Федеральное государственное автономное образовательное учреждение
высшего образования Первый Московский государственный
медицинский университет имени И. М. Сеченова Министерства
здравоохранения Российской Федерации (Сеченовский университет)
Международная школа "Медицина будущего"
Кафедра биологической химии
Выпускная квалификационная работа на тему:
МЕХАНИЗМЫ РАЗВИТИЯ МЕТАБОЛИЧЕСКОГО СИНДРОМА В
МЫШИНОЙ МОДЕЛИ «ЗАПАДНОЙ ДИЕТЫ» И ПРИ ДЕФИЦИТЕ
СЕРОТОНИНОВОГО ТРАНСПОРТЕРА
Направление подготовки 30.05.01 Медицинская биохимия
«Допущена к защите»
Исполнитель:
Киселев Даниил Александрович
Протокол №_______ от____________
(гр. 14–01)
________________________________
Заведующий кафедрой:
Научный руководитель:
Глухов Александр Иванович,
д.б.н., профессор, заведующий
кафедрой биологической химии
Сеченовского университета
________________________________
Вениаминова Екатерина Андреевна,
PhD, научный сотрудник лаборатории
психиатрической нейробиологии
института молекулярной медицины
________________________________
________________________________
«Прошла защиту»
Оценка:
__________________________
Москва – 2021
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ .................................................................................................................. 6
Актуальность темы ..................................................................................................... 6
Цель работы ................................................................................................................. 8
Задачи работы .............................................................................................................. 8
Новизна темы ............................................................................................................... 9
ГЛАВА 1. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОБЗОР..................................................................... 10
1.1
Определение, основные симптомы и социальная значимость МС ...... 10
1.2
Патогенез МС............................................................................................. 13
1.2.1
Общая схема патогенеза МС .................................................................... 13
1.2.2
Механизмы развития периферической симптоматики МС .................. 14
1.2.3
Развитие психоневрологических нарушений при МС .......................... 16
1.2.3.1
Хроническое воспаление в ЦНС .............................................................. 18
1.2.3.2
Роль сигнальных путей инсулиновых и лептиновых рецепторов в
развитии психоневрологической симптоматики МС ............................................ 19
1.2.3.3
Оксидативный стресс как механизм развития патологий ЦНС при МС:
роль ферментов аргиназы и NO-синтазы, регулирующих концентрацию оксида
азота
21
1.3
Алиментарные факторы развития МС .................................................... 23
1.3.1
Обзор алиментарных факторов развития МС ........................................ 23
1.3.2
«Западная диета» как фактор развития МС ............................................ 26
1.3.3
Модель потребления «западной диеты» на мышах ............................... 27
1.4
Пожилой возраст как фактор риска развития МС ................................. 29
1.5
Генетические факторы развития МС....................................................... 29
2
1.5.1
Генетические факторы, обусловливающие предрасположенность к
развитию МС ............................................................................................................. 29
1.5.2
Связь полиморфизмов гена серотонинового транспортера SERT и
развития МС............................................................................................................... 30
1.5.3
Роль снижения функции SERT в психоневрологических нарушениях
при МС 32
1.5.4
Мышиная модель сниженной функции SERT........................................ 33
ГЛАВА 2. МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ .................................................................. 35
2.1
Лабораторные животные .......................................................................... 35
2.2
Используемый корм и общий план эксперимента ................................. 35
2.3
Генотипирование лабораторных мышей по гену Sert ........................... 37
2.3.1
Выделение геномной ДНК ....................................................................... 37
2.3.2
Постановка ПЦР ........................................................................................ 38
2.3.3
Электрофорез продукта амплификации .................................................. 39
2.4
Поведенческое тестирование в «открытом поле» .................................. 40
2.4.1
Проведение теста ....................................................................................... 40
2.4.2
Анализ результатов ................................................................................... 40
2.5
Тест толерантности к глюкозе ................................................................. 41
2.6
Гуманная эвтаназия животных и взятие биологических образцов ...... 42
2.6.1
Процедура эвтаназии................................................................................. 42
2.6.2
Взятие образца крови и перфузия ............................................................ 42
2.6.3
Диссекция печени и структур головного мозга ..................................... 43
2.7
Выделение РНК и обратная транскрипция ............................................. 44
2.8
Постановка количественной ПЦР............................................................ 45
2.9
Экстракция, биохимический и иммуноферментный анализ плазмы
крови
47
3
Статистический анализ данных ............................................................... 47
2.10
ГЛАВА 3. РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ ........................................................ 49
3.1
Результаты .................................................................................................. 49
3.1.1
Масса тела и потребление корма и воды ................................................ 49
3.1.2
Тест толерантности к глюкозе, биохимический анализ плазмы .......... 50
3.1.3
Экспрессия целевых генов в печени и структурах ЦНС ....................... 52
3.1.3.1
Экспрессия генов рецепторов инсулина и лептина ............................... 52
3.1.3.2
Экспрессия генов NO-синтаз ................................................................... 55
3.1.3.3
Экспрессия генов аргиназы 1 и аргиназы 2 ............................................ 57
3.1.3.4
Экспрессия генов провоспалительных цитокинов ................................ 58
3.1.4
Поведенческий тест «открытое поле» ..................................................... 61
3.1.4.1
Параметры общей локомоторной активности ........................................ 61
3.1.4.2
Параметры исследовательского поведения ............................................ 61
3.1.4.3
Параметры тревожности ........................................................................... 62
3.1.5
Параметры, отражающие состояние тела животных ............................. 64
3.2
Обсуждение полученных результатов .................................................... 65
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ......................................................................................................... 71
ВЫВОДЫ ................................................................................................................... 73
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ......................................................................................... 74
ПРИЛОЖЕНИЕ. РЕЗУЛЬТАТЫ СТАТИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ДАННЫХ
С
ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ
ДВУХФАКТОРНОГО
ДИСПЕРСИОННОГО
АНАЛИЗА .................................................................................................................. 85
4
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ И УСЛОВНЫХ ОБОЗНАЧЕНИЙ
AHA
American Heart Association (Американская Кардиологическая
Ассоциация)
COVID-19
Coronavirus disease 2019 (Заболевание, вызванное вирусом
SARS-CoV-2)
EGIR
The European Group for Study of Insulin Resistance (Европейская
Группа Изучения Инсулинорезистентности)
IDF
International Diabetes Federation (Международная Федерация
Диабета)
NCEP ATP
III
National Cholesterol Education Program Adult Treatment Panel III
(Национальная просветительская программа по освещению эффектов холестерина, третья терапевтическая панель)
NOS
NO-synthase (NO-синтаза)
Д2Т
Диабет 2 типа
ДД
Диастолическое давление
ДДА
Двухфакторный дисперсионный анализ (two-way ANOVA)
ЗД
«Западная диета» (см. 1.3.2)
ИБС
Ишемическая болезнь сердца
ИР
Инсулинорезистентность
КД
Контрольная диета (см. 1.7)
МС
Метаболический синдром
СД
Систолическое давление
СЕРТ
Серотониновый транспортер
ТГ
Триглицериды
ХС
Холестерин
5
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы
Метаболический синдром (МС) – симптомокомплекс, включающий снижение толерантности к глюкозе, инсулинорезистентность, дислипидемию и абдоминальное ожирение. В мире наблюдается быстрый рост распространения метаболических расстройств и, что существенно, доказана их связь с тяжелым течением и смертностью от COVID-19. Эти факты приводят в том числе и ко все
увеличивающимся расходам системы здравоохранения на лечение метаболического синдрома и сопутствующих расстройств. Часто признаки МС сопровождаются нейропсихиатрическими отклонениями, что приводит к ухудшению качества жизни, снижению активности и, наконец, невозможности выполнять ежедневные задачи.
Наиболее важные внешние факторы развития МС – значительное превышение количества потребляемых калорий над количеством расходуемых, а также
склонность к употреблению так называемой «западной диеты», богатой легкоусвояемыми углеводами (глюкозой, фруктозой), насыщенными жирными кислотами и холестерином, а также бедной клетчаткой, ненасыщенными жирными
кислотами и белком [32, 74]. В связи с высокими темпами современной жизни,
все больше людей питаются в ресторанах быстрого питания, употребляют высококалорийную пищу в сочетании с низкими ежедневными физическими нагрузками.
Помимо внешних факторов, генетические механизмы играют большую
роль в предрасположенности к МС. В качестве одного из таких механизмов может рассматриваться сниженная активность серотонинового транспортера
(SERT). Серотониновый транспортер осуществляет обратный захват 5-гидрокситрипатамина (серотонина) пресинаптическим нейроном, тем самым повышая
его доступность для клетки. Дефицит активности SERT в ЦНС и периферических
тканях, обусловленный генотипом s/s или s/l по локусу SERTPR, имеется в
6
среднем у 20-60% популяции [94] и связан с повышенным риском развития инсулинорезистентности и диабета 2 типа (Д2Т), особенно проявляющихся при старении [118], а также более выраженного у женщин и сопровождающегося повышенным риском развития поведенческих и психических расстройств [125]. Генетический дефицит SERT был воспроизведен на мышах с полным или частичным
отсутствием этого гена; ранние и недавние работы показали возможность развития некоторых признаков МС у этих животных [129], причём симптомы развиваются у животных при старении и усугубляются содержанием на высококалорийном питании, имитирующем «западную диету».
Таким образом, развитие МС обусловлено как генетическими факторами,
так и условиями окружающей среды. Особенно актуальным видится изучение
взаимодействия этих двух факторов, так как сочетание генетически обусловленной сниженной активности SERT и высокого уровня потребления «западной диеты» часто встречаются в человеческой популяции и усугубляются с возрастом.
Наличие экспериментальной модели на животных, в которой воспроизводятся и
генетическая, и алиментарная составляющие данного взаимодействия, позволяет
изучать метаболические, молекулярные и поведенческие последствия, а также
делать выводы о возможных механизмах развития МС и сопутствующих отклонений.
Поскольку влияние на наследственный аппарат с целью коррекции развития МС представляется на данный момент невозможным, а изменение пищевых
привычек затруднительно [9], актуален поиск дополнительных подходов к профилактике МС, в том числе фармакологических. В настоящее время предложено
немало средств такого рода, однако их применение и эффективность при МС
остаются ограниченными. Определение механизмов развития МС, в том числе
связанных с функционированием инсулиновой и лептиновой систем [79, 81], работой ферментов, определяющих уровень синтеза оксида азота [139], а также
провоспалительными изменениями расширит возможности поиска новых лекарственных соединений, действующих на ранее малоизученные звенья патогенеза
МС.
7
Цель работы
Целью данной работы является изучение нейробиологических и метаболических изменений при развитии МС, обусловленного генетическим дефицитом
Sert, в модели на генетически модифицированных мышах на фоне старения и при
подаче экспериментальной «западной диеты».
Задачи работы
Для реализации поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
1. Измерить относительную экспрессию ряда молекулярных факторов
методом ПЦР в гиппокампе, префронтальной коре (ПФК), гипоталамусе, дорсальном ядре шва (ДЯШ) и печени Sert-дефицитных 12-месячных мышей и
контрольных мышей линии С57BL/6J, на фоне нормальной диеты и «западной диеты»: Insr (рецептор инсулина – изоформы A и B); Lepr (рецептор лептина; изоформы A и B); NO-синтазы – Nos2 (iNOS), Nos3 (eNOS), Nos1
(nNOS); аргиназы – Arg1, Arg2 (аргиназа 1 и 2); Il1b (интерлейкин 1-бета); Tnf
(фактор некроза опухоли); Il6 (интерлейкин-6).
2. Оценить показатели толерантности к глюкозе у животных в экспериментальных группах.
3. Определить изменения биохимических показателей крови: общего
холестерина, триглицеридов, лептина.
4. Сравнить выраженность абдоминального ожирения между группами
контрольных и экспериментальных животных.
5. Исследовать поведенческие изменения, отражающие локомоторную
активность, тревожность и исследовательское поведение в тесте «открытое
поле».
8
Новизна темы
В своей работе я проводил изучение биохимических, молекулярных и физиологических факторов развития МС у стареющих самок мышей с генетическим дефицитом SERT в модели потребления «западной диеты». В то время как
ранее были показаны некоторые метаболические отклонения в мышиной модели
сниженной экспрессии SERT, эффекты взаимодействия этого фактора с фактором «западной диеты», в особенности на фоне старения, исследованы недостаточно. Так, до настоящего момента не была изучена роль лептиновой, инсулиновой и NO-зависимой систем сигнализации, в том числе в ЦНС, в формировании
метаболических отклонений при генетически обусловленном дефиците Sert и содержании мышей на «западной диете». Кроме того, данная работа демонстрирует ранее неизвестные эффекты изучаемых факторов на биохимические показатели крови и поведенческие параметры в данной модели.
9
ГЛАВА 1. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОБЗОР
1.1 Определение, основные симптомы и социальная значимость МС
Существует несколько определений МС, разработанных международными
клиническими ассоциациями: ВОЗ [5], EGIR [12], IDF [3], NCEP ATP III [95],
AHA [46] и др. Общим для всех этих определений является принципиальный
подход к пониманию МС как мультифакторного симптомокомплекса, повышающего риск развития сердечно-сосудистых заболеваний (ИБС, инсульта и др.).
Относительно постоянным остается и перечень симптомов, рассматриваемых
как критерии МС (Таблица 1).
Таблица 1 – Критерии, входящие в понятие МС
Необходимые
критерии
NCEP ATP III
(2005)
-
Малые критерии
Избыточная
масса тела
Любые 3 критерия
Обхват талии
>102 см (м) или
>89 см (ж)
Гипергликемия
Глюкоза натощак >100 мг/дл
или терапия
ТГ >150 мг/дл
или терапия
Дислипидемия
1
Дислипидемия
2 (отдельный
критерий)
Артериальная
гипертензия
Другие критерии
ЛПВП-ХС <40
мг/дл (м) или
<50 мг/дл (ж)
или терапия
СД >130 мм рт.
ст. или ДД >85
мм рт. ст. или
терапия
-
ВОЗ (1998)
EGIR (1999)
IDF (2005)
ИР
Гиперинсулинемия
-
Любые 2 критерия
Обхват
талии/обхват бедер >0,9 (м) или
>0,85 (ж) или
ИМТ >30 кг/м2
ИР – необходимый критерий
Любые 2 критерия
Обхват
талии
>94 см (м) или
>80 см (ж)
Обхват талии
>94 см (м) или
>80 см (ж)
Любые 2 критерия
Абдоминальное
ожирение – необходимый
критерий
ИР – необходимый критерий
Глюкоза натощак >100 мг/дл
ТГ >150 мг/дл
или ЛПВС-ХС
<35 мг/дл (м)
или <39 мг/дл
(ж)
-
ТГ >177 мг/дл
или ЛПВС-ХС
<38мг/дл
ТГ >150 мг/дл
или терапия
Глюкоза натощак
>100
мг/дл
ТГ >150 мг/дл
-
-
>140/90 мм рт.
ст.
>140/90 мм рт.
ст. или терапия
Альбумин/креатинин мочи >30
мг/г
-
СД >130 мм рт.
ст. или ДД >85
мм рт. ст. или
терапия
-
10
AHA (2005)
Любые 3 критерия
Обхват талии
>102 см (м)
или >88 см (ж)
ЛПВП-ХС
<40 мг/дл (м)
или <50 мг/дл
(ж)
СД >130 мм
рт. ст. или ДД
>85 мм рт. ст.
-
Подход к определению МС как совокупности симптомов общего генеза и
относительное постоянство критериев, определенных различными точками зрения, привели к созданию перечня гармонизированных критериев на основе большинства классификаций, предложенных ранее клиническими ассоциациями по
всему миру [4] (Таблица 2). При этом масштабные исследования обхвата талии
как параметра, отражающего наличие и степень абдоминального ожирения, показали, что он не может быть достоверно усреднен и экстраполирован на все популяции. Вследствие этого было предложено использование референсных интервалов данного показателя для европейского населения до тех пор, пока отсутствуют точные данные о нормальном обхвате талии в других популяциях. Несмотря на это, применение гармонизированных критериев оказалось эффективным для ранней диагностики МС у населения Китая [132].
Таблица 2 – Гармонизированные критерии МС
Критерий
Увеличенный обхват талии
Критические точки
Зависит от популяции
Гипертриглицеридемия (или терапия) >150 мг/дл
Гипохолестеринемия ЛПВП (или те- <40 мг/дл (м) или <50 мг/дл (ж)
рапия)
Артериальная гипертензия (или тера- СД >130 мм рт. ст. или ДД >85 мм рт.
пия)
ст.
Гипергликемия натощак (или терапия) >100 мг/дл
Для Европейской популяции в настоящий момент установлены следующие
значения обхвата талии, позволяющие судить о развитии абдоминального ожирения и о повышении риска развития сердечно-сосудистых заболеваний: >102 см
(м) и >88 см (ж) [44].
Таким образом, в настоящее время метаболический синдром рассматривается как наднозологическое состояние, характеризуемое комплексными нарушениями уровня липидов и липопротеинов натощак, окружности талии, а также
11
уровня глюкозы и артериального давления
Социальная значимость патологического состояния, обозначаемого термином «метаболический синдром», заключается в значительно повышенном риске
ранней инвалидизации, утраты трудоспособности и значительного снижения качества жизни.
Обширный метаанализ статей, описывающих, в частности, взаимосвязь
сниженного качества жизни и МС и включающих в совокупности более 62000
пациентов, установил стойкую взаимосвязь МС со сниженным качеством жизни.
При этом в части статей, рассмотренных Saboya и соавт. [102], обнаружена ассоциация либо только с женским полом, либо только с депрессией, либо с ожирением.
Так, последнее наблюдение было подтверждено пятилетним исследованием, проведенным на базе Елизаветинской больницы в Санкт-Петербурге и
опубликованным в 2019 году, которое показало значительное субъективное снижение качества жизни пациентов преимущественно за счет физических ограничений: быстрой утомляемости, гиподинамии, гипокинезии и т.д. [39]. Аналогичные результаты были неоднократно показаны и в других исследованиях [40, 49].
В своей статье Махамбеталиева и соавт. [85] подробно рассмотрели психологический аспект качества жизни 100 пациентов с «достоверным диагнозом метаболического синдрома». Оценка психологического статуса лиц в экспериментальной и контрольной группах проводилась с использованием опросника, который позволил выявить в экспериментальной группе по сравнению с контрольной
снижение психологической активности на 45%, ролевого функционирования изза эмоциональной подавленности – на 55%, социальных взаимодействий – на
50%, сохранности психического здоровья – на 33%.
Основным фактором, увеличивающим вероятность ранней инвалидизации
пациентов с МС, является повышенный риск развития сердечно-сосудистых заболеваний, в том числе так называемых «сосудистых катастроф» (т. е., острых
нарушений кровообращения, например, ишемического инсульта). Кроме того,
для пожилых пациентов с МС была показана линейная зависимость
12
выраженности утраты нормальных физических (общая подвижность, мобильность нижних конечностей), бытовых (повседневной активности, инструментальной активности) и социальных (досуг, социализация) функций от тяжести
некоторых компонентов МС, в частности, абдоминального ожирения и концентрации ТГ в плазме крови [82].
Исследование метаболического синдрома и поиск новых более эффективных терапевтических схем и фармакологических средств представляет интерес
не только для пациентов, но и для систем здравоохранения: по результатам обширного исследования, проведенного в 2010 году в Германии, Испании и Италии, расходы национальных систем здравоохранения на лечение МС составили
до 24,5 миллиардов евро, при этом ожидался рост таких расходов до 179% к 2020
году (соответствующее исследование на момент написания текста не опубликовано) [105].
Кроме того, особую обеспокоенность исследователей вызывает устойчивый рост встречаемости МС не только в развитых, но и в развивающихся странах
[104]. Хотя некоторые исследователи указывают на стабильные ежегодные показатели заболеваемости МС среди пожилых лиц, они в то же время наблюдают
постепенный рост частоты возникновения МС у молодых пациентов [54].
1.2 Патогенез МС
1.2.1 Общая схема патогенеза МС
Поскольку метаболический синдром – комплексное наднозологическое состояние, в его развитии задействованы патогенетические механизмы, вовлеченные в развитие каждой составляющей его патологии: абдоминального ожирения,
дислипидемии, артериальной гипертензии, инсулинорезистентности и диабета 2
типа. При этом взаимодействия каждого патогенетического звена с другими довольно сложны и требуют дальнейших исследований. Тем не менее, в последние
десятилетия были установлены некоторые ключевые причинно-следственные
13
связи. В частности, известно, что гипертрофия адипоцитов и связанные с ней изменения метаболической регуляции играют ключевую роль в развитии МС, однако абдоминальное ожирение, отражающее этот процесс, не является необходимым компонентом развития метаболического синдрома [19].
Вместе с ожирением и патологией жировой ткани предполагают основополагающее значение других патогенетических факторов: инсулинорезистентности, старения, хронического воспаления, нарушений гормональной регуляции
метаболизма. Кроме того, изучаются роли независимых нарушений функционирования гепатоцитов (например, обмена липопротеинов) и эндотелия [45]. Сочетанное действие перечисленных факторов приводит к их реципрокной потенциации и, как следствие, выраженным изменениям функционирования центральной нервной системы (ЦНС), а также периферических органов и тканей.
Ожирение как результат реализации генотипа, образа жизни и их сочетания выступает первым звеном патогенетической цепи. Гипертрофия адипоцитов
и метаболические изменения в них за счет снижения чувствительности к инсулину приводят к развитию инсулинорезистентности, базальной гипергликемии,
диабета 2 типа. Вместе с тем, измененный метаболизм жиров, в частности, усиление липогенеза и транспорта липидов в гепатоцитах и спровоцированная стеатозом печени секреция ЛПНП, проявляются развитием дислипидемии (гипертриглицеридемии и гиперхолестринемии), которая в долгосрочной перспективе
приводит к атеросклерозу. Это, а также активация симпатической нервной системы, вызванная повышенной нагрузкой на организм, провоцирует развитие артериальной гипертензии, которая по механизму порочного круга усиливает изменения сосудистой стенки, усугубляя регуляцию ее тонуса и снижая ее проницаемость для питательных веществ.
1.2.2 Механизмы развития периферической симптоматики МС
К периферическим симптомам метаболического синдрома относят патоморфологические и патофизиологические изменения в органах и тканях вне
14
центральной нервной системы. Так как метаболический синдром включает в себя
несколько компонентов, в совокупности их проявления рассматривают как элементы клинической картины метаболического синдрома. Важно понимать, что,
в силу комплексности состояния, характеризуемого как «метаболический синдром», представляются возможными различные, в том числе двунаправленные,
причинно-следственные связи. Так, например, атеросклеротический процесс может порождать артериальную гипертензию за счет снижения эластичности сосудистой стенки и, вследствие этого, устойчивого повышения периферического сосудистого сопротивления. В свою очередь, хроническая артериальная гипертензия усиливает дистрофические изменения эндотелия и пролиферацию соединительной ткани, таким образом формируя порочный круг [88].
Аналогичным образом взаимосвязаны инсулинорезистентность и гипертрофия адипоцитов – двух центральных факторов развития метаболического
синдрома. При алиментарном ожирении по абдоминальному типу, развивающемуся вследствие избыточного потребления калорий, действия наследственных
факторов, снижается чувствительность клеток жировой ткани к инсулину – одному из ключевых гормонов регуляции метаболизма углеводов и липидов. Поскольку увеличение объема адипоцита при гипертрофии происходит на порядок
быстрее, чем увеличение его площади, значительно возрастает потребность
клетки в инсулине для эффективной регуляции метаболизма, что приводит к
компенсаторной гиперинсулинемии и, в конечном счете, к развитию инсулинорезистентности и диабету 2 типа [24]. В то же время значительное увеличение
секреции инсулина приводит к депонированию липидов в гепатоцитах, усугубляемому гипертриглицеридемией вследствие активного липолиза. Было показано, что паренхимальные клетки печени также повреждаются в результате умеренного хронического воспаления, приводящего сперва к функциональным, а затем и к структурным нарушениям в этих клетках, усиливаемым оксидативным
стрессом, развивающемся в периферических органах при метаболическом синдроме [69].
Наконец, дислипидемия, спровоцированная изменениями в гормональной
15
регуляции метаболизма, гепатостеатозом и потреблением избыточного количества калорий, способствует развитию атеросклероза за счет повышения индекса
атерогенности липопротеинов плазмы, которая, в свою очередь, вносит вклад в
развитие не только артериальной гипертензии, но и эндотелиальной дисфункции. Сосудистая патология осложняется продолжительным действием гипергликемии вследствие снижения чувствительности инсулинозависимых клеток к инсулину, что приводит к трофическим нарушениям (ишемии, гипоксии) в периферических тканях, а также в миокарде, что сопровождается развитием ишемической болезни сердца. Наконец, в случае поражения нижних конечностей трофическими язвами – классическим осложнением продолжительной инсулинорезистентности – снижается двигательная активность пациента, что замыкает порочный патогенетический круг, способствуя поддержанию и повышению избыточной массы тела.
Наконец, еще одним органом, поражение которого является тяжелым следствием инсулинорезистентности, в сущности, делающим ее устойчивой и необратимой, является поджелудочная железа, точнее – её эндокринная часть, то есть
зоны островков Лангерганса. Истощение β-клеток поджелудочной железы, в результате чего секреция инсулина снижается до критического порога. В таком
случае сочетание инсулинорезистентности и нарушенного выделения инсулина
вызывает устойчивое повышение концентрации глюкозы в плазме крови, обусловливая перечисленные выше патологические изменения [68].
1.2.3 Развитие психоневрологических нарушений при МС
Все больше исследований неврологической патологии, ассоциированной с
метаболическим синдромом, обнаруживают его устойчивую связь со снижением
когнитивных функций и даже деменцией при выраженной картине хронического
воспалительного процесса, характерного для МС [136]. Вследствие нарушения
проницаемости сосудистой стенки развивается циркуляторная гипоксия центральной нервной системы, в течение времени переходящей в ишемию. Среди
16
коморбидных неврологических состояний метаболического синдрома – ишемический инсульт, патоморфологические изменения в белом веществе, изменения
в метаболизме клеток головного мозга (например, увеличение соотношения глутамат/креатин в сером веществе [48]), потеря функционального объема гиппокампа и префронтальной коры. При том, что точная причинно-следственная
связь этих патологий с МС установлена не до конца, данные указывают на возможную роль васкулярного компонента, нейровоспаления, оксидативного
стресса, а также атипичного метаболизма липидов в клетках головного мозга.
Особую роль отводят извращенной цереброваскулярной регуляции, ассоциированной с инсулинорезистентностью [137]. Кроме того, отмечена устойчивая ассоциация метаболического синдрома с развитием аномальной активации симпатической нервной системы, вероятнее всего, обусловленной компенсаторной реакцией ЦНС на повышенную физическую и метаболическую нагрузку на организм [86].
Наблюдение за пожилыми пациентами выявляет устойчивые ассоциации
между преобладанием отдельных компонентов метаболического синдрома и
нарушениями когнитивных функций [100]. Так, например, дислипидемия статистически достоверно чаще сопровождает более тяжелые нарушения памяти и
способности к обучению [37]. Когнитивные дефициты, умеренные когнитивные
нарушения, сосудистая деменция и болезнь Альцгеймера, развивающиеся на
фоне метаболического синдрома вне иных известных факторов риска, получило
название «метаболического когнитивного синдрома» [42]. При этом важным является тот факт, что интенсивность угасания когнитивных функций увеличивается по мере развития отдельных патологий, характерных для метаболического
синдрома, особенно хронического воспаления и эндотелиальной дисфункции
(преимущественно за счет склерозирования и дизрегуляции проницаемости сосудистой стенки), что позволяет рассматривать сосудистый компонент как ключевое звено нейродегенерации [91].
Помимо когнитивных нарушений, метаболический синдром часто сопровождается расстройствами поведения и эмоций, проявляющимися в виде
17
депрессивных расстройств, тревожности, расстройств пищевого поведения и др.
В то время как некоторые исследователи склонны полагать эти отклонения (и
даже подавление агрессии [13]) первичными по отношению к метаболическому
синдрому [133], большинство опубликованных статей и мета-анализов указывают на более вероятную обратную взаимосвязь между этими явлениями. Так,
находят подтверждение гипотезы об устойчивых ассоциациях метаболического
синдрома с развитием депрессивного и тревожного расстройств, возникающих
вторично по отношению к МС [64]. Некоторые возможные механизмы развития
таких расстройств были убедительно описаны: например, хроническое нейровоспаление и повышение проницаемости гематоэнцефалического барьера [127];
в то время как нарушение нормальной инсулиновой [90] и лептиновой [35] сигнализации в головном мозге – лишь приблизительно очерчены. Кроме того, попрежнему остаются малоизученными иные патогенетические модели, которые
могут вносить существенный вклад в развитие поведенческих и эмоциональных
расстройств, сопровождающих МС, или даже одновременно являться первопричинами развития как МС, так и перечисленных патологий.
1.2.3.1 Хроническое воспаление в ЦНС
Как было сказано ранее [127], умеренное хроническое воспаление рассматривается как один из факторов развития неврологической и поведенческой симптоматики метаболического синдрома. В частности, локальная инфильтрация
ткани ЦНС лейкоцитами, а также провоспалительный цитокиновый фон, появляющиеся в том числе в результате нарушения целостности гематоэнцефалического барьера, приводят к гипоксии и потере функции нейронов и глиальных
клеток, что выражается в различной симптоматике в зависимости от пораженной
области. Хроническое воспаление в тканях центральной нервной системы, предположительно, является одним из патогенетических звеньев, связывающих развитие метаболического синдрома и депрессивных расстройств. Считается, что
данная связь обусловлена нарушением синтеза нейротрансмиттеров и передачи
18
сигнала, поскольку оба процесса подвержены прямой модуляции провоспалительными цитокинами [20]. Примечательно, что активная секреция этих молекул
может играть компенсаторную функцию, поскольку некоторые из них, например, IL-1b, оказывают анорексигенный эффект [51]. Также к ключевым маркерам
развития воспаления в тканях ЦНС относят TNF и IL-6.
Известно, что внутриклеточный стресс, спровоцированный избыточным
потреблением калорий, а также хронический воспалительный процесс в гипоталамусе на фоне системного воспаления могут приводить к нарушению центральной регуляции метаболизма и сопутствующим патологиям [17]. Последующие
исследования патологических эффектов высококалорийной диеты на структуры
головного мозга мышей показали развитие метаболических отклонений в клетках гипоталамуса, коры полушарий и гиппокампа с сопутствующим снижением
когнитивных функций, например, гиппокамп-опосредованной памяти [83]. Поражение коры головного мозга и гипоталамуса приводит к расстройству пищевого поведения и центральной регуляции метаболизма, в частности, из-за нейрогуморальных изменений.
1.2.3.2 Роль сигнальных путей инсулиновых и лептиновых рецепторов в развитии психоневрологической симптоматики МС
Исследователям достаточно давно известно, что инсулин и лептин играют
ключевую роль в регуляции метаболизма. Тем не менее, лишь относительно недавно появились данные, которые свидетельствуют о том, что обе молекулы вносят существенный вклад в этот процесс, действуя не только на периферические
органы и ткани, но и на клетки ЦНС [107]. Так, снижение уровней лептина и
инсулина в головном мозге увеличивает активность анаболических нейронных
путей, стимулирующих аппетит и пищевое поведение и одновременно подавляя
деятельность, не связанную с поиском и добыванием пищи. Потребление пищи,
действуя через инсулиновую и лептиновую системы сигнализации, активирует
центральные эффекторные пути, регулирующие количество потребляемой
19
пищи, при этом уровни и динамика изменения концентраций обоих гормонов
пропорциональны соответственно относительной массе жировой ткани в теле и
текущему показателю энергетического баланса (положительного при избытке
потребляемых калорий и отрицательного при недостатке). Повышение уровней
инсулина и лептина в головном мозге вызывает обратные изменения поведения
и метаболической регуляции и активирует катаболические нейронные пути, приводящие к снижению аппетита, потребления пищи и увеличению расхода энергии на деятельность, не связанную с пищевым поведением.
На данный момент известно несколько областей человеческого мозга с
наибольшей плотностью распределения рецепторов к инсулину (преимущественно типа A на нейронах и типа B на глиальных клетках): хориоидное сплетение, обонятельная луковица, регионы полосатого ядра и коры больших полушарий [106]. Рецепторы к инсулину экспрессируются в области гиппокампа [28],
где они участвую в формировании памяти, а также в области дорсального ядра
шва, где их функция остается менее изученной. Поэтому неудивительно, что в
ЦНС функции этого сигнального пути не ограничиваются регуляцией метаболизма, но включают в себя процессы обучения и памяти [75], а дефицит инсулиновых рецепторов ассоциирован с психоневрологическими и поведенческими
расстройствами, например, аутизма и шизофрении [99]. Известно также, что изоформа A инсулинового рецептора в мозге связывается с инсулиноподобным фактором роста-2 – малой сигнальной молекулой, структурно схожим с молекулой
инсулина – при его физиологических концентрациях и практически во всех перечисленных зонах мозга. Судя по всему, он является основным лигандом инсулиновых рецепторов в ЦНС, где отвечает за регуляцию нейропластичности [71].
Участие инсулинового пути межклеточной сигнализации в реализации когнитивных функций и её нарушения, развивающиеся при инсулинорезистентности
в рамках МС, подтверждаются экспериментально, в том числе при испытании
опытных терапевтических подходов к нормализации этих функций через стимуляцию инсулиновых рецепторов [72].
Рецепторы к лептину (длинная сигнальная форма) в головном мозге
20
экспрессируются в медиальных областях гипоталамуса, где отвечают за регуляцию насыщения [26], но также и в центрах обучения и памяти, расположенных в
гиппокампе и коре больших полушарий. Ввиду отсутствия иных, кроме лептина,
лигандов у этих рецепторов, многие исследователи заключают о связи некоторых когнитивных функций с регуляцией метаболизма, что подтверждается их
снижением в моделях ожирения, в том числе в рамках метаболического синдрома [36]. Лептин, действуя на нейроны головного мозга, через систему вагусной иннервации снижает de novo липогенез и увеличивает экспорт триглицеридов в гепатоцитах [47], что обусловливает обратные явления при снижении чувствительности нейронов к лептину. Подавление лептиновой сигнализации в
нейронах гипоталамических областей провоцирует активизацию анаболических
нейронных путей и приводит к увеличению аппетита и проявлению пищевого
поведения даже при метаболическом насыщении, что может рассматриваться как
один из возможных молекулярных механизмов развития ожирения как мишень
для терапевтического воздействия [110].
1.2.3.3 Оксидативный стресс как механизм развития патологий ЦНС при МС:
роль ферментов аргиназы и NO-синтазы, регулирующих концентрацию
оксида азота
В связи с предположениями о роли хронического центрального воспаления
в развитии МС, представляется закономерным предположение об участии оксидативного стресса в проявлении психоневрологических патологий в рамках метаболического синдрома. Действительно, была показана хроническая умеренная
провоспалительная активность лейкоцитов у лиц с МС обоих полов [92]. Поскольку, как было описано ранее, развитие метаболического синдрома сопровождается воспалительными феноменами в некоторых структурах головного
мозга, одним из основных факторов, поражающих функциональную и структурную целостность нейронов, может быть оксидативный стресс. В частности, перекисное окисление липидов, в избытке поставляемых в нейроны вследствие гипертриглицеридемии, приводит к образованию свободных радикалов, которые
21
опосредуют повреждение клеточных структур [34]. Аналогично действуют активные формы кислорода, генерируемые нейронами, глиальными клетками (в
особенности микроглией) и инфильтрирующими лейкоцитами [84] и активирующие апоптоз по митохондриальному пути [15]. Была установлена связь морфологических и физиологических нарушений в нейронах с развитием гипертензии,
инсулинорезистентности и тревожных расстройств у крыс [6], тем не менее, исследований в данной области недостаточно для однозначной интерпретации
наблюдаемой связи.
Физиологически аргиназа (существует в изоформах I и II) и NO-синтаза
(изоформы eNOS, iNOS и nNOS) являются субстратными конкурентами, при
этом высокая активность первого фермента в контексте патофизиологии метаболического синдрома может рассматриваться как фактор риска более тяжелого течения патологии. Дело в том, что оксид азота (II) использует аминокислоту
L-аргинин для синтеза NO – сигнальной молекулы, а также антиоксиданта, прерывающего цепь образования свободных радикалов [134]. В то же время аргиназа (относится к классу гидролаз) используется клетками для расщепления
L-аргинина в условиях его избытка (при физиологических условиях) на
L-орнитин и мочевину. В модели на мышах показано, что при раннем ожирении
экспрессия аргиназы I возрастает, в результате чего снижается доступность
L-аргинина для NO-синтазы и, закономерно, уровень оксида азота (II) в тканях
[61]. Тем не менее, в литературе недостаточно данных об изменениях экспрессии
этого гена в данной модели при развитии ожирения в более зрелом возрасте. Точная роль митохондриальной изоформы аргиназы II по-прежнему изучается, однако известно, что она участвует в смене фенотипов макрофагов от провоспалительного к противовоспалительному, действуя как часть ИЛ-10-зависимого пути
[31].
Синтез NO происходит преимущественно в эндотелиальных клетках под
действием eNOS (эндотелиальной); NO играет существенную роль в регуляции
проницаемости сосудистой стенки за счет контроля сокращения эндотелиоцитов. При нарушении функционирования eNOS снижается способность сосудов к
22
дилатации, что ведет к снижению локального кровообращения [58]. Другие
клетки также способны к синтезу NO за счет других изоформ фермента: нейроны
– nNOS (нейрональной), лейкоциты и глиальные клетки – iNOS (индуцибельной
изоформа фермента, синтез которой начинается лишь в условиях стресса). Было
установлено, что низкая активность синтеза NO в тканях ассоциируется с развитием резистентности к инсулину [67], однако снижение активности iNOS, напротив, предотвращает развитие инсулинорезистентности на фоне ожирения, предположительно, за счет подавления активности фосфатидилинозитол-3-киназы и
Akt в инсулинозависимых клетках [98].
Также интересно отметить, что активная экспрессия nNOS и прямое взаимодействие этого белка с SERT в клетке снижает вторичный активный транспорт
серотонина в цитоплазму за счет затрудненной транслокации SERT на пресинаптическую мембрану [21]. Этот феномен гипотетически может потенцировать эффект сниженной экспрессии SERT в серотонинергических нейронах вкупе с
нейротоксическим действием NO, избыточно синтезируемого глиальным окружением нейронов [139].
1.3 Алиментарные факторы развития МС
1.3.1 Обзор алиментарных факторов развития МС
Диета является одним из ключевых факторов развития метаболического
синдрома ввиду того, что ожирение принимается как наиболее распространенный базис для возникновения расстройств, сопутствующих ему в картине метаболического синдрома. При этом даже наследственная предрасположенность к
ожирению не реализует свой этиологический потенциал полностью в отсутствие
диеты, богатой простыми углеводами и липидами (что активно используется для
контроля массы тела у больных и лиц в группах риска) [2].
Включение в диету большого количества углеводов с высоким гликемическим индексом (ГИ) напрямую участвует в развитии инсулинорезистентности, а
23
также повышает риск развития диабета 2 типа у лиц с метаболическим синдромом. Исследование, проведенное на здоровых мужчинах, показало, что избыточное потребление простых углеводов провоцирует развитие картины оксидативного стресса, который, предположительно, усиливает карбонилирование и инактивацию GLUT4 (глюкозного транспортера 4) – таким образом способствуя возникновению инсулинорезистентности [16]. Напротив, диета, включающая углеводы с ГИ <55 (сложные углеводы) и необходимое количество клетчатки, несколько снижающей биодоступность простых углеводов, быстрее вызывает
насыщение, а также позволяет корректировать сниженную чувствительность к
инсулину и, соответственно, риск развития диабета 2 типа: исследование показало снижение инсулинемии и инсулинорезистентности (ИР) на 10% и 13%, соответственно [97]. Кроме того, употребление простых углеводов пациентами с
ожирением и ИР усиливает синтез жирных кислот, снижая при этом активность
эндотелиальной и печеночной липопротеинлипазы, повышая тем самым уровень
триглицеридов плазмы при одновременном снижении количества ЛПВП [41].
Кетогенные диеты, в которых содержание простых углеводов снижено по
сравнению с содержанием других нутриентов, получили широкое распространение. Хотя поначалу они были встречены скептически ввиду сопутствующей их
употреблению гиперлипидемии, гипотетически повышающей риск сердечно-сосудистых патологий, более поздние исследования опровергли эти опасения. Более того, было показано, что кетогенные диеты обусловливают более быстрое
физиологичное снижение массы тела по сравнению с обыкновенными низкокалорийными диетами в течение 6 месяцев, а также значительно повышают концентрацию ЛПВП и снижают – гликозилированного гемоглобина (индикатор
хронической гиперкликемии) [115]. Несмотря на эти преимущества, доказана
свойственная длительной приверженности кетогенной диете способность к смещению pH крови до уровня субкомпенсированного ацидоза, развития анемии и
оксидативного стресса [8].
В норме общее количество жира в структуре потребляемой диеты у взрослых не должно составлять более 35% от общего количества потребляемых
24
калорий [123], в то время как превышение этого порога приводит к значительному увеличению риска развития инсулинорезистентности и диабета 2 типа
[131]. Тем не менее, жиры неоднородны по структуре и физиологическим эффектам: выделяют насыщенные жирные кислоты (НЖК), мононенасыщенные жирные кислоты (МНЖК), полиненасыщенные жирные кислоты (ПНЖК); цис- и
транс-жиры. Употребление в пищу значительного количества насыщенных жирных кислот и транс-жиров ассоциируется с повышенным риском развития ожирения, Д2Т [56].
Известен терапевтический эффект потребления ПНЖК, которые, в отличие
от НЖК, повышают чувствительность к инсулину и позволяют нормализовать
липидный профиль плазмы у пациентов [56]. Ограничение потребления НЖК,
транс-жиров, простых углеводов, а также натрия, повышенный уровень которого
в плазме ассоциируется с развитием артериальной гипертензии, позволяет исключать диету из плеяды риска факторов развития метаболического синдрома
[60], что позволяет судить о значительном вкладе рациона питания в развитие
этой патологии.
Была показана связь хронического злоупотребления алкоголем и развития
метаболического синдрома, предположительно, за счет развития гепатостеатоза
и последующей дислипидемии. При этом умеренное употребление, напротив, ассоциируется со сниженным относительным риском развития МС [121].
К нейрогенным алиментарных факторам относят извращения пищевого
поведения. Гиперрексия – состояние, характеризуемое патологически повышенным аппетитом, встречается как при психиатрических (булимии неукротимого
аппетита), так и эндокринологических заболеваниях (например, гипертиреозе и
инсулинозависимом сахарном диабете). При реализации пищевого поведения,
спровоцированного болезненным повышением аппетита, развивается полифагия. При преобладании количества получаемых калорий над количеством потребляемых развиваются компоненты метаболического синдрома, повышающие
относительный риск его развития с возрастом. К таким компонентам относятся,
прежде всего, ожирение и дислипидемия.
25
1.3.2 «Западная диета» как фактор развития МС
«Западная диета» (“Western diet”) получила свое название благодаря рациону питания, распространенному среди населения развитых западных стран.
Своим появлением она обязана высоким темпам социоэкономического развития,
а также возникновению новых технологий производства высококалорийной
пищи при минимальных затратах на сырье. Ее усредненный состав отображает
состав наиболее распространенных типов пищевых продуктов с высокой «плотностью» калорий: печенья, хлопьев, кексов, чипсов, пиццы, сладких напитков,
мороженого и т. д. В отличие от рациона питания человека в преагрикультурную
эпоху, ЗД богата простыми углеводами, насыщенными жирами, холестерином,
поваренной солью: 12,0–20%, 8–10%, 0,2–1% (от общей массы) и 8–14 г/д/кг, соответственно [53].
Как следует из описанного выше, употребление больших количеств простых углеводов (сахарозы, глюкозы, фруктозы), насыщенных и транс-жиров, холестерина, а также натрия (в составе поваренной соли и компонента готовых продуктов) провоцирует развитие симптомов метаболического синдрома: инсулинорезистентности и диабета 2 типа, атеросклероза, артериальной гипертензии [23].
При этом перечисленные выше факторы, как было отмечено ранее, вносят
существенный вклад в развитие не только периферической, но и центральной
симптоматики метаболического синдрома, в частности, за счет развития стойкой
хронической ишемии головного мозга вследствие атеросклероза, артериальной
гипертензии и эндотелиальной дисфункции. Также одним из патогенетических
факторов выступает развивающееся в ЦНС хроническое воспаление.
Ко всему прочему, такие компоненты «западной диеты», как жирные кислоты и глюкоза, могут непосредственно оказывать влияние на ЦНС. Так, глюкоза
может пересекать гематоэнцефалический барьер не только посредством белковтранспортеров, но и за счёт простой диффузии в случае его повышенной проницаемости: в модели на мышах было показано повышение уровня глюкозы в мозге
26
при хронической гипергликемии [62]. Повышение концентрации глюкозы в
мозге в свою очередь может вызывать провоспалительные изменения, оксидативный стресс и изменение активности микроглии [11, 57]. Множество исследований показывают, что жирные кислоты могут преодолевать гематоэнцефалический барьер. При этом показано, что насыщенные жирные кислоты, которыми
богата «западная диета», например пальмитиновая кислота, опосредуют активацию Толл-подобных рецепторов 4, стимулируя таким образом выброс провоспалительных цитокинов [126]). и усиливая таким образом провоспалительный эффект данного типа питания.
1.3.3 Модель потребления «западной диеты» на мышах
Для исследования эффектов ЗД на организм на мышиной модели была разработана стандартизированная ЗД, схожая по составу с таковой для человека
[128].
Корм для лабораторных животных, соответствующий по составу «западной диете», производятся коммерчески и используются для моделирования ожирения, инсулинорезистентности и других метаболических расстройств на лабораторных мышах, например линии C57BL/6J [53]. Типичный протокол исследования эффектов ЗД на здоровье лабораторных животных включает от 3 до 20
недель западной диеты в возрасте от 4 недель до 12 месяцев – в зависимости от
изучаемой патологии. При этом животным предоставляется ad libitum доступ к
корму и воде. Следует отметить, что потребление корма с более высокой калорийностью, чем у контрольного, у молодых мышей снижается, поскольку насыщение организма животного происходит быстрее [77]. Данное обстоятельство
затрудняет изучение изолированного влияния повышенной калорийности диеты
на формирование метаболических патологий в мышиной модели, однако теоретически эта проблема может быть решена использованием генно-модифицированных мышей с нарушением функционирования регуляции потребления пищи.
В то же время, мыши зрелого возраста (год и более), потребляющие «западную
27
диету», обладают сниженной способностью к регуляции количества потребляемых калорий в зависимости от энергетической ценности корма, что позволяет
эффективно использовать данную модель, не прибегая к дополнительному редактированию генома.
Основной особенностью западной диеты является именно искусственное
отклонение ее состава от такового диеты, естественной для модельного организма. В частности, ЗД характеризуется высоким содержанием холестерина, сахарозы, насыщенных глицеридов, жирных кислот (например, соевого масла и
пальмитиновой кислоты), относительное содержание жиров варьирует в диапазоне 20–35% массы.
На данной модели были показаны опосредованные эффекты западной диеты на функции ЦНС: проявление расстройств аутистического спектра, нарушения памяти [128], социальная ригидность [143], устойчивость депрессивного расстройства к фармакотерапии [113]. Эти данные согласуются с информацией о
снижении когнитивных функций и повышении риска развития деменции в пожилом возрасте при длительном употреблении западной диеты [96], а также развития тревожных расстройств, апатии.
В ранее валидированной модели потребления аналога «западной диеты» на
самках мышей [25], используемой для проведения исследований в нашей лаборатории, было показано, что трехнедельное потребление корма, соответствующего по составу ЗД, вызывает у молодых мышей повышение экспрессии Толлподобного рецептора 4, являющееся маркером воспалительного процесса, снижение экспрессии факторов митохондриального биогенеза (Ppargc1a, Ppargc1b)
в печени и мозге, снижение толерантности к глюкозе и чувствительности к инсулину, развитие депрессивноподобного и тревожного поведения, снижения когнитивной функции, нарушения социальных взаимодействий [116, 117, 128].
28
1.4 Пожилой возраст как фактор риска развития МС
Взаимодействие пожилого возраста и известных факторов риска развития
метаболического синдрома по-прежнему остается предметом дискуссий. Многие
исследования демонстрируют прямую зависимость заболеваемости метаболическим синдромом от факторов риска, характерных для пожилого возраста (>60
лет): гиподинамии, проявлений наследственных патологий, метаболической декомпенсации, артериальной гипертензии, гипогонадизма (среди мужчин) и гиповитаминоза D [111]. Отмечается, что риск развития метаболического синдрома
повышен для пожилых пациентов с инсулинорезистентностью и артериальной
гипертензией, а для женщин – с ожирением и дислипидемией [7].
Особый интерес для исследователей представляет действие сложения пожилого возраста и метаболического синдрома на когнитивные способности пациентов и общие изменения в функционировании ЦНС, поскольку имеются свидетельства пагубного действия совокупности этих факторов. В частности, было
показано, что с возрастом прогрессирование МС повышает относительный риск
развития тотальной деменции, болезни Альцгеймера и сосудистой деменции на
11%, 8% и 20%, соответственно [78]. Тем не менее, имеющиеся данные противоречивы и требуют дальнейшего изучения возможных эффектов как на экспериментальных животных, так и на людях [10].
1.5 Генетические факторы развития МС
1.5.1 Генетические факторы, обусловливающие предрасположенность к
развитию МС
До сих пор не обнаружено устойчивых причинно-следственных связей
между полиморфизмами в отдельных генах и развитием метаболического синдрома. Тем не менее, семейные и близнецовые исследования свидетельствуют о
достоверном вкладе наследственных факторов в развитие данной патологии.
29
В силу разнородности составляющих МС компонентов ставится под сомнение моногенный характер наследования полиморфизмов, выступающих в качестве генетического субстрата повышенной предрасположенности к развитию
МС. По этой причине представляется более вероятной полигенная природа
наследственной предрасположенности к развитию МС. Оптимальной методикой
поиска кандидатных генных ассоциаций являются широкие ассоциативные геномные исследования. Некоторые исследователи рассматривают гены лептина,
рецепторов к нему, а также рецепторов к меланокортину 3 и 4 (участвуют в формировании анорексического ответа в ЦНС) в качестве возможных кандидатов
[73]. Оценивается возможная роль полиморфизмов в генах, регулирующих формирование транспортных форм жиров и синтеза триглицеридов и фосфолипидов,
которые ассоциируются с развитием врожденной генерализованной липодистрофии (AGPAT2, BSCL2, CAV1, PTRF, и PPARG) и семейной частичной липодистрофии (LMNA, PPARG, AKT2, CIDEC, LIPE, WRN, PCYT1A, ZMPSTE24). Также
исследуется возможная этиологическая роль генов WNT (WNT-белки участвуют
в передаче сигнала с мембранных рецепторов), DYRK1B (ядерная киназа) и гена
белка, связанного с рецептором ЛПНП (LRP6) [1].
В последнее время получила распространение тенденция расширения
круга исследовательского поиска: изучается возможность участия в развитии
МС генов, не связанных напрямую с метаболизмом жиров и углеводов и его регуляцией.
1.5.2 Связь полиморфизмов гена серотонинового транспортера SERT и развития МС
Один из кандидатных генов в этиологической структуре МС – SLC6A4, кодирующий первичную структуру серотонинового транспортера (СЕРТ, SERT,
или 5-HTT). Известно, что SERT кодируется геном SLC6A4, расположенным на
длинном плече 17 хромосомы в локусе 17q11.2 (Рис. 1). Lesch и соавторы (1998)
обнаружили, что у людей в промоторе гена SLC6A4 (локусе SERPT) существуют
30
2 мажорных варианта локусов SERTPR: l (long – «длинный») и s (short – «короткий»), отвечающие, соответственно, длинным (528 пн) и коротким (484 пн)
44-нуклеотидным повторам в промоторной области гена [80]. При этом было
установлено, что короткие повторы (аллель s) определяют снижение уровня
транскрипции SLC6A4 и, следовательно, количества молекул серотонинового
транспортера на поверхности пресинаптической мембраны. Дефицит активности
SERT в ЦНС и периферических тканях, обусловленный s/s или s/l генотипом по
локусу SERTPR, имеется у 20-60% популяции [94] и связан с повышенным
риском развития инсулинорезистентности и диабета 2 типа (Д2Т), особенно проявляющихся при старении [118], а также более выраженного у женщин и сопровождающегося повышенным риском развития поведенческих и психических расстройств [125].
Рис. 1 – Локус гена SLC6A4 на человеческой хромосоме 17
В нервной системе SERT располагается на пресинаптической мембране серотонинергических нейронов и осуществляет натрий-зависимый обратный захват серотонина, регулируя, таким образом, его доступность для постсинаптической мембраны. [93]. Кроме того, одной из функций, реализуемых этим белком,
является регуляция метаболизма липидов и углеводов [135], а также массы тела
[43]. Снижение активности SERT в мембранах тромбоцитов [43] и в мозжечке
[33] было показано у пациентов с ожирением, кроме того, потребление высококалорийной диеты также приводило к уменьшению плотности SERT в мозге
[130].
В модели МС на мышах было обнаружено снижение активности
31
серотонинового транспортера (SERT) [112]. Аналогичный результат был получен для крыс, у которых высокая активность серотонинергической сигнализации
в гиппокампе приводила к развитию ожирения за счет активации орексигенных
нейрональных путей [70]. В исследовании на адипоцитах крыс была показана
предположительно опосредованная SERT роль серотонина в синтезе жиров, индукции дифференциации стволовых клеток жировой ткани в белые адипоциты и
их гипертрофии [101].
1.5.3 Роль снижения функции SERT в психоневрологических нарушениях
при МС
Первичные нарушения функции SERT – обратного захвата серотонина
пресинаптической мембраной – закономерно вызывают изменения в функционировании серотонинергических нейрональных сетей, вовлеченных в регуляцию
высшей нервной деятельности, поведения и когнитивных способностей. При
этом предполагается, что патология трансдукции сигнала, вызванная избытком
серотонина в синаптической щели, потенцирует действие цитотоксических факторов на нейроны (в частности хронического воспаления и оксидативного
стресса).
Аллель s ассоциирован с повышенной подверженностью тревожным расстройствам и депрессии – патологиям, наблюдаемым у пациентов с МС чаще,
чем без метаболического синдрома [129]. Индивиды, гомозиготные по короткому аллелю, по сравнению с гетерозиготами и гомозиготами по длинному аллелю, демонстрируют повышение импульсивности (+13%), агрессии (+31%) и
нейротицизма (+23%). Также гомозиготы по s-аллелю более подвержены развитию панических расстройств и фобий [122]. Снижение активности серотонинового транспортера связывается с ухудшением памяти и нарушением центральной
регуляции пищевого поведения [138].
Примечательно, что гомозиготы по длинному аллелю демонстрируют статистически значимо (p = 0,01) большую субъективную удовлетворенность
32
жизнью, чем гомозиготы по короткому аллелю [29]. Некоторые исследования
также обнаружили, что люди с генотипом l/l лучше справляются с тестами на
когнитивные способности в условиях стресса [14], а также реже демонстрируют
агрессивное и оборонительное поведение в отсутствие внешней угрозы [55].
1.5.4 Мышиная модель сниженной функции SERT
Генетический дефицит SERT был воспроизведен на мышах с полным или
частичным отсутствием этого гена посредством гомологической рекомбинации
с последующей вставкой неомициновой кассеты в экзон 2 гена Slc6a4 (Sert). У
животных с возрастом развивались признаки МС [129], причем более выраженные его проявления наблюдались у трансгенных мышей с дефицитом SERT [80]
под действием «западной диеты». Тем не менее, следует помнить, что видоспецифические особенности метаболизма, позволяют создать достоверную приближенную модель, не обязательно включающую в себя полный симптомокомплекс
МС.
В исследованиях на молодых мышах с дефицитом SERT было показано,
что даже при сниженном потреблении корма уровень лептина в плазме значительно превышает норму. Также потребление аналога «западной диеты» сопровождается развитием инсулинорезистентности, ожирения и гепатостеатоза. При
этом предполагают, что основными механизмами развития картины метаболического синдрома выступают ожирение и, предположительно, первичная по отношению к нему инсулинорезистентность (тем не менее, усиливаемая патологией
адипоцитов). В пользу такой точки зрения говорят изменения, типичные для морфологии и физиологии мышей в рамках данной модели: 1) гиперплазия β-клеток
островков Лангерганса поджелудочной железы; 2) увеличение активности JNK с
одновременным снижением инсулин-опосредованной активации AKT в клетках
печени; 3) стойкая гиперинсулинемия, предшествующая ожирению; 4) эффективная коррекция толерантности к глюкозе повышением активности AKT с помощью инактивации PTEN [22].
33
В исследовании, опубликованном нашей лабораторией [129], было изучено взаимодействие фактора потребления «западной диеты» и генетического
дефицита Sert при старении. Было установлено, что взаимное потенцирование
эффектов указанных факторов на развитие метаболических и поведенческих отклонений. Одним из механизмов реализации результирующего эффекта стало
развитие воспаления в структурах мозга, опосредованное повышением экспрессии Толл-подобного рецептора 4.
Однако в рамках указанной работы были рассмотрены не все потенциальные механизмы развития метаболических отклонений, а также поведенческих
коррелятов данного состояния у стареющих самок мышей с частичным или полным дефицитом SERT в сочетании с содержанием на «западной диете». Так,
например, ранее не были рассмотрены биохимические маркеры развития метаболической патологии, а также механизмы, связанные с лептином, инсулином,
не был рассмотрен репертуар провоспалительных цитокинов в мозге и печени.
34
ГЛАВА 2. МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
1.6 Лабораторные животные
В экспериментах были использованы двенадцатимесячные самки мышей
линии C57BL/6J с генотипами Sert-/-, Sert+/-, а также дикого типа (ДТ, Sert+/+). Все
мыши были генотипированы по гену Sert. Во время исследования мыши содержались в клетках по 3–4 особи при инвертированном 12-часовом световом цикле
(включение света осуществлялось в 21:00), температуре 22±1°С и влажности воздуха в помещении 45–55%. Животным был предоставлен свободный доступ к
воде и корму. Использование лабораторных животных в ходе данной работы,
условия их содержания и обращения с ними, в том числе умерщвления, были
одобрены решением №11–18 локального этического комитета ПМГМУ им. И.
М. Сеченова.
Количество животных в группе было подобрано методом «ресурсного
уравнения» [38]:
𝐸 = (𝐴 × 𝐺) − 𝐺,
где: E – параметр достаточности (10 < E < 20); A – количество животных в
группе; G – количество групп в эксперименте.
Поскольку в данной работе участвуют 6 групп, по результатам вычислений
минимальное допустимое количество животных в группе – 5 (после округления
4,3 в большую сторону). Для повышения надежности расчетов минимальное количество животных в группе было увеличено до 6. Максимальное количество
животных в группе – 8.
1.7 Используемый корм и общий план эксперимента
Три группы мышей разных генотипов по гену Slc6a4 (Sert) получали стандартный лабораторный корм (контрольная диета) с энергетической ценностью
3,8 ккал/г
и
массовой
долей
насыщенных
35
жиров
1,3%
(D18071801,
Research Diet Inc., США). Другие три группы получали корм, соответствующий
по составу «западной диете», который отличается присутствием холестерина
(0,2%), увеличенный долей сахарозы в общей массе углеводов, повышенным содержанием жиров, особенно насыщенных жиров (10,5%), и калорийностью
4,6 ккал/г (D11012302, Research Diet Inc., США). Полный состав обоих кормов
приведен в Таблица 3. Мыши содержались на соответствующих диетах в течение
3-х недель с еженедельным измерением массы тела, потребления воды и корма,
с нормировкой последних параметров на массу тела.
Таблица 3 – Сравнение составов контрольной и "западной" диет
Диета
«Западная диета»
Контрольная диета
грамм%
ккал%
грамм%
ккал%
Белки
16,8
15
14,3
15
Углеводы
50,5
43
72,0
75
Жиры
21,3
42
4,3
10
Итого
100
Ккал/г
100
4,7
Компонент
3,8
граммы
ккал
граммы
ккал
Казеин, (30 меш)
106
424
106
424
L-цистеин
1,6
6,4
1,6
6,4
Сахароза
150
600
150
600
Мальтодекстрин 10
100
400
150
600
Крахмал
216
864
481
1924
Целлюлоза, BW200
50
0
50
0
Соевое масло
0
0
25
225
185
1665
20
180
10
0
10
0
13
0
13
0
Пальмовое масло
Минеральная
смесь
S10026
Гидрофосфат кальция
36
Диета
«Западная диета»
Контрольная диета
Карбонат кальция
5,5
0
5,5
0
Цитрат калия∙H2O
16,5
0
16,5
0
Витаминная смесь V10001
10
40
10
40
Билатрат холина
2
0
2
0
1,8
0
0
0
867,45
3999
1040,65
3999
Холестерин, чистота NF
Итого
Примечание. В таблице подчёркнуты компоненты, содержание которых в «западной диете» отличается от такового в контрольной диете.
По прошествии 3 недель содержания колоний на одной из двух описанных
диет мыши были подвергнуты тестированию в открытом поле (день 20) и тесту
на толерантность к глюкозе (день 21). В течение дней проведения этих исследований (20–23) животные содержались на соответствующих диетах, после чего
были гуманно умерщвлены с взятием образцов цельной крови, тканей ЦНС, печени (23-й день эксперимента).
1.8 Генотипирование лабораторных мышей по гену Sert
1.8.1 Выделение геномной ДНК
В качестве источника геномной ДНК использовали ткани уха или хвоста
весом от 10 до 100 мг. Образец, полученный от исследуемого животного, инкубировали в течение ночи в буфере, содержащем 100 мM NaCl, 50 мM Tris
(pH=8,0), 2 мM ЭДТА и 0,5 мг/мл протеиназы К при температуре 55°С, после
чего протеиназу К инактивировали прогреванием при 85°С в течение 1 часа.
37
1.8.2 Постановка ПЦР
В ПЦР брался 1 мкл инактивированного лизата. Реакцию проводили в 20
мкл смеси, которая содержала буфер (50 mM KCl; 10 mM Tris/HCl pH=9,0;
1,5 mM MgCl2); 0,2 мМ дНТФ (Евроген, Россия); 0,5 мМ каждого праймера и
0,5 единиц TaqDNA полимеразы (Евроген, Россия). Амплификацию проводи на
амплификаторе ProFlex (Applied Biosystems, США) по программе, указанной в
Таблица 4.
Таблица 4 – Программа амплификации целевого фрагмента Slc6a4 для генотипирования
Температура, °С Продолжительность, мин:с
95
4:00
95
0:15
65
0:30
72
0:40
Количество циклов
1
30
Для амплификации целевого локуса гена Slc6a4 использовались 3 праймера (Таблица 5).
Таблица 5 – Последовательности праймеров для генотипирования мышей по Slc6a4
Праймер
Последовательность 5’→3’
Интрон 2
GCGTTTTCCCTACATATGCTACCAG
Экзон 2
AAGCCTCGCACAGCCTACCTTAG
Нео
CAGCTCATTCCTCCCACTCATGA
Первый праймер отжигается на начальную последовательность интрона 2.
В случае дикого типа и, соответственно, наличия в последовательности гена экзона 2, происходит отжиг второго праймера на концевую последовательность экзона. В случае нокаута экзон 2 заменен на неомициновую кассету, поэтому
38
праймер для последовательности экзона 2 не отжигается, однако вместо на него
к конечной последовательности неомициновой кассеты присоединяется соответствующий праймер. При этом длина ампликона дикого типа – 225 пн, а нокаута
– 272 пн, что и позволяет проводить дифференциацию по электрофореграмме.
1.8.3 Электрофорез продукта амплификации
Разделение фрагментов ДНК проводилось при помощи электрофореза в
3,0% агарозном геле в ТАЕ буфере, содержащем 40 мМ Тris-HCl, 20 мМ уксусной кислоты и 1 мМ ЭДТА с добавлением бромистого этидия до концентрации
0,5 мкг/мл в установке для электрофореза (BioRad, США). Напряжение 90 В,
время прогона 50 мин. В качестве маркера для определения молекулярных весов
фрагментов ДНК использовали 1 кпн DNA Ladder (Евроген, Россия). Результаты
документировали после визуализации ДНК в проходящем ультрафиолетовом
свете с помощью системы iBright (Thermo Fisher Scientific, США). Пример результатов электрофореза представлен на Рис. 2.
Рис. 2 – Электрофореграмма ампликонов, наработанных в ходе целевой ПЦР
39
1.9 Поведенческое тестирование в «открытом поле»
1.9.1 Проведение теста
Тестирование в открытом поле (ОП) проводилось согласно стандартному
протоколу в квадратных полях размерами 40х40х40 см [108]. Посторонние звуки
были исключены, интенсивность освещения поддерживалась на уровне 25 люкс.
По извлечении из клетки животные были осторожно помещены в поля, непосредственно после этого начиналась видеорегистрация. Продолжительность видеозаписи – 10 мин. По завершении каждого теста мыши из полей пересаживались в
другую клетку, а поля обрабатывались влажной салфеткой и вытирались насухо.
Одновременно велась запись с 4 полей, что позволило анализировать поведение
4 мышей в течение каждого теста.
1.9.2 Анализ результатов
Анализ результатов тестирования в открытом поле проводился вручную и
автоматически с использованием высокопроизводительного аналитического
программного обеспечения. Вручную велась регистрация количества стоек, количества и продолжительности груминга в центральной части поля и на периферии в программе RealTimer («НПК Открытая Наука», Россия). При помощи автоматической регистрации положения тела мыши и разделения поля на зоны
(Рис. 3, Рис. 4) в программе EthoVision XT 15 (Noldus, Нидерланды) анализировались следующие параметры: средняя скорость, пройденная дистанция, продолжительность пребывания в центральной зоне и углах, среднее расстояние до стенок, длительность замирания, количество переходов между центральной зоной и
периферией, время, проведенное животными в «сокращенном» (менее 35% от
максимальной зарегистрированной длины тела), «нормальном» (35-90% от максимальной зарегистрированной длины тела) и «вытянутом» (более 90% от максимальной зарегистрированной длины тела) состоянии тела.
40
Рис. 3 – Автоматическая регистрация
Рис. 4 – Определение зон открытого поля
положения тела животного
для автоматического анализа
1.10 Тест толерантности к глюкозе
В ходе работы проводился пероральный тест толерантности к глюкозе в
каждой из групп. Использовался стандартный протокол. За 18 часов до начала
исследования животным был ограничен доступ к корму. Перед началом теста
мышам через специальный металлический зонд с силиконовым наконечником
трансэзофагально вводился раствор глюкозы массовой концентрации 1,8 г/л.
Взятие первого образца крови осуществлялось непосредственно до подачи раствора глюкозы из надреза на кончике хвоста. Последующие – спустя 5, 15, 30,
45, 60, 90 и 120 минут. Для оценки уровня глюкозы использовался ручной глюкометр OneTouch UltraEasy с совместимыми картриджами (LifeScan OneTouch,
ОАЭ). Концентрация измерялась в ммоль/л. Также сравнивались базальные концентрации глюкозы.
В качестве интегрального показателя толерантности к глюкозе была выбрана площадь под кривой (ППК), поскольку она выгодно отличается от кривой
изменения концентрации высокой чувствительностью и специфичностью (90 и
93%, соответственно) при определении нарушения утилизации глюкозы [103].
41
1.11 Гуманная эвтаназия животных и взятие биологических образцов
1.11.1 Процедура эвтаназии
Для гуманной эвтаназии животных в соответствии с этическими требованиями использовалась ингаляционная наркотизация 5% изофлураном: животное
помещалось в герметичный контейнер с губкой, пропитанной изофлураном и покрытой марлевой прокладкой для исключения прямого контакта животного с
изофлураном, обладающим раздражающими свойствами. Действие анестетика
погружало животное в наркоз, смерть наступала вследствие угнетения дыхания.
Экспозиция продолжалась в течение минуты после прекращения экскурсий грудной клетки [87].
После этого животное извлекалось из контейнера для проверки эффективности действия анестетика. Для этого проверялись рефлексы: постуральный (при
положении лежа на боку мышь не пытается ориентироваться в пространстве и
встать на лапы); роговичный (прикосновение ватой к роговице не вызывает рефлекторного захлопывания века и попыток отстранить вату); болевой (поочередное сдавление 2 лап не вызывает рефлекторного отдергивания). Подтверждение
успешности эвтаназии осуществлялось в соответствии с протоколом посредством билатеральной торакотомии.
1.11.2 Взятие образца крови и перфузия
После данной терминальной процедуры осуществлялось взятие образца
крови из яремной вены, нижней полой вены или левого желудочка сердца с использованием гепаринизированного шприца на 1 мл и иглы калибра 23G. Собранная кровь (не менее 0,6 мл) собиралась в гепаринизированную пластиковую
1,5 мл пробирку, после чего она перемешивалась осторожными покачиваниями
для предотвращения гемолиза. После этого образец инкубировался 30 мин при
комнатной температуре и помещался на краткосрочное хранение при
42
температуре 4°С до последующей экстракции плазмы крови.
Для полной десангвинации осуществлялась перфузия тела холодным физиологическим раствором. Для обеспечения свободного выхода остатков крови
хирургическими ножницами разрезалась стенка правого предсердия. После
этого в полость левого желудочка, латеральнее верхушки сердца, вдоль межжелудочковой перегородки вводилась игла калибра 22G или 23G, надетая на 10 мл
шприц, наполненный физраствором с температурой 4°С. Плавное пропускание
жидкости по большому кругу кровообращения позволяет добиться полного обескровливания, являющегося важным условием количественного анализа экспрессии генов в тканях на следующих стадиях работы. По завершении процедуры
игла извлекалась из полости сердца, тело использовалось для диссекции интересующих структур.
1.11.3 Диссекция печени и структур головного мозга
С целью использования для дальнейшего анализа осуществлялось взятие
фрагмента печени массой 250–300 мг, который помещался в 1,5 мл пробирку и
замораживались на сухом льде для транспортировки в лабораторию и хранения
при
-80°С.
Голова мыши отрезалась хирургическими ножницами на уровне С1-С2.
После этого кожа черепа надрезалась в сагиттальной плоскости для экспозиции
свода черепа. Затем по середине сагиттальной плоскости свода черепа ножницами делался следующий надрез, после чего образованные половинки широко
раскрывались для извлечения головного мозга с подсечением продолговатого
мозга у основания черепа. Скальпелем удалялись мозжечок и обонятельные луковицы. Диссекция гипоталамуса (ГТ), обоих рогов гиппокампа (ГК), префронтальной коры (ПФК) и дорсального ядра шва (ДЯШ) осуществлялось по материалам Allen Mouse Brain Atlas (Allen Institute, США; Рис. 5) скальпелем на охлажденной платформе для поддержания плотной консистенции структур.
43
Рис. 5 – Трехмерные схемы структур головного мозга: комплекса ПФК (включает переднюю поясную извилину [ППИ], прелимбическую извилину [ПЛИ], инфралимбическую извилину [ИЛИ]), ГТ, ГК, ДЯШ
Также была произведена диссекция абдоминального жира, после чего его
масса была определена на лабораторных весах Ohaus PX3202/E (Mettler Toledo,
США). После диссекции указанные структуры были собраны в пластиковые
1,5 мл пробирки и помещены на хранение при -80°С.
1.12 Выделение РНК и обратная транскрипция
Выделение РНК из структур, полученных в ходе диссекции, осуществлялось колоночным методом с помощью коммерческого набора innuPREP RNA
Mini Kit 2.0 (Analytik Jena, США) в соответствии с протоколом производителя.
Для экстракции использовались цельные структуры головного мозга и фрагменты печени массой 20 мг. Образец был элюирован в 30 мкл воды типа 1, входящей в состав набора. Оценка чистоты выделенной РНК осуществлялась на
спектрофотометре UV5Nano (Mettler Toledo, США) по индексам A260/A280 и
A260/A230: все полученные значения находились в интервале 1,8–2,0.
Синтез цепи комплементарной одноцепочечной ДНК на матрице полученной РНК осуществлялся с использованием коммерческого набора Omniscript RT
Kit (Qiagen, Германия) в соответствии с протоколом производителя на амплификаторе ProFlex (Applied Biosystems, США).
44
1.13 Постановка количественной ПЦР
Для оценки относительной экспрессии генов методом дельта-дельта Ct использовалась однокомпонентная ПЦР в реальном времени. В качестве референтного гена был выбран ген домашнего хозяйства НАДФ-дегидрогеназы Gapdh.
Список амплифицируемых транскриптов и последовательности праймеров приведены в Таблица 6, программа ПЦР – в Таблица 7. Последняя стадия – построение кривой плавления для оценки специфичности амплифицируемого фрагмента ДНК (пример графика кривой плавления на Рис. 6). Реакция проводилась
в объеме 10 мкл с использованием коммерческой реакционной смеси PowerUp
SYBR Green (Applied Biosystems, США), включающей интеркалирующий краситель SYBR Green, на амплификаторе QuantStudio 7 Flex (Thermo Fisher Scientific,
США). Каждая комбинация образца и пары праймеров включала 2 повтора (всего
3 точки на комбинацию).
Таблица 6 – Праймеры, использованные для количественной ПЦР
Тран-
Праймер F, 5’-3’
Праймер R, 5’-3’
скрипт
Gapdh
TGCACCACCAACTGCTTAG
GGATGCAGGGATGATGTTC
Ira
GGTTTTTGTCCCCAGGCCAT
GTGCTCCTCCTGACTTGTGG
Irb
CAATGGTGCCGAGGACAGTA
GTGCTCCTCCTGACTTGTGG
Lepra
GAAGTCTCTCATGACCACTACAGAT TTGTTTCCCTCCATCAAAATGTAA
Leprb
GCATGCAGAATCAGTGATATTTGG
CAAGCTGTATCGACACTGATTTCTTC
Nos1
CTGGTGAAGGAACGGGTCAG
CCGATCATTGACGGCGAGAAT
Nos2
GTTCTCAGCCCAACAATACAAGA
GTGGACGGGTCGATGTCAC
Nos3
CGAAGCGTGTGAAGGCAAC
TTGTACGGGCCTGACATTTCC
Arg1
CTCCAAGCCAAAGTCCTTAGAG
AGGAGCTGTCATTAGGGACATC
Arg2
TCCTCCACGGGCAAATTCC
GCTGGACCATATTCCACTCCTA
Il1b
CTTCCAGGATGAGGACATGAGCAC
TCATCATCCCATGAGTCACAGAGG
Tnf
AGCCGATGGGTTGTACCTTG
GTGGGTGAGGAGCACGTAGTC
Il6
TAGTCCTTCCTACCCCAATTTCC
TTGGTCCTTAGCCACTCCTTC
45
Таблица 7 – Программа ПЦР с построением кривой плавления
Температура, °С
Продолжительность, мин:с
Количество циклов
95
10:00
1
95
0:15
60Ф
1:00
95КП
0:15
60КП
1:00
95КП, Ф*
0:15
40
1
Примечание. Ф – съём флуоресцентного сигнала; КП – стадия построения кривой
плавления; * скорость изменения температуры от 60°С до 95°С составила
0,05°С/с.
Рис. 6 – Кривая плавления продуктов амплификации пар праймеров Arg1, Arg2, Il6. Кривые отрицательных контрольных образцов не имеют пиков
Оценка относительной экспрессии проводилась методом дельта-дельта Ct
по описанному протоколу [27] в программе Excel (Microsoft, США). В качестве
контрольного гена использовался ген домашнего хозяйства Gapdh, в качестве
контрольной группы – мыши дикого типа, получавшие контрольную диету.
46
1.14 Экстракция, биохимический и иммуноферментный анализ плазмы
крови
Для получения плазмы из образцов крови использовался стандартный протокол: после инкубации при комнатной температуре (см. 1.11.2) образцы центрифугировались в роторе с термостатом при 4°С в течение 10 мин при 1500 g.
Плазма, образовывавшая слой прозрачной или бледно-телесной жидкости над
клеточным слоем на дне пробирки, с помощью микропипетки переносилась в
другую пробирку. Хранение до проведения тестов осуществлялось при -20°С.
Количественный иммуноферментный анализ (ИФА) плазмы на лептин
проводился с использованием коммерческого набора Mouse Leptin (OB) ELISA
Kit (Sigma-Aldrich, США) в соответствии с протоколом производителя. Измерения концентрации лептина для каждого образца проводилось в дупликатах. Измерение показателя оптической плотности проводилось при длине волны 450 нм
на плашечном спектрофотометре Wallac 1420 VICTOR (Waltham, США). Концентрация измерялась в пг/мл.
Определение концентраций холестерина и триглицеридов в плазме осуществлялось ферментным методом с помощью наборов Cholesterol Reagent Kit и
Triglyceride Reagent Kit (High Technology, США), соответственно, в соответствии
с протоколами производителя на автоматическом биохимическом анализаторе
Konelab 30i (Thermo Fisher Scientific, США). Концентрации обоих типов веществ
измерялась в пг/мл.
1.15 Статистический анализ данных
Анализ данных, полученных в ходе работы, осуществлялся в программе
GraphPad Prism 8.3 (GraphPad Holdings, США). Распределения всех величин
были проверены на нормальность с использованием критерия КолмогороваСмирнова. Гомоскедастичность групп была подтверждена тестом Бартлетта. Для
сравнения измеряемых параметров у шести групп применялся двухфакторный
47
дисперсионный анализ (two-way ANOVA, ДДА). Апостериорный анализ включал тесты Тьюки и Шидака. Установленный уровень статистической значимости
p = 0,05. Данные на графиках представлены в виде «среднее ± стандартная
ошибка среднего». Все значения p и F, полученные в ходе ДДА, приведены в
Приложении.
48
ГЛАВА 3. РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ
1.16 Результаты
1.16.1 Масса тела и потребление корма и воды
К концу первой недели содержания мышей на контрольной (КД) и «западной» (ЗД) диетах двухфакторный дисперсионный анализ (ДДА) показал значимый эффект генотипа (p = 0,0011, все значения p и F приведены в Приложении А)
на значение массы тела (Рис. 7, а). Апостериорный анализ с использованием теста Шидака выявил, что масса тела нокаутов была повышена по сравнению с гетерозиготами (p = 0,0223) и диким типом (p = 0,0013). К концу 3-й недели эксперимента, помимо значимого эффекта генотипа (p = 0,0016, ДДА), при сравнении
массы тела животных был выявлен значимый эффект диеты (p < 0,0001, Рис.
7, б). Содержание на ЗД привело к повышению массы тела мышей вне зависимости от генотипа, при этом Sert-/- имели большую массу тела, чем Sert+/+
(p = 0,0012, тест Шидака).
Сравнение среднего суточного потребления корма показало значимый
(p = 0,0228) эффект диеты (Рис. 7, в): потребление корма было повышено у мышей, содержащихся на ЗД по сравнению с КД. Диета также оказывала значимый
эффект на значение среднего суточного потребления воды (p = 0,0058), которое
было снижено при употреблении ЗД у мышей-гетерозигот и нокаутов (Рис. 7, г).
Измеренная к концу третьей недели массовая доля абдоминального жира
от массы тела животных (Рис. 7, д) оказалась достоверно подвержена эффектам
диеты (p = 0,003) и генотипа (p = 0,0317). Средняя массовая доля жира у нокаутов
превысила значение таковой у мышей дикого типа на 1,5–2,0% (p = 0,0298, тест
Шидака).
49
Рис. 7 – Зависимость массы тела лабораторных животных и потребления корма и воды от
экспериментальной группы. а) масса тела к концу 1-й недели; б) масса тела к концу 3-й
недели; в) среднее сут. потребления корма; г) среднее сут. потребления воды; д) средняя
массовая доля абдоминального жира от массы тела животных к концу 3-й недели. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета». * – p < 0,05. Линии - разница между генотипами.
Д – значимый эффект диеты. Г – значимый эффект генотипа
1.16.2 Тест толерантности к глюкозе, биохимический анализ плазмы
Исследование концентрации общего холестерина в плазме (Рис. 8, а) выявило статистически значимый (p < 0,0001) эффект диеты: в группе каждого генотипа значение этого параметра у мышей, содержащихся на ЗД, оказалось в
2-2,5 раза выше такового у мышей на контрольной диете. Между группами животных не было обнаружено статистически значимых отличий в значениях концентрации триглицеридов плазмы (Рис. 8, б).
Концентрация лептина в плазме (Рис. 8, в) оказалась подвержена эффектам
генотипа (p = 0,0002) и диеты (p < 0,0001). По результатам теста Шидака концентрация лептина у мышей группы Sert-/- оказалась статистически значимо выше
таковой в группах Sert+/+ и Sert+/- (p = 0,0099 и p = 0,0007, соответственно). Вне
зависимости от генотипа у групп, содержащихся на ЗД, концентрация лептина
50
превысила таковую у животных из контрольных групп: в 7 и 10 раз выше для ДТ
и гетерозигот, соответственно, и была почти на 50% выше у нокаутов при употреблении высококалорийного корма, чем у нокаутов на контрольной диете.
Базальная концентрация глюкозы (Рис. 8, г) была подвержена действию
фактора генотипа (p = 0,0028), причем апостериорный анализ выявил значимые
отличия между средней концентрацией у гетерозигот и ДТ (p = 0,0278), а также
гетерозигот и нокаутов (p = 0,0034). На данный показатель также оказывала эффект диета (p = 0,0209). ДДА показал наличие статистически значимого эффекта
диеты (p = 0,0058) на площадь под кривой, полученной в тесте на толерантность
к глюкозе. Снижение способности тканей к усвоению глюкозы было получено в
содержащихся на ЗД группах ДТ и нокаутов, но не гетерозигот (Рис. 8, д), что
подтверждается данными предыдущих исследований [129].
51
Рис. 8 – Биохимический анализ крови и тест на толерантность к глюкозе. а) концентрация
общего холестерина плазмы; б) концентрация триглицеридов плазмы; в) концентрация
лептина плазмы; г) базальная концентрация глюкозы крови; д) ППК концентрации глюкозы крови во время ТТГ относительно базального уровня глюкозы. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета». * – p < 0,05. Линии – разница между генотипами. Д – значимый
эффект диеты. Г – значимый эффект генотипа
1.16.3 Экспрессия целевых генов в печени и структурах ЦНС
1.16.3.1
Экспрессия генов рецепторов инсулина и лептина
ДДА не выявил значимых эффектов генотипа или диеты на уровень экспрессии изоформы А (Рис. 9, а) инсулинового рецептора в печени. В префронтальной коре на экспрессию Ira (Рис. 9, б) значимый эффект оказывал генотип
(p = 0,0007), причем апостериорный анализ по Шидаку показал значимое повышение экспрессии у Sert-/- по сравнению с Sert+/- (p = 0,0086) и Sert+/+ (p = 0,0009).
Экспрессия изоформы А инсулинового рецептора в гипоталамусе (Рис. 9, в) была
52
подвержена действию генотипа (p = 0,0252) и взаимодействию генотипа и диеты
(p = 0,0025). При этом апостериорный анализ показал значимое повышение экспрессии у нокаутов, содержащихся на КД, по сравнению с нокаутами, содержащимися на ЗД (p = 0,0337), гетерозиготами на КД (p = 0,0042), а также ДТ на КД
(p = 0,0159). Аналогичная картина экспрессии Ira наблюдалась в гиппокампе
(Рис. 9, г): значимыми являлись фактор генотипа (p = 0,0023) и взаимодействие
генотипа и диеты (p = 0,0015). Апостериорный анализ показал повышение экспрессии у Sert-/- КД по сравнению с Sert-/- ЗД (p = 0,0019), Sert+/- КД (p = 0,0006),
а также Sert+/+ КД (p = 0,0011). В дорсальном ядре шва (ДЯШ) экспрессия изоформы А инсулинового рецептора (Рис. 9, д), в свою очередь, также оказалась
схожа с таковой для двух предыдущих структур: были выявлены значимые факторы генотипа (p = 0,0018) и взаимодействия генотипа и диеты (p = 0,0002). По
результатам апостериорного анализа было получено повышение экспрессии у
нокаутов, содержащихся на КД, по сравнению с нокаутами, содержащимися на
ЗД (p = 0,0004), а также контрольными группами гетерозигот (p < 0,0001) и дикого типа (p = 0,0051).
Экспрессия изоформы B в печени (Рис. 9, е) была подвержена эффекту взаимодействия диеты и генотипа (p = 0,0447). Анализ по Тьюки выявил снижение
экспрессии в группе нокаутов, содержащихся на КД, по сравнению с ДТ, содержащимся на КД (p = 0,001). Фактор диеты был значим при сравнении экспрессии
Irb в префронтальной коре (p = 0,0028, Рис. 9, ж). Апостериорный анализ по Шидаку показал значимое повышение экспрессии в группах Sert-/- по сравнению с
Sert+/- (p = 0,0026) и Sert+/+ (p = 0,0038). В гипоталамусе экспрессия изоформы В
инсулинового рецептора (Рис. 9, з) была подвержена эффекту взаимодействия
диеты и генотипа (p < 0,0001). Проведенный анализ по Тьюки указал на статистическую значимость отличий между группами Sert-/- на контрольной и западной диетах (p = 0,0003), а также между нокаутами на КД и гетерозиготами на КД
(p = 0,0032), нокаутами на КД и ДТ на КД (p = 0,0067). ДДА позволил выявить
эффект взаимодействия диеты и генотипа (p = 0,0121) также и на относительный
уровень экспрессии Irb в гиппокампе (Рис. 9, и). Результаты множественного
53
сравнения свидетельствуют о значимом увеличении экспрессии у нокаутов, содержащихся на КД, по сравнению с нокаутами, содержащимися на ЗД
(p = 0,0457) и гетерозиготами, содержащимися на КД (p = 0,0156). Был показан
эффект генотипа при сравнении уровня экспрессии изоформы В рецептора к инсулину в дорсальном ядре шва (p = 0,0001, Рис. 9, й). При этом апостериорный
анализ позволил выявить отличия по этому параметру генотипа Sert-/- от Sert+/(p = 0,0031) и от Sert+/+ (p = 0,0002).
Исследование экспрессии изоформы А лептинового рецептора в образцах
печени (Рис. 9, к) выявило значимые эффекты диеты (p < 0,0001, ДДА) и генотипа (p = 0,0002). Дальнейшая обработка данных по Шидаку показала снижение
экспрессии у нокаутов относительно гетерозигот (p = 0,0046), а также у нокаутов
относительно ДТ (p = 0,0004). Экспрессия Lepra также снижалась при употреблении «западной диеты» у всех генотипов. Значимый эффект генотипа (p = 0,02)
был показан при анализе экспрессии Lepra в префронтальной коре (Рис. 9, л).
Статистически значимое повышение экспрессии были выявлено у Sert+/- по сравнению с Sert+/+ (p = 0,019). Не было выявлено отличий экспрессии изоформы А
лептинового рецептора в гипоталамусе (Рис. 9, м), гиппокампе (Рис. 9, н), ДЯШ
(Рис. 9, о).
На экспрессию изоформы В лептинового рецептора в печени (Рис. 9, п)
оказывали эффект диета (p = 0,0018) и генотип (p = 0,0007). Апостериорный анализ по Шидаку выявил значимое повышение экспрессии у Sert+/+ относительно
Sert-/- (p = 0,0005). Не было выявлено отличий в экспрессии Leprb в изучаемых
структурах мозга: префронтальной коре (Рис. 9, р), гипоталамусе (Рис. 9, с), гиппокампе (Рис. 9, т) и дорсальном ядре шва (Рис. 9, у).
54
Рис. 9 – Уровни относительной экспрессии генов инсулиновых и лептиновых рецепторов
(изоформы А и В) в печени и структурах головного мозга. а)-д) Irа; е)-й) Irb; к)-о) Lepra;
п)-у) Leprb. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета». * – p < 0,05. Линии с «усами» –
разница между группами, без – разница между генотипами. Д – значимый эффект диеты.
Г – значимый эффект генотипа. ДхГ – значимый эффект взаимодействия диеты и генотипа
1.16.3.2
Экспрессия генов NO-синтаз
В префронтальной коре (Рис. 10, а), гипоталамусе (Рис. 10, б) и дорсальном
ядре шва (Рис. 10, г) не было выявлено отличий в экспрессии гена Nos1. Напротив, в гиппокампе (Рис. 10, в) взаимодействие диеты и генотипа оказывало значимый эффект (p = 0,0033). Апостериорный анализ по Тьюки выявил значимое
снижение экспрессии у нокаутов, содержащихся на КД, по сравнению с
55
гетерозиготами, содержащимися на КД (p = 0,0267), а также повышение экспрессии у нокаутов, содержащихся на ЗД, по сравнению с нокаутами, содержащимися на КД (p = 0,0234).
На уровень экспрессии гена Nos2 в печени (Рис. 10, д) значимые эффекты
оказывали диета (p = 0,0111) и генотип (p = 0,0226). Апостериорный анализ выявил значимое (p = 0,0332) повышение экспрессии у животных генотипа Sert-/- по
сравнению с Sert+/+. В префронтальной коре (Рис. 10, е), гипоталамусе (Рис.
10, ж), гиппокампе (Рис. 10, з) и дорсальном ядре шва (Рис. 10, и) значимых отличий экспрессии не было обнаружено.
Также не обнаружено значимых различий в экспрессии Nos3 в печени (Рис.
10, й), префронтальной коре (Рис. 10, к), гиппокампе (Рис. 10, м) и дорсальном
ядре шва (Рис. 10, н). В гипоталамусе (Рис. 10, л) на экспрессию оказывал эффект
генотип (p = 0,0263); апостериорный анализ по Шидаку выявил значимое повышение экспрессии у мышей генотипа Sert-/- по сравнению с Sert+/+ (p = 0,0239).
56
Рис. 10 – Уровни относительной экспрессии генов NO-синтаз в печени и структурах головного мозга. а)-г) Nos1 (нейрональная NOS); д)-и) Nos2 (индуцибельная NOS); й)-н) Nos3 (эндотелиальная NOS). КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета». * – p < 0,05. Линии с
«усами» - разница между группами, без – разница между генотипами. Д – значимый эффект
диеты. Г – значимый эффект генотипа. ДхГ – значимый эффект взаимодействия диеты и
генотипа
1.16.3.3
Экспрессия генов аргиназы 1 и аргиназы 2
Двухфакторный дисперсионный анализ не выявил статистически значимых различий в экспрессии гена Arg1 в печени (Рис. 11, а), префронтальной коре
(Рис. 11, б), гипоталамусе (Рис. 11, в). В гиппокампе (Рис. 11, г) диета оказывала
значимый эффект на экспрессию Arg1 (p = 0,0074): при употреблении ЗД экспрессия у ДТ, гетерозигот и нокаутов увеличивалась в 1,5–2,0 раза. На экспрессию в дорсальном ядре шва (Рис. 11, д) значимо оказывало эффект взаимодействие диеты и генотипа (p = 0,0083).
57
Генотип (p = 0,017) и диета (p = 0,0161) являлись факторами, вызывающими значимые изменения в экспрессии гена аргиназы 2 в печени (Рис. 11, е).
Апостериорный анализ по Шидаку выявил увеличение экспрессии у нокаутов по
сравнению с ДТ (p = 0,0154). Значимых отличий в экспрессии Arg2 не было обнаружено в префронтальной коре (Рис. 11, ж), гипоталамусе (Рис. 11, з), гиппокампе (Рис. 11, и) и дорсальном ядре шва (Рис. 11, й).
Рис. 11 – Уровни относительной экспрессии генов аргиназ в печени и структурах головного мозга. а)-д) Arg1 (аргиназа 1); е)-й) Arg2 (аргиназа 2). КД – контрольная диета. ЗД –
«западная диета». * – p < 0,05. Линии – разница между генотипами. Д – значимый эффект
диеты. Г – значимый эффект генотипа. ДхГ – значимый эффект взаимодействия диеты и
генотипа
1.16.3.4
Экспрессия генов провоспалительных цитокинов
Диета оказывала значимый (p = 0,0246) эффект на экспрессию Tnf в печени
(Рис. 12, а), повышая ее у мышей при употреблении ЗД по сравнению с животными, которым подавался контрольный корм. Не было обнаружено статистически значимых различий в экспрессии Tnf в префронтальной коре (Рис. 12, б), гипоталамусе (Рис. 12, в), гиппокампе (Рис. 12, г). В дорсальном ядре шва (Рис.
12, д) диета также оказывала значимый (p = 0,0428) эффект на уровень
58
экспрессии Tnf, приводя к ее увеличению при содержании на ЗД по сравнению с
контрольной диетой.
ДДА выявил значимый (p = 0,0021) эффект генотипа на экспрессию Il1b
(Рис. 12, е). Апостериорный анализ по Шидаку выявил значимое (p = 0,0015) повышение экспрессии гена в группе нокаутов по сравнению с группой животных
ДТ. Статистически значимых различий экспрессии не было выявлено в префронтальной коре (Рис. 12, ж), гиппокампе (Рис. 12, и) и дорсальном ядре шва (Рис.
12, й). Примечательно, что в гипоталамусе (Рис. 12, з) на экспрессию гена оказывали значимый эффект диета (p = 0,0405), генотип (p = 0,0021) и их взаимодействие (p = 0,0178). Апостериорный анализ по Тьюки выявил двукратное повышение экспрессии у животных ДТ, содержащихся на ЗД, по сравнению с животными ДТ, содержащимися на КД (p = 0,0176), а также повышение экспрессии у
получавших КД нокаутов по сравнению с ДТ (p = 0,0479).
59
Не было обнаружено статистически значимых различий в экспрессии Il6 в
печени (Рис. 12, к), префронтальной коре (Рис. 12, л), гипоталамусе (Рис. 12, м),
гиппокампе (Рис. 12, н), дорсальном ядре шва (Рис. 12, о).
Рис. 12 – Уровни относительной экспрессии генов провоспалительных цитокинов в печени
и структурах головного мозга. а)-д) Tnf (фактор некроза опухоли); е)-й) Il1b (интерлейкин1-бета); к)-о) Il6 (интерлейкин-6). КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета».
* – p < 0,05. Линии с «усами» – разница между группами. Линии без «усов» – разница между
генотипами. Д – значимый эффект диеты. Г – значимый эффект генотипа. ДхГ – значимый
эффект взаимодействия диеты и генотипа
60
1.16.4 Поведенческий тест «открытое поле»
1.16.4.1
Параметры общей локомоторной активности
Двухфакторный дисперсионный анализ не выявил статистически значимых различий в пройденном пути (Рис. 13, а) и в средней скорости (Рис. 13, б).
Рис. 13 – Параметры общей локомоторной активности, измеренные в «открытом поле».
а) пройденный путь; б) средняя скорость. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета»
1.16.4.2
Параметры исследовательского поведения
На количество стоек в центральной зоне (Рис. 14, а) оказывали статистически значимый эффект диета (p = 0,0151) и генотип (p = 0,0004). Апостериорный
анализ по Шидаку выявил статистически значимое снижение количества стоек у
животных генотипа Sert-/- по сравнению с Sert+/- (p = 0,0057) и Sert+/+ (p = 0,0005).
В то время как для количества стоек на периферии различий не было показано
(Рис. 14, б), наблюдался значимый эффект генотипа (p = 0,0096) на общее количество стоек (Рис. 14, в). Апостериорный анализ подтвердил снижение общего
количества стоек у нокаутов по сравнению с гетерозиготами (p = 0,046) и ДТ
(p = 0,0152).
Анализ количества переходов между центром и периферией (Рис. 14, г)
61
выявил значимый эффект генотипа (p = 0,0102). Дальнейший анализ по Шидаку
показал снижение количества переходов между зонами у нокаутов по сравнению
с ДТ (p = 0,0441) и гетерозиготами (p = 0,0173).
Рис. 14 – Параметры, отражающие исследовательское поведение в «открытом поле». а) количество стоек в центральной зоне; б) количество стоек на периферии; в) количество
стоек общее; г) количество переходов между центральной зоной и периферией. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета». * – p < 0,05. Линии – разница между группами.
Д – значимый эффект диеты. Г – значимый эффект генотипа
1.16.4.3
Параметры тревожности
Двухфакторный дисперсионный анализ выявил статистически значимый
эффект генотипа (p = 0,034) на продолжительность пребывания животных в центральной зоне (Рис. 15, а): по результатам теста Шидака мыши генотипа Sert-/проводили вдвое меньше времени в центральной зоне, чем гетерозиготы
(p = 0,0316). Достоверных отличий во времени, проведенном в углах поля, обнаружено не было (Рис. 15, б).
На среднее расстояние до стенок «открытого поля» (Рис. 15, в) значимо
оказывал эффект генотип (p = 0,0006). По результатам апостериорного анализа
средняя дистанция до стенок был приблизительно на 25% меньше в группе у нокаутов по сравнению с животными Sert+/+ и Sert+/- (p = 0,0074 и p = 0,0009, соответственно).
В то время как значимых отличий в количестве событий груминга в центре
62
поля не было обнаружено (Рис. 15, г), ДДА выявил статистически значимый эффект генотипа (p < 0,0001) на количество событий груминга на периферии (Рис.
15, д). Тест Шидака выявил статистически значимое увеличение количества событий груминга на периферии в группе нокаутов относительно ДТ (p < 0,0001)
и гетерозигот (p = 0,0014). Аналогичные результаты были получены для общего
числа событий груминга (Рис. 15, е), на которое генотип оказывал статистически
значимый эффект (p = 0,0003). Общее число событий груминга было увеличено
в группе нокаутов по сравнению с ДТ (p = 0,0002) и гетерозиготами (p = 0,0285).
Продолжительность груминга на периферии (Рис. 15, ж) была подвержена значимому эффекту генотипа (p = 0,0096). Тест Шидака выявил значимое
(p = 0,0086) увеличение продолжительности груминга у Sert-/- относительно гетерозигот. Не было обнаружено достоверных отличий в продолжительности груминга в центральной зоне, однако на общую продолжительность груминга (Рис.
15, и) также достоверно влиял генотип (p = 0,0413), по результатам теста Шидака
увеличивая ее в группе нокаутов по сравнению с гетерозиготами (p = 0,0481).
ДДА выявил статистически значимый эффект генотипа (p = 0,0195) на общую продолжительность замирания в «открытом поле» (Рис. 15, й). Апостериорный анализ показал увеличение длительности замирания у нокаутов по сравнению с гетерозиготами (p = 0,0428) и диким типом (p = 0,0498).
63
Рис. 15 – Параметры, отражающие уровень тревожности в «открытом поле»: а) продолжительность пребывания в центральной зоне; б) общая продолжительность пребывания в углах «открытого поля»; в) среднее расстояние до стенок; г) количество событий груминга в
центральной зоне; д) количество событий груминга на периферии; е) общее количество событий груминга; ж) продолжительность груминга на периферии; з) продолжительность
груминга в центральной зоне; и) общая продолжительность груминга; й) общая длительность замирания. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета». * – p < 0,05. Линии – разница между группами. Д – значимый эффект диеты. Г – значимый эффект генотипа
1.16.5 Параметры, отражающие состояние тела животных
ДДА выявил статистически значимый эффект генотипа (p = 0,0028) на
время, которое животные проводили в открытом поле в состоянии с «нормальной» длиной тела (Рис. 16, а). Апостериорный анализ по Тьюки показал статистически значимое уменьшение этого параметра у мышей генотипа Sert-/- по
сравнению с гетерозиготами (p = 0,003) и мышами дикого типа (p = 0,0417). Достоверных отличий во времени, проведенного в «сжатом» состоянии, не было
обнаружено (Рис. 16, б). На время, проведенное в «сокращенном» состоянии
(Рис. 16, в), оказывали значимое действие генотип (p = 0,0125) и взаимодействие
генотипа и диеты (p = 0,0235). Апостериорный анализ выявил достоверное увеличение параметра в группе нокаутов, содержащихся на КД, по сравнению с гетерозиготами, содержащимися на КД (p = 0,0025).
64
Рис. 16 – Параметры, отражающие изменения длины тела животных в «открытом поле».
а) продолжительность пребывания в поле с нормальной длиной тела; б) продолжительность
пребывания в поле в «вытянутом» состоянии тела; в) продолжительность пребывания в
поле в «сокращенном» состоянии тела. КД – контрольная диета. ЗД – «западная диета».
* – p < 0,05. Линии с «усами» – разница между группами. Линии без «усов» – разница между
генотипами. Г – значимый эффект генотипа. ДхГ – значимый эффект взаимодействия диеты
и генотипа
1.17 Обсуждение полученных результатов
Развитие избыточной массы тела у стареющих самок мышей C57BL/6J
Sert-/- по сравнению с контрольной группой (C57BL/6J Sert+/+) соответствует ранее полученным данным для стареющих самок мышей этой линии [124]. Важно,
что уже к концу первой недели эксперимента генотип оказывает достоверный
эффект на развитие увеличенной массой тела у животные-нокаутов, а на третью
неделю проявляется также и эффект диеты. Установление ожирения как причины увеличения массы тела подтверждалось результатами определения массовой доли абдоминального жира, которая у мышей-нокаутов составила 7,0–8,5%
против 6% у мышей генотипа Sert+/+. Таким образом, в соответствии с данными
литературы, можно заключить о повышении риска развития избыточной массы
тела у животных генотипа Sert-/-, при помощи которого моделируется снижение
65
активности SERT, характерное для генотипа s/s по локусу 5-HTTPR у человека.
Действительно, гипотетическая экстраполяция эффекта генотипа на массу тела у
мышей находит подтверждение в исследованиях человеческой популяции с генотипом s/s промоторной области гена SLC6A4 [114], представители которой
подвержены повышенному относительному риску (1,36, p = 0,026) развития ожирения.
В настоящей работе наблюдалось снижение потребления контрольного
корма мышами-нокаутами по сравнению с таковым у дикого типа и гетерозигот
примерно на 25%. Аналогичные результаты были получены и в других исследованиях на мышах генотипа Sert-/- [140], что может быть объяснено избыточным
действием серотонина на нейроны гипоталамуса, которое приводит к снижению
аппетита [135]. Напротив, среднее суточное употребление «западной диеты»
оказалось примерно одинаковым у всех трех генотипов. Данный феномен может
быть вызван снижением чувствительности к инсулину у нокаутов, вызванным
дефицитом серотонинового транспортера, и повышением порога насыщения
[22]. Употребление «западной диеты» снижало среднее суточное потребление
воды, что согласуется с результатами предыдущих исследований [129], однако
точный механизм развития наблюдаемого эффекта остается неизвестным.
Результаты биохимического анализа плазмы крови подтверждают данные
предыдущих исследований эффекта дефицита серотонинового транспортера
[128] на развитии дислипидемии: вне зависимости от генотипа Sert и диеты, концентрации триглицеридов в плазме достоверно не отличаются, однако концентрация холестерина повышается в 2,0-2,5 раза у животных всех генотипов при
употреблении «западной диеты». Вероятно, повышение концентрации именно
этой фракции липидов плазмы вносит основной вклад в развитие дислипидемии.
Сохранение концентраций триглицеридов плазмы на нормальном уровне – кажущийся благоприятный признак, поскольку известно, что серотонин усиливает
синтез и накопление липидов в гепатоцитах и адипоцитах, поэтому его избыточные концентрации, вызванные снижением активности серотонинового транспортера, способствуют развитию гепатостеатоза и ожирения при сниженном
66
транспорте триглицеридов из клеток в межклеточное пространство [135].
Более высокий уровень лептина в плазме мышей-нокаутов согласуется с
большей, чем у животных с другими генотипами, массой тела, поскольку лептин
– гормон, секретируемый жировой тканью пропорционально ее массе [89]. Повышение базальной концентрации лептина плазмы может компенсаторно действовать на гипоталамические нейроны, снижая аппетит. Тем не менее, исключается такой эффект вследствие действия непосредственно на серотонинергические нейроны [76], что позволяет предполагать косвенную взаимосвязь генотипа
и концентрации лептина в крови. В случае развития резистентности к лептину,
следует предполагать действие внутриклеточных механизмов, поскольку у зрелых мышей с ожирением транспорт лептина через гематоэнцефалический барьер
не нарушен [50].
Нормализация концентрации базальной глюкозы у мышей Sert-/- соответствует данным о повышении секреции инсулина β-клетками поджелудочной железы в ответ на стимуляцию серотонином, поскольку инсулин стимулирует интернализацию глюкозы инсулинозависимыми тканями, которая под действием
инсулина активно используется в качестве субстрата для синтеза жиров [120].
Увеличение базальной концентрации глюкозы плазмы крови у гетерозиготных
мышей до конца не объяснено, но может рассматриваться как проявление более
гибкой регуляции метаболизма [129]. Это преимущество гетерозиготных животных проявилось в тесте толерантности к глюкозе, по результатам которого мыши
Sert+/- продемонстрировали более низкий уровень постпрандиальной гипергликемии и более быстрое возвращение концентрации глюкозы к базальному
уровню при употреблении «западной диеты».
Изоформа А рецептора инсулина в печени преимущественно отвечает за
интернализацию глюкозы и повышение активности гликогеногенеза [30]. До сих
пор роль изоформы В в развитии компонентов МС – дислипидемии и ожирения
– не была исследована, однако достоверное снижение экспрессии Irb у нокаутов
может рассматриваться как одно из патогенетических звеньев развития проявлений МС. Интересно, что несмотря на сохранность экспрессии изоформы
67
рецептора А и снижение – изоформы В, базальная концентрация глюкозы у животных-нокаутов была снижена, что, вероятно, объясняется активной конверсией глюкозы в жиры в гепатоцитах и адипоцитах при развивающейся инсулинорезистентности.
Повышение экспрессии инсулиновых рецепторов в структурах головного
мозга у животных Sert-/- – ранее неизвестный факт, который позволяет предположить взаимодействие сниженной экспрессии серотонинового транспортера и
чувствительности структур ЦНС, участвующих в регуляции аппетита и формирования пищевого поведения. В частности, для допаминергических участков мезолимбической системы – префронтальной коры, гиппокампа – эта взаимосвязь
представляется неочевидной, что открывает поле для дальнейших исследований.
Изоформа А рецептора к инсулину в головном мозге связывается не только с инсулином, но и инсулиноподобным фактором роста-2 [99], регулятором нейропластичности, вследствие чего увеличение экспрессии Ira может оказывать действие не только на регуляцию голода и пищевого поведения. Кроме того, увеличение экспрессии изоформы А может усиливать действие нейропептида Y на
нейроны этой области, что приводит к увеличению потребления пищи и аккумуляции липидов в адипоцитах [141]. Примечательно, что употребление «западной
диеты» снижало уровень экспрессии обеих изоформ рецептора в ЦНС у мышейнокаутов до уровня экспрессии в контрольной группе.
У животных всех генотипов экспрессия изоформ А и В рецептора к лептину была снижена при употреблении «западной диеты». Ранее было доказано,
что снижение лептиновой сигнализации в печени вызывает изменения липопротеинового профиля крови, в частности, увеличение концентрации холестерина за
счет фракции ЛПОНП [59], что наблюдалось и в данной работе. Действуя на гепатоциты, лептин усиливает транспорт глюкозы в клетки, однако, в отличие от
инсулина, ингибирует гликогеногенез и стимулирует липогенез. Учитывая резко
увеличенные концентрации лептина в крови животных при употреблении высококалорийной диеты, снижение экспрессии рецепторов к лептину может гипотетически рассматриваться как компенсаторная реакция.
68
Спровоцированное таким образом развитие гепатостеатоза сопровождается развитием хронического воспаления [52]. В данной работе в печени было
обнаружено повышение экспрессии фактора некроза опухоли при употреблении
«западной диеты», а у животных с генотипом Sert-/- по сравнению с диким типом
и гетерозиготами была повышена экспрессия интерлейкина-1-бета – провоспалительных цитокинов – уже на 3-ю неделю употребления корма, богатого жирами и углеводами. Повышение экспрессии обоих генов может отражать раннее
развитие хронического воспаления. Согласно данным литературы, ожирение достоверно ассоциируется с развитием воспаления в гипоталамической области
[63]. Ранее было описано повышение концентрации JNK и IKK, однако в данной
работе было обнаружено повышение экспрессии ИЛ-1-бета в 2 раза относительно контрольной группы наблюдалось у животных дикого типа, содержащихся на «западной диете», и нокаутов.
Избыточная активность аргиназы рассматривается как одно из звеньев патогенеза многих метаболических расстройств, в частности диабета 2 типа и метаболического синдрома [18]. В рамках данной работы была определена повышенная экспрессия аргиназы 2 (митохондриальной изоформы фермента, значимость которой точно не установлена) в печени у нокаутов, а также у гетерозигот
при употреблении «западной диеты», что снижает количество продуцируемого
монооксида азота гепатоцитами за счет снижения доступности L-аргинина для
NO-синтаз. В то же время, известно, что повышение экспрессии аргиназы-2 в
гепатоцитах предотвращает развитие гепатостеатоза вследствие усиленного липогенеза за счёт повышения термогенеза [142]. Также в печени гетерозигот, содержащихся на «западной диете», и нокаутов был обнаружен повышенный уровень экспрессии гена индуцибельной NO-синтазы, что может рассматриваться
как компенсаторная реакция не только на снижение доступности субстрата, но и
на развитие хронического воспаления [109]. Употребление «западной диеты»
увеличивало экспрессию аргиназы в гиппокампе у всех генотипов, однако экспрессия гена индуцибельной NO-синтазы не увеличивалась, вопреки ожиданиям,
но увеличивалась экспрессия гена нейрональной NO-синтазы в группе нокаутов,
69
употреблявших высококалорийную диету. Поскольку в данной структуре не
было обнаружено повышения экспрессии выбранных маркеров воспаления,
остается неясным значение наблюдаемого эффекта. Повышение экспрессии эндотелиальной NO-синтазы в структурах головного мозга при одновременном
увеличении экспрессии провоспалительных цитокинов может отражать развитие
умеренного местного воспаления с выраженным сосудистым компонентом, однако требует дальнейшего подтверждения.
В то время как некоторые исследования указывают на снижение локомоторной активности мышей Sert-/- [65], по результатам проведенного теста «открытое поле» локомоторная активность во всех группах соответствовала таковой
в контрольной. Тем не менее, нокауты демонстрировали выраженные признаки
тревожного поведения: проводили на 50% меньше времени в центральной зоне,
минимизировали расстояние до стенок на протяжении эксперимента на 25%, а
также проводили на 25% больше времени неподвижно. Груминг, в соответствии
с современными представлениями, также рассматривался как проявление тревожности в условиях новизны (которые были представлены экспериментальным
полем) [66]. Нокауты совершали больше подходов к грумингу и занимались им
дольше, чем мыши других генотипов, что в совокупности с другими факторами
позволяет заключить о повышенном уровне тревожности у животных-нокаутов.
Вместе с тем, проявление исследовательской деятельности у этих мышей было
подавлено, о чем говорит сниженное на 40% количество стоек в открытом поле
[119], а также количество переходов между периферией и центральной зоной.
Одним из новых параметров, изученных в ходе проведения эксперимента
«открытое поле», стала продолжительность пребывания мыши в «сокращенном»
состоянии тела. Предполагается, что этот автоматически регистрируемый параметр может отражать уровень тревожности, поскольку соответствует поведению
настороженности у мышей. Больше всех времени в этом состоянии провели нокауты на контрольной диете, что можно, исходя из изложенного ранее предположения, также трактовать как отражение повышенной тревожности.
70
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Получение новых данных о механизмах развития компонентов метаболического синдрома может принести пользу в ранней диагностике и профилактике
этого состояния. Эта и другие работы, проведенные на моделях дефицита серотонинового транспортера на мышах, демонстрируют прочную феноменологическую связь сниженной экспрессии гена Slc6a4 с возникновением метаболических
и поведенческих отклонений. В частности, развитие избыточной массы тела,
дислипидемии, а также нейрогуморальной регуляции метаболизма представляют
особенно опасные патогенетические звенья развития метаболического синдрома
и составляющих его нозологий.
Дальнейшее изучение молекулярных и нейробиологических механизмов,
связывающих снижение активности серотонинового транспортера и развития
метаболических отклонений, может предоставить исследователям новые мишени для разработки фармакологических средств и терапевтических схем. Результаты данной работы подчеркивают роль измененной инсулиновой и лептиновой регуляции метаболизма в исследуемой модели, а также изменений в обмене глюкозы, развития локального воспаления в структурах ЦНС, повышения
уровня тревожности. Кроме того, полученные данные позволили подтвердить
роль употребления диеты, богатой жирами и углеводами (так называемой «западной диеты») в развитии избыточной массы тела, инсулинорезистентности,
локального воспаления в гипоталамусе и подавления исследовательского поведения.
Принимая во внимание распространенность рациона питания, соответствующего по составу «западной диете», а также указанную ранее высокую встречаемость полиморфизма, приводящего к снижению экспрессии SERT, взаимное
потенцирующее действие этих факторов на развитие компонентов метаболического синдрома представляется исключительно актуальным и требующим дальнейшего изучения не только в моделях на животных, но и в человеческой популяциях.
71
Автору данной работы представляется, что добровольное генотипирование
индивидов по локусу 5-HTTPR может оказаться полезным для определения относительного риска развития ожирения, инсулинорезистентности и диабета 2
типа. Кроме того, эта информация позволит корректировать диету и подбирать
персонализированные схемы лечения, учитывая подлежащий наследственный
фактор, особенно среди лиц старшей возрастной категории.
72
ВЫВОДЫ
В ходе работы были сделаны следующие выводы:
1. В модели на 12-месячных мышах употребление «западной диеты» вызывает гиперхолестеринемию, снижение толерантности к глюкозе и развитие
ожирения, причём последнее потенцируется генетически обусловленным
полным дефицитом серотонинового транспортера.
2. При употреблении высококалорийной диеты дефицит серотонинового
транспортера приводит к снижению экспрессии рецепторов к лептину и
инсулину в печени; в головном мозге – изменениям инсулиновой регуляции метаболизма.
3. При употреблении «западной диеты» у животных-нокаутов в печени возрастает уровень экспрессии ИЛ-1β, аргиназы-2 и индуцибельной NOсинтазы; в гипоталамусе – ИЛ-1β и эндотелиальной NO-синтазы, что может отражать развитие умеренного воспаления в обеих структурах.
4. Действие генотипа Sert-/- у мышей повышает тревожность и подавляет исследовательское поведение при сохранности локомоторной активности.
73
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Abou Ziki M. D., Mani A. Metabolic syndrome: genetic insights into disease pathogenesis // Current Opinion in Lipidology. 2016. № 2 (27). C. 162–171.
2. Agodi A. [и др.]. Association of Dietary Patterns with Metabolic Syndrome: Results
from the Kardiovize Brno 2030 Study // Nutrients. 2018. № 7 (10).
3. Alberti K. G. M. M. [и др.]. The metabolic syndrome--a new worldwide definition
// Lancet (London, England). 2005. № 9491 (366). C. 1059–1062.
4. Alberti K. G. M. M., Zimmet P., Shaw J. Metabolic syndrome--a new world-wide
definition. A Consensus Statement from the International Diabetes Federation // Diabetic Medicine: A Journal of the British Diabetic Association. 2006. № 5 (23). C. 469–
480.
5. Alberti K. G., Zimmet P. Z. Definition, diagnosis and classification of diabetes mellitus and its complications. Part 1: diagnosis and classification of diabetes mellitus provisional report of a WHO consultation // Diabetic Medicine: A Journal of the British
Diabetic Association. 1998. № 7 (15). C. 539–553.
6. Amin K. A., Kamel H. H., Abd Eltawab M. A. The relation of high fat diet, metabolic
disturbances and brain oxidative dysfunction: modulation by hydroxy citric acid // Lipids in Health and Disease. 2011. № 1 (10). C. 74.
7. Arai H. [и др.]. Prevalence of the metabolic syndrome in elderly and middle-aged
Japanese // Journal of Clinical Gerontology and Geriatrics. 2010. № 2 (1). C. 42–47.
8. Arsyad A. [и др.]. Long-Term Ketogenic Diet Induces Metabolic Acidosis, Anemia,
and Oxidative Stress in Healthy Wistar Rats // Journal of Nutrition and Metabolism.
2020. (2020). C. 1–7.
9. Aspry K. E. [и др.]. Medical Nutrition Education, Training, and Competencies to
Advance Guideline-Based Diet Counseling by Physicians: A Science Advisory From
the American Heart Association // Circulation. 2018. № 23 (137). C. e821–e841.
10. Assuncao N. [и др.]. Metabolic Syndrome and cognitive decline in the elderly: A
systematic review // PloS One. 2018. № 3 (13). C. e0194990.
11. Bahniwal M., Little J. P., Klegeris A. High Glucose Enhances Neurotoxicity and
Inflammatory Cytokine Secretion by Stimulated Human Astrocytes // Current Alzheimer Research. 2017. № 7 (14). C. 731–741.
12. Balkau B., Charles M. A. Comment on the provisional report from the WHO consultation. European Group for the Study of Insulin Resistance (EGIR) // Diabetic Medicine: A Journal of the British Diabetic Association. 1999. № 5 (16). C. 442–443.
74
13. Belsare P. V. [и др.]. Metabolic syndrome: aggression control mechanisms gone
out of control // Medical Hypotheses. 2010. № 3 (74). C. 578–589.
14. Beversdorf D. Q. [и др.]. Influence of Serotonin Transporter SLC6A4 Genotype
on the Effect of Psychosocial Stress on Cognitive Performance: An Exploratory Pilot
Study // Cognitive and Behavioral Neurology: Official Journal of the Society for Behavioral and Cognitive Neurology. 2018. № 2 (31). C. 79–85.
15. Bhatti J. S., Bhatti G. K., Reddy P. H. Mitochondrial dysfunction and oxidative
stress in metabolic disorders — A step towards mitochondria based therapeutic strategies // Biochimica et Biophysica Acta (BBA) - Molecular Basis of Disease. 2017. № 5
(1863). C. 1066–1077.
16. Boden G. [и др.]. Excessive caloric intake acutely causes oxidative stress, GLUT4
carbonylation, and insulin resistance in healthy men // Science Translational Medicine.
2015. № 304 (7). C. 304re7.
17. Cai D., Liu T. Hypothalamic inflammation: a double-edged sword to nutritional
diseases // Annals of the New York Academy of Sciences. 2011. (1243). C. E1-39.
18. Caldwell R. W. [и др.]. Arginase: A Multifaceted Enzyme Important in Health and
Disease // Physiological Reviews. 2018. № 2 (98). C. 641–665.
19. Carobbio S., Pellegrinelli V., Vidal-Puig A. Adipose Tissue Function and Expandability as Determinants of Lipotoxicity and the Metabolic Syndrome // Advances in Experimental Medicine and Biology. 2017. (960). C. 161–196.
20. Chan K. L., Cathomas F., Russo S. J. Central and Peripheral Inflammation Link
Metabolic Syndrome and Major Depressive Disorder // Physiology. 2019. № 2 (34).
C. 123–133.
21. Chanrion B. [и др.]. Physical interaction between the serotonin transporter and
neuronal nitric oxide synthase underlies reciprocal modulation of their activity // Proceedings of the National Academy of Sciences. 2007. № 19 (104). C. 8119–8124.
22. Chen X. [и др.]. Reduced serotonin reuptake transporter (SERT) function causes
insulin resistance and hepatic steatosis independent of food intake // PloS One. 2012.
№ 3 (7). C. e32511.
23. Cheng C. [и др.]. Dietary Patterns and Metabolic Syndrome Among Adults with
Overweight and Obesity (FS18-03-19) // Current Developments in Nutrition. 2019. №
Supplement_1 (3). C. nzz041.FS18-03-19.
24. Chobot A. [и др.]. Obesity and diabetes-Not only a simple link between two epidemics // Diabetes/Metabolism Research and Reviews. 2018. № 7 (34). C. e3042.
25. Comhair T. M. [и др.]. Dietary cholesterol, female gender and n-3 fatty acid deficiency are more important factors in the development of non-alcoholic fatty liver
75
disease than the saturation index of the fat // Nutrition & Metabolism. 2011. (8). C. 4.
26. Couce M. E. [и др.]. Localization of leptin receptor in the human brain // Neuroendocrinology. 1997. № 3 (66). C. 145–150.
27. Couch Y. [и др.]. Microglial activation, increased TNF and SERT expression in
the prefrontal cortex define stress-altered behaviour in mice susceptible to anhedonia
// Brain, Behavior, and Immunity. 2013. (29). C. 136–146.
28. De Felice F. G., Benedict C. A Key Role of Insulin Receptors in Memory // Diabetes. 2015. № 11 (64). C. 3653–3655.
29. De Neve J.-E. Functional polymorphism (5-HTTLPR) in the serotonin transporter
gene is associated with subjective well-being: evidence from a US nationally representative sample // Journal of Human Genetics. 2011. № 6 (56). C. 456–459.
30. Diaz-Castroverde S. [и др.]. Prevalent role of the insulin receptor isoform A in the
regulation of hepatic glycogen metabolism in hepatocytes and in mice // Diabetologia.
2016. № 12 (59). C. 2702–2710.
31. Dowling J. K. [и др.]. Mitochondrial arginase-2 is essential for IL-10 metabolic
reprogramming of inflammatory macrophages // Nature Communications. 2021. № 1
(12). C. 1460.
32. Drake I. [и др.]. A Western dietary pattern is prospectively associated with cardiometabolic traits and incidence of the metabolic syndrome // The British Journal of Nutrition. 2018. № 10 (119). C. 1168–1176.
33. Erritzoe D. [и др.]. Cerebral serotonin transporter binding is inversely related to
body mass index // NeuroImage. 2010. № 1 (52). C. 284–289.
34. Etchegoyen M. [и др.]. Metabolic Syndrome and Neuroprotection // Frontiers in
Neuroscience. 2018. (12). C. 196.
35. Farr O. M., Tsoukas M. A., Mantzoros C. S. Leptin and the brain: influences on
brain development, cognitive functioning and psychiatric disorders // Metabolism:
Clinical and Experimental. 2015. № 1 (64). C. 114–130.
36. Farr S. A. [и др.]. Obesity and hypertriglyceridemia produce cognitive impairment
// Endocrinology. 2008. № 5 (149). C. 2628–2636.
37. Feinkohl I. [и др.]. Associations of the metabolic syndrome and its components
with cognitive impairment in older adults // BMC Geriatrics. 2019. № 1 (19). C. 77.
38. Festing M. F. W., Altman D. G. Guidelines for the design and statistical analysis
of experiments using laboratory animals // ILAR journal. 2002. № 4 (43). C. 244–258.
39. Fominykh Yu. A. [и др.]. Psychological status and quality of life of patients with
76
metabolic syndrome // Medical alphabet. 2019. № 20 (3). C. 46–50.
40. Ford E. S., Li C. Metabolic syndrome and health-related quality of life among U.S.
adults // Annals of Epidemiology. 2008. № 3 (18). C. 165–171.
41. Fried S. K., Rao S. P. Sugars, hypertriglyceridemia, and cardiovascular disease //
The American Journal of Clinical Nutrition. 2003. № 4 (78). C. 873S-880S.
42. Frisardi V. [и др.]. Metabolic-cognitive syndrome: a cross-talk between metabolic
syndrome and Alzheimer’s disease // Ageing Research Reviews. 2010. № 4 (9). C.
399–417.
43. Giannaccini G. [и др.]. The expression of platelet serotonin transporter (SERT) in
human obesity // BMC neuroscience. 2013. (14). C. 128.
44. Graham I. [и др.]. European guidelines on cardiovascular disease prevention in
clinical practice: executive summary // Atherosclerosis. 2007. № 1 (194). C. 1–45.
45. Grundy S. M. [и др.]. Definition of metabolic syndrome: Report of the National
Heart, Lung, and Blood Institute/American Heart Association conference on scientific
issues related to definition // Circulation. 2004. № 3 (109). C. 433–438.
46. Grundy S. M. [и др.]. Diagnosis and management of the metabolic syndrome: an
American Heart Association/National Heart, Lung, and Blood Institute Scientific
Statement // Circulation. 2005. № 17 (112). C. 2735–2752.
47. Hackl M. T. [и др.]. Brain leptin reduces liver lipids by increasing hepatic triglyceride secretion and lowering lipogenesis // Nature Communications. 2019. № 1 (10).
C. 2717.
48. Haley A. P. [и др.]. Elevated cerebral glutamate and myo-inositol levels in cognitively normal middle-aged adults with metabolic syndrome // Metabolic Brain Disease.
2010. № 4 (25). C. 397–405.
49. Han J. H. [и др.]. Metabolic syndrome and quality of life (QOL) using generalised
and obesity-specific QOL scales // International Journal of Clinical Practice. 2009. №
5 (63). C. 735–741.
50. Harrison L. [и др.]. Fluorescent blood–brain barrier tracing shows intact leptin
transport in obese mice // International Journal of Obesity. 2019. № 6 (43). C. 1305–
1318.
51. Hellerstein M. K. [и др.]. Interleukin-1-induced anorexia in the rat. Influence of
prostaglandins // The Journal of Clinical Investigation. 1989. № 1 (84). C. 228–235.
52. Hijona E. [и др.]. Inflammatory mediators of hepatic steatosis // Mediators of Inflammation. 2010. (2010). C. 837419.
77
53. Hintze K. J. [и др.]. Modeling the Western Diet for Preclinical Investigations //
Advances in Nutrition (Bethesda, Md.). 2018. № 3 (9). C. 263–271.
54. Hirode G., Wong R. J. Trends in the Prevalence of Metabolic Syndrome in the
United States, 2011-2016 // JAMA. 2020. № 24 (323). C. 2526.
55. Homberg J. R., Lesch K.-P. Looking on the Bright Side of Serotonin Transporter
Gene Variation // Biological Psychiatry. 2011. № 6 (69). C. 513–519.
56. Hoyas I., Leon-Sanz M. Nutritional Challenges in Metabolic Syndrome // Journal
of Clinical Medicine. 2019. № 9 (8).
57. Hsieh C.-F. [и др.]. Acute glucose fluctuation impacts microglial activity, leading
to inflammatory activation or self-degradation // Scientific Reports. 2019. № 1 (9). C.
840.
58. Huang P. L. eNOS, metabolic syndrome and cardiovascular disease // Trends in
Endocrinology & Metabolism. 2009. № 6 (20). C. 295–302.
59. Huynh F. K. [и др.]. A role for hepatic leptin signaling in lipid metabolism via
altered very low density lipoprotein composition and liver lipase activity in mice //
Hepatology (Baltimore, Md.). 2013. № 2 (57). C. 543–554.
60. Iglesia R. de la [и др.]. Dietary Strategies Implicated in the Prevention and Treatment of Metabolic Syndrome // International Journal of Molecular Sciences. 2016. №
11 (17).
61. Ito T. [и др.]. Early obesity leads to increases in hepatic arginase I and related
systemic changes in nitric oxide and l-arginine metabolism in mice // Journal of Physiology and Biochemistry. 2018. № 1 (74). C. 9–16.
62. Jacob R. J. [и др.]. Brain glucose levels are elevated in chronically hyperglycemic
diabetic rats: no evidence for protective adaptation by the blood brain barrier // Metabolism: Clinical and Experimental. 2002. № 12 (51). C. 1522–1524.
63. Jais A., Brüning J. C. Hypothalamic inflammation in obesity and metabolic disease
// The Journal of Clinical Investigation. 2017. № 1 (127). C. 24–32.
64. Kahl K. G. [и др.]. Depression, anxiety disorders, and metabolic syndrome in a
population at risk for type 2 diabetes mellitus // Brain and Behavior. 2015. № 3 (5). C.
e00306.
65. Kalueff A. V. [и др.]. Hypolocomotion, anxiety and serotonin syndrome-like behavior contribute to the complex phenotype of serotonin transporter knockout mice //
Genes, Brain, and Behavior. 2007. № 4 (6). C. 389–400.
66. Kalueff A. V. [и др.]. Neurobiology of rodent self-grooming and its value for translational neuroscience // Nature Reviews. Neuroscience. 2016. № 1 (17). C. 45–59.
78
67. Kashyap S. R. [и др.]. Insulin resistance is associated with impaired nitric oxide
synthase activity in skeletal muscle of type 2 diabetic subjects // The Journal of Clinical
Endocrinology and Metabolism. 2005. № 2 (90). C. 1100–1105.
68. Kasuga M. Insulin resistance and pancreatic beta cell failure // The Journal of Clinical Investigation. 2006. № 7 (116). C. 1756–1760.
69. Katsarou A. [и др.]. Metabolic inflammation as an instigator of fibrosis during nonalcoholic fatty liver disease // World Journal of Gastroenterology. 2020. № 17 (26). C.
1993–2011.
70. Kesić M. [и др.]. Constitutionally High Serotonin Tone Favors Obesity: Study on
Rat Sublines With Altered Serotonin Homeostasis // Frontiers in Neuroscience. 2020.
(14). C. 219.
71. Khan S. IGFBP-2 Signaling in the Brain: From Brain Development to Higher Order
Brain Functions // Frontiers in Endocrinology. 2019. (10). C. 822.
72. Kim B., Feldman E. L. Insulin resistance as a key link for the increased risk of
cognitive impairment in the metabolic syndrome // Experimental & Molecular Medicine. 2015. № 3 (47). C. e149–e149.
73. Klaauw A. A. van der, Farooqi I. S. The hunger genes: pathways to obesity // Cell.
2015. № 1 (161). C. 119–132.
74. Kopp W. How Western Diet And Lifestyle Drive The Pandemic Of Obesity And
Civilization Diseases // Diabetes, Metabolic Syndrome and Obesity: Targets and Therapy. 2019. (12). C. 2221–2236.
75. Kullmann S. [и др.]. Brain Insulin Resistance at the Crossroads of Metabolic and
Cognitive Disorders in Humans // Physiological Reviews. 2016. № 4 (96). C. 1169–
1209.
76. Lam D. D. [и др.]. Leptin does not directly affect CNS serotonin neurons to influence appetite // Cell Metabolism. 2011. № 5 (13). C. 584–591.
77. Lang P. [и др.]. Effects of different diets used in diet-induced obesity models on
insulin resistance and vascular dysfunction in C57BL/6 mice // Scientific Reports.
2019. № 1 (9). C. 19556.
78. Lee J. E. [и др.]. Changes in Metabolic Syndrome Status and Risk of Dementia //
Journal of Clinical Medicine. 2020. № 1 (9).
79. Lee S.-H. [и др.]. Insulin in the nervous system and the mind: Functions in metabolism, memory, and mood // Molecular Metabolism. 2016. № 8 (5). C. 589–601.
80. Lesch K. P. [и др.]. Association of anxiety-related traits with a polymorphism in
the serotonin transporter gene regulatory region // Science (New York, N.Y.). 1996. №
79
5292 (274). C. 1527–1531.
81. Li X.-M. [и др.]. The role of leptin in central nervous system diseases // Neuroreport. 2016. № 5 (27). C. 350–355.
82. Liaw F.-Y. [и др.]. Components of Metabolic Syndrome and the Risk of Disability
among the Elderly Population // Scientific Reports. 2016. № 1 (6). C. 22750.
83. Lizarbe B. [и др.]. Neurochemical Modifications in the Hippocampus, Cortex and
Hypothalamus of Mice Exposed to Long-Term High-Fat Diet // Frontiers in Neuroscience. 2018. (12). C. 985.
84. Luque-Contreras D. [и др.]. Oxidative stress and metabolic syndrome: cause or
consequence of Alzheimer’s disease? // Oxidative Medicine and Cellular Longevity.
2014. (2014). C. 497802.
85. Mahambetalieva N. [и др.]. [EVALUATION OF QUALITY OF LIFE IN
PATIENTS WITH METABOLIC SYNDROME] // Georgian Medical News. 2018. №
274. C. 107–112.
86. Mancia G. [и др.]. The sympathetic nervous system and the metabolic syndrome //
Journal of Hypertension. 2007. № 5 (25). C. 909–920.
87. Marquardt N. [и др.]. Euthanasia of laboratory mice: Are isoflurane and sevoflurane real alternatives to carbon dioxide? // PLOS ONE. 2018. № 9 (13). C. e0203793.
88. Martinez-Quinones P. [и др.]. Hypertension Induced Morphological and Physiological Changes in Cells of the Arterial Wall // American Journal of Hypertension.
2018. № 10 (31). C. 1067–1078.
89. Martínez-Sánchez N. There and Back Again: Leptin Actions in White Adipose
Tissue // International Journal of Molecular Sciences. 2020. № 17 (21).
90. McNay E. C., Recknagel A. K. Brain insulin signaling: a key component of cognitive processes and a potential basis for cognitive impairment in type 2 diabetes // Neurobiology of Learning and Memory. 2011. № 3 (96). C. 432–442.
91. Milionis H. J., Florentin M., Giannopoulos S. Metabolic Syndrome and Alzheimer’s Disease: A Link to a Vascular Hypothesis? // CNS Spectrums. 2008. № 7
(13). C. 606–613.
92. Monserrat-Mesquida M. [и др.]. Metabolic Syndrome Is Associated with Oxidative
Stress and Proinflammatory State // Antioxidants. 2020. № 3 (9). C. 236.
93. Murphy D. L. [и др.]. Serotonin transporter: gene, genetic disorders, and pharmacogenetics // Molecular Interventions. 2004. № 2 (4). C. 109–123.
94. Murphy D. L., Moya P. R. Human serotonin transporter gene (SLC6A4) variants:
80
their contributions to understanding pharmacogenomic and other functional G×G and
G×E differences in health and disease // Current Opinion in Pharmacology. 2011. № 1
(11). C. 3–10.
95. National Cholesterol Education Program (NCEP) Expert Panel on Detection, Evaluation, and Treatment of High Blood Cholesterol in Adults (Adult Treatment Panel III)
Third Report of the National Cholesterol Education Program (NCEP) Expert Panel on
Detection, Evaluation, and Treatment of High Blood Cholesterol in Adults (Adult
Treatment Panel III) final report // Circulation. 2002. № 25 (106). C. 3143–3421.
96. Parrott M. D., Greenwood C. E. Dietary influences on cognitive function with aging: from high-fat diets to healthful eating // Annals of the New York Academy of
Sciences. 2007. (1114). C. 389–397.
97. Pereira M. A. [и др.]. Effect of whole grains on insulin sensitivity in overweight
hyperinsulinemic adults // The American Journal of Clinical Nutrition. 2002. № 5 (75).
C. 848–855.
98. Perreault M., Marette A. Targeted disruption of inducible nitric oxide synthase protects against obesity-linked insulin resistance in muscle // Nature Medicine. 2001. №
10 (7). C. 1138–1143.
99. Pomytkin I. [и др.]. Insulin receptor in the brain: Mechanisms of activation and the
role in the CNS pathology and treatment // CNS Neuroscience & Therapeutics. 2018.
№ 9 (24). C. 763–774.
100. Przybycien-Gaweda P. M. [и др.]. Metabolic Syndrome and Cognition: FollowUp Study of Chinese Over-55-Year-Olds // Dementia and Geriatric Cognitive Disorders. 2020. № 2 (49). C. 129–137.
101. Rozenblit-Susan S., Chapnik N., Froy O. Serotonin prevents differentiation into
brown adipocytes and induces transdifferentiation into white adipocytes // International
Journal of Obesity. 2018. № 4 (42). C. 704–710.
102. Saboya P. P. [и др.]. Metabolic syndrome and quality of life: a systematic review
// Revista Latino-Americana De Enfermagem. 2016. (24). C. e2848.
103. Sakaguchi K. [и др.]. Glucose area under the curve during oral glucose tolerance
test as an index of glucose intolerance // Diabetology International. 2016. № 1 (7). C.
53–58.
104. Saklayen M. G. The Global Epidemic of the Metabolic Syndrome // Current Hypertension Reports. 2018. № 2 (20). C. 12.
105. Scholze J. [и др.]. Epidemiological and economic burden of metabolic syndrome
and its consequences in patients with hypertension in Germany, Spain and Italy; a prevalence-based model // BMC Public Health. 2010. № 1 (10). C. 529.
81
106. Schulingkamp R. J. [и др.]. Insulin receptors and insulin action in the brain: review and clinical implications // Neuroscience & Biobehavioral Reviews. 2000. № 8
(24). C. 855–872.
107. Schwartz M. W. [и др.]. Central nervous system control of food intake // Nature.
2000. № 6778 (404). C. 661–671.
108. Seibenhener M. L., Wooten M. C. Use of the Open Field Maze to measure locomotor and anxiety-like behavior in mice // Journal of Visualized Experiments: JoVE.
2015. № 96. C. e52434.
109. Sharma J. N., Al-Omran A., Parvathy S. S. Role of nitric oxide in inflammatory
diseases // Inflammopharmacology. 2007. № 6 (15). C. 252–259.
110. Shpakov A. O. The brain leptin signaling system and its functional state in metabolic syndrome and type 2 diabetes mellitus // Journal of Evolutionary Biochemistry
and Physiology. 2016. № 3 (52). C. 177–195.
111. Sinclair A., Viljoen A. The metabolic syndrome in older persons // Clinics in Geriatric Medicine. 2010. № 2 (26). C. 261–274.
112. Singhal M. [и др.]. Serotonin Transporter Deficiency is Associated with Dysbiosis and Changes in Metabolic Function of the Mouse Intestinal Microbiome // Scientific Reports. 2019. № 1 (9). C. 2138.
113. Sonawalla S. B. [и др.]. Elevated cholesterol levels associated with nonresponse
to fluoxetine treatment in major depressive disorder // Psychosomatics. 2002. № 4 (43).
C. 310–316.
114. Sookoian S. [и др.]. Contribution of the functional 5-HTTLPR variant of the
SLC6A4 gene to obesity risk in male adults // Obesity (Silver Spring, Md.). 2008. №
2 (16). C. 488–491.
115. Stern L. [и др.]. The effects of low-carbohydrate versus conventional weight loss
diets in severely obese adults: one-year follow-up of a randomized trial // Annals of
Internal Medicine. 2004. № 10 (140). C. 778–785.
116. Strekalova T. [и др.]. Tlr4 upregulation in the brain accompanies depression- and
anxiety-like behaviors induced by a high-cholesterol diet // Brain, Behavior, and Immunity. 2015. (48). C. 42–47.
117. Strekalova T. [и др.]. Insulin receptor sensitizer, dicholine succinate, prevents
both Toll-like receptor 4 (TLR4) upregulation and affective changes induced by a highcholesterol diet in mice // Journal of Affective Disorders. 2016. (196). C. 109–116.
118. Stuart M. J., Baune B. T. Depression and type 2 diabetes: inflammatory mechanisms of a psychoneuroendocrine co-morbidity // Neuroscience and Biobehavioral Reviews. 2012. № 1 (36). C. 658–676.
82
119. Sturman O., Germain P.-L., Bohacek J. Exploratory rearing: a context- and stresssensitive behavior recorded in the open-field test // Stress. 2018. № 5 (21). C. 443–452.
120. Sugimoto Y. [и др.]. Effects of Serotonin on Blood Glucose and Insulin Levels
of Glucose- and Streptozotocin-Treated Mice // Japanese Journal of Pharmacology.
1990. № 1 (54). C. 93–96.
121. Sun K. [и др.]. Alcohol consumption and risk of metabolic syndrome: a metaanalysis of prospective studies // Clinical Nutrition (Edinburgh, Scotland). 2014. № 4
(33). C. 596–602.
122. Talati A. [и др.]. Associations between serotonin transporter and behavioral traits
and diagnoses related to anxiety // Psychiatry Research. 2017. (253). C. 211–219.
123. Trumbo P. [и др.]. Dietary reference intakes for energy, carbohydrate, fiber, fat,
fatty acids, cholesterol, protein and amino acids // Journal of the American Dietetic
Association. 2002. № 11 (102). C. 1621–1630.
124. Üçeyler N. [и др.]. Lack of the serotonin transporter in mice reduces locomotor
activity and leads to gender-dependent late onset obesity // International Journal of
Obesity. 2010. № 4 (34). C. 701–711.
125. Underwood M. D. [и др.]. Serotonin receptors and suicide, major depression, alcohol use disorder and reported early life adversity // Translational Psychiatry. 2018.
№ 1 (8). C. 279.
126. Valdearcos M. [и др.]. Microglia dictate the impact of saturated fat consumption
on hypothalamic inflammation and neuronal function // Cell Reports. 2014. № 6 (9).
C. 2124–2138.
127. Van Dyken P., Lacoste B. Impact of Metabolic Syndrome on Neuroinflammation
and the Blood–Brain Barrier // Frontiers in Neuroscience. 2018. (12). C. 930.
128. Veniaminova E. [и др.]. Autism-Like Behaviours and Memory Deficits Result
from a Western Diet in Mice // Neural Plasticity. 2017. (2017). C. 9498247.
129. Veniaminova E. [и др.]. Metabolic, Molecular, and Behavioral Effects of Western
Diet in Serotonin Transporter-Deficient Mice: Rescue by Heterozygosity? // Frontiers
in Neuroscience. 2020. (14). C. 24.
130. Versteeg R. I. [и др.]. Serotonin Transporter Binding in the Diencephalon Is Reduced in Insulin-Resistant Obese Humans // Neuroendocrinology. 2017. № 2 (105). C.
141–149.
131. Vessby B. [и др.]. Substituting dietary saturated for monounsaturated fat impairs
insulin sensitivity in healthy men and women: The KANWU Study // Diabetologia.
2001. № 3 (44). C. 312–319.
83
132. Wang X. [и др.]. Comparative study on prevalence of metabolic syndrome based
on three criteria among adults in Zhejiang province, China: an observational study //
BMJ Open. 2020. № 4 (10). C. e035216.
133. Watve M., Jog M., Belsare P. Behavioral origins of metabolic syndrome disorders
// Nature Precedings. 2010.
134. Wink D. A. [и др.]. Mechanisms of the antioxidant effects of nitric oxide // Antioxidants & Redox Signaling. 2001. № 2 (3). C. 203–213.
135. Yabut J. M. [и др.]. Emerging Roles for Serotonin in Regulating Metabolism:
New Implications for an Ancient Molecule // Endocrine Reviews. 2019. № 4 (40). C.
1092–1107.
136. Yaffe K. [и др.]. The metabolic syndrome, inflammation, and risk of cognitive
decline // JAMA. 2004. № 18 (292). C. 2237–2242.
137. Yates K. F. [и др.]. Impact of Metabolic Syndrome on Cognition and Brain: A
Selected Review of the Literature // Arteriosclerosis, Thrombosis, and Vascular Biology. 2012. № 9 (32). C. 2060–2067.
138. Yokokura M. [и др.]. Alterations in serotonin transporter and body image-related
cognition in anorexia nervosa // NeuroImage. Clinical. 2019. (23). C. 101928.
139. Yuste J. E. [и др.]. Implications of glial nitric oxide in neurodegenerative diseases
// Frontiers in Cellular Neuroscience. 2015. (9).
140. Zha W. [и др.]. Serotonin transporter deficiency drives estrogen-dependent obesity and glucose intolerance // Scientific Reports. 2017. № 1 (7). C. 1137.
141. Zhang W., Cline M. A., Gilbert E. R. Hypothalamus-adipose tissue crosstalk: neuropeptide Y and the regulation of energy metabolism // Nutrition & Metabolism. 2014.
(11). C. 27.
142. Zhang Y. [и др.]. Hepatic arginase 2 (Arg2) is sufficient to convey the therapeutic
metabolic effects of fasting // Nature Communications. 2019. № 1 (10). C. 1587.
143. Zilkha N., Kuperman Y., Kimchi T. High-fat diet exacerbates cognitive rigidity
and social deficiency in the BTBR mouse model of autism // Neuroscience. 2017.
(345). C. 142–154.
84
ПРИЛОЖЕНИЕ. РЕЗУЛЬТАТЫ СТАТИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
ДАННЫХ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ДВУХФАКТОРНОГО
ДИСПЕРСИОННОГО АНАЛИЗА
Параметр
Масса тела к концу 1-й недели
Масса тела к концу 3-й недели
Массовая доля абдоминального жира
Потребление корма
Потребление воды
Общий холестерин
Триглицериды
Лептин
Базовый уровень глюкозы
Площадь под кривой толерантности к глюкозе
Взаимодействие,
F
Взаимодействие,
p
Генотип,
F
Генотип,
p
Диета, F
Диета, p
Параметры метаболизма
0,2467
0,7828
8,392
0,8043
0,4553
7,783
2,710
0,0794
3,785
0,0011
0,0016
0,0317
0,0001249
21,99
10,02
0,9911
0,0001
0,0030
0,6300
2,720
0,1103
0,7204
2,670
2,064
1,028
0,2197
0,0905
0,1593
0,2655
0,0020
0,0028
0,0650
5,277
8,823
124,7
1,847
43,25
6,078
6,938
0,0288
0,0058
<0,0001
0,1901
<0,0001
0,0209
0,0145
0,5395
0,0821
0,8961
0,4994
0,0965
0,1481
0,3729
1,595
2,605
2,027
1,423
8,980
7,504
3,071
Экспрессия целевых генов
Ген
Ira
Irb
Lepra
Leprb
Nos1
Nos2
Nos3
Структура
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
2,444
2,315
7,060
7,794
10,78
3,393
1,261
14,07
4,969
3,086
2,515
0,9159
0,09670
1,650
0,1293
0,3309
0,3597
0,9538
0,3483
0,02588
0,1011
0,1129
0,0025
0,0015
0,0002
0,0447
0,2953
<0,0001
0,0121
0,0587
0,0949
0,4090
0,9081
0,2085
0,8791
0,7205
0,7003
0,3943
0,7083
0,9745
0,009476
0,1192
6,649
0,7759
1,960
0,2327
1,311
0,07229
0,5041
0,8698
1,692
1,666
0,9906
0,8880
0,0033
0,4680
0,1575
0,7936
0,2815
0,9304
0,6083
0,4279
0,1977
0,2025
0,009477
0,9906
0,1334
8,964
0,0007
3,868
4,061
0,0252
0,1840
7,147
0,0023
2,439
7,648
0,0018
2,698
9,101
0,0006
1,410
6,930
0,0028
0,2924
1,108
0,3407
0,7577
3,008
0,0613
0,4506
11,60
0,0001
0,2951
10,61
0,0002
33,92
4,357
0,0200
3,816
0,5513
0,5810
0,4526
0,9002
0,4168
0,5011
1,370
0,2674
0,3442
9,011
0,0007
11,32
0,1981
0,8212
1,827
0,6973
0,5042
2,515
1,985
0,1521
0,07487
2,607
0,0880
0,2657
Низкий уровень экспрессии
0,02152
0,9787
0,002623
0,2902
0,7497
0,7075
0,7760
0,4674
0,5829
0,5730
0,5690
2,587
4,276
0,0226
7,272
0,2495
0,7805
2,348
2,337
0,1103
0,1673
0,7335
0,4869
0,5184
0,03593
0,9647
0,8100
0,1535
0,8583
0,7099
0,08598
0,9178
0,4419
4,009
0,0263
0,2712
85
0,7170
0,0567
0,6704
0,1266
0,1095
0,2428
0,5919
0,3895
0,5061
0,5905
<0,0001
0,0584
0,5054
0,4843
0,5612
0,0018
0,1849
0,1211
0,7859
0,6095
0,9594
0,4055
0,4499
0,1167
0,0111
0,1342
0,6848
0,4759
0,3741
0,4052
0,5102
0,6056
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
Печень
ПФК
ГТ
Гипп,
ДЯШ
2,403
1,487
0,4763
0,4297
1,875
0,4218
5,584
1,355
0,1849
2,660
2,618
1,744
2,111
1,259
0,1853
2,232
1,619
1,184
0,9317
4,515
1,805
1,720
0,1775
0,3917
0,5883
1,942
1,861
Пройденный путь
Средняя скорость
Количество стоек в центральной зоне
Количество стоек на периферии
Количество стоек общее
Количество переходов между
центральной зоной и периферией
Продолжительность пребывания в центральной зоне
Среднее расстояние до стенок
Количество событий груминга
в центральной зоне
Количество событий груминга
на периферии
Общее количество событий
груминга
Продолжительность груминга
на периферии
Продолжительность груминга
в центральной зоне
Общая
продолжительность
груминга
Длительность замирания
Общая
продолжительность
пребывания в углах «открытого поля»
Время, проведенное с
"нормальной" длиной тела
Время, проведенное в
"сокращенном"
состоянии
1,479
1,603
1,769
Arg1
Arg2
Tnf
Il1b
Il6
0,1041
0,1338
0,2400
0,1857
0,6250
1,518
0,6549
0,2250
0,1673
0,9671
0,6593
2,804
0,0083
0,06659
0,2711
4,586
0,8319
0,1943
0,0829
0,6239
0,0864
0,2721
0,1900
0,04198
0,1362
0,5268
0,2955
0,05544
0,8316
0,1095
0,1212
1,279
0,2140
0,3370
0,3182
7,455
0,4034
2,842
0,0178
7,337
0,1794
2,263
0,1942
1,376
0,8382
1,251
0,6789
2,333
0,5603
0,6839
0,1578
2,097
0,1706
1,428
Параметры поведения
0,2406
1,225
0,2146
1,134
0,1842
9,870
0,8752
0,8314
0,2332
0,7999
0,3893
0,0746
0,9357
0,0170
0,8243
0,5412
0,7633
0,9589
0,5951
0,9461
0,8966
0,2901
0,7164
0,0021
0,0718
0,0021
0,1191
0,2663
0,2991
0,1124
0,5107
0,1372
0,2534
2,813
1,256
0,1742
0,3595
0,6534
8,116
1,311
6,394
0,3301
1,217
0,1018
0,1927
5,518
0,004758
0,5773
0,0003761
4,451
1,533
0,9174
4,517
0,05658
2,432
1,756
0,9294
0,03152
0,001384
3,850
0,1017
0,2700
0,6790
0,5536
0,4239
0,0074
0,2606
0,0161
0,5691
0,2768
0,7515
0,6634
0,0246
0,9454
0,4521
0,9846
0,0428
0,2242
0,3447
0,0405
0,8134
0,1281
0,1940
0,3418
0,8600
0,9705
0,0577
0,3050
0,3324
0,0004
0,06850
0,06392
6,483
0,7950
0,8018
0,0151
0,5994
0,5543
2,987
0,0624
1,695
0,2008
0,8728
1,348
0,4260
0,2720
5,267
5,182
0,0096
0,0102
3,007
0,1434
0,0910
0,7070
0,6790
0,5132
3,700
0,0340
0,02855
0,8667
0,7723
0,4064
0,4691
0,6689
9,187
1,551
0,0006
0,2252
1,618
0,03331
0,2110
0,8562
3,119
0,0557
13,69
<0,0001
0,06388
0,8018
2,529
0,0930
10,02
0,0003
0,02057
0,8867
1,653
0,2050
5,264
0,0096
1,679
0,2029
0,5496
0,5817
2,003
0,1490
0,1516
0,6992
1,872
0,1677
3,469
0,0413
1,912
0,1749
0,03068
1,303
0,9698
0,2836
4,375
0,8989
0,0195
0,4155
1,480
0,07417
0,2313
0,7868
0,2850
0,7536
6,894
0,0028
1,932
0,1726
4,147
0,0235
4,924
0,0125
0,04307
0,8367
86
тела
Время, проведенное в
"вытянутом" состоянии тела
1,338
0,2745
2,042
0,1437
1,301
0,2612
Примечание. Значения F и p приведены для взаимодействия между генотипом и
диетой, для фактора генотипа и для фактора диеты. Жирным выделены значения
р < 0,05
87
Отзывы:
Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв