ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» (СПбГУ)
Факультет психологии
Кафедра медицинской психологии и психофизиологии
Зав. кафедрой медицинской психологии и
психофизиологии
______________________ Щелкова О.Ю.
Председатель ГЭК,
доктор мед.наук, вед. науч. сотр. отделения лечения
пограничных состояний и психотерапии, ФГБУ СПб
НИПИ им. В.М. Бехтерева.
_________________ Васильева А. В.
Выпускная квалификационная работа на тему:
«Особенности восприятия социального взаимодействия у лиц с депрессивными состояниями»
по специальности 030302 – Клиническая психология
специализация: Клиническое консультирование и
коррекционная психология
Рецензент:
Выполнила:
старший научный сотрудник
студентка 6-го курса
НИПНИ им. Бехтерева,
вечернего отделения
кандидат медицинских наук
Попова Д. А.
Гусева О. В.
____________(подпись)
______________(подпись)
Научный руководитель:
доктор психологических наук, профессор кафедры
медицинской психологии и психофизиологии
Зотов М. В.
_____________(подпись)
Санкт-Петербург
2016
Содержание:
Аннотация………………………………………………………………………...4
Abstract…………………………………………………………………………....5
Введение…………………………………………………………………………..6
Глава 1. Обзор литературы
1.1.
Депрессия: классификация, клинико-психологические характеристики,
1.2.
1.3.
диагностика…………………………………………………………………9
Психосоциальные и когнитивные аспекты депрессии…………………19
Подходы к изучению социального познания у депрессивных
1.4.
больных……………………………………………………………………25
Процессы категоризации и их роль в понимании социального
контекста…………………………………………………………………..35
Глава 2. Методы и организация исследования
2.1.
2.2.
2.3.
2.4.
Характеристика экспериментальной и контрольной групп……………47
Методы исследования и стимульный материал………………………...47
Процедура исследования…………………………………………………50
Методы обработки результатов………………………………………….50
Глава 3. Результаты экспериментально-психологического исследования
и их обсуждение.
3.1.
3.2.
3.3.
Результаты по данным вербального отчёта……………………………..54
Результаты по данным глазодвигательной активности………………...61
Обсуждение результатов экспериментально-психологического
исследования………………………………………………………………77
Заключение……………………………………………………………………...95
Ключевые понятия……………………………………………………………..97
Список использованной литературы………………………………………100
2
Приложения……………………………………………………………………105
Аннотация
3
Текущее экспериментально-психологическое исследование было
направлено на изучение особенностей понимания социального контекста
депрессивными больными. Для этого было обследовано 25 лиц с
депрессивными расстройствами и 28 здоровых испытуемых, никогда не
обнаруживавших признаков депрессии. Демонстрировались короткие
видеоизображения ситуаций социального взаимодействия с последующей
задачей детекции изменений и актуализации смысла просмотренного сюжета.
При помощи технологии бесконтактной регистрации движений глаз (Eye
Tracking Technology) изучались показатели глазодвигательной активности
испытуемых, а также данные вербального отчёта. Эти параметры были
проанализированы в совокупности с уровнем выраженности депрессивной
симптоматики и социальной адаптации у лиц с депрессиями. В результате
текущего исследования было выявлено, что депрессивные лица
обнаруживают дисфункции мыслительной деятельности при понимании
контекстов социальных ситуаций, что также отражается на их перцептивной
деятельности при восприятии визуальной социальной информации. Данные
особенности мыслительной и перцептивной обработки ситуаций социального
взаимодействия не коррелируют со степенью тяжести депрессивного
состояния и уровнем социальной адаптации пациентов. Полученные
результаты послужили основой для построения теоретической модели
понимания социального контекста, а также могут найти применение в
клинической практике при решении психодиагностических задач и
психокоррекции депрессивных расстройств.
Abstract
4
The research was directed on exploring specific patterns of a social context
understanding in depressed patients. 25 patients with depressive disorders and 28
healthy individuals who never demonstrated depressive symptoms were
investigated. Participants were shown fragments from films where social
interactions took place. After that they performed change detection task and verbal
report about movie’s plot. By means of contactless eye-movement registration
system (Eye Tracking Technology) were measured indexes of eye movements and
also verbal reports. These parameters were analyzed along with the rate of
depression intensity and social adaptation level of depressive patients. Research
showed that individuals suffering from depression demonstrate dysfunctions in
mental operations of understanding social contexts that affect their eye-movement
activity within perception of the visual social information. This specific features of
mental and perceptional processing of social situations don’t correlate with the rate
of depression intensity and social adaptation level of depressive individuals.
Received results served as a basis for a theoretical model of social context
understanding and can find applications in clinical practice as a solution of
psychodiagnostic problems and psychocorrection of depressive disorders.
Введение
5
По данным ВОЗ в настоящее время показатель заболеваемости
депрессией среди общей популяции составляет около 3% [23]. Это означает,
что около 100 млн. жителей нашей планеты ежегодно обнаруживают
признаки депрессии. Таким образом, сбывается предсказание о наступлении
«века меланхолии» (Hagnell O. et. al, 1982) и актуальность изучения данного
феномена представляется высоко значимой.
Известно, что при депрессивных расстройствах проявляются
нарушения социального восприятия, что способствует снижению
трудоспособности и социальной адаптации депрессивных больных [15]. В
связи с этим в последние годы осуществляется активное изучение
социального познания в рамках различных теоретических подходов (ТоМ,
ментализация, социальный интеллект и др.) [35]. Однако данные подходы
имеют ряд недостатков. Основной из них заключается в изолированности
восприятия психической деятельности, что выражается в объяснении её
процессов без учёта культурной обусловленности. В поисках решения этой
проблемы ряд исследователей социального познания (Холмогорова А. Б.,
Зотов М. В., M. Tomasello и др.) обращается к культурно-исторической
теории Л. С. Выготского [13, 24, 47]. Кроме того, исследователи в рамках
отмеченных подходов склонны констатировать факт дефицита определённых
способностей депрессивных лиц, однако не объясняют механизмов, лежащих
в основе их нарушения. В связи с этим текущее исследование стремится
преодолеть отмеченные проблемы.
Целью настоящей работы является эмпирическое исследование
особенностей понимания контекста социальной информации у лиц в
депрессивном состоянии.
Для реализации этой цели был разработан
оригинальный эксперимент, процедура которого состоит в следующем: с
помощью бесконтактной технологии регистрации движений глаз
д е м о н с т р и р о в а л и с ь « н е м ы е » в и д е о и з о б р а ж е н и я с о ц и а л ь н о го
взаимодействия, которые в определённый момент внезапно прерывались,
6
после чего испытуемые выполняли задачу «фликера», а также давали
объяснение поведения персонажей. Помимо этого, при помощи шкалы
депрессии Бека измерялась тяжесть депрессивного состояния и оценивался
уровень социальной адаптации депрессивных лиц по результатам беседы.
Соответственно, в каче стве объекта исследования выступает
когнитивная деятельность депрессивных и здоровых лиц, тогда как
предметом являются перцептивные и мыслительные процессы испытуемых
во время переработки социальной информации. В связи с целью текущего
исследования были сформулированы следующие задачи:
1) Изучение мыслительной и перцептивной деятельности
депрессивных лиц и здоровых испытуемых при переработке
ситуаций социального взаимодействия.
2) Анализ влияния степени выраженности депрессивной
симптоматики и уровня социальной адаптации на выявленные
особенности восприятия и понимания социального контекста
депрессивными лицами.
3) Построение теоретической модели понимания социального
контекста в норме и при депрессивных состояниях.
В процессе разработки исследования были выдвинуты следующие
гипотезы:
1) Мыслительная и перцептивная деятельность депрессивных больных
при переработке социальной информации будет качественно
отличаться от подобной деятельности у здоровых испытуемых.
2) Особенности восприятия и понимания смысла социальных ситуаций
депрессивными больными будут опосредоваться степенью
выраженности депрессивной симптоматики и уровнем их
социальной адаптации.
Полученные результаты предполагают теоретическую ценность для
понимания механизмов когнитивной переработки ситуаций социального
7
взаимодействия. Помимо этого, они также могут оказаться полезными для
разработки новых методов диагностики и психокоррекционных мероприятий
аффективных расстройств с депрессивным полюсом.
1. Депрессия: классификация, клинико-психологические характеристики,
диагностика.
8
Расстройства депре ссивного круга неоднократно пытались
классифицировать по различным основаниям - по этиологии, по
симптоматике, по течению болезни и другим признакам [1].
В зависимости от этиологии различают эндогенные и невротическиреактивные депрессии. Эндогенные депрессии обусловлены биологически,
т.е. связаны с нарушениями в работе мозга. В настоящее время выделяют три
типа нарушений в мозге, связанных с депрессией: 1) нарушения обмена
веществ, 2) морфофункциональные нарушения и 3) нарушения электрической
активности [2, 14, 23].
Нарушения обмена веществ обусловлены функциональным дефицитом
одного или нескольких нейротрансмиттеров – норадреналина, дофамина и
серотонина, а также нарушением равновесия между ними. Кроме того,
депрессию связывают с нейроэндокринными нарушениями в гипоталамогипофизарной системе из-за чрезмерного выброса кортизола корой
надпочечников при реакции на стресс. В литературе описан, так называемый,
феномен «зажигания» («kindling»), когда при чрезмерной нагрузке на
определённые группы клеток происходит их сенсибилизация, что
способствует в дальнейшем спонтанной активации определённых паттернов
реакций при минимальном воздействии. Это отчасти объясняет
патологическое реагирование депрессивных пациентов на слабые негативные
раздражители, а также способствует повторяющимся эпизодам депрессии.
Что касается морфофункциональных структур, то в
нейропсихологических работах депрессию связывают со сниженной
активностью в префронтальной и фронтальной коре, преимущественно в
левом полушарии. Важной областью в морфофункциональной этиологии
депрессий также является гиппокамп, играющий ведущую роль в
мобилизации вегетативных реакций в ответ на маловероятные события,
порождая, таким образом, эмоциональное напряжение и тревожность. Кроме
того, гиппокамп участвует в формировании эмоциональной реакции на
9
ситуацию, анализе её контекста и выдвижении гипотез относительно неё [15,
22]. Последнее имеет особенное отношение к данной работе, так как в
эксперименте обследуемым депрессивным пациентам даётся задание на
определение смысла сюжета и будет исследоваться их понимание
социальных контекстов.
Нарушения электрической активности мозга депрессивных больных
выражается в укорочении длительности глубокого сна (периода дельтаактивности) и быстрой фазы сна (REM). Сбои в циркадных ритмах
связывают с повышенной активностью голубого пятна, чрезмерным уровнем
кортизола и лабильностью баланса между нейротрансмиттерами. Таким
образом, нарушения в субстрате взаимосвязаны между собой.
Невротически-реактивные депрессии обусловлены воздействиями
окружающей среды [2, 23]. Психологические модели депрессий
подразделяются на: 1) основанные на психосоциальных факторах и 2)
относящиеся к когнитивным процессам и саморегуляции. Психосоциальные
и когнитивные аспекты депрессивных расстройств имеют существенное
значение для данной работы, поэтому далее будут рассматриваться отдельно.
В зависимости от течения заболевания выделяют униполярные
депрессии и биполярные аффективные расстройства. Униполярные депрессии
характеризуются исключительно депрессивными состояниями (без
маниакальных включений), когда биполярные аффективные расстройства
представляют собой чередование депрессивных и маниакальных состояний
[2, 18, 23]. Если в анамнезе пациента отмечается более одного маниакального
эпизода наряду с депрессивным, заболевание трактуется как биполярное
аффективное расстройство. Данная работа ограничена рассмотрением
униполярных депрессий, поскольку в исследовании принимали участие
пациенты без маниакальных эпизодов.
10
По паттерну течения болезни депрессии разделяются на первичные и
вторичные. Первичные депрессии представляют собой депрессии в чистом
виде, в то время как вторичные депрессии существуют в контексте других
психических и соматических расстройств (органические депрессии,
шизоаффективные расстройства и проч.) [2, 23].
В настоящее время подходы к классификации депрессий основываются
преимущественно на описательных оперативно определенных признаках.
Согласно Международной Классификации Болезней 10-го пересмотра (МКБ10) депрессия входит в блок расстройств настроения (F32 – депрессивный
эпизод; F33 – реккурентное депрессивное расстройство) и характеризуется
пониженным настроением (с сопутствующей тревогой или без неё) и
изменением уровня активности. В клиническом контексте депрессия
рассматривается на трёх уровнях абстрагирования: 1) на уровне симптомов,
2) на уровне синдромов и 3) на уровне заболеваний, которые не могут быть
описаны как синдромы, но имеют этиологию [2]. На уровне симптомов речь
идёт об отдельных конкретных проявлениях (печаль, утрата энергии и т.д.),
которые могут проявляться и у здоровых людей, а также относиться ко
многим другим психическим и соматическим заболеваниям. Синдромальный
уровень обуславливается комплексом симптомов (эмоциональных,
когнитивных и т.д.) и позволяет говорить о конкретном расстройстве с его
течением, прогнозом и лечением.
Депрессивный эпизод представляет собой единичный случай наличия
трёх основных симптомов на протяжении не менее, чем двух недель [18, 23]:
1) пониженного настроения
2) уменьшения энергичности и падения активности
3) снижения способности получать удовольствие и интересоваться.
11
В то же время могут отмечаться дополнительные симптомы,
относящиеся к различным категориям синдромов. Для наглядности
представлена таблица распределения депрессивной симптоматики в рамках
различных синдромальных категорий [2, 5, 12, 14, 18, 23]:
Синдромы
Симптомы
Эмоциональные
Чувство подавленно сти, бе спомощно сти,
безнадёжно сти, одиноче ства, обе сцененно сти,
переутомления, опустошённости, вины; грусть, тоска,
печаль, тревога, страх, враждебность, агрессивность,
напряжение, страдание; отсутствие чувств, утрата
радости, неспособность выразить эмоциональную боль
через слёзы
Мотивационные
Бе зучастно сть, апатия, потеря интере сов,
избегание\отступление, пассивность, ориентация на
неудачу, отсутствие мотивации что-либо делать, утрата
прежних ценностей, суицидальные желания
Когнитивные
Негативная оценка собственной персоны, внешних
событий, перспективы; самокритика, руминации
( « м ы с л и т е л ь н а я же вач ка » ) , р и г и д н о с т ь и
непродуктивность мыслительных процессов, бедность
фантазий, ощущение блокированности мыслей;
сложность и избирательность в концентрации
внимания; сложность в актуализации позитивного
опыта и принятии решений; лёгкость актуализации
негативного опыта, сверхобобщённая
а вт о б и о г р а ф и ч е с к а я п а м я т ь , з а б ы вч и в о с т ь ;
дихотомическое, абсолютистское и катастрофическое
мышление;
п р о и з вол ь н ы е ум о з а к л юч е н и я ,
избирательное абстрагирование, генерализация,
персонализация, недооценка позитивных и переоценка
негативных событий; суицидальные мысли и
формирование суицидального плана действий;
бредоподобные идеи собственной виновности и
ущербности
Вегетативные
Возбудимость, раздражительность, импульсивность,
у том л я е м о с т ь , с л а б о с т ь , с н и же н и е э н е р г и и ,
психомоторная заторможенность; расстройства
засыпания и продолжительно сти сна, ранние
пробуждения, бессонница, гиперсомния; колебания
12
самочувствия в течении дня (утреннее ухудшение);
отсутствие аппетита\прожорливость, снижение\набор
веса; утрата либидо и\или потенции; вегетативные
нарушения в различных органах и соматические
жалобы (тяжесть в голове, боль в животе, запоры и т.д.)
Поведенческие
Вялая согбенная осанка, замедленные
движения\ажитация, тихая монотонная речь, застывшая
или напряжённая мимика, снижение активности, плач,
сложности выполнения какой-либо деятельности,
неопрятность во внешнем виде, суицидальные
попытки, аддиктивное поведение, нарушения питания,
кататонический ступор
Социальное
взаимодействие
Сужение круга социальных контактов, утрата
социального интереса, социальная изоляция, отказ от
помощи, отсутствие способности и готовности к
получению социального подкрепления, неспособность
установления полноценного контакта с другими
людьми, ожидание критики и негативной оценки в свой
адрес, снижение скорости и объёма речи, скудность
высказываний
В зависимости от числа и тяжести симптомов депрессивный эпизод
может классифицироваться как: 1) лёгкий - 2-3 симптома (F33.0), 2) умеренно
выраженный - 4 и более симптомов (F33.1) и 3) тяжёлый, при котором
присутствует целый ряд перечисленных выше симптомов, приносящих
страдание [28, 23]. Для тяжёлого депрессивного эпизода в большей степени
характерны суицидальные мысли и попытки. Разделяют тяжёлый
депрессивный эпизод без психотических симптомов (F3 3 . 2 ) и с
психотическими симптомами (F33.3), такими как отказ принимать пищу и
питьё, психомоторная заторможенность вплоть до кататонического ступора,
галлюцинации и бред. Кроме того, выделяют другие депрессивные эпизоды
(F33.8), такие как атипичная депрессия (будет рассмотрена ниже) и
«скрытая» (ларвированная) депрессия, когда аффективные расстройства
отходят на второй план и в клинической картине превалируют соматические
13
жалобы (различные боли, функциональные нарушения внутренних органов и
т.д.) [23].
Реккурентное депрессивное расстройство характеризуется
повторными случаями депре ссии, соответствующими описанию
депрессивного эпизода без наличия в анамнезе периодов повышенного
настроения и приливов энергии (маний) [2, 18, 23]. Для постановки диагноза
необходимо наличие как минимум двух эпизодов депрессии. Первый эпизод
может возникнуть в любом возрасте, начиная от детства и до старости, и
может длиться от нескольких недель до многих месяцев. Наибольший риск
заболеваемости отмечается в пубертатном периоде и на начальном этапе
взросления (15-29 лет), при этом наиболее сильно подвержены депрессии
девушки подросткового возраста (12-14 лет) [2]. Самые веские основания для
прогноза развития депрессивного эпизода в будущем даёт наличие
предшествующего депрессивного эпизода. Пациенты с реккурентной
депрессией имеют повышенный риск рецидива в будущем.
Выделяют также хроническое депрессивное расстройство - дистимию,
отличающуюся высокой длительностью и недостаточной тяжестью для того,
чтобы можно было классифицировать её как депрессивный эпизод или
реккурентное депрессивное расстройство [2, 18, 23]. У пациентов с
хроническим течением заболевания меньше шансов на выход из
депрессивного состояния, по сравнению с другими депрессивными
пациентами. На текущую дистимию могут также накладываться симптомы
депрессивного эпизода, в таком случае заболевание трактуется как «двойная
депрессия».
Помимо описанных выше расстройств, классификация включает другие
расстройства настроения и расстройства настроения неуточнённые, не
дающие оснований классифицировать их по остальным рубрикам.
14
В западной классификации DSM-5 депрессивные расстройства
(depressive disorders) отведены в отдельный блок и включают в себя
расширенный спектр расстройств настроения. Среди них присутствуют
большое депрессивное расстройство (major depressive disorder), включающее
в себя большой депрессивный эпизод (major depressive episode), постоянное
депрессивное расстройство или дистимия (persistent depressive episode or
dysthymia), депрессивное расстройство, вызванное наркотическими или
медикаментозными веществами (substance/medication-induced depressive
disorder), а также дисрегулирующее расстройство настроения (disruptive mood
dysregulation disorder) и предменструальное дисфорическое расстройство
(premenstrual dysphoric disorder), добавленные лишь в классификации
последнего пересмотра и не входящие в рассмотрение в данной работе.
Большое депрессивное расстройство должно длиться не менее 2-х
недель и сопровождаться либо пониженным настроением, либо потерей
интереса и удовольствия. Кроме того, должны наблюдаться пять или более
следующих симптомов [14, 30]:
Значительное повышение или понижение веса (изменение более, чем
5% массы тела за месяц), а также повышение либо понижение
аппетита.
Бессонница или повышенная потребность во сне.
Психомоторная ажитация или заторможенность.
Усталость и снижение энергии.
Ощущение собственной никчёмности и виновности.
Сниженная способность думать и концентрироваться, а также
принимать решения.
Повторяющиеся мысли о смерти или желание покончить с собой, а
также попытка самоубийства.
В зависимости от преобладания тех или иных симптомов, большое
депрессивное расстройство может иметь различные клинические картины
[14, 30]:
1)
Тревожная депрессия подразумевает ощущение взвинченности,
эмоциональной напряжённости, беспокойства, сложности в
15
концентрации внимания из-за тревоги, ощущение неясной угрозы и
страх потери контроля над своим состоянием. В самых тяжёлых
2)
случаях присутствует моторная возбуждённость (ажитация).
Меланхолическая депрессия характеризуется прежде всего потерей
удовольствия от всех или почти всех видов деятельности и
отсутствием реакции на положительные события. Кроме того,
отмечается выраженная тоскливость, замкнутость, моторная
заторможенность (в редких случаях наоборот ажитированность).
Своё состояние пациенты часто описывают как «внутренняя
пустота». Для них характерно раннее пробуждение и усугубление
состояния в утренние часы. Картина болезни часто дополняется
потерей аппетита и веса, а также выраженным чувством
3)
собственной виновности.
А т и п и ч е с к а я д е п р е с с и я сопровождается повышенной
реактивностью на актуальные и потенциальные позитивные
события, значительным повышением веса и возрастанием аппетита,
чрезмерной потребностью во сне, ощущением тяжести в
ко н еч н о с тя х , а т а к ж е п о в ы ш е н н о й с е н з и т и в н о с т ь ю к
4)
межличностным отношениям (как следствие их избеганием).
Психотическая депрессия обнаруживает в симптоматике бред и
галлюцинации. Они могут быть как эмоционально-конгруэнтными,
т.е. относящимися к типичным депрессивным переживаниям (бред
греховности, собственной ущербности, преследования ради
наказания и проч.), так и эмоционально-неконгруэнтными, что
случается реже. В отдельных случаях психотическая депрессия
может включать в себя кататонический ступор (негативизм,
5)
обездвиженность, восковую гибкость и т.д.).
Послеродовая депрессия случается у женщин в период
вынашивания ребёнка или в течение четырёх недель после рождения
ребёнка. Риск возникновения послеродовой депрессии оценивается в
3-6% от общей популяции. Заболевая, женщины испытывают
16
сильную тревогу и часто мучаются паническими атаками.
Послеродовая депрессия может протекать как с психотическими
симптомами, так и без них. По данным DSM-5, женщина,
пережившая эпизод послеродовой психотической депрессии,
6)
рискует подвергнуться ему повторно в 30-50% случаев.
Сезонная депрессия возникает периодически в определённые
времена года (чаще всего зимой и осенью, но в редких случаях
бывает и летом). Данное расстройство отличается чрезмерной
потребностью во сне, пище (особенно углеводах) и повышением
веса. Диагноз ставится при появлении симптомов депрессии и
последующей ремиссии с зависимостью от календарных циклов.
При этом должно исключаться развитие расстройства в другое время
или по другим причинам.
Постоянное депрессивное расстройство или дистимия характеризуется
пониженным настроением большую часть дня на протяжении не менее двух
лет и должно включать в себя не менее двух дополнительных симптомов [30]:
Плохой аппетит или переедание.
Инсомния или гиперсомния.
Усталость и снижение энергии.
Низкая самооценка.
Сниженная способность концентрироваться или сложность в принятии
решений.
Чувство безнадёжности.
Депрессивное расстройство, вызванное наркотическими или
медикаментозными веществами, имеет специфическую кодировку диагноза
(например, депрессивное расстройство, вызванное кокаином или
дексаметазоном). При этом может, как присутствовать, так и отсутствовать
коморбидная зависимость от психоактивных веществ. Кроме того, при
постановке диагноза учитываются условия, при которых возникло
депрессивное расстройство (интоксикация, синдром «отмены»).
Как и в МКБ-10, в американской классификации учитываются прочие
аффективные расстройства, не подходящие по критериям ни к одному из
17
официально описанных диагнозов, но приносящие значительный ущерб в
социальной, профессиональной и других важных сферах активности
индивида. Среди них: 1) краткая реккурентная депрессия (recurrent brief
depression), являющая собой пониженное настроение в течении 2-13 дней по
крайней мере 1 раз в месяц (не будучи связанной с менструальным циклом у
женщин), 2) скоротечный депрессивный эпизод (short-duration depressive
episode), длящийся 4-13 дней и сопровождающийся 4-8 симптомами
большого депрессивного эпизода и 3) малый депрессивный эпизод (depressive
episode with insufficient symptoms), симптомы которого недостаточны для
того, чтобы быть отнесёнными к большому депрессивному эпизоду, но
длятся до двух недель. При этом следует отметить, что для постановки
диагноза неуточнённых депрессивных расстройств необходимо исключение
других видов психической патологии.
В настоящее время существует широкий спектр диагностических
инструментов для выявления депрессивных тенденций. В клинической
практике в основном используются методы внешней оценки и самоотчёта, а
также когнитивные и проективные методы. К методам внешней оценки
относится оценка психического статуса пациента с применением
структурированных и полуструктурированных интервью (CIDI, DIPS и др.)
[2]. Методы самоотчёта представляют собой шкалы, анкеты и опросники
(шкала депрессии Бека, шкала депрессии Зунга и др.) [14]. В качестве
когнитивных методов выступают методики, подразумевающие выполнение
определённых заданий на внимание, память и т.д., косвенным образом
выясняющих эмоциональное состояние пациента (Струп-тест, проба
Мюнстерберга и др.) [12]. Среди проективных методов широко используются
тест Сонди, ТАТ, анализ рисунков пациента и т.д.
Следует отметить, что методы внешней оценки и самоотчёта могут
быть недостаточно надёжными ввиду лёгкости целенаправленного и
ненамеренного искажения данных пациентами, в то время как проективные
методики могут подвергаться искажению со стороны специалистов и не
18
являются самостоятельным инструментом для постановки диагноза. В связи
с этим одной из задач данной работы является разработка более надёжной
методики, основанной на регистрации движений глаз при предъявлении
визуального стимульного материала в рамках когнитивного подхода.
Далее будут рассмотрены когнитивные и психосоциальные компоненты
депрессии, так как текущее исследование направлено на изучение
когнитивной деятельности депрессивных пациентов при понимании ими
социального взаимодействия.
1.2.
Психосоциальные и когнитивные аспекты депрессии.
К психосоциальным факторам развития расстройств депрессивного
спектра в литературе часто относят специфические события и стрессоры,
вызывающие психотравму (утрата близкого человека, потеря работы,
конфликты и проч.) [2]. Психотравмирующие ситуации выступают пусковым
механизмом для развития депрессивного расстройства, которое, однако,
возникает далеко не у всех. Из этого следует, что одного наличия
психотравмирующей ситуации недостаточно для возникновения депрессии. В
связи с этим выделяют ряд личностных характеристик и особенностей
социальных интеракций, которые способствуют развитию депрессивных
состояний [2]. Можно сказать, что проблемная ситуация и личностные
особенности «действуют сообща», и вклад каждого из этих аспектов в
конкретное депрессивное расстройство может значительно различаться.
Среди внутриличностных характеристик, предрасполагающих к депрессии,
отмечают интроверсию и эмоциональную зависимость от других людей
(социотропию). Эмоциональная зависимость подразумевает личностный
стиль поведения, при котором собственная ценность человека зависит от
расположения и принятия его референтными лицами. К межличностным
особенностям депрессивных больных относят недостаточность социальных
19
контактов, отсутствие доверия и близости с другими людьми. Депрессивные
люди часто одиноки, и это может быть, как следствием депрессии, так и
располагающим фактором к ней. На уровне социальных интеракций лица с
депрессиями обнаруживают, так называемую, утрату первичного социального
подкрепления, связанную со сниженными социальными навыками.
Проявление таких поведенческих аспектов социального взаимодействия, как
замедленная речь, паузы в разговоре, нервная жестикуляция и т.д. при
недостаточности проявления социально поощряемых сигналов в виде
улыбки, контакта глазами, лицевой и интонационной экспрессии и др., могут
служить фактором уязвимости для развёртывания и подкрепления
депрессивного состояния за счёт дополнительного источника стресса при
социальном взаимодействии и меньшей возможности получить социальную
поддержку [43]. Среди прочего, депрессивные больные не устанавливают
полноценного диалога с собеседником, так как чересчур зациклены на
собственных переживаниях, своём образе в восприятии другого человека и
демонстрируют негативную поисковую обратную связь (negative feedback
seeking), т.е. ожидают отрицательную реакцию на свои действия [2]. Этот
феномен особенно важен для данной работы, так как по нашим
предположениям именно фокус на собственных переживаниях не даёт
депрессивным лицам полноценно общаться с другими людьми.
В генезе депрессии существенное значение имеет также когнитивный
аспект, лучше всего разработанный и представленный в работах
исследовательской группы М. Селигмана и А. Бека. Основной мыслью всех
когнитивных истолкований депрессивных расстройств является идея
приписывания негативного значения полученному опыту.
В теории безнадёжности М. Селигмана за основу берётся
пе ссимистиче ский стиль интерпретирования событий. Проводя
многочисленные опыты, Селигман доказал, что многократное переживание
субъективно значимых, неконтролируемых, негативных событий приводит к
20
ожиданию состояния беспомощности даже в объективно контролируемой
ситуации [2, 12]. В результате у человека появляются стойкие негативные
представления о себе и пессимистические каузальные атрибуции.
А. Бек предлагает более сложную многоуровневую модель депрессии,
затрагивающую не только продукты когнитивной деятельности, но и сами
процессы, её опосредующие. Согласно его концепции, депрессия
представляет собой структуру, имеющую три составляющие: 1) когнитивная
триада, 2) схемы и 3) когнитивные ошибки.
Когнитивная триада складывается, в свою очередь, из трёх основных
когнитивных паттернов, определяющих отношение пациента к самому себе,
своему опыту и будущему. Человек в депрессии чувствует себя ущербным,
не адекватным, больным, свой опыт во спринимает неудачным,
взаимоотношения со средой приносят ему лишь разочарования и потери, а
будущее представляется как бесконечный круговорот тяжких испытаний и
страданий. Несмотря на то, что объективно оценка ситуации такого человека
является ошибочной, его реакции и действия, исходящие из ложной
предпосылки, будут иметь реальные последствия. Так, если депрессивный
пациент ошибочно полагает, что окружающие негативно к нему относятся,
его эмоциональная реакция будет столь же негативной. В результате люди
вокруг действительно будут от него отворачиваться, а пациент будет
укрепляться в своём дисфункциональном убеждении и ещё глубже
погружаться в депрессию.
Следующий важный компонент модели депрессии – схемы. «Схема —
это своего рода форма для отливки информации в когнитивное образование
(вербальное или образное представление).» [5, c. 13]. Любая ситуация
состоит из большого количества разнообразных стимулов. При этом индивид
избирательно выделяет для себя наиболее значимые признаки и
определённым образом концептуализирует событие. Схема приходит в
движение при появлении релевантного стимула, за счёт которого она
21
сформировалась. В соответствии с активированной схемой субъект отсеивает,
дифференцирует и кодирует информацию. Происходит категоризация и
оценка происходящего на основе имеющейся матрицы схем. По мере
нарастания активности негативных идиосинкразических схем, человек
начинает искажать факты, выделяя лишь определённые стороны окружающей
действительности и игнорируя остальные. Это объясняет, почему
депрессивные больные не могут отвлечься от негативных, болезненных и
разрушительных идей вопреки очевидному присутствию в их жизни
позитивных факторов. Со временем система идиосинкразических схем
укрепляется и распространяется на всё большее количество ситуаций,
активируясь уже нерелевантными стимулами. Таким образом, депрессивные
пациенты теряют контроль над своими мыслительными процессами. Данный
феномен представляет существенное значение для текущей работы, потому
что даёт основания полагать, что депрессивные пациенты искажённо
воспринимают социальные взаимодействия.
Наконец, последняя составляющая когнитивной модели депрессии –
систематические ошибки мышления, которые поддерживают и укрепляют
дисфункциональные убеждения депрессивных пациентов. Бек выделяет
следующие систематические ошибки у депрессивных пациентов [5]:
1)
Произвольные умозаключения, когда выводы пациента не
подкреплены объективными фактами или же существуют
2)
противоположные его убеждениям факты.
Избирательное абстрагирование в случае, когда пациент строит
свои умозаключения, основываясь на одном, вырванном из
контекста фрагменте ситуации, игнорируя её более существенные
3)
аспекты.
Генерализация – выведение общего правила на основании одного
или нескольких изолированных инцидентов и оценка последующих
22
релевантных и нерелевантных ситуаций исходя из заранее
4)
сформированных выводов.
Переоц енивание и недооц енивание подразумевают ошибки,
допускаемые при оценке значимости или важности события,
5)
приводящие к искажению фактов.
Персонализация – соотнесения всех релеванных и нерелевантных
6)
событий с собственной персоной.
Абсолютизм, дихотомизм мышления («чёрно-белое» мышление)
определяется склонностью мыслить крайностями, делить внешние и
внутренние проявления на две противоположных категории без
учёта промежуточных вариантов. По отношению к себе пациент
обычно выбирает негативную категорию.
Таким образом, можно заключить, что мышление лиц с депрессивными
расстройствами является незрелым – они допускают сверхобобщённые
суждения о негативных событиях, присутствующие в их потоке сознания
значения и смыслы, являются преимуще ственно негативными,
категоричными и оценочными по содержанию, позитивный опыт
игнорируется или не учитывается при формировании умозаключений.
Неудивительно, что в результате всего этого эмоциональное состояние
депрессивных пациентов является негативно окрашенным.
Существует ещё один важный когнитивный компонент депрессии,
изучающийся на протяжении последних десятилетий.
Исследования в
рамках теории стилей реагирования показали, что депрессивные симптомы
тесно перекликаются с руминативными мыслями пациентов (Kaffner &
Hagermann, 1981; Nolen Hoeksema, 1991; Mor & Winquist, 2002). Руминацию в
литературе также часто называют «умственной жевачкой», поскольку
практикующие её пациенты помногу раз «пережёвывают» в голове
негативные события и связанные с ними переживания. Понятие руминации
отчасти связано с понятием саморефлексии, но, в отличии от неё, не является
продуктивным процессом. Во время руминации пациент пассивно
23
фиксируется на проблеме, не предпринимая никаких действий для её
решения. Поэтому руминативные мысли являются составной частью
дезадаптивного когнитивного стиля, также, как и систематические ошибки
мышления.
Руминации поддерживают и углубляют депрессивное состояние за счёт
следующих механизмов [40, 41, 49]:
1) Усиление отрицательных эмоций из-за постоянного удержания
фокуса внимания на негативных жизненных событиях.
2) Искажение перерабатываемой проблематичной ситуации в
результате её постоянной прокрутки в сознании.
3) Снижение способности к решению проблем за счёт искажённо
воспринимаемых элементов ситуации. Вследствие этого мышление
становится более пессимистичным и фаталистичным.
4) Нарушение исполнительных функций из-за снижения мотивации к
осуществлению какой-либо деятельности.
5) Потеря социальной поддержки вследствие неоднократных попыток
обсудить болезненную ситуацию и связанные с ней переживания с
другими, которые не всегда готовы поддерживать подобную беседу.
Мы считаем, что руминация способствует нарушению социальных
отношений не только с позиции постоянного проговаривания пациентом
своей проблемы окружающим. Одной из гипотез данной работы является
предположение, что зацикленность на собственных переживаниях нарушает
понимание социального контекста у депрессивных больных. Находясь в
процессе постоянной переработки болезненных переживаний, пациент не
может полноценно вступить в диалог с другим человеком, встать на его
позицию и увидеть ситуацию посредством «чужих глаз».
Помимо этого, депрессию связывают с рядом нарушений способностей
в сфере социального познания: эмоционального и социального интеллекта,
ментализации, теории психического и т.д. [20]. Данная проблема
24
пересекается с темой текущего исследования, в связи с чем будет
рассмотрена отдельно ниже.
1.3.
Подходы к изучению понимания социального взаимодействия у
депрессивных больных.
В настоящее время изучение понимания социального взаимодействия у
лиц с депрессивными состояниями происходит в рамках исследования
социального познания. Подобные исследования осуществляются в различных
теоретических ракурсах, основные из которых фокусируются на
исследовании социальных навыков (Segrin, 2001), эмоционального
интеллекта (Hansen, 2007), ментализации (Fischer-Kern et. al., 2008, 2013),
«теории психического» (ТоМ) (Lee et al., 2005) и социального интеллекта
(Пуговкина, Паламарчук, 2013). Считается, что дефициты отмеченных
способностей играют существенную роль в социальной дезадаптации
депрессивных больных и способствуют хронификации заболевания.
По мнению ряда исследователей сложности в социальном
взаимодействии депрессивных лиц связаны со сниженным эмоциональным
и н т ел л е кт ом [35]. Отсутствие эмоционального словаря, навыков
улавливания своих мыслей и чувств, понимания их связи с конкретными
ситуациями и взаимодействиями блокирует способность выдвигать и
проверять гипотезы относительно психического состояния и намерений
другого человека. Как следствие это ведёт к неспособности понимать и
регулировать собственное психическое состояние и внутреннюю жизнь
других, что, в свою очередь, приводит к неизбежным конфликтам,
повышению уровня стресса и развитию социальной дезадаптации.
Показатели эмоционального интеллекта измеряются с помощью
стандартизированных методов самоотчёта. Схожие исследования проводятся
в рамках изучения социального интеллекта, они также выявляют снижение
25
этого показателя у депрессивных больных [19, 20]. Приверженцы этого
подхода помимо эмоциональной составляющей включают когнитивную
(социальные знания, память и др.) и поведенческую (социальные навыки
взаимодействия). В качестве методических приёмов выступают наборы
словесных и визуальных описаний социальных ситуаций и примеры их
разрешений, из которых испытуемый должен выбрать наиболее
конструктивный, по мнению экспертов, ответ (тест Дж. Гилфорда, тест
социального интеллекта для подростков и т.д.). Изучаются такие показатели,
как способность предвидеть последствия поведения, способность к
пониманию и интерпретации невербального поведения, способность
понимать логику развития ситуации взаимодействия и т.д. Однако
исследования в отмеченных областях ограничиваются в основном лишь
констатацией факта снижения того или иного показателя у депрессивных
больных и не объясняют, почему они испытывают сложности при обработке
эмоциональных и социальных сигналов. Кроме того, процесс понимания
социального взаимодействия сводится к наличию или отсутствию набора
стандартных инструментальных средств (навыков, способностей, словаря).
Подобный подход чрезмерно упрощает психическую деятельность и
ограничивает её проявления до оперирования универсальными стереотипами.
Известны также исследования социального познания в рамках модели
ментализации («рефлексивного функционирования»). Она базируется на
концептуальных основах «теории психического» (ТоМ) и «рабочей модели
отношений» в рамках психоаналитической теории привязанности. Процесс
ментализации включает компоненты 1) познавательной активности
(понимание и приписывание ментальных состояний другим) и 2) рефлексии
деятельности (понимание того, что ментальные состояния определяют
поведение; представление о собственном поведении как о предсказуемом и
обоснованном собственным ментальным состоянием) [20]. К основным
методическим приёмам изучения ментализации относится шкала
26
рефлексивного функционирования (RFS — reflective functioning scale) и
различные модификации интервью привязанности. Исследователи этой
области связывают состояние депрессии со сформированной в детском
возрасте рабочей моделью ненадёжной привязанности к значимым близким,
которая накладывает соответствующий отпечаток на интрапсихическую
организацию личности [20, 33, 45]. В дальнейшем это ведёт к увеличению
стресса при социальном взаимодействии, специфически связанного с
распознаванием ментального состояния другого человека, которое тем самым
остаётся блокированным. Между тем, исследования ментализации
депрессивных пациентов дают неоднозначные результаты. Fischer-Kern и его
сотрудники (2008, 2013), начавшие первыми исследовать эти процессы у
депрессивных пациентов, находящихся на стационарном лечении,
обнаружили у них существенно более низкую глубину способности к
ментализации по сравнению со здоровой выборкой вне зависимости от
близости стимульного материала к болезненным переживаниям пациентов
[32]. Однако Taubner и коллеги (2011) не выявили значительных различий
между амбулаторными депрессивными пациентами и здоровыми
испытуемыми на нейтральном материале шкалы рефлексивного
функционирования. В то же время, способность к ментализации снижалась у
депрессивных лиц при затрагивании специфической эмоциональнонегативной тематики - потери [45]. Учёные объясняют расхождение
результатов с предыдущими исследованиями более стабильным состоянием
амбулаторных пациентов по сравнению с пациентами, проходящими
стационарное лечение. В отечественной психологии подобное исследование
было произведено Грибковой и Пуговкиной (2011), в результате чего было
обнаружено, что больные депрессией дают меньше различительных
объяснений ситуаций общения, при этом их объяснения неадекватны и
неполны – отсутствуют детали картинок и описания чувств, мыслей и
действий героев, что свидетельствует о нарушении способности к
ментализации [11]. Альтернативные данные получила сербская научная
27
группа Fizke (2013), показывая картинки с нейтральным и стрессогенным
содержанием, вовлекающим драматический опыт отвержения в детском
возрасте. Было установлено, что после предъявления изображений с
эмоционально значимым содержанием, депре ссивные пациенты
демонстрировали сниженную способность к ментализации, в отличии от
здоровых испытуемых. Однако после восприятия нейтральных стимулов
подобных различий в группах не было обнаружено. Исследователи
связывают это с актуализацией страха, который дезорганизует процессы
ментализации у депрессивных пациентов только при активации рабочей
модели привязанности соответствующими стимулами [33].
Наиболее популярным теоретическим конструктом начиная с 80-х
годов является модель психического (theory of mind - ТоМ). Она имеет
отсылки к теории когнитивного развития Ж. Пиаже, исследования в области
которой выявили тенденцию роста в постижении внутреннего мира другого
человека с возрастом, а также к исследованиям в рамках изучения метапознания. П и о н е р ы То М (Priemack,
Woodruff, 1978) провели ряд
исследований на высокоразвитых человекообразных обезьянах, выявив у них
элементарный уровень модели психического, позволяющий осуществлять
довольно сложные социальные взаимодействия [21]. Это стало основанием
для вывода об общей природе социального познания у человека и животных.
Для обозначения феномена «считывания» психического состояния
(mindreading) авторы воспользовались философской моделью «theory-theory»,
описывающей гипотетические механизмы понимания в межличностном
общении. В начале 90-х годов группа итальянских нейробиологов открыла
нейроанатомическую основу социального познания в виде, так называемых,
«зеркальных нейронов», образующих специфическую нейронную сеть,
называемую «социальным мозгом». Сторонник биологического подхода Frith
связал нарушение способности к построению адекватных «теорий»
психической жизни с генетическими дефектами в субстрате социального
28
познания [24]. С тех пор ТоМ-исследователи имеют тенденцию объяснять
выявленные нарушения в понимании социального взаимодействия
различными патологиями в данной структуре мозга. Park (2001) выделила в
изучении модели психического следующие конструкты: ложные убеждения
(false beliefs), различия между кажущимся и реальным (appearance-reality
distinctions), игры понарошку (pretend plays), понимание ментальных
феноменов в социальном взаимодействии и общении (understanding of mental
states in social interaction and communication), обман (deception) [21, с. 82]. В
структуре ТоМ также принято выделять следующие компоненты: 1)
имплицитный - эмоциональный аспект социальной перцепции или
симультанной переработки эмоциональной информации и 2) эксплицитный –
когнитивно-лингвистическая обработка социальной информации [24].
Методические приёмы в рамках этого подхода моделируют ситуации обмана,
бестактности, намёков и направлены на изучение способностей распознавать
сложные контексты социальных ситуаций, требующие от испытуемых
посмотреть на происходящее не со своей точки зрения, а глазами персонажа
экспериментальной ситуации (имплицитный компонент - The Reading the
Mind in the Eyes Test, эксплицитный - Салли-Энн тест, «Странные истории» и
т.д.) [20, 21, 24]. Основная часть исследований под эгидой ТоМ приходится на
изучение аутизма (Baron-Cohen, 1985; Meltzoff, 1995; Carpenter et. al., 2001) и
шизофрении (Frith, 1992; Sprong et. al., 2007; Bora et. al., 2009), однако
некоторая их часть распространилась также и на депрессию. В первом
исследовании (Lee et al., 2005), направленном на изучение способности
депрессивных больных выявлять и идентифицировать сложные ментальные
состояния при восприятии экспрессии глаз (The Reading the Mind in the Eyes
Test), было обнаружено, что женщины с тяжёлой депрессией справлялись с
этой задачей значительно хуже, чем контрольная группа, в то время как
пациентки с лёгкой и умеренной депрессией не отличались от здоровых
испытуемых [38]. Полученные данные также дали основание полагать, что
имплицитный компонент ТоМ снижается при наличии определённых
29
симптомов, среди которых отмечены чувство вины, ангедония,
психомоторная заторможенность, суицидальные тенденции и чувство
беспомощности. Схожие результаты, связанные с эмоциональной обработкой
социальных стимулов, получила китайская группа учёных (Wang et. аl., 2008).
Помимо этого, они исследовали эксплицитный ТоМ-компонент с помощью
задания на определение ложных убеждений второго порядка (Faux Pas
Questions) у депрессивных пациентов с психотической симптоматикой и без
неё в сравнении со здоровыми лицами [48]. В результате было выявлено, что
обе группы депрессивных пациентов имеют значительно более низкие
показатели этой способности по сравнению со здоровой выборкой, при этом
пациенты с психотическими симптомами справлялись хуже, чем пациенты
без таковых. Снижение компонентов ТоМ было также выявлено у
депрессивных пациентов, находящихся в ремиссии (Inoue, et. аl., 2004, 2006)
[36, 37]. Кроме того, эти исследования показали, что дефициты ТоМ связаны
с высоким риском рецидивов заболевания. Несколько противоречивые
данные получили немецкие учёные (Wolkenstein et. аl., 2011), исследуя оба
компонента ТоМ у лиц с депрессией различной степени тяжести. На уровне
эмоциональной обработки они не обнаружили значительных различий в
социальном познании между больными и здоровыми испытуемыми. В то же
время, при исследовании способности к определению причинноследственных связей социальных ситуаций, было отмечено значительное
снижение этого показателя у лиц в депрессивном состоянии. На основании
полученных данных учёными был сделан вывод о том, что лица с лёгкими и
умеренными депрессиями способны улавливать эмоциональные сигналы
других людей, но испытывают значительные сложности в интеграции
контекста социального взаимодействия [50]. Обобщая результаты
экспериментов, исследователи «теории психического» апеллируют к
необходимости включения развития ТоМ-способностей в программу лечения
(обучение распознаванию эмоций, пониманию и верной интерпретации
межличностного общения, тренировка социальных навыков и т.д.).
30
Тем не менее методические приёмы модели психического и
ментализации имеют ряд недостатков, которые условно можно разделить на
три категории [13]. Прежде всего, это фокусировка на индивидуальных
ментальных состояниях отдельных персонажей без учёта общей системы
связей взаимодействующих лиц. В большинстве ТоМ-задач задействовано
несколько персонажей, тогда как определить нужно намерения и убеждения
лишь одного. Подобная формулировка заданий едва ли позволяет сделать
вывод о понимании социальной ситуации в целом, которое может возникнуть
только при учёте определения состояний других персонажей и их отношений
между собой. Во-вторых, не производится анализ взаимодействия между
персонажами и предметами. Важность перцептивных характеристик
предметов для понимания и предсказания поведения во время совместного
взаимодействия была неоднократно продемонстрирована в ряде работ (Gergle
et. аl., 2004; Clark, 2005; Tomasello, 2006). Наконец, не учитывается тот факт,
что когнитивная деятельность при обработке социальной информации
является развёрнутой – мы постоянно проверяем, корректируем и отвергаем
гипотезы относительно происходящих событий, понимание которых не
возникает спонтанно и единовременно. Вербальные и рисуночные методики
ТоМ не позволяют качественно проанализировать этот процесс, они
направлены на интерпретацию уже конечного продукта психической
деятельности, который констатируется как нарушенный. Между тем то,
каким образом складывается этот продукт и какие процессы приводят к его
нарушению, выходит за пределы возможностей методического аппарата ТоМ.
Методологические недостатки моделей психического и ментализации
согласуются с пробелами в их теоретическом конструкте. Данные подходы не
далеко ушли в обосновании нарушений психической деятельности от
моделей эмоционального и социального интеллекта. Предпринимая попытку
описать выявленные нарушения через устоявшиеся психологические
концепции (учение о детском эгоцентризме Ж. Пиаже, психоаналитическая
31
теория привязанности Дж. Боулби), ТоМ-исследователи, тем не менее, сводят
понимание социального взаимодействия к способностям, которые во многом
определяются биологически, что согласуется с эволюционными корнями
данной модели. Таким образом, они освобождают себя от описания
процессов, опосредующих нарушения этих способностей, так как многое
можно свести к дефектам в субстрате. Отсюда также следует
изолированность процесса социального познания, каким его описывают в
«теории психического»; мало учитывается культурный аспект его развития.
Это хорошо прослеживается на метафорах, которые используют
исследователи, описывая процесс постижения чужого ментального состояния
(«приписывание», «считывание», «чтение сознания» и т.д.). В результате
складывается впечатление, словно это «приписывание психических
состояний себе и другим» возникает внезапно, некоторым магическим
образом. Без учёта более тонких процессов, опосредующих социальное
познание, невозможно также формирование адекватной системы
коррекционных мероприятий. Существуют данные относительно
непродуктивности психотерапевтических приёмов, направленных на
тренировку ТоМ-способностей у лиц с психическими расстройствами [13]. В
связи с этим многие исследователи осуществляют пересмотр подходов к
социальному познанию.
В настоящий момент идёт тенденция к рассмотрению социального
познания с точки зрения интерсубъективного подхода, который учитывает его
развитие в процессе онтогенеза. В поисках методологической основы для
такого подхода учёные обращаются к культурно-исторической теории Л. С.
Выготского [24]. Ещё А. Р. Лурия заметил, что идеи Выготского значительно
опередили своё время. В своих трудах по нейропсихологии он указывал, что
базовые для высших психических процессов функциональные системы мозга
формируются прижизненно, находясь в зависимости от языка и других
инструментов цивилизации [17]. При этом они не локализованы в
32
определённых участках мозга, а обеспечиваются сложной системой связей
между блоками, что ставит под сомнение существование социального мозга
как специфически локализованной структуры. Следующая цитата
Выготского, выражающая его позицию относительно психической
деятельности человека, стала отправной точкой для исследователей,
придерживающихся интерсубъективного подхода: «…те, кто надеются найти
источник высших психических процессов внутри индивидуума, впадают в ту
же ошибку, что и обезьяна, пытающаяся обнаружить свое отражение в
зеркале позади стекла»; «…чтобы понять внутренние психические процессы,
надо выйти за пределы организма и искать объяснение в <…> отношениях
этого организма со средой» [13, 24].
В прошлом году было проведено первое исследование, учитывающее
отмеченные выше особенности когнитивной деятельности субъекта и
дефекты предыдущих подходов к социальному познанию (Зотов и др., 2015)
[13]. Оценивались движения глаз здоровых лиц и больных шизофрений при
восприятии «немых» видеосюжетов социального взаимодействия. После
неожиданного прерывания видеоролика испытуемые выполняли процедуру
детекции изменений (задачу «фликера») и давали объяснение и прогноз
поведения персонажей. Сопоставлялись параметры когнитивной
деятельности наблюдателей, давших успешные и неуспешные прогнозы. В
результате было выявлено, что здоровые испытуемые были более успешны в
выполнении задания, чем больные шизофренией. Это выражалось в том, что
на основе оценки поведения персонажей они определяли, в рамках каких
категорий те воспринимают объекты и события, и выделяли значимые
признаки объектов, обосновывающие применение этих категорий.
Информация о данных признаках удерживалась в оперативной памяти
успешных наблюдателей и опосредовала восприятие коммуникативной
ситуации, что позволяло им замечать события, существенные с точки зрения
персонажей и понимать направленность их взглядов и действий. Лица с
33
шизофренией выдвигали предположения о мотивах поведения героев, но не
выделяли значимые признаки, согласно которым те категоризовали объекты и
события. Это приводило к тому, что они не замечали существенные с точки
зрения персонажей события и не улавливали связи между их действиями изза чего были неуспешны в выполнении задания.
Таким образом, было обнаружено, что в понимании контекста
социальных ситуаций важную роль играет процесс совместной
категоризации объектов. Задачей текущей работы является исследование этих
процессов у лиц с депрессиями для того, чтобы вскрыть особенности их
когнитивной деятельности при восприятии ситуаций социального
взаимодействия.
1.4.
Процессы категоризации и их роль в понимании социального
контекста.
Любое познание, согласно основным положениям когнитивной науки,
представляет собой череду мыслительных операций. Информация,
поступающая извне, подвергается обработке когнитивными процессами, в
результате чего возникает ментальная репрезентация. Классическая
когнитивная традиция рассматривает ментальные репрезентации как
символы, соответствующие определённым семантическим конструктам [28,
49]. Согласно этой теории, обработка информации строится на применении
определённых правил манипулирования этими символами и составлении на
их основе различных смысловых конфигураций.
На подобное понимание ментальных репрезентаций в когнитивной
науке оказали влияние идеи британского философа Д. Локка. Ещё в 17 веке
он сформулировал основные положения относительно них [28]:
1)
Любой символ может иметь любое значение, в то время как слова –
лишь культурная условность.
34
2)
Понятия раскрывают абстрактные идеи (концепты), которые
проводят семантические связи с определённой группой объектов.
На основании этих положений разработана модель отражения
реального мира, основанная на процессах категоризации мышления.
Согласно ей, для того, чтобы во внутреннем психическом пространстве
возник образ воспринимаемого объекта необходимо выделить определённые
признаки этого объекта, а затем присвоить ему категорию («штамп»), в
соответствии с которой этот объект можно будет определить. Когда объект
поступает в обработку, прежде всего он обрабатывается перцептивной
системой, благодаря которой происходит выделение присущих ему свойств.
Далее он поступает в концептуальную систему, где происходит обработка
информации путём сопоставления выделенных признаков с системой
абстрактных идей (концептов). В результате происходит формирование
понятия, которое может быть выражено в моторной системе в виде
словесного штампа. Таким образом, в рамках традиционного когнитивного
подхода процесс осмысления окружающего мира можно сравнить с
компьютерной обработкой данных.
Когнитивные исследователи выделили два типа протекания
мыслительных операций, обуславливающих возникновение ментальных
репрезентаций: восходящие (bottom-up) и нисходящие (top-down) [31, 49].
Восходящий цикл мыслительных операций предполагает первоначальное
выделение некоторых признаков, на основании которых строится внутренний
образ. Нисходящая обработка предполагает наличие некоторого арсенала
знаний, которые опосредуют выделение существенных признаков.
Американский когнитивный психолог У. Найссер подчеркнул, что для
полноценного понимания необходимо взаимодействие обоих направлений
мыслительных операций и описал взаимосвязь этих процессов в виде
круговорота. На основе первоначально выделенных признаков строится
гипотеза относительно обрабатываемого материала, которая снова направляет
35
фокус внимания на определённые характеристики для проверки и так далее.
Тем не менее, ряд исследователей подчёркивает, что в распознавании даже
самых лёгких ситуаций особенно важное значение имеет накопленный багаж
знаний [31, 42, 44, 49].
Учёные Srull & Wyer провели ряд исследований, направленных на
изучение социального познания и обобщили их с множеством других
исследований в рамках парадигмы компьютерной обработки данных [44].
Согласно их положениям, социальное понимание, как и любое другое,
строится на универсальной системе обработки информации, включающей:
1) Семантический слот, где содержатся базовые обобщённые
определения объектов, действий, ситуаций и т.д.
2) Референтный слот, в котором накапливается разнородная
информация о различных сторонах действительности.
3) Код, имеющий специфический «заголовок» и набор признаков, в
соответствии с которыми можно получить доступ к релевантной
информации.
Таким образом, когда происходит какое-либо событие, поступающая
информация сначала кодируется в рабочем пространстве с помощью данных
семантического слота и далее в соответствии с присвоенным кодом
осуществляется поиск релевантной информации из референтного слота.
Концепции когнитивной науки, рассматривающие познание
исключительно как процесс оперирования абстрактными символами,
сходный с компьютерной обработкой данных, имеют значительное
ограничение, связанное с тем, что мало внимания уделяется особенностям
внутреннего устройства «обрабатывающего аппарата» - человека,
возможности которого качественно отличаются от компьютерных. Подобные
парадигмы упускают из вида, что признаки, согласно которым объектам
присваивается категория, не существуют сами по себе в реальном мире, а
могут быть поняты лишь в соотнесении с перцептивным, физическим и
социальным опытом человека. Как верно заметил американский лингвист Д.
36
Лакофф «значение – это то, что является значимым для мыслящего и
функционирующего существа» [16, c. 7]. Иначе говоря, для того, чтобы
понять, каким образом мыслит субъект, необходимо учитывать ещё и то, что
он собой представляет и как функционирует в окружающем мире.
Альтернативная точка зрения, представленная в работах философов,
лингвистов и когнитивных психологов, исходит в первую очередь из
особенностей анатомо-физиологического строения органов чувств,
организации физического и социального опыта человека. Исследовательница
Э. Рош и её коллеги на основании трудов этнолингвистов выявили, так
называемые, категории базового уровня, на котором объекты
воспринимаются наиболее целостно, имеют единый ментальный образ и
быстро идентифицируются (собака, стул и т.д.). Признаки объектов,
выделяемые на базовом уровне, определяются тем, каким образом
происходит усвоение и использование понятий в процессе онтогенеза.
Экспериментальные данные показывают, что субъект выделяет те признаки
объектов, через которые он с ними взаимодействует. Так, «мы сидим на
сиденье стула и опираемся на его спинку, мы удаляем кожуру банана и едим
е г о мякоть» [16, c. 73]. На основании этого учёными было выдвинуто
предположение о том, что сходным образом происходит и восприятие
событий.
Schank & Abelson объясняют распознавание и понимание ситуаций при
помощи понятия скриптов [16, 42, 49]. Многократно повторяющаяся
ситуация (поход в ресторан, празднование дня рождения, встреча знакомого
человека на улице и т.д.) может быть схематично представлена в ментальном
пространстве в виде скрипта. Скрипт состоит из слотов, каждый из которых
накапливает в себе определённую информацию о событии. Сталкиваясь со
знакомой ситуацией, мы группируем отдельные её элементы в слоты и, как
только определённое количество слотов заполнено, а новая информация не
поступает, ситуация распознаётся и трактуется соответствующим образом.
Когда ситуация получает некоторую интерпретацию, все остальные
37
элементы, не предъявленные в ней, но присущие скрипту, согласно которому
она трактовалась, по умолчанию в ней присутствуют. Например, если мы
знаем, что человек пришёл в ресторан, заплатил по счёту и ушёл, мы можем
также полагать, что он был голоден и заказал еду, что к нему подходил
официант и т.д., хотя об этом непосредственно не упоминалось. Таким
образом, мы экономим время и ресурсы и можем эффективно распознавать
сложные ситуации при небольшом количестве вводных данных.
Помимо этого, скрипт – это схема, которую можно рассматривать на
уровне целого и частей, которые представляют собой различные уровни
концептуальных образований. Части представлены элементами (концептами)
– людьми, вещами и их признаками, которые вступают между собой в
определённые отношения. Отношения между концептами представлены
структурными схемами связи, каждая из которых категоризована
относительно вида отношений, в которые они вступают (каузальные
отношения, отношения тождества и т.д.). Определяя целое, за счёт выделения
существенных признаков ситуации, мы далее углубляемся в структуру
взаимоотношений между её элементами, что позволяет нам улавливать более
тонкие дифференцированные смыслы.
Наконец, в зависимости от полученного опыта, у разных людей могут
активироваться различные скрипты для одних и тех же ситуаций. Например,
пауза в разговоре может быть интерпретирована как задумчивость человеком
без депрессивных тенденций и как упрёк человеком в депрессивном
состоянии [49]. Стоит также заметить, что одна и та же ситуация с разных
точек зрения будет вовлекать различные скрипты. Anderson & Pichert провели
эксперимент, в котором показывали испытуемым картинку с изображением
внутреннего убранства дома и далее просили воспроизвести все детали,
которые они запомнили [25]. При этом одну группу испытуемых просили
представить, что они являются покупателями, а другую, что они грабители. В
результате было выявлено, что «покупатели» воспроизводили в основном
элементы декора, в то время как «грабители» описывали детали доступа.
38
Таким образом, активированный скрипт влияет на распределение внимания и
структурирует информацию определённым образом, в результате чего одно и
то же событие может трактоваться различными способами.
Важность процесса категоризации в понимании социального контекста
была отмечена ещё Л. С. Выготским. Он неоднократно упоминал, что
процесс обобщения тождественен общению, вследствие чего любое
социальное взаимодействие представляет собой форму мышления и
наоборот. Отечественный исследователь писал: «Для того, чтобы передать
какое-либо переживание или содержание сознания другому человеку, нет
другого пути, кроме отнесения передаваемого содержания к известному
классу, к известной группе явлений, а это, как мы уже знаем, непременно
требует обобщения. Таким образом, оказывается, что общение необходимо
предполагает обобщение и развитие словесного значения, т.е. обобщение
становится возможным при развитии общения. Таким образом, высшие,
присущие человеку формы психологического общения возможны только
благодаря тому, что человек с помощью мышления обобщенно отражает
действительность.» [10, c. 16]. Из данного отрывка следует, что социальная
ситуация порождает смыслы, которые становятся доступными для понимания
в результате совместного процесса категоризации (обобщения) и могут быть
выражены в определённом общественно закреплённом семантическом
конструкте (речи). Выготский подчёркивает, что сами по себе наименования
не играют существенной роли, поскольку служат лишь средством общения.
Слов меньше, чем вещей, в результате чего одни и те же слова будут иметь
различное значение. Но для того, чтобы максимально точно передавать
другим людям то или иное значение, необходимо опираться на общественный
опыт. В свете этого можно вспомнить слова К. Маркса о предмете как
общественном предмете и сознании как историческом продукте. Когда мы
говорим о том или ином предмете, мы видим не только его физические
свойства, но и обобщаем его по общественному назначению [8]. Вместе с
этим, содержание нашего сознания представляет собой результат накопления
39
многовекового культурно-исторического опыта человечества. Поскольку
сознание связано с речью, язык представляет собой, своего рода,
практическое сознание, «со-знание», существующее для других людей и
благодаря другим людям.
Интересно, что данные идеи хорошо прослеживаются и дополняются в
работах 20-х годов экзистенциального философа и культуролога М. М.
Бахтина, а также литературоведа и лингвиста В. Н. Волошилова [3, 4].
Авторы пишут, что всякая речь диалогична, так как ориентирована на
понимание собеседника, а также его действительный или возможный ответ.
Вместе с этим, они отмечают, что помимо слов существенное значение имеют
невербальные компоненты коммуникации – жесты, мимика, поза тела,
интонация и т.д., окрашивающих речь дополнительным значением.
Волошилов подчёркивает, что любой аспект общения «соприкасается с
жизненным событием и сливается с ним в неразрывное единство» [4, с. 77].
Другими словами, понимание социального взаимодействия зависит от
ситуации, в которой оно происходит. Таким образом, социальный контекст
(смысл) складывается из трёх составляющих: 1) общих перцептивных
репрезентаций, 2) обоюдных знаний о ситуации и 3) совместной оценки
ситуации (отношения к происходящему). Отсюда следует, что речь, в
широком её понимании, имеет двойную социальную ориентировку – по
отношению к предмету высказывания и по отношению к слушателю. Помимо
этого, любое речевое выражение как осмысленное целое состоит из двух
частей: 1) означающей (вербально или невербально актуализированной) и 2)
означаемой (смысловой) [3, 4]. При этом означаемая часть является априори
социально-объективной, поскольку она сформирована в результате единства
реальных жизненных условий, порождающих общность ментальных
репрезентаций (в узком смысле – совместное нахождение во времени и
пространстве, вовлечённость в одну и ту же ситуацию; в широком принадлежность к одной профессии, культуре, временной эпохе и т.д.).
Обращаясь к терминологии Волошилова, «каждое жизненное высказывание
40
<…> это как бы «пароль», который знают только принадлежащие к тому же
самому социальному кругозору» [4, с. 79].
В настоящее время эти идеи независимо развиваются американским
психолингвистом H. Clark. Проводя анализ употребления слов в процессе
коммуникации, он заключает, что значения слов динамичны и содержат в себе
концептуальный и ситуационный потенциал [37]. Это означает, что при
выборе подходящего слова для описания задуманного, мы руководствуемся
знаниями о собеседнике и общими с ним представлениями об объектах в
конкретной ситуации взаимодействия. Подобно отечественным авторам,
Кларк выделяет три составляющие, необходимые для создания, так
называемого, общего ментального поля: 1) принадлежность к одному
сообществу, 2) наличие общих знаний о ситуации и 3) совместные
перцептивные репрезентации. Подчёркивая важность формирования общего
ментального поля для понимания контекста коммуникации, он также
отмечает, что оно подвижно и постоянно модифицируется, вовлекая в себя
новые компоненты ситуации, изменяющие её смысл. Отмеченные идеи
послужили отправной точкой для создания методических приёмов,
направленных на изучение особенностей координации людей при решении
определённых задач. Clark наблюдал за людьми в парах, которые
осуществляли совместную деятельность (собирали конструктор Лего, играли
на пианино, покупали кофе в Старбакс и т.д.) и проанализировал их
невербальную коммуникацию [27]. На основании этих наблюдений он
заключил, что люди формируют совместное визуальное рабочее
пространство (shared
visual
workspace) , ко т о р о е п о м о г а е т и м
взаимодействовать, и активно используют жесты и предметы окружающей
обстановки для более эффективной кооперации. Ряд исследований (Gergle et.
al. 2004) также показал, что совместное визуальное рабочее пространство
оптимизирует процесс решения участниками различных задач [34].
Многочисленные исследования в сфере социальной кооперации были
также осуществлены американским сравнительным психологом M. Tomasello.
41
Он стремился найти истоки человеческого общения, в связи с чем исследовал
особенности коммуникации у младенцев. В своих исследованиях он
полагался на идеи Выготского о том, что человек обучается через других
людей и предметы их культуры, а также в результате совместного
взаимодействия [46]. На основании проведённых исследований он выделил
несколько специфических особенностей человеческой коммуникации,
которые он подвёл под понятие общей интенциональности. Среди них 1)
совместное внимание (joint attention) – восприятие одной и той же вещи в
одно и то же время, а также обоюдное знание об этом совместном
восприятии, 2) кооперативная коммуникация (cooperative communication) –
использование жестов на основании совместно созданного ментального поля
с целью передачи информации, 3) взаимодействие (collaboration) –
формирование совместных целей и планов на пути к достижению этих целей
и 4) инструкционное обучение (instructed learning) – двусторонний процесс
обучения, заключающийся в демонстрации действий, которые необходимо
выполнить с одной стороны, а также имитация и усвоение этих действий с
другой. В одном из исследований Tomasello было проведено несколько серий
экспериментов над 18-ти и 24-х месячными младенцами с анализом
направления их взгляда [47]. В первой пробе взрослый выражал удивление по
поводу присутствия в комнате нового объекта, вследствие чего младенцы
переводили взгляд на этот объект. Во второй пробе взрослый выражал
удивление по поводу объекта, с которым они только что играли. Тогда
ребёнок переводил взгляд на какую-то часть этого объекта или на другие
предметы в комнате в поисках того, что могло бы удивить взрослого. Эти
данные показывают, что уже годовалые дети способны к формированию
общего визуального поля с другим человеком, выделению вместе с ним
значимых объектов, а также осуществлению выводов на основании чужого
поведения. Таким образом, важность формирования совместных
перцептивных репрезентаций для понимания ситуации взаимодействия
получила эмпирическую поддержку.
42
Концепция общей интенциональности Tomasello была развита
голландским лингвистом Cf. Verhagen [29]. В одной из своих последних работ
автор заметил, что деятельность людей в группе качественно отличается от
индивидуальной деятельности субъекта. На основании этого он
п р е д п о л ож и л , ч т о ко о р д и н а ц и я н е о г р а н и ч и в а е т с я о б щ е й
интенциональностью, а имеет в себе также некоторую надстройку,
позволяющую участникам творчески вовлекаться в происходящее. Verhagen
выделяет в структуре коммуникации два уровня: 1) «общего проекта» («create
general framework») и 2) аргументации (аrgumentation). Уровень «общего
проекта» подразумевает инициальное принятие участниками аспектов
ситуации, в которой они находятся, на основании совместного выделения её
существенных признаков. В результате происходит формирование некоторого
сценария события, включающего, помимо представления о предметах,
репрезентацию точек зрения других действующих лиц. На этом этапе
происходит, так называемое, «принятие условий игры», которое ставит
участников коммуникации в равное положение, а также выступает
своеобразной точкой отсчёта для дальнейших действий и умозаключений.
Можно сказать, что это скрипт (по Schank & Abelson), разделяемый по
умолчанию всеми действующими лицами. Для приложения скрипта к
ситуации необходимо заполнить его слоты, т.е. решить, какие объекты
соответствуют каким категориям. На этапе аргументации происходит, так
называемое, дробление общего ментального пространства на отдельные
«микромиры» - точки зрения участников коммуникации. Этот уровень
предполагает сопоставление различных точек зрения на объекты в рамках
различных категорий. Другими словами, это своеобразный «мозговой
штурм», характеризующийся активным обменом мнений о том, какие
объекты каким категориям соответствуют, на основании чего строятся
выводы и умозаключения. В результате подобного спора люди приходят к
некоторому общему конечному продукту, сформированному под влиянием
различных точек зрения участников (в противном случае координации не
43
происходит). Этим обуславливается качественно другой уровень результатов
деятельности людей при совместном взаимодействии. Таким образом, можно
предположить, что понимание социального контекста представляет собой не
пассивный акт восприятия чужой точки зрения, но активный внутренний
диалог с ней, который становится возможным при условии вовлечения в
общую ситуацию. Между участниками происходит постоянная координация
категориального восприятия объектов, на основании которой строятся
выводы относительно происходящего.
Идея общественной детерминации сознания получила своё косвенное
выражение в работах постмодернистских философов (Р. Барт – понятие мифа,
Ж. Бодрийяр - симулякры, Ж. Делёз – тело без органов и др.). Ж. Бодрийяр
сходным образом описывает понятие симулякра, придавая ему негативное
значение. Автор приводит следующую метафору, выражающую его
сущность: «Таков генетический код — неподвижный, словно пластинка,
которую заело, а мы по отношению к нему не что иное, как элементы
звукоснимающего устройства.» [6, c. 97]. Проводя аналогию с идеями
Выготского, Бахтина, Волошилова и др. можно заключить, что слова и жесты
представляют собой те же симулякры. Будучи многократно скопированными
(обобщёнными) в сознаниях разных людей, они теряют своё изначальное
значение и становятся пустыми «контейнерами» для содержимого, которое
каждый конкретный человек в него вкладывает. «Долой все гипотезы,
позволявшие верить в какой-то истинный мир!» - заключает французский
философ, приводя цитату Ф. Ницше [6, c. 101].
Таким образом, несмотря на культурную обусловленность сознания, мы
всё же не можем создать идентичных с другими людьми ментальных
репрезентаций, следовательно, мы всегда привносим толику персонификации в
означаемое. Lakoff подчёркивал, что категоризация понятий, которые не
следуют из непосредственного опыта, производится с помощью образного
мышления [16]. Выготский также указывал на единую природу мышления и
воображения. В своём цикле лекций по педологии он рассказывает:
44
«Обобщение является <…> не мёртвым зеркальным слепком, а
зигзагообразным актом, который требует отлёта от действительности и
возвращения к ней, который включает в себя кусочек фантазии, и речь, с
одной стороны, связана с общением, а с другой, связана с новым способом
отражения действительности.» [9, c. 293]. Clark отмечал, что ситуационная
обусловленность слова допускает создание новых смыслов при
коммуникации, которые не соответствуют его лексическому значению [39]. У
Verhagen это дискуссионный этап координации, предполагающий активный
творческий обмен мнениями в рамках некоторой заданной ситуации [29].
Бахтин лаконично описывал процесс понимания как «превращение чужого в
«своё-чужое». [3, с. 371]. Иначе говоря, смысл, который мы извлекаем из
сказанного, преображается в нашем сознании, приобретая новые оттенки. Мы
сохраняем форму, но наполняем её несколько видоизменённым содержанием.
Бахтин приводит красивую метафору вневременного бесконечного
исторического диалога для обозначения этого феномена. Он пишет: «Нет ни
первого, ни последнего слова и нет границ диалогическому контексту (он
уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее)». [3, с. 373].
На основании рассмотренного материала можно сделать вывод о
важности совместной категоризации при понимании контекста социального
взаимодействия и условности подобного понимания, его зависимости от
участников коммуникации и ситуации, в которой они находятся. К
сожалению, на данный момент было совершено только одно исследование,
изучающее этот процесс у лиц с психической патологией. В связи с этим
текущая работа направлена на то, чтобы дополнить полученные данные и
задать вектор для следующих исследований.
Обобщая данные этого обзора, следует заметить, что когнитивная наука
в настоящее время испытывает кризис: с одной стороны, подвергаются
критике модели компьютерной обработки информации с целью сдвинуть
фокус в сторону специфически человеческих возможностей, в результате чего
осуществляется рассмотрение работ в смежных сферах (психолингвистика,
45
философия и т.д.). С другой – проявились недостатки существующих
подходов к социальному познанию, основным из которых является
изолированность восприятия психической деятельности, выражающаяся в
объяснении её процессов без учёта культурной обусловленности. В поисках
решения этой проблемы происходит обращение к культурно-исторической
теории Выготского и работам из других, иногда неожиданных областей
(философия, культурология, литературоведение и т.д.). Текущее исследование
стремится преодолеть отмеченные проблемы.
Глава 2. Методы и организация исследования.
1.1.
Характеристика экспериментальной и контрольной групп.
Экспериментально-психологическое исследование проводилось на базе
СПб ГУЗ «Городская психиатрическая больница №6» и факультета
психологии СпбГУ. Всего было обследовано 53 испытуемых в возрасте от 20
до 70 лет. Экспериментальную выборку составили 25 интеллектуально
сохранных лиц с депрессивными расстройствами различной степени
выраженности, проходившие лечение в психиатрическом стационаре. Среди
психических заболеваний, на фоне которых присутствовала депрессивная
симптоматика, были реккурентная депрессия, маниакально-депрессивный
психоз, шизоаффективное расстройство и другие. Среди лиц с депрессивной
симптоматикой присутствовали как лица в актуальном депрессивном
состоянии - 22 человека, так и лица в ремиссии - 3 человека. Они также
варьировались по степени социальной адаптации: 1) социально
адаптированные – 5 человек, 2) частично социально дезадаптированные - 12
человек и 3) социально дезадаптированные – 8 человек. В контрольную
группу вошло 28 студентов психологического факультета, социально
адаптированных и никогда не обнаруживавших эпизодов депрессии.
46
1.2.
Методы исследования и стимульный материал.
В качестве методов изучения понимания социального контекста у лиц с
депрессивными расстройствами выступали 1) полуструктурированное
интервью, 2) шкала депрессии Бека и 3) оригинальная методика с
применением технологии бесконтактной регистрации движений глаз (Eye
Tracking Technology).
Полуструктурированное интервью было предназначено для выявления
давности, тяжести и характера протекания заболевания, особенностей
личности испытуемого и его социального функционирования. Оно включало
следующие вопросы: «Почему Вы оказались в больнице?», «Когда у Вас
впервые возникло подобное состояние?», «Чем Вы занимаетесь?», «Как часто
Вы общаетесь с друзьями\знакомыми?», «Как Вы больше любите проводить
время: в компании или в одиночестве?» и т.д. Предполагалось, что лица,
менее вовлечённые в социальную активность и испытывающие проблемы в
социальном функционировании, будут обнаруживать худшее понимание
социальных ситуаций. Данное интервью также служило инструментом для
актуализации болезненных переживаний пациентов с целью спровоцировать
когнитивные нарушения при прохождении эксперимента.
Для определения наличия тех или иных депрессивных проявлений, а
также степени выраженности депрессивной симптоматики была
использована шкала депрессии Бека (Beck Depression Inventory). Опросник
включает в себя 21 категорию симптомов, каждая из которых содержит 4
утверждения, среди которых необходимо выбрать одно, наиболее
соответствующее состоянию пациента на протяжении последних двух
недель. Данная методика широко используется с конца 70-х годов и является
зарекомендовавшим себя диагностическим инструментом для определения
актуального психического состояния лиц с депрессивными расстройствами.
Предполагалось, что лица с более выраженной депрессивной симптоматикой
47
будут испытывать большие затруднения в интерпретации социального
взаимодействия.
С целью углубленного изучения тонких когнитивных особенностей
социального познания у лиц с психической патологией была разработана
оригинальная методика с применением технологии бесконтактной
регистрации движений глаз (Eye Tracking Technology). С помощью
специального оборудования (Tobii X120 Eye Tracker, ноутбук HP ProBook
4510s, жидкокристаллический монитор) и программного обеспечения (Tobii
Studio 3.2.3) транслировались видеоизображения ситуаций социального
взаимодействия и регистрировались параметры глазодвигательной
активности испытуемых. В качестве стимульного материала выступали
короткие (30 сек – 3 мин) видеоролики (8 шт.), вырезанные из «немых»
фильмов 20-х годов, а также сериала «Мистер Бин». Подобный выбор был
обусловлен богатым содержанием невербальной коммуникативной
деятельности между персонажами в отмеченных кинематографических
работах. Методика состояла в следующем: испытуемым демонстрировались
короткие видеоизображения ситуаций социального взаимодействия с
заданием на последующее воспроизведение произошедшего. В определённый
момент видеоролик прерывался, по сле чего испытуемые были
проинструктированы посмотреть на фиксационный крестик для фокусировки
взгляда на равном расстоянии от всех изменяющихся фрагментов
изображения. После этого испытуемые выполняли процедуру детекции
изменений, которая сопровождалась мельканием ранее не виденного кадра из
фильма. Задачей было обнаружить изменяющиеся фрагменты сцены, которые
то появлялись, то исчезали. Всего происходило три изменения, как только
испытуемые их обнаруживали, задача «фликера» прекращалась. Фрагменты,
подвергающиеся изменениям, были разделены на три категории: 1)
изменение в релевантном с точки зрения персонажей объекте, 2) изменение в
одном из участников взаимодействия и 3) изменение в нерелевантном
фрагменте ситуации. При этом изменения в существенных с точки зрения
48
персонажей объектах были неяркими, маленькими, трудно уловимыми, в то
время как изменения на несущественных участках изображения были
яркими, большими и заметными. Таким образом контролировался процесс
выделения испытуемыми значимых объектов социальной ситуации
видеоролика. Предполагалось, что испытуемые, которые выделяют этот
перцептивный материал, удерживают его в оперативной памяти и
осуществляют его мониторинг, в связи с чем быстрее обнаруживают
изменения в соответствующих смысловых областях, в то время как те
испытуемые, которые их не выделяют, будут скорее обнаруживать изменения
в нерелеванных фрагментах изображений.
1.3.
Процедура исследования.
В начале обследования экспериментатор проводил беседу с
испытуемыми с целью установить контакт, собрать необходимые данные о
заболевании, личности и социальном функционировании испытуемых, а
также актуализировать болезненные переживания, нарушающие их
когнитивную деятельность. Полученные в ходе беседы данные письменно
регистрировались экспериментатором. Далее демонстрировались короткие
видеоизображения социальных ситуаций, после чего испытуемые выполняли
процедуру детекции изменений. После этого они давали вербальный отчёт о
том, что происходило в сюжете. Экспериментатором письменно
фиксировался порядок обнаружения испытуемыми изменяющихся
фрагментов изображения, а также вербальный отчёт о сюжете. Иногда
экспериментатор также делал пометки, если испытуемые смеялись во время
просмотра видеороликов или проявляли к ним интерес. В конце обследования
пациентам выдавались бланки с опросником Бека с просьбой отметить
наиболее соответствующие их актуальному состоянию утверждения. При
необходимости экспериментатор спрашивал испытуемых об их самочувствии
после исследования и давал обратную связь.
49
1.4.
Методы обработки результатов.
Обработка результатов проходила в несколько этапов и включала
качественный и количественный компоненты. В первую очередь были
стандартизированы данные вербального отчёта путём начисления баллов
экспериментальной и контрольной группам за степень понимания каждого
видео сюжета: 1) полное понимание сюжета, выражающее ся в
воспроизведении всех основных смысловых элементов ситуации и
правильной их интерпретации – 2 балла, 2) неполное понимание сюжета,
связанное с упущением некоторого количества смысловых элементов, либо
неверной их интерпретации – 1 балл, 3) полное непонимание сюжета,
выражающееся в отсутствии воспроизведения основных смысловых
элементов ситуации, либо неверная интерпретация воспроизведённых
основных смысловых элементов ситуации – 0 баллов. Далее полученные
количественные показатели были обработаны в программе SPSS 17.0
посредством однофакторного дисперсионного анализа (ANOVA) для
изучения влияния наличия или отсутствия депрессивной симптоматики на
степень понимания социальных ситуаций. Помимо этого, также было
проанализировано влияние видеороликов на степень их понимания лицами с
депрессивными расстройствами и здоровыми испытуемыми путём
дисперсионного анализа с повторными измерениями. Кроме того, был
проведён качественный анализ интерпретаций ситуаций социального
взаимодействия депрессивными больными, а также степень их увлечённости
и заинтересованности сюжетом.
После этого были качественно проанализированы движения глаз обеих
групп испытуемых в программе Tobii Studio 3.2.3, являющейся официальным
программным обеспечением для работы с технологией Tobii X120 Eye
Tracker. Отмечались различия характера глазодвительной активности между
экспериментальной и контрольной выборками на основных смысловых
участках видеоизображений ситуаций социального взаимодействия с опорой
50
на данные вербального отчёта. Смысловые фрагменты социальных ситуаций
с наиболее выраженными различиями между выборками были выделены в
программе как области интереса (areas of interest) и далее подвергнуты
количественному анализу по следующим показателям: 1) время до первой
фиксации (time to first fixation), 2) общее время фиксации (total fixation
duration), 3) количество перцептивных визитов (visit count). Также
анализировался порядок обнаружения объектов в процедуре детекции
изменений.
Полученные данные далее были статистически обработаны в
программе SPSS 17.0. Влияние фактора группы на время до первой
фиксации, общего времени фиксации и количество перцептивных визитов на
смысловых областях видеоролика, а также порядок обнаружения объектов в
процедуре детекции изменений были проанализированы посредством
однофакторного дисперсионного анализа (ANOVA).
Были также подсчитаны баллы по шкале депрессии Бека для каждого
испытуемого экспериментальной группы, после чего исследовалось влияние
выраженности депрессивных симптомов на степень понимания сюжетов
социального взаимодействия с помощью однофакторного дисперсионного
анализа (ANOVA).
Наконец, исходя из данных, полученных в процессе беседы, лица с
депрессивными расстройствами были проранжированы по степени
социальной адаптированности: 1) социально адаптированные лица, имеющие
работу, семью, друзей, поддерживающие близкие отношения с ними – 3, 2)
частично социально дезадаптированные лица, не имеющие на данном этапе
либо работы, либо семьи, либо друзей, либо по каким-то причинам имеющие
сложности на работе, а также в поддержании связи с семьёй и друзьями – 2 и
3) социально дезадаптированные лица, не имеющие работы, семьи и друзей,
либо по каким-то причинам имеющие выраженные сложности в работе, а
также в поддержании отношений с семьёй и друзьями – 1. Влияние фактора
социальной адаптации на степень понимания ситуаций социального
51
взаимодействия депрессивными больными был проанализирован с помощью
однофакторного дисперсионного анализа (ANOVA).
Таким образом, при обработке результатов экспериментальнопсихологического исследования были осуществлены следующие
манипуляции:
1) Преобразование данных вербального отчёта в систему балльной
шкалы.
2) Математеко-статистическая обработка, направленная на выявление
р а з л и ч и й п о п о н и ма н и ю с о ц и а льн ы х с и туа ц и й м е ж д у
экспериментальной и контрольной выборками.
3) Математеко-статистический анализ влияния видеоролика на степень
понимания сюжета депрессивными больными и здоровыми
испытуемыми.
4) Каче ственный анализ интерпретаций сюжетов ситуаций
взаимодействия депрессивными лицами, а также степень их
интереса и увлечённости происходящим.
5) Качественный анализ характера глазодвигательной активности
экспериментальной и контрольной групп испытуемых.
6) Количественный анализ времени до первой фиксации, общего
времени фиксации и количества перцептивных визитов на основных
смысловых областях видеороликов у здоровых лиц и депрессивных
пациентов.
7) Математеко-статистический анализ различий во времени до первой
фиксации, общего времени фиксации и количества перцептивных
визитов на содержательных участках видеоролика между здоровыми
испытуемыми и депрессивными больными.
8) Математеко-статистиче ский анализ различий в порядке
обнаружения объектов во время процедуры детекции изменений
между здоровыми и депрессивными лицами.
9) Процедура подсчёта баллов по шкале депрессии Бека у лиц с
депрессивными расстройствами.
10) Математеко-статистическая обработка, направленная на
выявление корреляции между выраженностью депрессивной
52
симптоматики и пониманием ситуаций социального взаимодействия
депрессивными лицами.
11) Ранжирование депрессивных пациентов по степени социальной
адаптированности.
12) Математеко-статистический анализ влияния социальной
адаптации на степень понимания депрессивными лицами
коммуникативных ситуаций.
Глава 3. Результаты экспериментально-психологического исследования
и их обсуждение.
3.1. Результаты по данным вербального отчёта.
Математико-статистический анализ данных вербального отчёта лиц с
депрессивными расстройствами и здоровых испытуемых выявил
статистические различия между группами на высоком уровне значимости в
понимании контекста социальных ситуаций по 4-м видеороликам: 1)
«платок» (wrap) р=0,004, 2) «соль» (salt) p=0,000, 3) «бокалы» (stemwares)
p=0,000 и 4) «штаны» (pants) p=0,004. Ниже приведены графики понимания
ситуаций социального взаимодействия экспериментальной и контрольной
группами по каждому из отмеченных видеороликов.
53
Рис. 1. График понимания смысла ситуаций социального взаимодействия из
видеоролика «платок» депрессивными (1) и здоровыми (2) лицами.
54
Рис. 2. График понимания смысла ситуаций социального взаимодействия из
видеоролика «соль» депрессивными (1) и здоровыми (2) лицами.
55
Рис. 3. График понимания смысла ситуаций социального взаимодействия из
видеоролика «бокалы» депрессивными (1) и здоровыми (2) лицами.
56
Рис. 4. График понимания смысла ситуаций социального взаимодействия из
видеоролика «штаны» депрессивными (1) и здоровыми (2) лицами.
Посредством математико-статистической обработки результатов
исследования не было выявлено статистически значимых различий в
понимании разных видеороликов здоровыми испытуемыми. Однако на
высоком уровне статистической значимости (р=0,000) были обнаружено, что
понимание депрессивными лицами смысла разных видеосюжетов
происходило с различной успешностью. Ниже приведён график понимания
лицами с депрессивными расстройствами контекста различных ситуаций
социального взаимодействия (plots).
57
Рис. 5. График понимания депрессивными лицами смысла коммуникативных
ситуаций (plots) в видеороликах «платок» (1), «соль» (2), «бокалы» (3), «штаны» (4).
Из графика следует, что лица с депрессивными расстройствами
демонстрируют худшее понимание смысла видеороликов «соль» и «бокалы»,
в то время как лучше всего понимают происходящее в видеоролике «штаны».
Качественный анализ интерпретаций сюжетов среди больных
депрессией показал широкую вариативность отклонений от типичного их
понимания. Целесообразно рассмотреть наиболее часто встречающиеся
варианты ложных интерпретаций по каждому видеоролику (сюжеты
видеороликов приведены в приложениях в конце работы).
1)
«Платок». Наиболее часто депрессивные лица не могли
актуализировать, что мистер Бин предпринял для того, чтобы
украсть платочек, в связи с чем давали следующие отчёты: «просто
взял и вытащил», «вытащил, пока сосед на что-то отвлёкся». Также
58
они часто затруднялись ответить на вопрос, зачем Бину нужен этот
платочек или отвечали следующим образом: «наверное, чтобы
высморкаться», «чтобы подшутить» и т.д. Наконец, в ряде случаев
лица с депрессивными расстройствами давали чрезмерно
обобщённые вербальные отчёты по содержанию ролика: «собрались
на торжество», «разговаривали между собой в праздничных
костюмах», а в редких случаях и вовсе искажённые интерпретации:
«передавали друг другу платки», «ссорились, совершали резкие
2)
движения руками – дрались».
«Соль». В большинстве случаев депрессивные больные не
понимали, почему у персонажа высыпалось слишком много соли и
давали следующие объяснения этому событию: «слишком сильно
открыл солонку», «не следил за тем, сколько сыпет, так как смотрел
в другую сторону», «солонка открылась сама собой» и т.д. Помимо
этого, они также не понимали, что герои конкурировали между
собой за специи и давали следующие вербальные отчёты: «один
посолил блюдо и дал соль другому», «было две солонки, оба героя
3)
посолили блюда» и т.д.
«Бокалы». Зачастую лица с депрессией не понимали, каким образом
женщине удало сь поменять бокалы, в ре зульт ате чего
интерпретировали момент подмены следующим образом:
«поменяла, пока мужчина отвлёкся», «поменяла бокалы руками
сзади во время танца», «отвлекла мужчину жестом руки» и т.д..
Помимо этого, они в ряде случаев ложно интерпретировали
концовку видеоролика: «мужчина выпил бы содержимое бокала и
отравился», «мужчина передумал отравлять женщину и решил
поменять бокалы местами обратно», «показывает на камин, может
быть хочет разжечь» и т.д. Интересно также, что мужчины чаще
давали негативные прогнозы относительно героя «не заметил, что
поменяла бокалы – выпьет и отравится сам», в то время как
59
женщины чаще понимали, что герой отвлекает женщину, показывая
4)
ей на камин, чтобы снова поменять бокалы и отрава досталась ей.
«Штаны». Этот видеоролик депрессивные пациенты понимали в
большей степени, нежели остальные и ошибки были в основном
связаны с непониманием того, что во время рукопожатия персонаж
может выпустить газету из рук. Вместо этого они строили
следующие прогнозы относительно ситуации: «сядут за стол и будут
решать вопросы», «у Бина насильно отнимут бумажку», «герой
может намочить бумажку мокрыми руками» и т.д. Кроме того, в ряде
случаев даже лица даже в состоянии тяжёлой депрессии проявляли
интерес к этому сюжету, о чём сообщали во время просмотра или по
окончанию.
Однако путём математико-статистического анализа не было выявлено
значимой статистической взаимосвязи между выраженностью депрессивной
симптоматики и степенью понимания коммуникативных ситуаций
депрессивными больными. Также не было выявлено статистически
достоверной корреляции между уровнем социальной адаптации лиц с
депрессивными расстройствами и степенью понимания ситуаций
социального взаимодействия. Статистически значимые различия в порядке
обнаружения объектов при выполнении процедуры детекции изменений
между депрессивными больными и здоровыми лицами также не были
обнаружены.
Таким образом, по результатам обработки данных вербального отчёта
было выявлено следующее:
1) Статистиче ски значимые различия между здоровыми и
депрессивными лицами в понимании контекста ситуаций
социального взаимодействия по 4-м видеороликам.
2) Статистически достоверные различия по пониманию разных
видеороликов депрессивными пациентами и отсутствие подобных
статистически достоверных различий у здоровых лиц.
60
3) Широкая вариативность ложных интерпретаций социальных
ситуаций у лиц с депрессивными расстройствами.
4) Отсутствие статистиче ски значимой взаимосвязи между
выраженностью депрессивной симптоматики и степенью понимания
коммуникативных ситуаций.
5) Отсутствие статистически достоверной корреляции между
социальной адаптацией депрессивных лиц и степенью понимания
ситуаций социального взаимодействия.
6) Отсутствие статистически достоверных различий между больными
и здоровыми испытуемыми в порядке обнаружения объектов при
выполнении процедуры детекции изменений.
3.1
. Результаты по данным глазодвигательной активности.
Качественный анализ движений глаз депрессивных пациентов и
здоровых испытуемых показал различия в характере глазодвигательной
активно сти между группами. Эти данные подкреплены т акже
кол и ч е с т в е н н ы м а н а л и з ом п а р а м е т р о в з р и т е л ь н ы х ф и кс а ц и й
экспериментальной и контрольной групп. В связи с ограниченностью данной
работы будут представлены данные по 3-м видеороликам – «платок»,
«бокалы» и «штаны».
Как правило, здоровые испытуемые сходным образом осуществляют
зрительные фиксации на основных смысловых фрагментах видеоролика, что
выражается в типичных схемах движений их глаз, в то время как
депрессивные пациенты обнаруживают отклонения от стандартных схем
зрительных фиксаций на содержательных участках видеоролика. Ниже будут
приведены рисунки с «тепловыми картами» (heatmaps) зрительных фиксаций
депрессивных пациентов в сравнении со здоровыми лицами при просмотре
определённых смысловых сцен из отмеченных видеороликов.
1. «Платок».
61
При качественном анализе различия в глазодвигательной активности
между экспериментальной и контрольной группами обнаружены в трёх
смысловых сценах сюжета. Прежде всего, они проявляются в моменте, где
мистер Бин обнаруживает, что у него нет платка и косится на платок соседа.
Здоровые испытуемые в большей степени смотрят на платок соседа (рис. 6), в
отличии от депрессивных лиц (рис. 7), как можно заметить из расположения
зрительных фиксаций групп. Зрительные фиксации депрессивных пациентов
по большей части сконцентрированы на мистере Бине.
Рис. 6. Расположение зрительных фиксаций здоровых лиц в сцене с поиском
платка из видеоролика «Платок».
62
Рис. 7. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в сцене с
поиском платка из видеоролика «Платок».
Различия в характере зрительных движений также проявляются в
сцене, где мистер Бин отвлекает соседа, чтобы вытащить платочек. Как видно
из рисунков, здоровые испытуемые совершают зрительные фиксации на руке
мистера Бина (рис. 8), в то время как лица с депрессивными расстройствами
этого не делают (рис. 9). Кроме того, здоровые лица в большей степени
смотрят на лицо соседа, в отличии от депрессивных пациентов. Наконец,
контрольная группа равномерно распределяет зрительные фиксации на
основных смысловых объектах сцены – «сосед», «платок», «рука», «Бин»,
тогда как экспериментальная выборка отвлекается на нерелевантные объекты,
например, «лицо женщины».
63
Рис. 8. Расположение зрительных фиксаций здоровых испытуемых в сцене с
отвлечением внимания соседа из видеоролика «Платок».
Рис. 9. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в сцене с
отвлечением внимания соседа из видеоролика «Платок».
Показательны также различия в зрительных фиксациях между
группами в конце видеоролика, в сцене, когда мистер Бин отвлёк соседа и
намеревается вытащить платочек. Здоровые лица в большей степени
64
фиксируются на лице соседа (рис. 10), в то время как депрессивные больные
– на платочке, а также нерелевантном объекте сюжета – «лице женщины»
(рис. 11).
Рис. 10. Расположение зрительных фиксаций здоровых испытуемых в
финальной сцене видеоролика «Платок».
Рис. 11. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в финальной
сцене видеоролика «Платок».
65
Однако данные различия глазодвигательной активности в группах
испытуемых обнаружены лишь в одной сцене при математикостатистическом анализе данных. Статистически достоверными (р=0,017)
являются различия между здоровыми и депрессивными лицами в количестве
перцептивных визитов на объект «палец» (finger) в сцене с отвлечением
соседа. При этом различия между группами в количестве перцептивных
визитов на другие значимые объекты – «платок» (wrap) в сцене с поиском
платка и «сосед» (neighbor) в сцене, где Бин намеревается вытащить платок,
не достигают статистически достоверной значимости. Статистически
достоверные различия по времени до первой фиксации на всех отмеченных
выше значимых объектах и общему времени фиксации на них между
выборками также не были обнаружены. Ниже приведён график среднего
ко л и ч е с т в а п е р ц е п т и в н ы х в и з и т о в н а с у щ е с т в е н н ы й о бъ е к т
коммуникативной ситуации «палец» у здоровых и больных испытуемых.
66
Рис. 12. График среднего количества перцептивных визитов на объект «палец»
среди депрессивных лиц (1) и здоровых испытуемых (2) при просмотре видеоролика
«Платок».
2. «Бокалы».
На уровне качественного анализа в данном видеоролике различия в
характере глазодвигательной активности между экспериментальной и
контрольной группами обнаруживаются также в трёх смысловых сценах. Вопервых, обнаруживаются различия между зрительными фиксациями
здоровых и больных испытуемых в сцене, где женщина танцует с мужчиной,
чтобы незаметно подменить бокалы. Пока они танцуют, героиня косится на
бокалы на столе, на которых также фиксируется большинство здоровых
испытуемых (рис. 13), в то время как депрессивные больные делают это в
меньшей степени (рис. 14). Из рисунка видно, что они также хаотично
распространяют зрительные фиксации на различные нерелевантные области
изображения.
Рис. 13. Расположение зрительных фиксаций здоровых испытуемых в сцене с
танцем из видеоролика «Бокалы».
67
Рис. 14. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в сцене с
танцем из видеоролика «Бокалы».
Далее здоровые и депрессивные лица совершают различные
зрительные фиксации в сцене с танцевальным движением героини для
отвлечения внимания мужа с целью подмены бокалов. Здоровые испытуемые
в большей степени фиксируются на лице мужчины (рис. 15) в отличии от
депрессивных пациентов (рис. 16). Кроме того, здоровые лица более
равномерно распределяют зрительные фиксации между значимыми
объектами сцены, в то время как зрительные фиксации депрессивных
больных в большей степени сконцентрированы на несущественных
фрагментах.
68
Рис. 15. Расположение зрительных фиксаций здоровых испытуемых в сцене с
отвлечением внимания мужчины во время танца из видеоролика «Бокалы».
Рис. 16. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в сцене с
отвлечением мужчины во время танца из видеоролика «Бокалы».
И, наконец, экспериментальная и контрольная группы существенно
различаются в глазодвигательной активности при просмотре сцены, где муж
указывает жене на камин, чтобы отвлечь её и незаметно подменить бокалы
обратно. Здоровые испытуемые фиксируются на лице женщины, а также
69
равномерно распределяют зрительные фиксации между остальными
существенными объектами сцены (рис. 17), тогда как депрессивные лица
чрезмерно зафиксированы на руке мужа, камине и бокалах, при этом
абсолютно игнорируя лицо женщины (рис. 18).
Рис. 17. Расположение зрительных фиксаций здоровых испытуемых в сцене с
отвлечением внимания женщины на камин из видеоролика «Бокалы».
Рис. 18. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в сцене с
отвлечением женщины на камин из видеоролика «Бокалы».
70
В рамках этого видеоролика были обнаружены статистически
достоверные различия в глазодвигательной активности между депрессивной
и здоровой выборками во всех отмеченных выше сценах. Здоровые
испытуемые совершали достоверно больше перцептивных визитов на
значимые объекты сцен по сравнению с депрессивными больными. Так, в
сцене, где женщина косится на бокалы (stemwares), количество перцептивных
визитов на него у здоровых испытуемых в среднем достоверно больше
(р=0,028), чем у депрессивных лиц, что также отражается на графике (рис.
19). Однако статистически значимых различий между группами по времени
до первой фиксации и общему времени фиксации на этом объекте
обнаружено не было.
Рис. 19. График среднего количества перцептивных визитов на объект «бокалы»
среди депрессивных лиц (1) и здоровых испытуемых (2) при просмотре видеоролика
«Бокалы».
71
В сцене с танцевальным движением женщины для отвлечения
внимания мужчины здоровая выборка осуществляла в среднем достоверно
(р=0,015) больше перцептивных визитов на мужа (husband) в отличии от
экспериментальной, что также видно на графике (рис. 20). При этом
статистически значимых различий между группами по времени до первой
фиксации и общему времени фиксации на муже выявлено не было.
Рис. 20. График среднего количества перцептивных визитов на объект «муж» среди
депрессивных лиц (1) и здоровых испытуемых (2) при просмотре видеоролика
«Бокалы».
Наконец, в сцене, где муж отвлекает жену на камин и собирается
поменять бокалы местами обратно, здоровые лица в среднем совершают
достоверно (р=0,029) больше перцептивных визитов на жену (wife) по
сравнению с больными депрессией, что подтверждается графиком (рис. 21).
Тем не менее, статистически достоверных различий между выборками по
72
времени до первой фиксации и общему времени фиксации на жене
обнаружено не было.
Рис. 21. График среднего количества перцептивных визитов на объект «жена» среди
депрессивных лиц (1) и здоровых испытуемых (2) при просмотре видеоролика
«Бокалы».
3. «Штаны».
При просмотре этого видеоролика группы здоровых и депрессивных
лиц демонстрировали различия в зрительных фиксациях лишь в одной сцене,
где мистер Бин подходит к группе людей, чтобы познакомиться, прикрываясь
брошюркой. Здоровые испытуемые в меньшей степени смотрели на
брошюрку (рис. 22), в отличии от депрессивных пациентов, которые помимо
большего количества фиксаций на брошюрке, также осуществляли
перцептивные визиты на нерелевантные фрагменты сцены (рис. 23).
73
Рис. 22. Расположение зрительных фиксаций здоровых испытуемых в сцене со
знакомством из видеоролика «Бокалы».
Рис. 23. Расположение зрительных фиксаций депрессивных лиц в сцене со
знакомством из видеоролика «Бокалы».
Эти данные подкрепляются результатами математико-статистической
обработки, на основании которой можно заключить, что депрессивные
пациенты осуществляли в среднем достоверно (р=0,028) больше
перцептивных визитов на брошюрку (tract), нежели здоровые испытуемые.
74
Ниже приведён график, подтверждающий статистически значимые различия
между группами (рис. 24).
Рис. 24. График среднего количества перцептивных визитов на объект «брошюрка»
среди депрессивных лиц (1) и здоровых испытуемых (2) при просмотре видеоролика
«Штаны».
Помимо этого, также было выявлено, что среднее время фиксации на
брошюрке значительно (р=0,009) больше у депрессивных лиц по сравнению
со здоровыми испытуемыми, что также видно на графике (рис. 25). В то же
время статистически достоверных различий между выборками по времени до
первой фиксации на данном объекте не было обнаружено.
75
Рис. 25. График среднего времени фиксации на объекте «брошюрка» среди
депрессивных лиц (1) и здоровых испытуемых (2) при просмотре видеоролика
«Штаны».
Подводя итог, можно заключить, что при обработке результатов по
данным глазодвигательной активности было выявлено следующее:
1) Здоровые испытуемые и депрессивные лица осуществляют различные
схемы движений глаз в содержательных сценах проанализированных
видеороликов, что выражается в статистически достоверных различиях
параметров зрительных фиксаций.
2) Статистически значимые различия между депрессивными и здоровыми
лицами в количестве перцептивных визитов на существенные объекты
обнаружены в одной смысловой сцене видеороликов «Платок» и
«Штаны» и трёх смысловых сценах видеоролика «Бокалы».
76
3) Статистически достоверные различия между группами по общему
времени фиксации на значимых объектах были обнаружены лишь в
одной смысловой сцене видеоролика «Штаны».
4) Статистически значимых различий между группами по времени до
первой фиксации на значимых объектах не было обнаружено ни в
одной смысловой сцене проанализированных видеороликов.
3.3.
Обсуждение результатов экспериментально-психологического
исследования.
На основании анализа полученных результатов исследования было
отмечено, что данные вербального отчёта согласуются с данными
глазодвигательной активности депрессивных лиц. Рассмотрим взаимосвязь
этих данных на примере каждого проанализированного видеоролика.
1) «Платок».
Статистически достоверно, что лица с депрессиями в среднем
совершают меньшее количество перцептивных визитов на существенный
объект «палец» в сцене, где мистер Бин отвлекает соседа, чтобы вытащить у
него платок. Вместе с этим, в отличии от здоровых испытуемых, они в
большей степени фиксировались на нерелевантном объекте ситуации – «лицо
женщины». Это также согласуется с неверными вербальными отчётами
депрессивных пациентов, когда они описывают содержание видеоролика:
«персонаж просто взял и вытащил платочек», «он вытащил платочек, пока
сосед на что-то отвлёкся» и т.д. В то же время, здоровые испытуемые,
дававшие верные вербальные отчёты о произошедшем, в среднем совершали
достоверно большее количество перцептивных визитов на палец мистера
Бина. Кроме того, они в меньшей степени фиксировались на нерелевантных
аспектах сцены.
2) «Бокалы».
77
Депрессивные больные в среднем осуществляют достоверно меньшее
количество перцептивных визитов на значимые объекты содержательных
сцен видеоролика. Так, в сцене, где женщина с мужчиной танцуют, и героиня
незаметно посматривает на бокалы на столе, депрессивные лица в
большинстве случаев совершают достоверно меньшее количество
перцептивных визитов на эту область в отличии от здоровых испытуемых.
Вместо этого они фиксировались на нерелевантных объектах ситуации. Далее
героиня совершает танцевальное движение и предполагает, что, пока муж
будет его повторять, ей удастся поменять бокалы местами. Здоровые
испытуемые в среднем совершают достоверно большее количество
перцептивных визитов на мужа и дают верные вербальные отчёты о
произошедшем. В то же время депрессивные больные в среднем совершают
достоверно меньшее количество перцептивных визитов на мужа, но при этом
фиксируются на различных несущественных фрагментах сцены. Это
подтверждается следующими ложными ответами на вопрос «Как героине
удалось поменять бокалы местами?»: «поменяла, пока мужчина отвлёкся»,
«поменяла бокалы руками сзади во время танца», «отвлекла мужчину жестом
руки» и т.д. Наконец, в финальной сцене видеоролика, где муж отвлекает
жену, показывая ей на камин, чтобы снова поменять бокалы местами,
депрессивные лица в среднем совершают достоверно меньше перцептивных
визитов на жену по сравнению со здоровыми лицами. Вместо этого они
фиксируются на руке мужа, камине и бокалах. Это согласуется с ложными
вербальными отчётами депрессивных больных: «мужчина выпил бы
содержимое бокала и отравился», «показывает на камин, может быть хочет
разжечь» и т.д. Напротив, здоровые испытуемые осуществляют достоверно
больше перцептивных визитов на жену и верно трактуют содержание
финальной сцены видеоролика.
Приведённый выше анализ результатов показывает, что ложные
вербальные отчёты депрессивных больных напрямую связаны с нарушением
параметров глазодвигательной активности при просмотре отмеченных
78
ситуаций социального взаимодействия. Однако несколько противоречивые
результаты были получены по видеоролику «Штаны».
3) «Штаны».
В отличии от предыдущих рассмотренных видеороликов, при
просмотре этого сюжета депрессивные больные осуществляли достоверно
больше перцептивных визитов на значимый объект сцены – «брошюрку» в
отличии от здоровых испытуемых, а также в среднем дольше фиксировались
на нём. Тем не менее, по данным вербального отчёта, депрессивные лица
понимали этот ролик достоверно хуже, чем здоровая выборка. Это
выражалось в следующих ложных интерпретациях: «сядут за стол и будут
решать вопросы», «у Бина насильно отнимут бумажку», «герой может
намочить бумажку мокрыми руками» и т.д. В то же время, статистический
анализ понимания различных видеороликов депрессивными пациентами
показал, что они значительно лучше понимали этот сюжет по сравнению с
остальными. Помимо этого, было отмечено, что в ряде случаев даже
пациенты в тяжёлой депрессии проявляли интерес к данному видеосюжету.
Каким образом можно объяснить подобные противоречия? Для начала
следует понять, почему здоровые и депрессивные лица по-разному понимают
предъявленные социальные ситуации и осуществляют различную
глазодвигательную деятельность при их восприятии. Мы предполагаем, что
отклонения в характере глазодвигательной активности и ложные
интерпретации депрессивных пациентов связаны с нарушением на двух
уровнях мыслительной деятельности: 1) распознавания сценариев поведения
персонажей (по Schank & Abelson, 1977) и 2) координации с участниками
коммуникации (по Verhagen, 2015). Здоровые испытуемые, в большинстве
с л у ч а е в у с п е ш н о р а с п о з н а ю щ и е с ц е н а р и и п о в ед е н и я ге р о е в
коммуникативных ситуаций, переносили их на воспринимаемую ситуацию и
начинали «заполнять слоты», т.е. искали объекты, соответствующие тем или
иным категориям сценария. В результате они осуществляли перцептивные
визиты на существенные объекты ситуации, из-за чего замечали основные её
79
смысловые элементы.
Далее они начинали сопоставлять различные точки
зрения на объекты в рамках присвоенных им категорий, другими словами,
пытались скоординироваться с персонажами. Это выражалось в том, что они
выдвигали, проверяли и опровергали гипотезы относительно поведения
участников коммуникации, что подтверждалось движениями глаз здоровых
лиц. Наконец, они координировались с персонажами - приходили к общему
локальному решению «проблемы», в результате чего верно интерпретировали
действия персонажей. При этом они также немного забегали вперёд,
предвосхищая дальнейшее развитие сценария и осуществляя прогноз
развития событий.
В каждом видеоролике можно условно выделить общий сценарий
поведения персонажей – основную цель их действий и некоторое количество
частных сценариев (субсценариев) поведения персонажей, направленных на
достижение этой цели. Каждый из субсценариев придаёт основному
сценарию определённый смысловой оттенок. Соответственно, успешное
распознание каждого из этих сценариев и эффективная координация с
участниками коммуникации способствуют верному пониманию смысла
сюжета видеоролика.
Депрессивные больные в среднем распознают общий сценарий
поведения персонажей, что подтверждается вербальным отчётом, а также
отсутствием статистически значимых различий со здоровыми испытуемыми
в обнаружении значимых объектов ситуации во время процедуры детекции
изменений. При этом они демонстрируют выраженные затруднения в
распознавании частных сценариев поведения участников коммуникации, что
приводит к отсутствию координации с ними. В результате депрессивные
пациенты не улавливают более тонких дифференцированных смыслов
социальной ситуации, что снижает глубину понимания сюжета, а также часто
приводит к его искажению.
Рассмотрим типичные нарушения отмеченных мыслительных операций
на клиническом примере лица в депрессивном состоянии.
80
Клинический пример 1. Р-цев О., 25 лет, 1-я госпитализация. На момент
обследования пребывает в психиатрическом стационаре на протяжении месяца. 1-й раз
обращался к психологу в 2011-м году в связи с пониженным настроением, тревогой,
нежеланием ничего делать, нарушениями сна. Во время текущего обследования больной
доступен контакту, отвечает по существу на вопросы экспериментатора, хотя испытывает
некоторые затруднения при описании своих переживаний. Эмоциональный фон
притуплён, почти отсутствует мимика на лице и интонация голоса. На протяжении
последних двух месяцев отмечает снижение настроения, нежелание заниматься какойлибо деятельностью, нарушения сна в виде бессонницы и «дефицит общения», который
больной связывает с безразличием по отношению к людям. Помимо этого, он
алкоголизировался на протяжении нескольких месяцев (стабильно употреблял алкоголь 2
раза в неделю «для поднятия настроения»). Перед госпитализацией потерял сознание в
результате сильного алкогольного опьянения. Проживает с родителями в коммунальной
квартире. Близкими людьми их не считает, часто конфликтует с ними из-за того, что они
не одобряют его образа жизни, выбора работы. Места работы меняет часто, выполняя в
основном неквалифицированный труд (последнее место работы: продавец-консультант в
алкогольном магазине, 1 мес.). Учёбу в институте не закончил по причине отсутствия
интереса к данной деятельности. Отмечает выраженные сложности в общении с людьми:
не может найти интересных собеседников, а также ему кажется, что окружающие смотрят
на него осуждающе, так как видят его неблагополучие. В школе у пациента были друзья, в
институте не сложилось, на работе в основном общался с людьми по необходимости. На
основании собранной информации можно сделать вывод, что пациент находится на
момент обследования в состоянии выраженной социальной дезадаптации на фоне
болезненных депрессивных переживаний.
Ниже приведено расположение зрительных фиксаций пациента в
смысловой сцене видеоролика «Платок» (рис. 26), а также типичный пример
распределения зрительных фиксаций здоровых испытуемых в этой же сцене
(рис. 27).
Большинство здоровых испытуемых при просмотре видеосюжета
распознают общий сценарий поведения персонажей «воровство», а также
частный сценарий «отвлекающий манёвр», который направляет их внимание
на поиск релевантных объектов приведённой смысловой сцены. Выделенные
из общей массы релевантные объекты категоризуются в соответствии с
81
идентифицированным сценарием. Так, платок трактуется как объект кражи,
мистер Бин – как вор, а его сосед – как субъект, подвергающийся краже.
Совершая зрительные фиксации на существенных объектах ситуации –
«Бин», «платок», «сосед», контрольная группа также осуществляет их
мониторинг. Она пытается скоординироваться с персонажами, выдвигая
различные гипотезы относительно происходящего и проверяя их («Замечает
ли сосед, что Бин его отвлекает?», «Смотрит ли он в ту сторону, куда Бин
показывает?»). В результате здоровые испытуемые координируются с
персонажами и не только прогнозируют последующую кражу платочка, но и
отмечают обстоятельства, при которых она была совершена.
Рис. 26. Расположение зрительных фиксаций больного О. Р-цева в сцене с
отвлечением соседа из видеоролика «Платок».
82
Рис. 27. Типичный пример расположения зрительных фиксаций здоровых
испытуемых в сцене с отвлечением соседа из видеоролика «Платок».
Пациент распознал основной сценарий поведения персонажей
«воровство», осуществляя зрительные фиксации на Бине и платке. Однако он
не распознал субсценарий поведения персонажа «отвлекающий манёвр», в
результате чего не заметил, что именно предпринял персонаж, чтобы
совершить кражу. Это видно при анализе движений глаз больного: он
смотрит на релевантные объекты сцены - платок, руку персонажа, лицо
соседа, но не категоризует их в соответствии со сценарием и далее
переключает внимание на нерелевантный объект - стоящую справа девушку.
Наблюдая за тем, что герою нужен платок, и он смотрит на платок соседа,
планируя его украсть, пациент не сопоставляет точки зрения героев, пытаясь
с ними скоординироваться («Видит ли сосед, что Бин собирается украсть
платок?») и не выдвигает гипотезы относительно того, каким образом тот
сможет это проделать. В результате момент отвлечения соседа остался
проигнорированным. В данном случае отсутствие распознавания частного
сценария поведения персонажей снижает качество понимания пациентом
83
ситуации социального взаимодействия, что выражается в отсутствии
воспроизведения им деталей события.
Аналогичным примером отсутствия идентификации сценариев
поведения персонажей у пациента является видеоролик «Бокалы». Ниже
приведено расположение зрительных фиксаций пациента в смысловой сцене
видеоролика (рис. 28), а также типичный пример распределения зрительных
фиксаций здоровых испытуемых в этой же сцене (рис. 29).
Большинство здоровых испытуемых распознают частный сценарий
поведения героев – «танец для подмены», что подтверждается зрительными
фиксациями на релевантных объектах ситуации – «женщина», «мужчина»,
«бокалы», которые категоризуются соответствующим образом. Они
категоризуют женщину как персонажа, совершающего хитрую уловку, чтобы
обмануть мужчину, мужчину – как персонажа, который подвергается обману
со стороны женщины и бокалы – как объект, подлежащий подмене
посредством обмана. Они также сопоставляют точки зрения участников
взаимодействия и координируются с ними, что также отражается на их
вербальном отчёте о произошедшем («героиня совершает танцевальное
движение, предполагающее поворот героя, с целью перехитрить его и
поменять бокалы»). На основании этого здоровые испытуемые выдвигают
гипотезу относительно дальнейших действий мужа («будет он повторять
танцевальное движение или нет?») и фиксируются на его лице. Кроме того,
они также выдвигают гипотезу относительно дальнейших действий жены,
фиксируясь на бокалах, которые, как они предполагают, героиня собирается
поменять местами.
84
Рис. 28. Расположение зрительных фиксаций больного О. Р-цева в сцене с танцем для
подмены бокалов из видеоролика «Бокалы».
Рис. 29. Типичный пример расположения зрительных фиксаций здоровых
испытуемых в сцене с танцем для подмены бокалов из видеоролика «Бокалы».
В то же время больной Р-цев не распознаёт частный сценарий
поведения персонажей «танец для подмены», что проявляется в отсутствии
85
зрительных фиксаций на значимых объектах ситуации «мужчина» и
«бокалы». Вместо этого он сосредоточен на нерелевантных фрагментах
сцены («стена», «халат») и релевантном, но некатегоризованном
соответственно сценарию объекте «лицо женщины». Он не категоризует
женщину как «объект для подражания», в результате чего не переводит взгляд
на мужчину, ожидая от него повторения действия женщины. Отмеченные
особенности глазодвигательной активности пациента отражаются на его
вербальном отчёте о произошедшем. На вопрос: «Каким именно образом
героине удалось поменять бокалы местами?», больной даёт размытое
предположение о том, что она «каким-то образом поменяла их в танце».
Наконец, здоровая выборка распознаёт частный сценарий «отвлечение
женщины на камин» и демонстрирует отличную от пациента схему
зрительных фиксаций на объектах ситуации социального взаимодействия.
Они фиксируются на релевантных объектах ситуации - на персонажах и
камине, категоризуя их в соответствии с распознанным сценарием. В
результате они производят сопоставление точек зрения персонажей и
координируются с ними, зрительно проверяя, на камин ли смотрит и
указывает рукой мужчина, отвлекается ли на этот объект женщина и т.д. (рис.
30). Соответственно, бокалы на анализируемом участке видеоролика не столь
важны, поскольку являются релевантным объектом следующего сценария
поведения персонажей - «обратная подмена», который пока только
предполагается. На основании совершённой мыслительной и перцептивной
деятельности контрольная группа координируется с персонажами и
распознаёт следующий локальный сценарий их поведения «обратная
подмена», что согласуется с их вербальным отчётом.
Пациент же напротив не распознаёт субсценария поведения
персонажей «отвлечение женщины на камин» и демонстрирует иную схему
фиксаций на аспектах ситуации в данной смысловой сцене (рис. 31). Как
следует из рисунка, пациент сначала фиксируется на камине, затем совершает
единичные фиксации на женщине и мужчине и далее возвращается к
86
бокалам. Таким образом, он смотрит на релевантные объекты ситуации,
однако не категоризует их соответственно сценарию. Камин не является для
него объектом, посредством которого отвлекают, женщина не является
субъектом, которого отвлекают, а мужчина не является отвлекающим
субъектом. В результате, пациент не сопоставляет точки зрения персонажей
на эти объекты и не координируется с ними. Это приводит к тому, что он не
распознаёт следующий частный сценарий поведения персонажей – «обратная
подмена» и составляет неверный прогноз относительно дальнейшего
развития ситуации: «Мужчина не понял, что жена поменяла бокалы и сейчас
возьмёт тот, в котором отрава». В данном случае, несмотря на то, что пациент
распознал основной сценарий поведения персонажей «отравление»,
отсутствие распознания локальных сценариев привело к искажению
понимания ситуации.
Рис. 30. Типичный пример расположения зрительных фиксаций здоровой выборки в
сцене с отвлечением героини на камин для обратной подмены бокалов из
видеоролика «бокалы».
87
Рис. 31. Расположение зрительных фиксаций больного О. Р-цева в сцене с
отвлечением героини на камин для обратной подмены бокалов из видеоролика
«Бокалы».
На основании проанализированных результатов исследования была
построена теоретическая модель понимания социального взаимодействия,
наглядно отражённая в следующей схеме (рис. 32).
88
Рис. 32. Схема понимания социального взаимодействия в норме.
Возвращаясь к противоречивым результатам по видеоролику «Штаны»
можно предположить, что депрессивные пациенты распознавали общий и
частные сценарии поведения персонажей, так как давали преимущественно
верные интерпретации коммуникативной ситуации. Параметры
глазодвигательной активности (количество перцептивных визитов, средняя
длительность фиксации) на существенных объектах финальной смысловой
сцены видеоролика в среднем даже выше у депрессивных пациентов по
сравнению со здоровой выборкой – они чаще и дольше смотрели на
брошюрку, которой прикрывался мистер Бин, постоянно проверяя, не
заметили ли окружающие люди его конфуз. Ошибки были связаны с
отсутствием прогноза дальнейших действий персонажей, а также ложным
прогнозом («сядут за стол и будут решать вопросы», «у Бина насильно
отнимут бумажку», «герой может намочить бумажку мокрыми руками» и
т.д.). В то же время, здоровые лица, демонстрирующие более низкие
показатели глазодвигательной активности на брошюрке, в среднем строили
верные прогнозы относительно дальнейшего развития событий. Вероятно,
повышенный же интерес к этому видеоролику вместе с более высокими
показателями глазодвигательной активности на существенных объектах
социальной ситуации могут свидетельствовать о более глубокой
89
эмоциональной вовлечённости в происходящее депрессивных лиц, близости
тематики неловких ситуаций для них. Чрезмерно зацикливаясь на
релевантном и верно категоризованном объекте «брошюрка» сценария
«сокрытие», они не успевали совершить прогноз дальнейшего развития
событий в виде сценария «знакомство» и понять, чем оно грозит персонажу.
На основании проанализированных данных можно заключить, что
нарушения мыслительной деятельности депрессивных больных
проявляются либо 1) на этапе распознания частных сценариев поведения
персонажей (как было показано при анализе видеороликов «Платок» и
«Бокалы»), либо 2) при прогнозе развития сценариев (на примере анализа
видеоролика «Штаны»).
Отсутствие распознания субсценариев у депрессивных лиц приводит к
следующим перцептивным дисфункциям: 1) фиксации на нерелевантных
объектах ситуации взаимодействия и 2) фиксации на релевантных, но
некатегоризованных в соответствии со сценарием объектах. В результате они
не могут скоординироваться с участниками взаимодействия, так как не
формируют общего ментального поля с ними (по Clark, 2005). Склонность
депрессивных больных игнорировать субсценарии, а также ложно их
интерпретировать снижает качество и глубину понимания ими ситуаций
социального взаимодействия, а также может и вовсе его искажать.
Кроме того, депрессивные лица могут испытывать затруднения при
переключении с одного сценария на другой, что приводит к отсутствию
формирования прогноза поведения участников взаимодействия. Это также
негативно сказывается на понимании смысла коммуникативных ситуаций.
Какой же механизм препятствует распознанию сценариев чужого
поведения, координации с участниками взаимодействия и построению
адекватного прогноза дальнейшего развития событий у депрессивных
больных? Мы предполагаем, что данные дисфункции мыслительной и
перцептивной деятельности пациентов запускаются руминативными
процессами, в которые, как известно, вовлечены депрессивные лица (по
90
Nolen-Hoeksema, 1991). Перед тем, как показывать видеоролики, пациенты
были простимулированы беседой на тему болезненных переживаний.
Запущенные руминативные процессы могли занять значительную часть
когнитивных ресурсов пациентов, в связи с чем они хуже осуществляли
деятельность по распознаванию сценариев поведения персонажей, а также по
координации с ними. Сходным образом руминативные процессы могут
препятствовать эффективному социальному взаимодействию и в жизни. Так,
пациентка с серьёзными проблемами на работе отмечала следующее: «Мне
сейчас совершенно неинтересно общение. Я постоянно думаю о том, как
решить мою проблему.» Многие депрессивные пациенты также избегают
общения с людьми по причине наличия переживаний, о которых они не хотят
говорить другим. «Я уже даже не стараюсь искать новые контакты, –
огорчённо махает рукой пациент среднего возраста, попавший в сложную
ситуацию с жильём. – Кому я нужен со своими проблемами?». Выходит, что,
помимо своих переживаний, депрессивным лицам часто нечего сказать
окружающим. В то же время, в чужую ситуацию им также сложно вовлечься
– руминативные процессы блокируют полноценное понимание ситуаций
социального взаимодействия. Из-за того, что депрессивные лица не
распознают сценарии поведения других людей и не координируются с ними,
они зачастую не строят диалог (по М. М. Бахтину, 1979; В. Н. Волошилову,
2000) с окружающими, предполагающий наличие общих знаний о ситуации
(в случае данного эксперимента – выделение одних и тех же объектов и
совместная их категоризация) и общей оценки ситуации (сопоставление
точек зрения – своих и персонажей - на эти объекты). Может ли это быть
одной из причин ощущения одиночества лицами, страдающими депрессией?
Мы предполагаем, что выявленные особенности мыслительной
деятельности у лиц с депрессивными расстройствами отражаются на их
социальном функционировании и могут становиться дополнительным
источником снижения социального интереса, сложностей в межличностном
общении и социальной дезадаптации. Как было отмечено рядом учёных,
91
подобные эффекты могут поддерживать и усугублять симптомы заболевания
(по Пуговкиной, 2014). Депрессивные больные могут избегать встреч с
людьми по причине того, что неверно трактуют их намерения. Одна
пациентка объяснила своё отдаление от общества следующим образом: «Не
люблю, когда у меня спрашивают «Как дела?». Они как будто издеваются - по
мне ведь видно, что мне плохо.» Сложности в координации с участниками
взаимодействия могут отражаться на осуществлении совместной
деятельности. Многие депрессивные пациенты отмечали, что не могут
подолгу задержаться на работе, постоянно меняют её, так как сложно
справляться или неинтересно. Молодой мужчина объяснял постоянные
перемены места работы следующим образом: «Не складывались отношения в
коллективе. <...> Мне вообще не очень интересно общаться с людьми.»
Однако достоверной взаимосвязи между степенью понимания
социальных ситуаций и уровнем социальной адаптации в текущем
исследовании не было выявлено. Следует отметить, что ранжирование
пациентов по уровню социальной адаптации представляется сложной
задачей, поскольку невозможно учесть действия всех дополнительных
факторов. Например, человек мог не поддерживать отношений с друзьями не
по причине сложностей в коммуникации, а в результате других обстоятельств
(сложная семейная обстановка, необходимость решать материальные
проблемы и т.д.) или не имеет работы не по причине затруднений в
осуществлении совместной деятельности, а по другим причинам (сложная
обстановка на рынке труда, тяжесть других депрессивных симптомов и т.д.).
Кроме того, отсутствие взаимосвязи между этими переменными может быть
обусловлено выбором неподходящих критериев для ранжирования
пациентов. Возможно, следовало сделать упор не на наличии или отсутствии
работы и близких, а также сложностях в осуществлении совместной
деятельности и поддержании отношений, а на общей заинтересованности в
коммуникации или особенностях межличностного общения.
92
По результатам текущего исследования также не было выявлено
статистически достоверной взаимосвязи между пониманием социальных
ситуаций и выраженностью депрессивной симптоматики. В первую очередь
это может быть связано с неоднородно стью выборки, которая
характеризовалась депрессивными симптомами на фоне различных
психических заболеваний. Таким образом, на первый план могли выходить не
депрессивные симптомы, а симптомы другого заболевания, в связи с чем
целесообразно повторение исследования на лицах, у которых депрессивные
расстройства являются ведущими. Также это может быть связано со
случайным или целенаправленным искажением данных испытуемыми при
заполнении шкалы самоотчёта или во время беседы. Наконец, выраженность
депрессивной симптоматики действительно может не опосредовать
понимание смысла ситуаций социального взаимодействия депрессивными
больными. На эту переменную могут влиять другие факторы, поиск которых
станет задачей для следующих исследований.
Подводя итог, стоит отметить следующие выводы, сделанные по
ре зульт ат ам проведённого эксперимент а льно-психологиче ского
исследования:
1) Депрессивные лица демонстрируют нарушения мыслительных
операций при переработке ситуаций социального взаимодействия,
проявляющиеся на двух уровнях: а) распознания частных сценариев
поведения персонажей и б) построения прогноза поведения
участников коммуникации.
2) Лица с депрессивными расстройствами обнаруживают дисфункции
перцептивной деятельности при обработке визуальной социальной
и н ф орма ц и и , в ы ра ж а ю щие с я в на руше нии па ра м е т ров
глазодвигательной активности (количества перцептивных визитов,
распределения фиксаций) при восприятии ключевых моментов
коммуникативных ситуаций.
93
3) Отмеченные дисфункции мыслительной и перцептивной
деятельности депрессивных пациентов приводят к трудностям
ул а вл и ва н и я то н к и х д и ф ф е р е н ц и р о ва н н ы х с м ы с л о в
коммуникативного взаимодействия, снижают глубину и качество
понимания контекста социальных ситуаций, а также часто приводят
к ложным интепретациям.
4) Данные дисфункции когнитивной деятельности при восприятии
социальной информации могут негативно сказываться на
социальном функционировании депрессивных больных, что может
фиксировать и углублять симптомы заболевания.
5) Выявленные нарушения когнитивной переработки ситуаций
социального взаимодействия могут быть связаны с руминативными
процессами, к которым склонны лица, страдающие депрессией.
6) Отсутствие достоверной взаимосвязи понимания социальных
ситуаций с выраженностью депрессивной симптоматики и
социальной адаптацией депрессивных лиц представляется
неоднозначным и требует дополнительной экспериментальной
проверки.
Заключение.
94
Существующие в настоящее время подходы к изучению социального
познания депрессивных больных (ТоМ, ментализация, социальный интеллект
и др.) имеют ряд недостатков. Прежде всего, это изолированность восприятия
психической деятельности, выражающаяся в объяснении её процессов без
учёта культурной обусловленности. В поисках решения этой проблемы ряд
исследователей социального познания (Холмогорова А. Б., Зотов М. В., M.
Tomasello и др.) обращается к культурно-исторической теории Л. С.
Выготского. Помимо этого, исследователи в рамках отмеченных подходов
склонны констатировать факт дефицита определённых способностей
депрессивных лиц, однако не объясняют механизмов, лежащих в основе их
нарушения. В связи с этим текущее исследование ставило своей задачей
преодолеть отмеченные проблемы.
Всего было обследовано 25 интеллектуально сохранных лиц с
депрессивными расстройствами, проходящих лечение в «Городской
психиатрической больнице №6» и 28 студентов психологического факультета
СпбГУ, никогда ранее не обнаруживавших эпизодов депрессии.
В результате исследования было обнаружено, что депрессивные
пациенты в среднем достоверно хуже понимают ситуации социального
взаимодействия по сравнению со здоровыми испытуемыми, что отражается
на параметрах их глазодвигательной активности при просмотре
видеороликов, демонстрирующих коммуникативные ситуации. Депрессивные
лица в среднем совершают достоверно меньшее количество перцептивных
визитов на существенные области социальных сцен, дают ложные
интерпретации действий персонажей и затрудняются построить прогноз
дальнейшего развития событий. Мы считаем, что это связано с нарушением
мыслительной деятельности лиц с депрессивными расстройствами на двух
уровнях: 1) распознавания сценариев поведения персонажей и 2)
осуществления прогноза развития сценариев. Мы также предполагаем, что
95
данные особенности когнитивной деятельности депрессивных больных
способствуют нарушениям в их социальном функционировании, что может
влиять на поддержание и усугубление депрессивной симптоматики. Однако
результаты исследования не позволяют сделать вывод о влиянии
выраженности депрессивных симптомов и уровня социальной адаптации
пациентов на выявленные дисфункции.
На основании полученных результатов была построена теоретическая
модель понимания социальных ситуаций в норме и при депрессивных
расстройствах. Выявленные данные имеют как теоретическую, так и
практическую ценность, поскольку с одной стороны проясняют
закономерности нарушения механизмов когнитивной переработки
социальной информации, с другой - могут быть использованы при разработке
новых диагностических методов, а также в психологической коррекции
депрессивных расстройств.
Ключевые понятия
96
В текущей выпускной квалификационной работе были использованы
следующие понятия в соответствие с определениями:
Детекция изменений (англ.
change detection paradigm; задача
«фликера» - англ. Flicker task) – в контексте данной работы это задание
с применением поочерёдно сменяющихся изображений, в которых
происходит изменение некоторых объектов или их деталей, которые
необходимо обнаружить.
Категоризация (от греч. kategoria — высказывание, свидетельство,
показание, объяснение, признак) – в контексте данной работы это
психический процесс отнесения познаваемого объекта к некоторой
категории, выражающей значимые отношения между её членами, в
результате выделения существенных признаков объекта.
Ме н т а л и з а ц и я ( а н г л . Mentalization, reflective functioning
-
рефлексивное функционирование) – способность распознавать
существование и природу собственных ментальных процессов и
психических состояний других людей (эмоции, намерения, желания,
представления и т.д.) (по Пуговкиной).
Ментальная репрезентация (англ. Mental representation) – понятие на
стыке когнитивной психологии и психолингвистики, в контексте
данной работы обозначающее внутренний психический образ объектов
реального и воображаемого мира.
Мета-познание (англ. Meta-cognition) – знание о людях как познающих
субъектах, позволяющее регулировать когнитивную активность,
управлять процессами внимания, восприятия, памяти, мышления,
организовывать оптимальные исполнительные стратегии.
Модель психического (англ. theory of mind – ТоМ – «теория
психического»; «theory-theory» - «теория теорий») – способность
индивида выделять ментальные состояния (мнения, желания,
интенции, представления, желания, эмоции и т.д.) у себя и других
97
людей путём приписывания независимых психических состояний себе
и другим, на основании чего возможно понимание причинноследственных связей социального взаимодействия и прогнозирование
чужого поведения.
Общая интенциональность (англ. shared intensionality) – совместное
взаимодействие, участники которого разделяют психологические
состояния друг друга (по Tomasello).
Общее ментальное поле (англ. Common ground, conversational ground)
– локальные знания, убеждения и предположения, разделяемые
участниками коммуникации в конкретной ситуации взаимодействия (по
Clark).
Персонификация (от лат. persona - лицо, личность и facere – делать) – в
контексте данной работы придание речи личного характера.
Руминация ( а н гл . Rumination – жевание жевачки) - тенденция
по стоянно удерживать внутренний фокус на болезненных
переживаниях, а также на их причинах и последствиях (по Nolen
Hoeksema).
Симуля́ кр (от лат. simulacrum < simulo — «изображение» от «делать
вид, притворяться») —. семиотический знак, не имеющий означаемого
объекта в реальности. Иными словами, «копия», не имеющая
оригинала в реальности.
Скрипт ( а н г л . Script – сценарий) – структура в ментальном
пространстве, характеризующаяся определённой последовательностью
событий в том или ином контексте (по Shank & Abelson).
Социальный интеллект (англ. Social intelligence) – способность
понимать и прогнозировать поведение людей, определяющая
успешность общения и социальной адаптации (по Пуговкиной).
Социальные навыки (англ. social skills) – способность эффективно и
непосредственно взаимодействовать с окружающими, повышая степень
социального подкрепления и снижая возможность социального
неодобрения (по Пуговкиной).
98
Социальное познание (англ. Social cognition) – способность человека к
построению, осмыслению, исправлению внутренних репрезентаций
своих и чужих психических состояний (по Пуговкиной).
Способность (англ. Abilities, aрtitudes, capabilities) – индивидуальнопсихологические особенности, отличающие одного человека от
другого, определяющие успешность выполнения деятельности,
несводимые к знаниям, умениям и навыкам, но обусловливающие
лёгкость и быстроту обучения новым способам и приёмам
деятельности. Данные современных психогенетических исследований
свидетельствуют о том, что способности имеют большой коэффициент
наследственной детерминации [7].
С хе ма (англ. Schemata) – когнитивный паттерн, образованный на
основе обобщения ряда субъективно схожих стимулов, согласно
которому происходит концептуализация события (по Beck, Williams).
Эмоциональный интеллект ( а н г л . Emotional intelligence) –
способность к распознаванию, обработке и использованию
эмоциональных стимулов для саморегуляции и регуляции в сфере
межличностных отношений (по Пуговкиной).
Список использованных источников:
1. Бауманн У., Перре М. Клиническая психология. 1-е изд. –– СПб.: Питер,
1998. – 965 с.
2. Бауманн У., Перре М. Клиническая психология и психотерапия. 3-е изд.
- СПб.: Питер, 2012. - 944 с.
3. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. –
424 с.
99
4. Бахтин М. М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении.
Марксизм и философия языка. Статьи. – М.: Лабиринт, 2000. – 640 с.
5. Бек А., Раш А., Шо Б., Эмери Г. Когнитивная терапия депрессии. СПб.:
Питер, 2003. - 304 с.
6. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. - М.: Добросвет, 2000 —
387 с.
7. Большой психологический словарь. - Издание 4-е, расширенное. Под
ред. Б. Г. Мещерякова, В. П. Зинченко. – М.: АСТ Москва; Спб.: ПраймЕврознак, 2009. – 811 с.
8. Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6-ти томах. Т. 4-й: Детская
психология. – М.: Педагогика, 1984. – 432 с.
9. Выготский Л.С. Лекции по педологии. – Ижевск: Удмуртский
университет, 2001. – 304 с.
10.Выготский Л.С. Психология развития человека. — М.: Изд-во Смысл;
Эксмо, 2005. — 1136 с.
11.Грибкова Ю.М., Пуговкина О.Д. Исследование ментализации у
больных депрессией. - Материалы Всероссийской конференции
«Повышение эффективности лечебно-реабилитационной помощи
психически больным» / Москва, 12—14 декабря 2011г. С. 305.
12.Зотов М.В. Суицидальное поведение: механизмы развития,
диагностика, коррекция. - СПб.: Речь, 2006. - 144 с.
13.Зотов М. В., Андрианова Н. Е., Попова Д. А., Гусева М. С. Видеть
посредством чужих глаз: восприятие социального взаимодействия в
норме и при шизофрении. - Культурно-историческая психология Т. 11.
№ 4, 2015. - С. 4—21.
14.Каплан Г.И., Сэдок Б.Д. Клиническая психиатрия. В 2 т. Т. 1. М.:
Медицина, 1994. - 528 с.
15.Карвасарский Б. Д. Клиническая психология: Учебник. - СПб.: Питер,
2004. - 960 с.
16.Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка
говорят нам о мышлении. – М.: Языки славянской культуры, 2004. –
792 с.
17.Лурия, А. Р. Лекции по общей психологии — СПб.: Питер, 2006. — 320
с.
100
18.Нуллер Ю. Л., Циркин С. Ю. Международная классификация болезней,
10 пересмотр. - СПб.: Адис, 1994. - 304 с.
19.Пуговкина О. Д. Нарушение социального интеллекта у пациентов с
реккурентной депрессией. - Московский научно исследовательский
институт психиатрии филиал ФГБУ «ФМИЦПН» Минздрава России,
Московский городской психолого-педагогический университет, 2014. –
С. 16-20.
20.Пуговкина О. Д. Нарушение социального познания при депрессии:
теоретические подходы, методы изучения и выделенные дефициты. –
Консультативная психология и психотерапия, № 4, 2014. – С. 80-97.
21.Сергиенко Е. А., Лебедева Е. И., Прусакова О. А. Модель психического
как основа становления понимания себя и другого в онтогенезе
человека. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. — 415 с.
22.Симонов П. В. Эмоциональный мозг. - М.: Наука, 1981. - 215 с.
23.Смулевич А.Б. Депрессии в общей медицине: Руководство для врачей. М., 2007. – 256 с.
24.Холмогорова А. Б. Природа нарушений социального познания при
психической патологии: как примирить «био» и «социо»? –
Консультативная психология и психотерапия. №4. – 2014, С. 10-29.
25.Anderson, R. C., Pichert, J. W. Recall of previously unrecallable
information. - Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior, vol. 17,
1978. - 1-12.
26.Charniak, E. Towards a model of children's story comprehension. Technical
Report, Artificial Intelligence Laboratory, Massachusetts Institute of
Technology, 1972. – 266 pp.
27.Clark H. H. Coordinating With Each Other in a Material World. Discourse
Studies. – Sage Publications, London, Thousand Oaks, CA, Vol. 7, 2005. –
507-525.
28.Cummins R. Meaning and Mental Representation. - The MIT Press, 3-rd
edition, 1995. – 179 pp.
29.Dabrowska E., Divijak D. Handbook of Cognitive Linguistics. - Berlin &
Boston: De Gruyter Mouton, 2015. - 232–252.
30.Diagnostic and statistical manual of mental disorders: DSM-5. — 5th ed.
Washington, DC: American Psychiatric Association, 2013. - 947 pp.
101
31.Fielder K., Semin G., Bolten S. Language use and reification of social
information: top-down and bottom-up processing in person cognition.
European Journal of Social Psychology, Vol. 19, 1989. - 271-295.
32.Fischer-Kern M., Fonagy P., Kapusta N., et al. Mentalizing in Female
Inpatients With Major Depressive Disorder.
- Journal of Nervous and
Mental Disease, №. 3. 2013. - 202—207.
33.Fizke Е., Buchheim А., Juen F. Activation of the attachment system and
mentalization in depressive and healthy individuals – an experimental
control study. - PSIHOLOGIJA, Vol. 46 (2), 2013. - 161–176.
34.Gergle D., Kraut R. E., Fussel S. R. Action as a Language in a Shared Visual
Space. - Proceedings of the 2004 ACM conference on Computer supported
cooperative work, 2004. – 487-496.
35. Hansenne М. Emotional intelligence and personality in major depression:
Trait versus state effects. - Psychiatry Research, № 1. 2007. - 63—68.
36.Inoue Y., Tonooka Y., Yamada K., Kanba S. Deficiency of theory of mind in
patients with remitted mood disorder. - Journal of Affective Disorders, 82,
2004. - 403–409.
37.Inoue Y., Yamada K., Kanba S. Deficit in theory of mind is a risk for relapse
of major depression: Brief report. - Journal of Affective Disorders, 95, 2006.
- 125–127.
38.Lee L. T., Harkness K. L., Sabbagh M. A., Jacobson J. A. Mental state
decoding abilities in clinical depression. - Journal of Affective Disorders, 86,
2005. - 247–258.
39.Lockhead G., Pomerantz J. R. The Perception of Structure. - American
Psychological Association, Washington, D.C., 1991. – 338 pp.
40.Nolen-Hoeksema, S. The role of rumination in depressive disorders and
mixed anxiety/depressive symptoms. - Journal of Abnormal Psychology,
Vol. 109(3), 2000. - 504-511.
41. Nolen-Hoeksema S., Wisco B. E., Lyubomirsky S. Rethinking Rumination.
– Yale University and University of California, Riverside. Perspectives on
Psychological Science, 2008: 400-404.
102
42.Schank R. C., Abelson R. P. Scripts, plans, goals and understanding: an
inquiry into human knowledge structures. - Hilsdale, NJ: Erlbaum, 1977. 248 pp.
43.Segrin C. Social skills deficits associated with depression. - Clinical
Psychology Review. 2000. № 3. - 379—403.
44.Srull T. K., Wyer R. S. Human Cognition in Its Social Context. - American
Psychological Association, Psychological Review. Vol. 93, 1986. - 322-359.
45.Taubner S., Kessler H., Buchheim A., et al. The Role of Mentalization in the
Psychoanalytic Treatment of Chronic Depression. - Psychiatry —
Interpersonal and Biological Processes, V. 74. 2011. - 49—57.
46.Tomasello M., Carpenter M., Moll H., Koring K. Infants Determine Others'
Focus of Attention by Pragmatics and Exclusion. - Journal of Cognition and
Development, 7:3, 2006. - 411–430.
47.Tomasello M., Carpenter M. Shared intentionality. - Developmental Science
10:1, 2007. - 121–125.
48.Wang Y., Wang Y., Chen S., Zhu C., Wang K. Theory of mind disability in
major depression with or without psychotic symptoms: A componential
view. Psychiatry Research, 161, 2008.- 153–161.
49.Williams J. M. G., Watts F. N., MacLeod C. M., Mathews А. Cognitive
Psychology and Emotional Disorders. - 2nd Edition, 1997. – 404 рр.
50.Wolkenstein L., Schönenberg M., Schirm E., Hautzinger M. I can see what
you feel, but I can't deal with it: Impaired theory of mind in depression. Journal of Affective Disorders, 132, 2011. - 104–111.
103
Приложения.
1.
Видеоролик «Платок».
Сюжет. Мужчина в костюме стоит на параде в честь торжественного приёма и
обнаруживает, что, в отличие от других участников, у него нет белого платочка в
нагрудном кармане. Он старается придумать, как выйти из положения и решается украсть
платочек у соседа. Чтобы сделать это, он отвлекает его, показывая пальцем на нечто в
другой стороне, чтобы мужчина отвернулся, и, когда это происходит, протягивает руку,
чтобы вытащить платок из его кармана.
2.
Видеоролик «Соль».
104
Сюжет. Двое мужчин обедают за столом. Каждый из них хочет приправить своё
блюдо специями. Они одновременно протягивают руки к баночке со специями, но один из
них берёт её быстрее и сыпет специи в тарелку. Второй раздосадован и тянет руку к соли,
при этом видит, что другой мужчина тоже собирается её взять и быстро хватает банку,
строя шутливую гримасу соседу. Пока тот отвлечён разговором с собеседником и смотрит
в другую сторону, мужчина пытается высыпать соль себе в блюдо, но она не сыпется.
Тогда он отвинчивает крышку, просыпая на стол немного соли, и далее солит своё блюдо.
После этого он, не закрывая ставит банку на место. Второй мужчина, продолжая
разговаривать, тянет руку к соли, берёт её, не замечая, что крышка отвинчена и резко
наклоняет банку вниз, чтобы посолить блюдо, в результате чего соль рассыпается.
3.
Видеоролик «Бокалы».
Сюжет. Женщина заходит в комнату и подсматривает за тем, чем занимается её
муж. В это время он разливает по бокалам шампанское и подсыпает в один из них какой-то
порошок. Героиня делает возмущённое лицо, пока её муж тщательно перемешивает
содержимое бокалов. Затем она прячется за стенку, а герой зовёт её в комнату и предлагает
напиток. Женщина заходит и жестами отказывается, но муж настаивает на том, чтобы она
выпила. Тогда она тянется к бокалу, в котором нет порошка, но он не даёт его ей,
105
настойчиво предлагая выпить из другого. Поэтому героиня предлагает ему потанцевать.
Мужчина удивляется, но ставит бокалы на стол и соглашается. Пока они танцуют,
женщина косится на стол, планируя поменять бокалы. Для этого она делает танцевальное
движение, при котором совершает поворот вокруг себя и хлопает в ладошки, после чего
смотрит на мужчину, ожидая, что он это повторит. Он растерянно повторяет её движения,
и пока он отворачивается, женщина меняет бокалы местами. После этого она предлагает
ему выпить, но мужчина догадывается, что она переставила бокалы. Он хочет их поменять
обратно. Для этого он резко указывает женщине на камин, изображая, будто там что-то
есть, и пока она отвлекается, тянет руки к бокалам, чтобы снова их переставить.
4.
Видеоролик «Штаны».
Сюжет. Главный герой находится в комнате общественного туалета и пытается
включить кран с водой, чтобы помыть руки. Он вертит его в разные стороны и в какой-то
момент делает неаккуратное движение, в результате чего из крана резко выходит струя
воды и попадает мужчине на брюки. Лицо персонажа выражает ужас, и он пытается
прикрыть мокрое место руками. Далее он выходит из туалета в коридор, где его ждёт
другой персонаж. Пока тот не видит, герой крадётся к лежащей на стенде брошюрке и
резко выхватывает её, прикрывая место, где брюки намокли. Как раз в этот момент к нему
106
оборачивается другой персонаж, улыбается и рукой подзывает к себе. Мужчина в мокрых
брюках, стараясь делать вид «как ни в чём не бывало», следует за ним по коридору, плотно
придерживая брошюрку у мокрого места. Они входят в конференц-зал, где их встречает
группа солидных лиц в костюмах. Мужчина, стоявший в коридоре представляет им
персонажа в мокрых брюках, прикрывающегося брошюркой. Тот неуверенно движется по
направлению к ним, продолжая придерживать бумажку. Солидный человек протягивает
ему руку, чтобы поздороваться, но рука персонажа занята – он держит листик,
скрывающий его конфуз.
107
Отзывы:
Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв