i ruskiego, przedtym nigdy od żadnego ani kuszone, ani opisane, z natchnienia Bożego a uprzejmie pilnego doświadczeni. Warszawa, 1978. 764 s. 30) Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis. Kraków, 1517. 112 s. 31) Zbior dziejopisow polskich we czterech tomach. Tom czwarty. Kronika Sarmacyi Europkiey Alexandra hrabi Gwagnina... W Warszawie, 1768. 742 s. Литература: 1) Багров Л.С. История картографии. М., 2004. 320 c. 2) Ведюшкина И.В. «Русь» и «Русская земля» в повести временных лет и летописных статьях второй трети XII – первой трети XIII в.// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1993. С. 101-117. 3) Голенищев-Кутузов И.Н. Итальянское Возрождение и славянская литература XV-XVI веков. М., 1963. 394 c. 4) Голенищев-Кутузов И.Н. Славянские литературы. М., 1973. 480 c. 5) Грабеньский Вл. История польского народа. Минск, 2006. 713 c. 6) Греков Б.Д. Киевская Русь. М.-Л., 1944. 347 с. 7) Греков Б.Д. Культура Киевской Руси. М.-Л., 1944. 75 с. 8) Данилевский И. Н. Повесть временных лет: герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004. 370 с. 9) Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII—XIV вв.): курс лекций. М., 2001. 397 с. 10) Дячок О.О. Хронист Алессандро Гваньини // Украiнський археографiчний щорник. 2004. Вип. 8/9. С. 309-315. 11) Карнаухов Д.В. История русских земель в польской хронографии конца XV-начала XVII вв. Новосибирск, 2009. 230 c.

90 12) Карнаухов Д.В. Moschi unde: развитие представлений о происхождении «московского народа» в польской историографии эпохи возрождения // Гуманитарные науки в Сибири. 2009. № 2. С. 10-17 13) Карнаухов Д.В. Концепция ранней этнической истории Руси и Московии в хронике Мартина Кромера//Российская история. М., 2009. № 1. С. 180-188. 14) Карнаухов Д.В. Польскоязычная историческая книга в интеллектуальной культуре эпохи Возрождения // Гуманитарные науки в Сибири, 2008, № 3, С. 32-39. 15) Карнаухов Д.В. Проблема русских летописных источников Яна Длугоша и Мачея Стрыйковского в Отечественной и зарубежной историографии// Вестник Томского государственного университета. Томск, 2011. Вып. 346. С. 69-73. 16) Кибинь А.С. Ян Длугош, Русь как продолжение Польши и Дулеб, прародитель Дулебов// Исторический формат. 2015. № 4. С. 297-311. 17) Кивельсон В. Картографии царства: Земля и ее значения в России в XVII века. М., 2012. 358 c. 18) Клосс Б М. О происхождении названия «Россия». М., 2012. 152 c. 19) Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980. 312 c. 20) Клосс Б. М. О времени создания Русского хронографа // ТОДРЛ. Л., 1971. Т. 26. С. 244-255. 21) Ковальский Н.П. Известия по истории и географии Украины XVI века в «Хронике Сарматии Европейской» Александра Гваньини // Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1972. С. 121-130. 22) Котляр Н.Ф. Изменчивость представлений о Русской земле в летописных контекстах XI – XIII вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2006. С. 104-115.

91 23) Кром М.М. Введение в историческую компаративистику. СПб., 2015. 248 с. 24) Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969. 298 c. 25) Кучина А.В, Кучина Л.В. «История Польши» Яна Длугоша как проявление культурной памяти поколений (на примере рассмотрения истории и культуры Древнерусских городов)// Человеческий капитал. М., 2013. № 2. С. 97-107. 26) Кучина А.В, проявлениедискурсивного Кучина характера Л.В. Культурная память географических как представлений польского историка Яна Длугоша о Русской земле // Человеческий капитал. М., 2013. № 2. С.72-73. 27) Кучкин В.А.. «Русская земля по летописным данным XI-первой трети XIII в.// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1993. С. 74101. 28) Левко О.Н. Экскурсии по древнему Витебску. Минск, 1984. 32 c. 29) Лимонов Ю.А. Культурные связи России с европейскими странами в XV-XVII веках. Л., 1978. 341 c. 30) Лимонов Ю.А. Польский хронист Ян Длугош о России // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 41-53. 31) Лимонов Ю. А. Русские источники Яна Длугоша по истории Киевской Руси // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 76-81. Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. Л., 1945. 432 с. 32) Мельникова. Е.А. Пространственная ориентация в Повести временных лет // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2006. С. 73-95. 33) Михайловская Л. Л. Судьба «Хроники Бернарда Ваповского». Археографическое расследование // Крыніцазнаўства гістарычныя дысцыпліны. Вып. 2. Минск, 2005. С. 178-181. і спецыяльныя

92 34) Мицик Ю.А. Початки Польськоi держави захронiкою Олександра Гваньiнi // Пам`ятки. Археографiчний щорiчник. 2005. № 5. С. 53-84. 35) Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996. 322 c. 36) Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности. XVI начала XVIII века. СПб., 1999. 402 c. 37) Наливайко Р.А. Русско-орыднские отношения в XIII - XV вв. в «Анналах Польши» Яна Длугоша// Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2014. №. 2. С. 46-57. 38) Наливайко Р.А. О русских известиях "Annales Poloniae" Яна Длугоша//Рукописная книга Древней Руси и славянских стран: от кодикологии к текстологии. СПб., 2004. С. 48-60. 39) Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: историко-географическое исследование. М., 1951. 282 с. 40) Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. 474 с. 41) Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. 333 c. 42) Петрухин В.Я. «Русский каганат», Скандинавия и Южная Русь: Средневековая традиция и стереотипы современной историографии// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1999. С. 127-143. 43) Петрухин В.Я. История Славян и Руси в Библейской традиции: миф и история в Повести временных лет// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2001. С. 93-113. 44) Пештич С.Л. Русская историография XVIII. Ленинград, 1961-1971. Ч. 1-3.

93 45) Подосинов А.В. Карта и текст: два способа репрезентации географического пространства в античности и средневековье// Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2006. С. 5-22. 46) Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. 551 c. 47) Попов А.Н. Обзор хронографов русской редакции. Выпуск второй. М., 1869. 532 c. 48) Попов А.Н. Обзор хронографов русской редакции. Выпуск первый. М., 1866. 292 c. 49) Прохоренков И.А. Войны за Прибалтику во второй половине XVI века в хронике Александра Гваньини: «…а с тех времен земля Инфлянтская Польше и Литве всегда принадлежала и принадлежит» // История. Историки. Источники. 2015. № 3. С. 43-55. 50) Рогов. А.И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его хроника). М., 1966. 311 с. 51) Розанов С. П. Заметки по вопросу о русских хронографах // ЖМНП. 1904. Янв. Отд. 2. С. 92-136. 52) Савянок В. Прадмова да “Хронiкi...” Мацея Стрыйкоускаго як лiтаратурная аутобiяграфiя// http://khblit.narod.ru/arhiu/pracy/sawianok05.htm (последнее посещение 08.05.2016 г.) 53) Седельников А. Д. Досифей Топорков и Хронограф // Изв. АН СССР. VII сер. Отд. гуманитарных наук. 1929. № 9. С. 755-773. 54) Семянчук А. Беларуска-літоўскія летапісы і польскія хронікі. Гродна, 2000. 163 с. 55) Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 2: Л-Я/ Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1989. 517 c. 56) Творогов О.В. Археография литературы. М.-СПб., 2009. 281 с. и текстология древнерусской

94 57) Творогов О. В. К изучению древнерусских хронографических сводов (О происхождении Хронографа западно-русской редакции) // ТОДРЛ. Л., 1972. Т. 27. С. 393-404. 58) Творогов О. В. Русский хронограф и задачи его изучения // Пути изучения древнерусской литературы и письменности. Л., 1970. С. 48-55. 59) Тихомиров М.Н. Русский летописец в «Истории Польши» Яна Длугоша // Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. C. 176-192. 60) Толочко А.П. Очерки начальной Руси. Киев-СПб., 2015. 322 c. 61) Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. 845 c. 62) Флоря Б. Н. Русь и «русские» в историко-политической концепции Яна Длугоша // Славяне и их соседи: Этнопсихологические стереотипы в Средние века. М., 1990. С. 14-28. 63) Шахматов А. А. Пахомий Логофет и Хронограф // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1899. Январь. Отд. 2. С. 200-207. 64) Щавелева Н.И. Польские латиноязычные средневековые источники. М., 1990. 216 c. 65) Andrzej Wyczański, Między kulturą a polityką. Sekretarze Zygmunta Starego 1506-1548. Warszawa, 1990. 441 s. 66) Baranowski B., Znajomość Wshodu w dawnej Polsce do XVIII wieku. Łodż, 1950. 516 s. 67) Batowski A. Sprawa z poselstwa Marcina Kromera do Ferdynanda cesarza w latach 1558-1563. Lwów, 1853. 233 s. 68) Bibliografia literatury polskije «Nowy Korbut». Ser. 1: Piśmiennictwo staropolskie/ oprac. Zespół pod kier. R. Pollaka. T. 3. Warszawa, 1965. 310 s. 69) Borkowska U. Treści ideowe w dziełach Jana Długosza: Kościol i świat poza Kościofem. Lublin, 1983. 410 s.

95 70) Borzemski W. Kronika Miechowity. Kraków, 1891. 143 s. 71) Budka W. Zaginiony rękopis Historii Długosza. Warszawa, 1924. 242 s. 72) Hodynicki I. Dykcyonarz uszonych Polaków. Lwów, 1833. 762 s. 73) Jurkiewicz J. Czy tylko plagiat? Uwagi w kwestii autorstwa Sarmatiae Europeae Descriptio (1578) // Lietvos Didžiosios Kunigaikštystės istorijos šaltiniai. Faktas. Kontekstas. Interpretacija. Vilnius, 2007. S. 71–90. 74) Juszyński H. Dykcjonarz poetow polskich. T.2. Kraków, 1820. 615 s. 75) Kowalska H. Polski słownik biograficzny. T. 21. Wrocław, 1976. 584 s. 76) Krasicki I. Zbior potrzebniejszych wiadomości, porządkiem alfabetu ułożonych. T. 2. Warzsawa-Lwów, 1781. 628 s. 77) Krzyżanowski J. Dzieje literatury polskiej: od początków do czasów najnowszych. Warszawa, 1972. 680 s. 78) Kuran M. Marczin Paszkowski – poeta okolicznościowu i moralista z pierwszej połowy XVII wieku. Łodż, 2012. 664 s. 79) Lisichenok E.A. Prohorenkov I. A. The Oriental discourse in the antiMoscow works by Marcin Paszkowski // Rex Historica. 2015. № 40. S. 115-125. 80) Maciejowski W.A. Piśmiennictwo polskie od czasów najdawniejszych aż do roku 1830. T.3. Warszawa, 1852. 653 s. 81) Maciejowski W.A. Polska aż do pierwszej połowy XVII wieku pod względem obyczajów i zwyczajów. T.1. Petersburg-Warszawa, 1842. S. 543. 82) Malinowski M. Wiadomość o życiu i piśmach Macieja Stryjkowskiego // Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska i wszystkiej Rusi. T. 1. Warszawa, 1846. S. 1-30. 83) Markowska W. Literatura Polska epoki Odrodzenia. Warszawa, 1956. 238 s. 84) Morawski K. Historia uniwersytetu Krakowskiego. Kraków, 1900. 512 s. 85) Niesiecki K. Herbarz Polski. T.7. Lipsk, 1841. 613 s. 86) Rutkowski H. Poczet królów i książąt polskich: Zygmunt I Stary. Warszawa, 1978. 312 s.

96 87) Said E. Orientalism. New-York, 1978. 516 p. 88) Siarczyński F. Obraz wieku panowania Zygmunta III, króla polskiego i szwedzkiego, zawierający opis osób żyjących pod jego panowaniem. T.2. Lwów, 1828. 533 s. 89) Strzelecka B. Ian Długosz// Dziewięć wieków geografii polskiej. Warszawa, 1967. P. 213-245. 90) Wapowski B. Dzieje Korony Polskiej i Wielkiego Księstwa Litewskiego. T. I-III. Wilno, 1847-1848. 513+432+456 s. 91) Wierzbowski T. Biblioteka Zapomnianych Poetow i Prozaików Polskich XVI – XVIII wieku. Warszawa, 1886. 917 s. 92) Wierzbowski T. Materiały do dziejów piśmiennictwa polskiego i biografii pisarzów polskich. T.1: 1398-1600. Warszawa, 1900. 641 s. 93) Wolff L. Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization on the Mind of the Enlightenment. Stanford University Press. 1994. 617 p. 94) Załęski S. Jezuici w Polsce. T.2. Lwów, 1901. 851 s.

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв