Политическая философия М.А. Лифшица

Лагурев Алексей Сергеевич

Политическая философия М.А. Лифшица

В данной работе рассматривается политическая философия М.А. Лифшица. Первая глава рассматривает взаимоотношения между истиной и политикой. Для этого дается небольшой очерк понимания М.А. Лифшицем онтологической природы истины, а затем прослеживается, что следует из подобного понимания в отношении политики. Во второй главе рассматривается понятие общественного идеала. Она посвящена вопросом природы идеального и реального в их взаимосвязи с общественной борьбой, политикой.

Философия

Диссертации

Вуз: Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)

ID: 587d36785f1be77c40d59006

UUID: 92445e13-eb1c-41bd-96aa-659f48efa96f

Язык: Русский

Опубликовано: больше 7 лет назад

Просмотры: 44

Лагурев Алексей Сергеевич

Источник: Санкт-Петербургский государственный университет

Комментировать 0

Рецензировать 0

Скачать - 343094 bytes

Поделиться работой

ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» (СПбГУ) Институт философии Председатель ГАК, ___________________. «Политическая философия Мих. Лифшица» диссертация на соискание степени Магистра по направлению 030100 Философия основанная образовательная программа «Философия политики и права» Рецензент: Выполнил: студент д.ф.н., г.н.с. ИС РАН Щелкин А.Г. Лагурев А.С. ___________ (подпись) __________ (подпись) Научный руководитель: д.ф.н., проф. Марков Б. В. _____________ (подпись) Санкт-Петербург 2016 г.

СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ……………………………………….......………..........….............…....3 ГЛАВА 1. ИСТИНА И ПОЛИТИКА.. …………….......………..........…...............13 1.1. Истина…………………………………………………………………………..14 1.2. Политика……………………………………………………………………..…25 ГЛАВА 2. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ И ЕГО РЕАЛЬНОСТЬ....……………...41 2.1. Идеальное………………………………...…………………………………….43 2.2. Реальное………………………………………………………………………...53 ЗАКЛЮЧЕНИЕ........………………………………...……………………. .............70 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ .................................................72 ВВЕДЕНИЕ 2

С момента смерти Михаила Александровича Лифшица минуло уже более тридцати лет. За это время увидело свет множество его произведений, не предназначенных для печати при жизни, но вышедших как небольшая часть публикуемого архива философа, содержащего в себе тысячи страниц и сотни папок1. Во многом, именно благодаря этим публикациям самой широкой массе читателей стало очевидным, что перед ней предстали плоды многолетнего труда отнюдь не рядового марксистского философа, но человека, чей самобытный взгляд на самые главные проблемы ХХ века, века в котором ему суждено было прожить свою жизнь, может не только встать в один ряд с самыми значительными фигурами мировой мысли минувшего столетия 2, но и занять в этом ряду самое значительное место. Парадокс заключается в том, что сам Михаил Александрович всегда считал себя «обыкновенным марксистом»3. И это признание уху чуткого слушателя звучит, конечно, очень знакомо – с известной долей справедливости, можно сказать, что история мировой классической мысли всегда состояла из людей «обыкновенных». Вспомним хотя бы Платона – обыкновенного ученика Сократа, или Гейне – обыкновенного солдата на посту4. Идеалом политического устройства для Аристотеля также было государство средних, обыкновенных людей. Но в этой обыкновенности было так много необыкновенного – учение Аристотеля об истинно среднем, (mesotes), как высшем (akrotes) было важнейшей частью и взглядов Мих. Лифшица, обращавшегося также и к гегелевской die wahre Mitte. В Архиве М.А. Лифшица, хранящемся в Архиве РАН, содержится более 700 папок, многие из которых насчитывают сотни страниц рукописей и машинописного текста. 1 2 Например, с его близким другом еще с начала 1930-х Георгом Лукачем. См. подробнее В.Г. Арсланов Введение. «Обыкновенный марксизм» Мих. Лифшица. Фабула жизни («Завалим ли мы эту пропасть своими телами?») // Михаил Александрович Лифшиц Под ред. В.Г. Арсланова – М.: РОСПЭН, 2010. – С. 7-78 3 4 См. стихотворение «Enfant Perdu» 3

Когда-то в речи на юбилее одной чартистской газеты Карл Маркс заметил, что мир находится в том состоянии, когда всякая вещь чревата своей противоположностью. История XX и XXI вв., пожалуй, действительнее всяких слов продемонстрировала истинность этого положения. Человечество не раз становилось свидетелем того, как в результате всех его трудов на деле получалось нечто совершенно противоположное. Классический образ этого явления в своей «Философии истории» дал Гегель: «Как на подходящий пример можно указать на действия человека, который из мести, может быть справедливой, т.е. за несправедливо нанесенную ему обиду, поджигает дом другого человека. Уже при этом обнаруживается связь непосредственного действия с дальнейшими обстоятельствами, которые однако сами являются внешними и не входят в состав вышеупомянутого действия, поскольку оно берется само по себе в его непосредственности. Это действие как таковое состоит может быть в поднесении огонька к небольшой части бревна. То, что еще не было сделано благодаря этому, делается далее само собой: загоревшаяся часть бревна сообщается с его другими частями, бревно – со всеми балками дома, а этот дом – с другими домами, и возникает большой пожар, уничтожающий имущество не только тех лиц, против которых была направлена месть, но и многих других людей, причем пожар может даже стоить жизни многим людям. Это не заключалось в общем действии и не входило в намерения того, кто начал его. Но кроме того действие содержит в себе еще дальнейшее общее определение: соответственно цели действующего лица действие являлось лишь местью, направленной против одного индивидуума и выразившейся в уничтожении его собственности; но кроме того оно оказывается еще и преступлением, и в нем содержится наказание за него» 1. Таким образом, ничто в истории, в мире людей, где даже столкновение часто стихийных сил иногда может рождать величайшие победы разума, а волевое вмешательство в ход событий подчас чревато страшными последствиями, не 1 Гегель Г.В.Ф. Философия истории // Г.В.Ф. Гегель Собрание сочинений в 14 тт. Т. 8 – М.: СОЦЭГИЗ, 1935. – С. 27 4

может избегнуть нахождения в опасности перехода в собственную противоположность. Ощущение именно этой угрозы мы чаще всего испытываем, когда перед нами предстает что-то обыкновенное. Например, обыкновенный марксизм. Принято считать, что говорить о марксизме обыкновенном достаточно проблематично. Это связано не только с общим настроением нашего времени, когда уже много десятилетий мотив подозрения занимает одно из важнейших мест в топографии общественной мысли, но и с трудностью в понимании цели этого разговора: зачем нужно говорить о том, что слишком давно (никто, быть может, не вспомнит когда) перестало существовать? Теперь на философском Олимпе мы не найдем уже обыкновенных марксистов. Хотя следы самого марксизма еще очень хорошо различимы, он вошел, как и все слишком значительное для того чтобы исчезнуть, в саму ткань мировой мысли. Так появился тот почти обязательный пункт, избегнуть которого не смог когда-то и сам Хайдеггер – определить свое положение по отношению к марксизму, или же марксизм по отношению к себе 1. Впрочем, эти события относятся уже к слишком далеким временам, теперь мы можем отчетливо наблюдать уже даже не проце сс установления своего местоположения, а его последствия – рецепцию рецепции, маргиналии на полях книг, написанных по мотивам. Но что это за книги? Что за мотивы? Каким марксизм вошел в интеллектуальный фольклор (как называл это явление Мих. Лифшиц) современности? Почему он перестал быть обыкновенным, вернее, почему он не мог оставаться обыкновенным? Или все же мог? Когда-то в одной из своих записных книжек Мих. Лифшиц заметил: «Вы говорите – марксизм вульгаризируется. Да, но вульгаризируются самые великие 1 См. напр. Письмо о гуманизме или Лекции о Пармениде, где речь идет специально о большевизме. 5

идеи мира. Это их печальное преимущество. Идеи мелкие и ничтожные сохраняются в точности, но кому они нужны?» 1. С известной долей справедливости, можно заметить, что речь здесь ведется не столько о том, что марксизм, в своей значительности с неизбежностью вульгаризируется, приходя в столкновение с широкой действительностью своего массового существования, но о том, что он должен вульгаризироваться, что означает – войти, по мысли Ленина, в плоть и кровь, как основа для всякого последующего развития, как то, что «жизнью взято раз»2. А это принципиально иная вульгаризация – что опять напоминает нам о ситуации, когда всякая вещь, всякий процесс или понятие рискует обернуться своей противоположностью. Эта реальная двусмысленность и угроза, конечно, сыграли в истории человечества особую, очень важную роль, став, в конечном счете, одной из центральных тем постмодерна, как действительное свидетельство острого кризиса современной культуры, выходящего далеко за пределы гуманитарных наук. И все же, мы не можем отмахнуться от этого свидетельства, пусть даже его последние выводы чреваты многими опасностями. Наоборот, необходимо отнестись к делу максимально серьезно, понимая, что хотя мысль эпохи постмодерна – пустоцвет, но пустоцвет, растущий на живом дереве, по известному выражению Ленина, кривое отражение действительного мирового состояния и его самых важных проблем. И все же – пустоцвет, а потому он обязательно не учитывает, и не может учесть чего-то очень важного, а именно – дифференциала, «щели»3 в этой мировой ситуации – того, что может быть названо двусмысленностью двусмысленности. Всякое явление способно говорить нам что-то двояким образом – как раскрывающаяся действительность, абсолютная ситуация, идеальная фабула 1 Лифшиц М.А. Varia. – М.: Grundrisse, 2010. – С. 111 Это выражение из стихотворения Н.А. Некрасова “Новый год” любил употреблять Мих. Лифшиц для обозначения абсолютного достижения, чего-то, что уже не может быть отнято никогда. 2 3 О понятии «щели» у Мих. Лифшица см. Арсланов В.Г. Сущее и ничто. – СПб.: Наука, 2015. – С. 502-616 6

Аристотеля или прерогативная инстанция Бекона, как нечто в самой ткани материального мира, обладающее реальным сосредоточением смысла, т.е. означающее, озаряющее не только себя, но что-то еще 1. И как симптом, сложный эпифеномен, рожденный травмирующим воздействием подавляющего бытия. В страшной двусмысленности мирового состояния заключена и его собственная противоположность, означающая возможность выбора и борьбы. Таким образом, вопрос о вульгаризации марксизма обнаруживает спасительную двусмысленность, переходящую скорее в многозначность – конечно, чтобы войти в плоть и кровь необходимо вульгаризироваться, но как будет проходить этот процесс: станет ли он только слепым отражением механического столкновения экономических интересов, пузырьком на поверхности мирового океана стихийных сил, или же будет реальным шансом обретения подлинного бытия, с опорой на которое, общественное сознание только и может сделаться сознательным? Что будет вобрано в себя живой атмосферой века, что будет усвоено, какова будет высота и прочность достигнутого основания для всякого последующего развития? В истории ответ на этот вопрос всегда определялся результатами общественной борьбы, борьбы за действительное освобождение всего человечества, сражающегося за возможность сознательно начать течение своей истории2. Но вместе с тем, не стоит забывать и то, что Мих. Лифшиц называл «правотой неправых». В истории борьбы возможны не только победы, но и поражения, а сознательное сознание, как отражение реальной идеальности мира, оказывается победителем пока только лишь в редкие исторические моменты подлинных подъемов массовой демократии и народных движений См. Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – М.: Прогресс-Традиция, 2003 – С. 168 и далее 1 Ведь, как о том писал Маркс, человеку еще только предстоит войти в историю, создав, по выражению уже Энгельса, нормальные условия своего существования. 2 7

революций. А это означает, перефразируя известное выражение Маркса, что подавляющая обстановка победившего капиталистического общества – тоже титан, последствия властной воли которого мы видим еще и в том, что обыкновенного марксизма практически не осталось. Итак, вхождение марксизма в интеллектуальный фольклор уже состоялось, но что же вошло туда и в какой форме? Ведь хорошо известно, что это также могло произойти двояким образом – и как абсолютное достижение человечества, и как результат тяжелых ран общественной борьбы. Отринув определение обыкновенного марксизма, как невозможное, пропустив его сквозь сито социальных катаклизмов, современная мировая мысль вобрала в себя, прежде всего то, что может быть названо теорией идеологии, в своих многочисленных вариациях сохранившей наиболее общие родовые признаки, заключенные в понимании обусловленности человеческого сознания той или иной расстановкой на поле столкновения стихийных классовых сил. Эта антикапиталистическая критика, как наиболее радикальная из возможных, представляет собой сознание необходимости абсолютного разрыва со всем старым миром. Этот мотив можно встретить абсолютно везде, где речь идет о рецепции марксизма. Благодаря этому, критика современной культуры стремиться показать, обосновать, утвердить своего рода теорию абсолютной слепоты, возвещающую о чем-то всегда стоящем позади и властно диктующем свое, о грозном бытии равном ничто, о загадочном прафеномене, о сокрытой где-то в истории довлеющей силе, формирующей даже само представление о ней. И это тоже является последствием классовых битв XX столетия. Но все же, нужно заметить, что в минувшем веке было и что-то еще – что-то, что, может быть, не смогло осуществиться, развернуться с должной силой, расправить плечи, но в тоже время было более реально, имело большую степень действительности, чем победившее направление – «свободное духовное творчество, или, пользуясь выражением Маркса, свободное духовное 8

производство данной общественной формации, имеющее свой социальный эквивалент», который «реально выражается как в идейной связи с телом народа, так и в борьбе верхов и низов на верхушке общества, в рядах самого господствующего класса»1. И именно свободное духовное производство, согласно Марксу, и составляет суть марксизма, являющегося, по замыслу своего основателя, отнюдь не теорией абсолютной слепоты, но напротив – теорией радикального взгляда, радикальной зримости мира. Теорией обосновывающей как человек может преодолеть бесчисленное количество преград для того, чтобы суметь ясно видеть и, видя – действовать. Так понимал марксизм и Мих. Лифшиц, а потому он всегда считал себя именно «обыкновенным марксистом». И потому же этого «обыкновенного марксизма» в мировой мысли совсем не осталось. Марксизм принято считать политической философией par excellence, и это, в известной степени так. Весь вопрос в том, что под этим понимать. Для Мих. Лифшица, всю жизнь разрабатывавшего свою марксистскую онтогносеологию, «в которой мир вещей и мир духовный переходят друг в друга, отождествляясь и в то же время сохраняя свое неизбежное гносеологическое различие»2, проблемы политики, без сомнения, занимали важнейшее положение. Уже начиная со своих самых первых выступлений в печати, Лифшиц находился в ситуации, когда каждое слово обладало политическим окрасом, а сама полемика могла обернуться наиболее страшными последствиями для проигравшей стороны. В те времена общественная борьба как бы сосредоточилась вокруг эстетики, что было, конечно, не простым стечением обстоятельств. Однако, сформировавшееся тогда в Советском Союзе вокруг журнала «Литературный критик» философско-эстетическое «течение» 1930-х гг., основными участниками которого стали Мих. Лифшиц, Георг Лукач, Лифшиц Мих. Народность искусства и борьба классов // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 2 – М.: Изобразительное искусство, 1986. – С. 283 1 2 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 174 9

Е.Ф. Усиевич, В.Р. Гриб, И.А. Сац и В.Б. Александров, а также писатель Андрей Платонов, будучи самым непосредственным участником важнейших идеологических битв эпохи, смогло заложить основы понимания учения Маркса, радикально отличающегося как от всей последующей истории западной (в т.ч. и марксисткой, и неомарксистской, и вообще левой) мысли, так и от официальной советской школы диалектического материализма. Это понимание, сосредоточенное вокруг наиболее важных, ни более живых проблем мировой истории, формировалось в осмыслении таких мировых событий как Октябрьская революция и ее судьба в СССР, Первая и Вторая мировые войны, победа и поражение фашизма, величайший кризис культуры и его развитие в области искусства, философской мысли, и, конечно, в политике. Для того, чтобы дать хоть сколько-нибудь содержательный очерк этого удивительного явления необходимо ограничиться лишь только некоторыми мотивами. В данной работе речь пойдет о политической философии. Содержательное богатство огромного архивного наследия, как и опубликованных текстов, поражает своей широтой охвата проблем политики и политического. Однако здесь мы обратимся к нескольким темам, наиболее отчетливо позволяющим установить принципиальное различие между пониманием политического «обыкновенным марксизмом» Мих. Лифшица и всей современной модернистской и постмодернистской философией. Это будут вопросы истины и политики, а также общественного идеала и его действительности. Касаясь степени разработанности проблематики рассмотрения политической философии Мих. Лифшица, можно отметить, что за истекшие с момента смерти философа более тридцати лет, она остается все еще н ед о с т аточ н о и зу ч е н н о й . П р е ж д е в с е го , н е о бход и м о от м е т и т ь 10

фундаментальные работы1 В.Г. Арсланова, ближайшего ученика и хранителя наследия Мих. Лифшица, наиболее выдающегося исследователя и продолжателя идей «течения» 1930-х, деятельность которого на протяжении 30 лет обеспечила саму возможность таких исследований, а также определила пути для всякого их будущего развития. Обладая глубочайшим знанием и пониманием идей Мих. Лифшица, великой деликатностью в обращении с ними, осознанием всей их важности и значительности, и, наконец, подкрепляя это прекрасным внутренним чувством духовного родства, сопряженным с огромным трудом в самых для того неблагоприятных обстоятельствах работа В.Г. Арсланова сохранила для нас сундуки с драгоценностями в эпоху, когда все вокруг рвали друг у друга из рук стеклянные бусы. Благодаря В.Г. Арсланову самому широкому кругу читателей стали доступны материалы архива Мих. Лифшица. Им были составлены и подготовлены к печати более 12 книг философа. Им же совместно с коллективом «Архива Мих. Лифшица» ведется исследовательская деятельность по изучению архива Лифшица, хранящегося в РАН. Вместе с тем необходимо отметить и ряд книг и статей П.В. Павлова 2, Л.К. Науменко3, А.П. Ботвина4 и Н.А. Барской, а также два доклада С.М. Соловьева, главного редактора журнала «Скепсис», первый из которых был прочитан на конференции «Творческий мир Мих. Лифшица» в СанктПетербурге в мае 2013 года, организованной А.Г. Щелкиным, второй - на заседании «Философского семинара Архив Мих. Лифшица в Москве» в декабре См. напр. «Демократический консерватизм» и программа Restauratio Magna Мих. Лифшица // Вопросы философии. 2004. № 12, Постмодернизм и русский «третий путь»: tertium datur российской культуры ХХ века М., Культурная революция. 2007, Сущее и ничто. – СПб.: Наука, 2015. и многие другие. 1 Павлов П. В. М. Лифшиц (серия «Философы XX в.. Отечественная философии»). М.; Ростов-на-Дону, 2005., Павлов П.В. Обоснование третьего пути российской истории и культуры. // М. А. Лифшиц Сборник под ред. В. Г. Арсланова. М. РОССПЭН, 2010, - С. 367 2 Науменко Л.К. Мифология живая и мертвая. // М. А. Лифшиц Сборник под ред. В. Г. Арсланова. М. РОССПЭН, 2010, - С.78 3 4 Ботвин А. П. Легенда без фактов или «И кошка тоже смотрит на короля» // Альтернативы. - 2004. - № 4. 11

того же года, в которых он критически рассматривал сталинизм, как проблему философии Мих. Лифшица, затем, статью В.М. Камнева о Мих. Лифшице в его монографии «Хранители и пророки»1. И наконец, некоторые тексты С.Н. Земляного2 и Д. Гутова3. Целью данной работы является попытка внести небольшой вклад в освещение столь важной проблематики. Методология исследования базируется на марксистском, диалектико-материалистическом взгляде на историю мысли, проводимом в своих работах М.А. Лифшицем. ГЛАВА 1. ИСТИНА И ПОЛИТИКА Вопрос об отношении между истиной и политикой уже много столетий занимает важнейшее положение в структуре общественной мысли. С того момента, как политическое общество и социальная борьба стали живой действительностью, уклониться от необходимости дать тот или иной ответ на него стало невозможным, ведь история не останавливается в ожидании припозднившегося осознания, а оно, как об этом прекрасно сказал Гегель, всегда приходит в сумерках. Но почему именно в сумерках? А.К. Воронский когда-то заметил, что «бывает такой предвечерний час — предметы теряют вес, но становятся особо определенными и четкими в каждой своей линии. Таковы вещи художника»4. Закатное солнце истины освещает прошедший 1 Камнев В. М. Вторичный консерватизм М.А. Лифшица // Камнев В.М. Хранители и пророки. СПБ., 2010 С.296 2 Земляной С. Н. Метафизическое алиби советского марксизма // Политический журнал. 2008. № 10. Gutov D. Die marxistisch-leninistische Ästhetik in der postkommunistischen Epoche. Michail Lifšic // Zurück aus der Zukunft. Osteuropäische Kulturen im Zeitalter des Postkommunismus, Frankfurt am Main, 2005. 3 4 Воронский А. О Горьком // А. Воронский Литературные портреты в 2-х томах. — М.: Федерация, 1929. — С. 26 12

день, но когда «в наступающих сумерках вылетает сова Минервы и философия начинает свою живопись серым по серому, для настоящей живописи и, более широко, для всякой непосредственной художественной деятельности наступают плохие времена»1. Так, со всей справедливостью полагал Гегель, имевший для этого самые существенные основания, в лице огромного исторического горизонта, увиденного с высоты работы мирового духа. Но все же в этот удивительный час между ослепляющим солнцем дня и темнотой глубокой ночи в мир успевает войти что-то озаряющее как уже свершившееся, так и еще предстоящее. Это – истина, какой ее всегда пытались найти – истина момента, когда явление уже показало себя, но для возможности действия еще не слишком поздно. Впрочем, в том и состоит великая трудность, что хотя действие это должно быть совершено, то как оно будет совершено остается предметом самых решительных интеллектуальных и практических усилий: сделает ли история свой следующий шаг стирая в прах разгоряченную общественную фантазию эпохи социального катаклизма, или же увидевшему себя в свете истины человечеству хватит сил нарушить это слепое течение стихии. А это и является вопросом о взаимоотношении истины и политики, действия и его качественной стороны. 1.1. Истина «Философия спрашивает: что есть истина? — а не: что считается истиной? Ее интересует то, что является истиной для всех, а не то, что является истиной только для некоторых» 2 – так в начале 40-х годов XIX столетия гласила одна из передовиц «Rheinische Zeitung». Лифшиц Мих. Эстетика Гегеля и диалектический материализм // Мих. Лифшиц О Гегеле. – М.: Grundrisse, 2012. – С. 75 1 Маркс. К. Передовица № 179 в «Kolnische Zeitung» // К. Маркс, Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 1 - М.: Издательство политической литературы, 1955. - С. 101. 2 13

Процитировав эти строки в своей поздней, незавершенной работе «Диалог с Эвальдом Ильенковым» Мих. Лифшиц замечает: «Разумеется, когда Маркс писал эти слова, он не был еще материалистом, но вопрос заключается в том, должен ли человек, став материалистом в марксистском смысле этого слова, отречься от всеобщей истины ради «иллюзорного горизонта частных миросозерцании», ограничившись объяснением этих «миросозерцании» посредством нейродинамического или социологического анализа, и должен ли он считать все идеальное лицемерием или наивностью, в которой бессознательно скрывается ограниченный базис, «субструктура»?1. Именно в ответе на этот вопрос и заключается, возможно, то главное различие между философской традицией классики и модернистской, как и постмодернистской мыслью последних полутора столетий. Для Мих. Лифшица уже со времен его первых выступлений в печати, стало очевидным, что марксизм, как наследник классической мысли не способен существовать иначе, как только определив свое положение по отношению к этой важнейшей проблеме, и через такое определение как бы соединить «концы разорванной нити» в истории между величайшими достижениями мировой культуры и подлинной демократической самодеятельностью движения масс. Но как возможно, оставаясь материалистом, сохранить и обосновать единство истины, как утвердить реальность идеального? Диалектическая Онтогносеология, разрабатывавшаяся Мих. Лифшицем на протяжении всей жизни философская система, призвана была дать ответ на этот вопрос. Традиционное, идущее еще со времен поздней схоластики, но восходящее к Аристотелю, понимание истины как соответствия между 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 48 14

предметом и нашим представлением о нем— adaequatio rei et intellectus – уже не раз подвергалось критике даже в новейший период развития мысли. Отчетливее всего эта проблема могла показать себя в области эстетического, и далеко не случайно, что именно эстетика в 1930-ые гг. оказалась той областью, где развернулись важнейшие политически бои 1. Действительно, как примирить между собой понимание истины как соответствия, когда в истории искусства мы видим пример столь различных явлений, изображающих, как кажется, одну и ту же объективную реальность? От этого исходного, констатирования такого многообразия, вперед могут вести две очень разные дороги: либо мы устанавливаем, что всякое явление искусства абсолютно несравнимо и несоотносимо ни с одним другим, либо необходимым становится установления того внутреннего критерия, позволяющего это сравнение все же провести. Но как это сделать? Как можно соотнести между собой, например, иконы Андрея Рублева, написанные в конце XIV – начале XV вв. и пейзажи Левитана, относящиеся ко второй половине XIX века? Даже беглый взгляд на эти произведения фиксирует их особенно отчетливое различие. Из факта этого различия, как и шире – из факта вообще многообразия и исторической изменчивости духовных сторон человеческой деятельности, того, что в марксизме принято называть элементами надстройки, растет явление релятивизма – «абсолютной относительности всего, отсутствия каких-нибудь объективных всеобщих критериев»2. Но, как это заметил еще Ленин вслед за Гегелем, в этой относительности бесконечного течения эмпирического материала с необходимостью присутствует и момент абсолютного. Этот факт, только 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 129-131 Лифшиц Мих. Диалектика в истории искусства. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 231 2 15

выраженный как бы наизнанку, предполагался и релятивистским взглядом на историю культуры, когда общая несоотносимость и несравнимость уравнивали всякое явление духа, когда предельное различие оказывалось диалектически равно абсолютному тождеству. И все же, для того, чтобы отыскать внутренний критерий, меру абсолютного в области человеческого, требовалось пересмотреть традиционное, в том числе и для расхожего понимания марксизма, определение истины. Требовалось восстановить в правах, как бы реконструировав, то понимание истины, что содержалось в учении Маркса, начиная его ранними работами и заканчивая «Капиталом», что имплицитно являлось основой практических решений Ленина, и политики советского го сударства первых лет революции. В действительности, это означало и восстановление классической философской традиции понимания истины. Не отрицая определения истины, как соответствия наших представлений предмету, Мих. Лифшиц предложил уточнить его, опираясь на диалектико-материалистическую теорию отражения, извлеченную из работ Ленина и являвшуюся продолжением классической концепции mimesis’а, идущей еще от Платона1. В своих архивных заметках Мих. Лифшиц называет этот новый взгляд «подлинным коперниковским переворотом теории отражения» 2. В чем же он заключался? Фактически, речь шла о перенесении плоскости рассмотрения вопроса об истине в сферу онтологии, понятой как «учение об истинном бытии»3. Арсланов В.Г. Non finitо Мих. Лифшица // Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – М.: Прогресс-Традиция, 2003 – С. 266 1 2 Там же С. 347 3 Лифшиц Мих. Что такое классика? - М.: Искусство XXI век, 2004. - С. 132 16

Начиная с классической марксистской постановки проблемы, согласно которой, «люди являют ся производителями своих представлений, идей и т. д., — но речь идёт о действительных, действующих людях, обусловленных определённым развитием их производительных сил и — соответствующим этому развитию — общением, вплоть до его отдалённейших форм», а «сознание [das Bewußtsein] никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием [das bewußte Sein]» 1, Мих. Лифшиц переходит к ее диалектическому уточнению: да, человеческое сознание, несомненно, зависит от бытия, являясь его отражением, да, те или иные элементы надстройки, т.е. духовной, интеллектуальной культуры можно вывести из тех или иных элементов базиса, но все же, что в таком случае будет представлять собой этот акт выведения? В «Диалоге с Эвальдом Ильенковым» Мих. Лифшиц так описывает эту проблему: «Допустим, что вы приходите к врачу, жалуясь ему на плохой сон и общую депрессию. Вы для него продукт организма и среды, но врач такой же человек, как вы, и у него также есть свой организм и среда. Выписывая вам стандартные таблетки, он думает про себя: «Черт бы тебя побрал с твоими болезнями! Вот у меня что-то болит в правом боку. Хорошо еще, если камни, а если другое? Надо сходить к Петрову, он хороший диагност». [Затем Петров ставит диагноз схожим образом.] Но если эта тенденция ставить легкомысленные диагнозы упрочится, то самого Петрова придется послать к третьему врачу, третьего — к четвертому, и так далее до бесконечности. Каждый врач есть только пациент для своего собственного врача, то есть для другого сознания, которое рассматривает его извне с целью определить ход объективного процесса, объясняющего, как эпифеномен, и сознание больного. В таком случае одно из двух: либо это совокупное сознание больного есть больное сознание, которому Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс, Ф. Энгельс Собрание сочинений Т.3 - М.: Издательство политической литературы, 1955. - С. 24-25 1 17

доверять нельзя, либо всякое сознание (при любой его ограниченности условиями развития) не является простым продуктом данного организма и среды. По всей вероятности, в нем есть нечто большее, и, едва начав рассуждать, мы уже предполагаем наличие истины вне нас, а следовательно, и «критерия» ее, как говорили древние».1 Для Мих. Лифшица, возвращавшегося в этом понимании к мысли Маркса и Ленина, обусловленность человеческого сознания бытием, эта аксиома марксизма, скрывала в себе возможность обосновать не только его слабость, но и его действительную силу, объяснить не только «идеологию», но и «свободное духовное производство». Онтологическое понимание истины, как качества бытия, принадлежности самой объективной действительности, позволяло перейти от тезиса об обусловленности сознания бытием, к характеристике, во-первых, того какое это бытие, а, во-вторых, каков характер этой связи. В старинной формуле adaequatio rei et intellectus, понятой скорее в духе средневековых номиналистов, чем реалистов, истина оказывалась заключенной в темнице суждений, а значит и субъекта, она оставалась принадлежностью человеческого сознания, но не качественной определенностью действительности. Классический марксизм Лифшица предлагал перевернуть это отношение. И прежде всего, необходимо было установить онтологический характер истины: бытие, согласно мысли Лифшица, не является чем-то однородным, наоборот – внутри себя оно находится в постоянном процессе дифференциации, самоформирования, в результате которого, та или иная его часть, движущаяся в общем бесконечном потоке, достигает относительной завершенности, точки абсолюта, где «дурная», по выражению Гегеля, бесконечность, 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 56-58 18

эмпирическое n+1, прерывается качественным скачком, а материя переходит в актуальное состояние. Разлитая всеобщность как бы концентрируется в совершенно особенных, классических явлениях, которые Мих. Лифшиц, вслед за Ф. Бэконом, именовал «прерогативными инстанциями»1. Такая онтологическая полнота бытия, по мысли Лифшица, не чужда понятиям об истине и лжи. Наоборот, сами эти понятия сформировались как отражения, слепки с объективной реальности их существования. Таким образом, ленинская теория отражения, восходящая к античным истокам классической мысли, оказывалась, по сути «теорией отражаемости самих объективных явлений, их зеркальности. Достигнув этого уровня, предметы и явления внешнего мира могут быть восприняты человеком, ибо он сам есть отработанный естественным процессом развития орган идентичных себе, достигших известного самобытия вещей. Но воплощают они определенные реальные всеобщности независимо от его существования и его сознания»2. В 1974 году в своем докладе на Гегелевском конгрессе в Москве Мих. Лифшиц так определял сущность нового взгляда: «Что же такое, собственно, материализм? То, что в человеческой голове существуют понятия, которые представляют собой логические обобщения множества частных фактов? Нет, разумеется, это — банальность. Материализм, и притом самый высокий, заключается в том, что если у universalia sunt realia3 то в действительности наоборот — realia sunt universalia4 то есть общие понятия являются умственными слепками, отражениями объективных целых, вещественных реальностей. Но эти реальности суть 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 168 2 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 264 3 Универсалии есть реалии (лат.). 4 Реалии есть универсалии (лат.). 19

всё universalia, а не простые следствия перетряхивания наборной кассы. Вот суть вопроса»1. Следующим шагом для понимания истины, как истины бытия, должно быть уточнение вопроса об отношении, в каком человек, как субъект, находится к этому бытию, обуславливающему его сознание, внутренне дифференцированному на истину и ложь, качественно многообразному сообразно полноте воплощения объективной всеобщности. Иными словами, это вопрос о том, может ли и при каких условия человеческое сознание стать сознательным, т.е. исходя из того же онтологического определения истины, стать адекватным своему понятию, достигнуть полноты, истины своего бытия. В «Немецкой идеологии» Марксом и Энгельсом был дан пример классического понимания термина «идеология». Разбирая произведения левых гегельянцев – братьев Бауэр, Фейербаха, Макса Штирнера – и т.н. «истинных социалистов», они показали, каким образом за всей изысканностью и утонченностью самого возвышенного философского мышления, может скрываться немецкий филистер, чей кругозор ограничивается городскими воротами Берлина, а глубина мысли – глубиной пивной кружки местного кабака. Таким образом, «идеология» фактически означала определенное качество отношений между человеческим сознанием и бытием, его обуславливающем. Однако для Маркса, а вслед за ним и для Лифшица, возможен был и иной вариант соединения этих крайностей – материи и духа – названный Марксом впоследствии «свободным духовным производством», а Лифшицем – «сознательным сознанием». В чем же состоит разница? Согласно теории отражения все в человеческом сознании своим истоком имеет объективный мир: все понятия о добре и зле, об истине и лжи, о 1 Лифшиц Мих. Дух и его действительность. // Мих. Лифшиц О Гегеле. – М.: Grundrisse, 2012. – С. 136 20

справедливости и несправедливости 1. О д н а ко к а к и м о б р а з ом осуществляется переход фактичности объективного бытия в сферу сознания и наоборот, каким образом, по выражению Ленина, идеальное переходит в реальное? Как и всегда Мих. Лифшиц показывает, что этот процесс может осуществляться качественно различающимися между собой способами: если сознание это всегда голос бытия, то после определения того, что же говорит в человеке, что достигает самореализации через него – «прерогативная инстанция», как реальноидеальный сгусток смысла в самом бытии, или же это внутренне неистинное в бытии, существующее как бы наполовину, своего рода призрак, т.е. ложное в онтологическом смысле бытие, необходимо установить, каким образом сознание было бытием затронуто: властно ли вмешалось оно в ход событий, подобно травме, разрушая все на своем пути, увлекая за собой железной рукой, или же произошло более гармоническое явление, когда бытие, нуждающееся в человеческом сознании, дополняющем его до полноты бытия истины, как бы расцветает всем богатством возможностей и озаряет путь, предлагая самое ценное – не просто возможность выбора, но возможность сознательного, свободного выбора. Первый случай и есть «идеология» в собственном смысле слова, когда человеческое сознание, находящееся в непосредственной связи с бытием2, оказывается слепым продуктом порождающих его условий, простым эпифеноменом бытия, говорящего через него и остающегося как бы только позади3. 1 Лифшиц Мих. Varia. – С. 57 И чем радикальнее его произвол, чем фантастичнее иллюзия свободы, тем брутальнее в действительности эта связь. 2 О различии понимания сознания, как стоящего позади, и как располагающегося перед нами см. Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 107 3 21

Во втором же и сокрыт секрет «свободного духовного производства»: «не просто зависимость сознания от бытия с последующей оговоркой на счет его относительного влияния, а зависимость сознания от бытия в ее идеальной, нормальной форме как тенденция, проявляющаяся в противоречивом движении»1. Это гармоническое единство противоположностей – духа и материи – означает для человеческого сознания удивительный шанс, возможность, возвыситься над непосредственным, малым, подавляющим бытием, благодаря опоре на истинное, целостное в себе, раскрывающееся, как бы перед ним, большое, всеобщее бытие, классику самой действительности. Но как это сделать? – необходимо «дать миру познать его собственное сознание» — это немалое поле деятельности. – писал Мих. Лифшиц – Найти те инстанции, по старому выражению, принятому Бэконом, которые позволяют сделать относительно законченные выводы, прекратить вечную неполноту индукции, обобщение эмпирических фактов путем отыскивания таких положений реальности, которые внятно говорят нам своим собственным субъективным языком, [это] и значит преодолеть в себе «леность разума». Знаменитая фраза о превращении субстанции в субъект также может быть переведена на язык материализма. Мы совершаем этот перевод практически, провоцируя объект, его ответ на наши запросы, наши действия, как в общественной практике, так и в лабораторном эксперименте. Разумеется, мы можем только заставить объект говорить нам истину, но не можем обойти его речь, его реплику, не можем говорить за него, как бы нам этого ни хотелось»2. «Нужно помнить — и это ответ нашим умникам, что сознание тем активнее в истинном смысле слова, чем оно пассивнее по отношению к 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 263 2 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 168-169 22

действительности, чем больше оно отражает ее, и обратно, то есть чем выше его активность, чем она более разумно-пассивна, сливается с ходом жизни, тем более сильно сознание, тем более оно господствует и активно в высшем смысле этого слова»1. Таким образом, истина, понятая онтологически, не только не отменяет понимание ее как adaequatio rei et intellectus, но уточняет, дополняя до его истины. Исходя из этих важнейших предпосылок, сформулированных основ диалектической Онтогносеологии «в которой мир вещей и мир духовный переходят друг в друга, отождествляясь и в то же время сохраняя свое неизбежное гносеологическое различие» 2, мы можем двигаться дальше, для того чтобы установить, в каких же отношениях находятся между собой так понятая истина и политика, и чем, в свою очередь, эта политика должна будет предстать. 1.2. Политика «Никто никогда не сомневался, что истина и политика плохо ладят, и никто, насколько я знаю, никогда не причислял правдивость к политическим добродетелям»3 – эти слова Ханны Арендт, напечатанные в одной из заключительных статей ее сборника «Между прошлым и 1 2 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 264 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С.174 Арендт Ханна Истина и политика // Ханна Арендт Между прошлым и будущим. – М.: Издательство Института Гайдара 2014. – С. 334 3 23

будущим», могут служить своего рода отправной точкой, необходимой для того, чтобы начать разговор об истинностном измерении политики или о политическом измерении истины. «Ложь – продолжает Арендт – всегда считалась необходимым и оправданным инструментом в ремесле не только политика или демагога, но и государственного деятеля. Почему так? И как это сказывается, с одной стороны, на природе и достоинстве политической сферы, а с другой — на природе и достоинстве истины и правдивости? Бессильна ли истина, лжива ли власть по самой своей сущности? И в каком смысле истина действительна, если у нее совсем нет власти в публичной сфере, которая более любой другой сферы человеческой жизни обеспечивает действительность существования рожденным и смертным людям – т.е. существам, знающим, что они появились из небытия и через короткое время снова исчезнут? Наконец, не заслуживает ли бессильная истина такого же презрения, как власть, которой до истины нет дела? Это неудобные вопросы, но они необходимо вытекают из наших текущих убеждений по данному предмету»1. Здесь нет необходимости касаться того существенно содержания статьи, вступлением к которому служат эти строки, однако, очень важной кажется сама постановка вопросов, которая является как бы отражением опыта взаимоотношений истины и политики, сложившегося к середине XX века, в сознании такого крупного западного мыслителя, каким была Ханна Арендт. Но как подойти к этой постановке, ведь для ответа даже на правильный вопрос, необходимо его верно понять? Да и что значит – понять верно? 1 Там же. С. 334-335 24

Добролюбов, характеризуя свой метод «реальной критики», когда-то заметил, что «не столько важно то, что хотел сказать автор, сколько то, что сказалось им, хотя бы и не намеренно, просто вследствие правдивого воспроизведения фактов жизни» 1. Эта классическая мысль, восходящая через Белинского и Чернышевского к традиции гегелевской эстетики, играла существенную роль и в Онтогносеологии Мих. Лифшица. Она ставит в центр анализа любого произведения искусства, прежде всего, «отражение жизни общества, которое становится для художника внутренней необходимостью и, подчиняя его своей исторической основе, делает искусство реальным голосом жизни»2. Понять произведение искусства, значит увидеть то, что сказалось в нем – реально-идеальный момент самого бытия, заговорившего благодаря вопрошавшему его человеку. Итак, с необходимой долей осторожности можно сказать, что понять даже верный вопрос означает понять его, быть может, вернее и глубже, чем тот, кто его задавал. Понять, что сказалось в этом вопросе, что обрело свой голос благодаря ему. Сделать же это, согласно Онтогносеологии Мих. Лифшица, возможно лишь отыскав в действительности ту единственную, особую, истинную позицию, занятие которой только и позволяет увидеть вещи в их подлинном свете. В записи одной из бесед, опубликованной уже после смерти Мих. Лифшица, содержится следующее место: «Скажу прямо, что в те немногие минуты, которые я мог уделить в моей жизни размышлениям над собственной особой, мне всегда становилось ясно, что я являюсь функцией или голосом определенной ситуации, определенных Добролюбов Н.А. Когда же придет настоящий день?// Н.А. Добролюбов Избранное. – М.: Искусство, 1975. – С. 306 1 Лифшиц Мих. Русская классическая критика // М.А. Лифшиц Очерки русской культуры - М.: Академический проект, 2015. – С. 380 2 25

обстоятельств. […] Для меня великим благом был тот момент, когда я вступил в сознательную жизнь – ни годом раньше, ни годом позже. […] Первое мое сознательное самочувствие, мироощущение, определившее ход моего формирования, стало порождением того колоссального события, каким была Октябрьская революция в России. Годы революции, гражданской войны, испытания времени – главные переживания моей юности. Грандиозные события не проходят без следа. Раз пережив их, человек, затронутый великим энтузиазмом эпохи и занявший с молодых лет определенную позицию, не может уже потом изменить свою перспективу»1. В этих строках звучит глубокое осознание того отношения, в каком находится человек и ситуация, говорящая через него. Избегнуть этого отношения, как уже было замечено выше, не в силах никто. Но и возможность сознательного выбора точки опоры, захваченности бытием – каким и как – вот подлинная основа человеческой свободы. Вопросы, так верно сформулированные Ханной Арендт, требуют своего ответа, они уже и сами как бы являют прологом к нему. Но, как и всякое явление духовной культуры, как и всякое идеальное, они имеют и свою живую реальность – они также существуют в бытии, они также являются его голосом, и для того, чтобы понять их и ответить на них также необходимо найти истинное положение, в его отличии от положения ложного, но также реального. Действительность, открывшаяся миру Октябрьской революцией в России, говорит с нами в Онтогносеологии Мих. Лифшица, в идеях «течения» 1930-х годов. Она представляет собой уникальную возможность, которая уже почти столетие озаряет человеческую историю не только в ее прошлом, но и в будущем. Внимая ее голосу, следуя ее Лифшиц М.А. Из автобиографии идей. Беседы М. А. Лифшица. // Контекст 1987. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1988. - С. 271 1 26

путями, мы сможем увидеть, что ответы на своего рода проклятые вопросы политической философии, собранные, прежде всего, вокруг вопроса об отношении истины и политики, получают совершенно особенное разрешение, явившееся в свете перспективы, открытой Октябрем. *** Итак, справедливо ли утверждение, что истина и политика находятся в состоянии постоянного конфликта? Кажется, категорично отрицательный ответ отдает фальшью, а положительный, в свою очередь, оставляет вне своих пределов что-то настолько существенное, что, быть может, и составляет самую суть вопроса. Это затруднительное положение, когда движение в любую из означенных сторон с необходимостью представляется неверным, поскольку неполным, отнюдь не является затруднением только лишь умственным, напротив – это противоречие, как бы сотканное самой жизнью, – вполне объективная реальность, действительную силу которой, мы испытывает на себе каждый день. Однако и реальность бывает разной, она может являться бесконечно живой целостностью бытия, но не стоит забывать, что существует и «призрачное бытие», реальная абстракция, обладающая своей грозной силой, подавляющей, диктующей, превращающей человеческое сознание в свой механический эпифеномен, при том условии, что сознание это не сумеет стать сознательным. Что это означает, в общем смысле было рассмотрено выше, здесь же мы коснемся области политического. Прежде всего, политика – это действие. А значит, как и всякое человеческое действие, она не чужда понятиям истины и лжи. Существует известная постановка этого вопроса, исходящая в своих основаниях, из понимания проблемы истины в политике, как проблемы истинности высказываний, иначе говоря – честности. Однако, как это было показано 27

еще Марксом, речь, при анализе того или иного политического явления, идет не о том, был ли субъективно честен кто-либо из его участников, обманывал ли он или говорил правду, но, скорее, о том, был ли он честен объективно, что означает, конечно, качественную характеристику его действий с точки зрения состава самой объективной реальности. История дает необозримую массу примеров, когда самыми искренними людьми во имя всеобщего блага творились невероятные зверства, приводившие в конечном итоге к гибели, как самих этих людей, так и тех иллюзий, что их воодушевляли. В одном из своих писем Энгельс заметил: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали,— что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать». Это несоответствие, не являвшееся очень часто лишь обыкновенной ошибкой в формальном смысле слова, представляет собой также свидетельство действия истины, понятой, как истина бытия, как подлинное основание всякой действительности, от природной до общественной. В зависимости от положения, занимаемого субъектом политической деятельности, в зависимости от того отношения, в которое он поставлен, вопрос о качественной стороне его активности приобретает конкретные очертания, наполняясь содержательной определенностью. Как известно, бывают ложные положения, но бывают и положения истинные. Если «объективный мир не просто стена, которую люди встречают перед собой», если «даже мертвая материя оживает в человеческой практике, приобретая как бы духовные потенции», когда «запруда, сделанная руками человека, превращает поток в разъяренное животное», то несомненным является и существование обратных сил, активности субъекта, действительного явления истины бытия, пробужденной человеческим действием – «возбуждая обратные силы природы, люди 28

практически создают то, что Кант назвал «априорным синтетическим суждением», то есть узнают нечто новое и в то же время возвращаются к себе. […] Таким образом, благодаря нашей провокации объект приобретает как бы статус субъекта и эта его субъективность переходит в сознание ученого. Она отражается в нем, становится для нас объективным зеркалом, отвечающим на запрос человека» 1. Однако в стихии социального бытия, в области политических отношений, у всякого явления также есть своя норма, есть своя истина, и человеческая активность, способная как бы субъективировать объект, внять ему, а затем стать его голосом, находится в особенно сложном положении, ведь каждое ее действие слишком непосредственно связано с этой грозной стихией. Эта острота постановки проблемы политического действия означает, прежде всего, необходимость в поиске устойчивой точки опоры – опоры на истинное бытие, ожидающее этого – «н едо ст аточ н о, ч тобы м ысль ст рем илась к воплощению в действительность, сама действительность должна стремиться к мысли» 2. Сами общественные отношения в их реальном близкодействии, в их полнокровной силе, в их истинностной тенденции, должны нуждаться в субъективации. Ведь «истина как плод сознания, примкнувшего к бытию в широком смысле этого слова, хотя бы за счет своего малого бытия, была бы невозможна, если бы сама объективная действительность не шла ей навстречу, требуя сознательного выражения и практического действия. Даже устремления людей к определенным целям не являются формальным продуктом их воли, хотя и не могут быть без остатка сведены к скрывающейся за этой волей необходимостью определенных интересов и условий малого бытия субъекта, условий физиологического Лифшиц М.А. Античный мир, мифология, эстетическое воспитание // М.А. Лифшиц Мифология древняя и современная - М.: Искусство, 1980. - С. 76 1 Маркс К. Критике Гегелевской философии права. Введение. // К. Маркс, Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 1 – М.: Издательство политической литературы, 1955. – С. 423 2 29

или социологического характера. Цели также являются отражением объективных возможностей и необходимых задач, вытекающих из развития всеобщего бытия, раскрытием его собственных потребностей» 1. Вульгарно-марксистское представление о политике, как сфере слепого столкновения противостоящих друг другу социальных сил, не лишено, впрочем, определенной степени истинности, однако, как и всегда, классический марксизм Маркса и Ленина, Лифшица и Лукача, уточняет это положение: слепое столкновение – возможно и даже реально (в смысле наличного бытия), но дело не сводится к тому, чтобы показать только лишь его наличность, напротив, необходимо понять каким образом сквозь слепое столкновение политических сил и интересов прокладывает себе дорогу действительный выход из этого положения. Человеческое сознание, будь то сознание отдельного индивида или же сознание целых классов – классовое сознание – представляет собой, как это об этом уже говорилось, отражение действительности. Ловушка идеологии, ослепляющая, сводящая это отражение к отражению малого бытия2, з а м ы к а ю щ е г о с я о г р а н и ч е н н ы м и у с л о в и я м и в и х непосредственной подавляющей данности, к их тирании, может быть преодолена только лишь путем обретения сознательного классового сознания «вырабатываюшегося только из наблюдения всех классов общества во всех проявлениях умственной, нравственной и политической жизни этих классов»3. Это наблюдение представляет собой поиск необходимого угла зрения, поиск определенной позиции, которая, будучи истинным положением, выводит классовое сознание из сферы его 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 154 Важно заметить, что и малое бытие, согласно Мих. Лифшицу, может обладать различной качественной определенностью, а данный случай является только лишь частным. 2 Лифшиц Мих. Ленинизм и художественная критика. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 2 – М.: Изобразительное искусство, 1986. – С. 191 3 30

ограниченности и открывает перед ним перспективу взгляда на общество и его историю в их истинном свете. Только тогда, как об этом в «Что делать?» очень отчетливо писал Ленин1, когда классовое сознание станет сознательным, и возможна будет подлинная, свободная политическая деятельность, не только как деятельность класса, но и как деятельность отдельного индивида – ведь точка зрения пролетариата это не резервация классовой идеологии, но угол зрения, раскрывающийся перспективой всеобщего, истинного взгляда. Это позиция, к которой человек необходимо должен прийти, в отличие от позиции, которая задается ему стихийным ходом человеческой истории и разделением труда2. В более общем смысле, это означает, что «вся человеческая деятельность опирается на необходимые процессы. Но при осознании этих процессов мы можем видеть более далеко, а можем быть более слепы. Мы можем предвидеть более отдаленные последствия своих действий, а можем увлекаться только минутным успехом. Действительность отвечает на выбор, сделанный нами. В этом суть вопроса о свободном действии»3. «Сознание рабочих масс не может быть истинно классовым сознанием, если рабочие на конкретных и притом непременно злободневных (актуальных) политических фактах и событиях не научатся наблюдать каждый из других общественных классов во всехпроявлениях умственной, нравственной и политической жизни этих классов; — не научатся применять на практике материалистический анализ и материалистическую оценку всехсторон деятельности и жизни всех классов, слоев и групп населения. Кто обращает внимание, наблюдательность и сознание рабочего класса исключительно пли хотя бы преимущественно на него же, — тот не социал-демократ, ибо самопознание рабочего класса неразрывно связано с полной отчетливостью не только теоретических... вернее даже сказать: не столько теоретических, сколько на опыте политической жизни выработанных представлений о взаимоотношении всех классов современного общества» // Ленин В.И. Что делать? // В.И. Ленин Собрание сочинений 5 изд. Т.6 – М.: Издательство политической литературы, 1963 – С. 69 1 В противовес догматическому марксизму Ленин сумел показать, что классовое сознание не возникает автоматически. Идеологом определенного класса не рождаются, а становятся. […] Пролетарская идеология возникает именно в этой сфере взаимоотношения различных классов общества, она является закономерным выводом из всей исторической практики человечества, итогом развития философии, политической экономии, социализма. // Лифшиц Мих. Ленинизм и художественная критика. С. 191 2 Лифшиц Мих. Немезида. // Мих. Лифшиц Надоело. В защиты обыкновенного марксизма. – М.: Искусство XXI век, 2012. – С. 517 3 31

Однако не только сознательное действие отражается субъективной активностью бытия, но и слепое, стихийное движение его. Истина, как действительное качество реального мира, обладает своей невероятной силой. Она, подобно верховному судье, готова карой обрушиться на всякого, отступившего от нее, ведь полнота бытия означает еще и полноту возможности, когда в самой объективной реальности онтологически существует выбор путей. Когда-то Мих. Лифшиц писал: «Но собственно уже гибель правды есть ее победа. Превращенная форма, насмешка истории есть победа над ограниченностью, половинчатостью правды. Второй путь становится первым. И после этого над превращенной формой второго пути, который есть кара за ограниченность, совершается ирония иронии, вторая ирония истории. И все это не безусловно, а в относительных дозах»1. Истина даже будучи побежденной, будучи погибшей, все же празднует победу – таков закон истории, не знающий исключений. Каждый человеческий поступок, каждый шаг, взятый в своей исторической конкретности, подлежит его действию. А потому, необходимо «учитывать не только ближайшие, но и последующие результаты наших действий, писал Энгельс. Непродуманные действия вызывают обратные последствия. Законы природы и законы истории мстят за себя. Их нельзя обойти. Этот автоматизм реального хода вещей и есть тот действительный разум, который не гость в объективном мире, не случайное явление в нем. Мы можем предъявлять этому ходу вещей те или другие претензии. […]Часто бывает так: человеку кажется, что он все понимает лучше, чем история и п р и р од а , и о н п р е с л ед уе т с во ю ц е л ь с о с во е й с т р а ш н о й последовательностью». В области политики это явление играет особую роль, сопряженную с невероятной опасностью, «когда цели велики и благородны, а средства, сосредоточенные в руках партий, которые 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 81 32

изменяют мировую историю, громадны. На людях тогда лежит колоссальная ответственность, чтобы не совершить ложного шага и не вызвать гнев Немезиды, или, говоря более просто, обратные последствия наших собственных поступков»1. Марксизм, каким его вслед за Марксом видел Мих. Лифшиц, не является в узком смысле слова «методом», если, конечно, понимать под этим формальное средство, механически, внешне приложимое к любым явлениям опыта, не является он также и собранием формул или рецептов, гарантирующих от возможности ошибки. Однако он позволяет понять, что представляют из себя ошибки, совершаемые в области истории и политики. Ведь далеко не все из них могу быть рассмотрены только лишь как ошибки школьного характера, исправить которые в назидательных целях должен знающий учитель – в истории, в политике такого учителя нет, а знание этой ошибки и усвоение правила совершенно не гарантируют невозможность ее повторения. Конечно, невозможно уложить в эти узкие рамки формальной правильности и деятельность людей вроде Томаса Мюнцера или Максимилиана Робеспьера. Таким образом, устанавливается, что существует такой тип исторического действия, который может быть назван «ошибкой гигантов» или иначе – трагической виной2. На этом основывается глубокое понимание проблематики трагического в истории, нашедшее свое отражение в классических работах представителей «течения» 1930-х годов, например, 1 Лифшиц Мих. Немезида. – С. 518 «Бывает ошибка школьника - ошибка против орфографии, бывает ошибка шофера - нарушение правил уличного движения, бывает ошибка против формальной целесообразности - ошибка обыденной жизни. Но применять эту меру к поступкам исторических деятелей невозможно, как нельзя, например, обвинять Шекспира в том, что он не знает правил драматургии и плохо строит свои трагедии, как нельзя обвинить мастера древнерусской иконы в том, что он не умеет рисовать. Одним словом, бывают ошибки формальные, но бывают также ошибки, неотделимые от исторических завоеваний, имеющие, так сказать, более объективный статус, чем ложные шаги обывателя, слишком поздно взявшегося за ум. Не устраняя разницы между истиной и заблуждением, нужно признать, что иное заблуждение в тысячу раз выше множества мелких истин. К таким заблуждениям относятся "ошибки гигантов"». // Лифшиц Мих. Ветер Истории. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 295-296 2 33

в труде Лукача о переписке Маркса и Энгельса с Лассалем по поводу трагедии последнего «Франц фон Зиккенген» 1 или в работе Мих. Лифшица «Ветер истории»2. К сожалению, у нас нет возможности рассмотреть этот взгляд подробнее, хотя он несомненно того заслуживает, поскольку представляет собой одно из центральных положений политической философии и философии истории Мих. Лифшица. Однако, исходя из этого понимания, мы можем установить, что очень часто в истории и политике, там и тогда, где и когда человеку и человечеству приходится со всей силой ринуться в бой, где свершаются всемирноисторические события, мы имеем дело с возможностью ошибки, понятой, конечно, в смысле ошибки трагической, т.е. до известной степени неизбежной, или, по крайней мере, скрывающей в себе намного больше, чем просто необходимость ее исправить, поскольку, можно сказать, что исправить эту ошибку нельзя, можно лишь, поняв ее, попытаться действовать так, чтобы в будущем ситуация не свернула вновь на уже слишком знакомый путь. Но что же способен противопоставить этому человек, класс, действующий сознательно, действующий свободно благодаря опоре на истину бытия, благодаря «ветру истории», пойманному его парусами? В одной из архивных заметок Мих. Лифшица содержится следующая запись: «Я рассчитываю на печальный опыт, хотя не очень верю в добрую волю. Но мы ведь знаем, что силы, желающие зла, со скрежетом зубовным часто творят добро»3. Печальный опыт, отличающийся, однако, от простого, по выражению Герберта Маркузе, похмелья после социальных революций, вот что с каждой проигранной битвой входит в абсолютный Лукач Г. Маркс и Энгельс в полемике с Лассалем по поводу «Зикингена». // Литературное Наследство (Маркс и Энгельс о литературе). – М., 1932 – Т.3. – С.45-74. 1 Лифшиц Мих. Ветер Истории. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 273-316 2 3 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 36 34

баланс человечества. Ведь еще Карл Маркс, говоря о Парижской коммуне 1871 года, заметил, что хотя коммунары и «штурмовали небо», хотя они были обречены на поражение, поражение это было выше многих побед – ведь его печальный опыт был содержательнее случайного, поверхностного, слишком легкого успеха: «отражение истинно упреждающее было бы отражением истинно последующим. Мы тогда хорошо упреждаем действительность, когда хорошо следуем за ней («система» с хорошо работающей обратной связью, т. е. с печальным опытом, в котором печальная сторона доведена до минимума): истиннопечальный опыт не так печален!»1. Сама возможность существования объективной, реально-идеальной дифференциации печального опыта обуславливается сознательной, свободной человеческой деятельностью, истоком которой является истина мира, раскрывающегося перед человеком, который как бы возвращает бытие к самому себе, доводя его до его истины. Только в перспективе этой всемирно-исторической точки зрения сознание и может действовать таким образом, чтобы даже поражение обратить в будущую победу. Но чем же является эта всемирно-историческая точка зрения? Нет сомнений, что истина бытия, как действительное основание, как мировая линия, прокладывает себе путь сквозь стихийный ход человеческой истории, что всякое политическое действие, всякое преобразование, всякая победа или поражение необходимо соотносятся между собой, будучи высвечены этим озаряющим взглядом. Возможно ли высказать тот действительный, реальный критерий, всегда оставляющий за собой последнее слово на суде истории, то что уже самим способом своего бытия представляется как бы необходимым условием гармонического хода человеческой истории, как части всеобщей истории мира в его истине? 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 299 35

Для Мих. Лифшица, как и для марксизма вообще, этим реальным к р и т е р и е м я в л я е т с я народность, степень демократиче ского, самодеятельного подъема самых широких масс людей без каких-либо изъятий и исключений. Каждое конкретное историческое явление, каждое политическое действие последним основанием для своей оценки, для своего понимания имеют степень освобождения человечества, рост его самоорганизации и сознания. Таким образом, в области политического онтологически понятая истина бытия приобретает общественное измерение, как истина-справедливость, истина-нравственность, являющаяся глубинной основой и подлинным смыслом всей политической и исторической освободительной борьбы человечества. Нравственное измерение истории, как живое присутствие истины в мире общественных отношений, коренится, прежде всего, в действительной борьбе угнетенных масс, «сильных не только своим количеством и своим пониманием "телесного" - в этом нередко может быть и слабость, и ею часто пользовались всякие плебисцитарные режимы фашистского или бонапартистского типа для порабощения масс, для превращения их в толпу. Массы сильны своим моральным весом, который неотделим от их реальной исторической силы» 1. Этот моральный вес, эта нравственная сила являются своего рода imponderabilia, невесомыми величинами, по выражению Мих. Лифшица, «которые не могут быть подсчитаны, как трубы заводов, рост населения, количество штыков», но являются действительными «моральными факторами, имеющими невесомое, но реальное значение в политике»2. Как и все идеальное «моральная сила» слаба, она существует в мире ровно настолько, насколько существует в нем человечность, и все же, в 1 Лифшиц Мих. Немезида. – С. 523 Лифшиц Мих. Франко-Русские культурные связи // Мих. Лифшиц Мифология Древняя и современная. – М.: Искусство., 1980. – С. 401 2 36

дни решающих столкновений, в дни сражений и труда, когда угнетенные всех эпох со всего мира встают на борьбу за свое будущее, она становится самым сильным, самым прочным, самым грозным, что только есть в мире. Именно ее силой нищая, голодная, необученная армия Великой французской революции сумела победить войска монархической Европы, объединившиеся против нее, именно о ней говорил Ленин, когда Советская Россия, находившаяся в окружении врагов, борющаяся с интервенцией, сумела выстоять и победить 1. «Таким образом, существует содержание моральной силы. Оно измеряется отношением данного класса к общественному целому. И так как оно объективно, его нельзя изменить простым напряжением воли заинтересованных общественных сил, при помощи насилия, хитрости или денег. С другой стороны, моральная сила может быть реализована в деятельном сплочении большинства против паразитов, и тогда взаимная поддержка, братское чувство делает чудеса, или же она может существовать только идеально, то есть как простая возможность. Для человеческой воли здесь открывается обширное поле деятельности. Лишь бы эта воля не вступала в безнадёжный конфликт с исторической моральной силой, не нарушала условия, при которых эта сила может быть реализована в действительном объединении и братском подъёме людей, не вызывала своими действиями обратных результатов» 2. Массовая свободная демократическая самоорганизация – это начало и конец политики, это ее смысл, это истина, существующая в истории, это справедливость, как качество самого бытия. Будучи подлинной основой всякого политического действия, она представляет собой реальную «Материально в отношении экономическом и военном мы безмерно слабы, а морально,- не понимая, конечно, эту мысль с точки зрения отвлеченной морали, а понимая ее, как соотношение реальных сил всех классов во всех государствах,- мы сильнее всех. Это испытано на деле, это доказывается не словами, а делами, это уже доказано раз, и, пожалуй, если известным образом повернется история, то это будет доказано и не раз» // Ленин В.И. IХ Всероссийский съезд советов // В.И. Ленин Собрание сочинений 5 изд. Т.44 – М.: Издательство политической литературы, 1974 – С.300 1 Лифшиц М.А. Нравственное значение Октябрьской революции. // М.А. Лифшиц. Собр. соч.: в 3 т. Т. 3. – М.:Изобразительное искусство, 1988. – С. 258 2 37

идеальность, служащую как бы камертоном, звучащим для того, чтобы мы знали, чтобы мы понимали, чтобы мы могли установить качественную характеристику каждого политического действия, каждого нашего суждения, каждой идеи и каждого следующего шага на пути истории – способствуют ли они подлинному, настоящему, действительному освобождению масс. Это – «прерогативная инстанция» социального бытия, это – искомое истинное положение, это – единожды обретенная точка зрения на всю мировую историю, позволяющая ей раскрыться, как раскрывается перед человеком бесконечная глубина действительности. В еще не опубликованной заметке из Архива Мих. Лифшица содержатся следующие строки: «Надо превращать толпу в народ, объединять людей их самостоятельной организацией, бескорыстным трудом, культурой – вот безусловная основа для оценки того, кто прав, кто виноват»1. ГЛАВА 2. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ И ЕГО РЕАЛЬНОСТЬ 1 Архив Мих. Лифшица 38

Современное положение на рынке идей такого, что собирающийся обзавестись здесь некоторым капиталом, должен скорее избегать темы общественного идеала и тем более его реальности. Превратности исторической судьбы этого вопроса осудили его в глазах хранителей философских истин на самое радикальное подозрение. Это недоверие, восходящее своими корнями к общей ситуации времени конца больших рассказов, вызвано, во многом, действительными проблемами, требующими своего решения. Очень часто, и ХХ век показал это со всей страшной очевидностью, пространные рассуждения об общественном идеале своей обратной стороной имели мечту о новом репрессивном порядком или же, наоборот, скрываемое изо всех сил, но непреодолимое желание сохранить одряхлевшее существующее. Имел ли нацизм своего рода общественный идеал? Была ли «Культурная революция» в маоистском Китае движением миллионов, воодушевляемых тем или иным представлением о необходимости радикального пересмотра сложившихся общественных отношений? Наконец, разве культурная риторика мировых сверхдержав, желающих определять судьбу всего человечества, не оперирует тем или иным представлением об идеальной составляющей этого процесса? Каждое политическое действие, каждый шаг человечества на пути истории и общественной борьбы самым тесным образом связаны с ответом на вопрос, что же такое общественный идеал и его реальность. Диалектика, как любил замечать Мих. Лифшиц, учит различать – это положение лежит в основе не только человеческого мышления и практики, но и самого бесконечного бытия, не чуждого представлению об истине, ведь первое, главное различение – различение истины и лжи. Сохранение его строгости и отчетливости при рассмотрении истории и политики требует безусловного соблюдения дисциплины мысли, позволяющей удержаться от слишком 39

поспешных, слишком общих решений, сводящих концы с концами там, где в действительности зияет пропасть. Должны ли мы отказаться от обращения к понятию общественного идеала, потому что общественными идеалами обладали самые разрушительные явления прошедших веков, потому что между этими идеалами и их воплощением присутствовала далеко не иллюзорная связь? Иными словами, можно ли сказать, что всякий общественный идеал чреват разрушительными последствиями? Преждевременное решение этого вопроса, являющееся в перспективе ситуации современности, сводится, в конечном счете, к стиранию граней внутренней дифференциации явления общественного идеала, предполагая, что, например, идеалы общественной борьбы времен Французской революции непосредственно оборачиваются «сентябрьскими убийствами» и эпохой террора, а в исторической перспективе содержат в себе тоталитаризм националсоциалистической идеологии и фашистского государства. Этот взгляд, как действительный результат общественной борьбы последних десятилетий, хотя и содержит в себе известную долю истины, все же является глубоко ложным. Ведь не будет преувеличением сказать, что и сам он входит, как необходимая часть, в состав определенного общественного идеала или же заключает его в себе. Преодоление его возможно лишь обретением иной точки опоры, становлением голосом иной ситуации – для Мих Лифшица, как уже было замечено, этой ситуацией являлась Октябрьская революция, несомненно, содержащая в себе великий общественный идеал, увиденный в перспективе грандиозного подъема массовой самодеятельности в борьбе за свое освобождение. Важнейшей идеей классического марксизма от Маркса и Энгельса до советского «течения» 30-х годов являлось понимание и обоснование того, каким образом, среди огромного количества самых 40

фантастических и самых страшных представлений в истории и политике существует подлинный общественный идеал также отличный от тоталитарной утопии, как темные представления восставшего раба о социальной справедливости, от великих демократических идеалов освобождения человечества. Коренным вопросом этого взгляда на судьбу общественных идеалов и их реальность становится вопрос о различии, позволяющем провести грань между идеалом самодеятельности Октября и идеалом фашистского активизма, между демократическим подъемом масс эпохи Крестьянских войн и демонизмом восстания тайпинов. Иными словами, речь идет о диалектической мере и универсальном критерии, раскрывающем содержательную, качественную сторону того, что получило свою реальность как общественный идеал. 2.1. Идеальное Вопрос о природе идеала1 и идеального представляет собой как бы другую сторону вопроса об истине, которого мы касались выше. Поэтому для его верного понимания необходимо держать в памяти определение, согласно которому истина это не только соответствие нашего представления предмету, но и соответствие предмета самому себе. Будучи понятой онтологически, истина, выходящая за пределы системы высказываний, обретает свое подлинное объективное существование как «Проблема идеального» представляет собой одну из наиболее широко известных сторон философии Мих. Лифшица, что было вызвано огромным, до сих пор не прекращающимся спором вокруг этой проблемы между точкой зрения М.А. Лифшица, представленной В.Г. Арслановым, и точкой зрения школы Э.В. Ильенкова и ее бесчисленных эпигонов. И хотя конструктивный этап дискуссии, связанный, прежде всего, с разработкой В.Г. Арслановым основных положений взглядов Мих. Лифшица через рассмотрения концепций эпигонов школы Ильенкова, завершился уже много лет назад, еще и до сих пор эта полемика продолжает занимать многочисленные умы (см. напр. материалы последних Ильенковских чтений (2016). Будучи же ограниченными временем и тематикой работы, мы будем рассматривать лишь небольшую часть поистине сложнейшей философской проблемы, поставленной и решенной Мих. Лифшицем в своей диалектической Онтогносеологии. 1 41

необходимое условие для всякого человеческого действия, как универсальный критерий, уклонение от которого чревато неизбежной карой Но все же, в каком смысле проблема идеального есть другая сторона проблемы истины? Согласно взгляду Мих. Лифшица, одной из аксиом диалектической Онтогносеологии является тезис, согласно которому, хотя «мир вещей и мир духовный переходят друг в друга», хотя этот взаимопереход может заключать в себе момент отождествления, «неизбежное гносеологическое различие»1 остается, а значит, субъект и объект представляют собой две действительные, сохраняющие свое различие, стороны процесса истины. Разорвать это отношение в пользу одной из сторон или уйти от него в поисках чего-то третьего – значит уничтожить его полноту, однако, не стоит забывать, что хотя, как писал вслед за Герценом Мих. Лифшиц, природа без человека не полна, истина, все же, находилась для него на стороне объекта. Таким образом, рассмотрение проблемы идеального есть рассмотрение проблемы истины со стороны ее объективного существования, бытия того, что делает возможным «истинное познание» как «познание истины»2. Человече ская деятельно сть получает свою содержательную определенность не только в силу ее отношения к своему объекту, но и в силу того качества, каким обладает этот объект. И хотя многое из того, о чем здесь необходимо было бы сказать, уже отмечено нами выше в той части работы, где речь шла о понимании истины, все же попробуем дополнить его, конкретнее определив, чем же является идеальное, как одно из имен истины, согласно взгляду классического марксизма Мих. Лифшица. Итак, объективное существование истины бытия, как необходимой основы подлинной деятельности отдельного человека и огромных масс людей в их исторической борьбе, означает, прежде всего, ее доступность человеческому 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С.174 2 Там же. – С. 209 42

сознанию, ставшему зеркалом реальности. Однако, как замечает Мих. Лифшиц, это отношение было бы абсолютно невозможным, «если бы сама реальность не обладала в определенных точках свойством зеркальности. Всякая реальная общность, или, как пишет Э. Ильенков, «органическая тотальность», достигая определенного уровня развития этой целостности, сама рождает говорящие ситуации, требующие только человеческого голоса для своего сознательного выражения»1. Таким образом, внутренняя дифференциация реальности, совершающаяся в бесконечном движении материи, должна достичь определенного состояния, определенного уровня бытия, тем самым обретя совершенно особое качество-свойство – зеркальность. Эта говорящая онтологическая полнота действительности и оказывается тем местом, той ситуацией, «где объективный мир, не теряя своей материально-чувственной природы, обретает субъективные предикаты», а «наша собственная внутренняя субъективность, увлеченная его могучим влиянием, сама обретает черты объективности»2. В необходимости этого отношения, в его сложном устройстве кроется разгадка тайны идеального, как действительной силы истории и политики, в отличие от того представления, что отводит ему лишь видимость красивой иллюзии – прекрасной, но бездомной в подлунном мире. И хотя каждая из сторон этого отношения требует друг друга, дело заключается в том, чтобы понять каким образом объект, на стороне которого оказывается подлинная активность, позволяет субъекту «покинуть свой незначительный статус простого эпифеномена, сопровождающего явления, и превратиться в ratio agens, активный действующий ум»3. Согласно Мих. Лифшицу, это переворачивание происходит в точке зеркальности самого бытия, где сознание сталкивается, будучи свободно захвачено «объективной субъективностью», со своей 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 188 2 Там же. – С. 196 3 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 188. 43

«реальной матрицей» – первым зеркалом природы, как необходимым опосредованием, без которого «было бы невозможно и второе, чем является субъект как экран человеческого мозга» 1. Таким образом, «если говорить более точно, теория отражения – пишет Мих. Лифшиц – предполагает два зеркала, из которых одно принадлежит самому объективному миру, является его собственной зеркальностью»2. Подлинно действующий субъект, если воспользоваться выражением Чернышевского, как бы светит отраженным светом объекта, говорит «от его имени», «примкнув к внешней реальности там, где она сама достигает актуального развития» 3. Актуальное состояние внешней реальности, ее онтологическая полнота, «истинная всеобщность», обладающая своей «силой притяжения» существует, однако, не как нечто только лишь количественное, способное быть охваченным субъектом чисто механическим образом, но является, прежде всего, качественной полнотой, «открывающейся ему в чем-то особенном» 4. Это особенное и есть объективное предметное зеркало, т.е. такой предмет, в котором з ву ч и т бесконечность. Об этом особом объекте, пользуясь старинным выражением Спинозы, можно было бы сказать, что он является index sui et falsi, отражающим в себе все богатство разлитой всеобщности, освещающим ее своим светом, выше мы уже упоминали, что это объективное зеркало было названо Мих. Лифшицем вслед за Бэконом «прерогативной инстанцией» бытия. Эта качественная определенность предмета, становясь основой, как практической человеческой деятельности, так и мышления, отражается в свою очередь самой деятельностью, как вторым зеркалом человеческого сознания. Благодаря чему, подобно годичным кольцам на срезе дерева, в языке мы встречаем следы этого реально-идеального процесса: так «материальный труд 1 Там же. 2 Там же. – С. 189 3 Там же. 4 Там же. 44

землекопа может быть сделан идеально, а духовный труд дирижера симфонического оркестра — халтурно. Нельзя, очевидно, пройти мимо этого оттенка, который вложила в понятие «идеальное» человеческая речь, и не зря» 1. Язык, сохранивший в себе определение идеального, как чего-то в самом себе законченного, полноценного, способного служить образцом, вне зависимости от физической или духовной природы своего существования, сохраняет в себе чрезвычайно важный оттенок смысла, согласно которому человеческий труд во всем богатстве своих форм, как и всякое другое явление, содержит в себе внутреннюю норму существования. Но какова природа этой нормы? Конечно, можно установить, что историческая обусловленность всякой нормы не позволяет выделить какое-то универсальное, в равной степени применимое определение, например, определение настоящей политической деятельности – ведь политика, какой мы знаем ее по античному греческому полису отличается от бесчисленных образцов, встречаемых нами хотя бы тот же исторический период, не говоря уже о более поздних явлениях политики вплоть до сегодняшнего многообразия. Эта проблема издревле занимала мыслящие умы, а наиболее общее свое определение она получила как специфический вопрос теории познания 2. Здесь нет необходимости подробнее давать его очерк, важно лишь напомнить, что согласно Мих. Лифшицу и его определению истины, сами эти нормы становятся доступны человеку благодаря существованию особых инстанций «позволяющих сделать относительно законченные выводы, прекратить вечную неполноту индукции, обобщение эмпирических фактов путем отыскивания таких положений реальности, которые внятно говорят нам своим собственным субъективным языком»3 — т.е. объективных предметных 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 204 В определенном смысле, в параграфе, посвященном проблеме истины, этот вопрос уже рассматривался применительно к историческому релятивизму. 2 3 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 168 45

зеркал. Эта тесная связь всякой нормы с актуальным состоянием бытия, достигшего уровня зеркальности совершенно не случайна, поскольку сам человеческий труд своей основой имеет «формы и отношения материальных вещей, сами по себе [являющиеся] не веществом, а некоторыми пределами того, что дают нам наши чувственные восприятия в опыте» 1 Таким образом, нормы, согласно Мих. Лифшицу, извлекаются из самих природных процессов, «полезной общественному человеку стилизацией» которых, они выступают. Однако важно добавить, что в тоже время они существуют и независимо, вне этой стилизации, как реальные «пределы, принадлежащие объективной реальности», которые «наше сознание или воля не могут […] сдвинуть с места по произволу. Такими пределами являются идеальный газ, идеальный кристалл — реальные абстракции, к которым можно приближаться так же, как приближается к окружности многоугольник с бесконечно растущим числом сторон»2. Идеальный газ не исключает существование какого-угодно огромного количества газов «неидеальных», он выступает как определенная точка опоры, позволяющая понять существование этой бесконечной эмпирической данности всех возможных видов газов. «Вся структура Вселенной, не только геометрическая, но и всякая иная, опирается на нормы или образцы, достигнуть которых можно только через бесконечное приближение. Бесконечность, как таковую, никто не видел, не слышал и не обонял, однако без ее реального присутствия не обходится наше сознание даже на уровне чувственных качеств» 3. В этом смысле, можно сказать, что существование объективной нормы всякого явления находит свое основание в истине бытия, как его особого качества, и является, извлекается, становится доступной, видимой нам благодаря «прерогативным инстанциям», предметам, достигшим состояния объективного 1 2 3 Там же. – С. 204. Там же. – С. 204-205. Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 205 46

зеркала и освещающих своим светом внутреннюю структуру не только своего, но всеобщего бытия этой универсальной ситуации. Здесь мы вплотную подходим к понимаю того, чем является идеал и идеальное. Поскольку объективно существующие пределы, как реальные нормы бытия всякого предмета, открываются нам в особых, качественно определенных, истинных состояниях действительности, но действуют, как подлинная основа существования этих предметов, в любой конфигурации данного класса явлений, они представляют собой уникальный реальный момент идеального тождества этого предмета самому себе, что и является, иначе говоря, свойством зеркальности. В то же время, эта самотождественность есть «вместе с тем и не тождество», ведь, «абстрактно говоря, оно осуществляется лишь в пределе», хотя эти пределы и «не простые конструкции нашего ума, и легче сдвинуть с места гору, чем один из них»1. Обращаясь к классической философской традиции, к языку Гегеля, принятому также и Марксом, Мих. Лифшиц называет идеальным «действительное в его высшей истине. […] Или действительность, соответствующую своему понятию», т.е. тождественную самой себе, отражающую в себе известный класс явлений. Другими словами, человечество сталкивается с идеалом, когда среди бесконечной эмпирической текучки своего опыта, с его предельной изменчивостью и случайностью, оно обнаруживает момент бесконечности актуальной, зеркальности, которая через «повторение, воспроизведение себя, заворачивание на себя, образует самостоятельный цикл», входящий, в качестве элемента «тождества с самим собой в понятие диалектического развития»2. И этот цикл самовоспроизводства, как внутренняя форма3, к а к норма его существования, выраженная его объективными 1 Там же – С. 206. 2 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 206 О внутренней форме См. Арсланов В.Г. Теория и история искусствознания. XX век. Формальная школа. – М.: Академический проект, 2015. – С. 267-276 3 47

пределами и является истиной бытия, или иначе – идеальным, как «условием истинного, одним из полюсов истины, о котором забывает всякий номинализм, эмпиризм, позитивизм, «логический», «критический» и всякий другой»1. Посредством процесса своей «исторической чувственно-предметной практики», человечество достигает «сердца природы», как ее «чистых», не замутненных всякой случайностью объективных форм»2, т.е. раскрывает для себя ее идеальное содержание. В этом смысле, человеческая деятельность дает, по выражению Маркса, миру его собственное сознание и меру, на практике воплощая знаменитое изречение Протагора о том, что человек является мерой всех вещей. Идеальное, так раскрывающееся в человеческой практике, но существующее объективно в самой природе, как момент самотождественности, зеркальности, вместе с тем представляет и определенный «порог реальности, который должно перешагнуть всякое определенное бытие, поскольку оно не является чистой абстракцией, то есть небытием». Таким образом, в самой природе непрестанно происходит процесс роста, развития, становления, рождения и отмирания объективных форм, которые и составляют внутреннюю основу, норму ее существования. Каждое явление, становясь равным самому себе, достигает момента абсолютного, когда благодаря диалектическому переходу содержание отливается в новую, всеобщую форму для всякого последующего развития. 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 207 2 Там же. – С. 223 48

В одной из архивных заметок Мих. Лифшица содержится мысль, согласно которой мы все живем в среднем мире, расположившемся между двумя бесконечностями, где с одной стороны бесконечность микромира квантовой физики, а с другой – космический макромир черных дыр. Наблюдать явление этих двух миров напрямую мы не можем, поскольку, согласно другой мысли Лифшица, материя двух этих миров либо еще не вполне стала предметом, либо уже перестала быть таковым. В этом смысле, теория идеала, как нормы бытия, оказывается фундаментальным основанием, условием всякой человеческой деятельности, опирающейся на идеальное в самом бытии. Это качественное, онтологическое рассмотрение явления, обоснованное диалектической Онтогносеологией Мих. Лифшица, по сути, и является диалектическим методом классического марксизма, согласно которому «в нем отражается сама «жизнь материала», не «материал» как аморфное, безличное существование, а именно жизнь его, его высшая действительность. Категория жизни принадлежит онтологии объективного мира, как мира природы, так и мира исторического. Отсюда такие понятия, как разум или истина, добро и красота, имеющие объективное содержание».1 Здесь необходимо вступить в область реальности идеального и только здесь в полной мере раскрывается вопрос о природе общественного идеала и возможности его содержательного, качественного рассмотрения. Таким образом, мы переходим к проблеме общественного идеала и его реальности, а также надежного инструмента, 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 228-229 49

способного провести диалектическое различение между тем, что является общественны идеалом в собственном смысле слова, и тем, что составляет лишь его страшный суррогат. 2.2. Реальное Прежде всего, необходимо заметить, что вопрос об общественном идеале и его реальности находится в таком же отношении к вопросу о политике, как и вопрос об идеале вообще к вопросу об истине. Таким образом, мы вновь возвращаемся к проблеме понимания политики, однако подходим к ней как бы с другой стороны – если до того, речь шла о содержании общественной борьбы, как борьбы за освобождение человечества, за превращение толпы в народ, за рост его демократической самоорганизации и самосознания, то теперь речь пойдет об общественном идеале, как полюсе этой борьбы. 50

Для того, чтобы разобраться в данной проблеме, необходимо вернуться несколько назад, к тому моменту, когда Мих. Лифшиц, обращаясь к мысли Гегеля, пишет об идеале, поскольку именно здесь он возвращает должное и его языку. Чрезвычайно важным, согласно Мих. Лифшицу, является различение, установленное в языке немецкой классической философии еще со времен молодого Шеллинга1, между двумя терминами, которые традиционно переводятся на русский язык одним словом – идеальное, однако, в немецком имеют различное значение – das Ideal и das Ideell. Термин das Ideell у Гегеля обыкновенно связывается с чем-то, «что существует, так сказать, в плане развития, но еще не определилось, не является самобытием, но существует для ума», как только лишь «предвосхищение будущего развития определенной реальности», которое «по идее, уже налицо, но реально не существует»2. Поясняя это в своей «Малой логике» Гегель использует пример с растением, которое ideelle уже содержится в своем зерне, однако, только лишь ideelle, ведь далеко не каждое зерно прорастет, и не каждое проросшее будет растением полноценным, т.е. нормальным, «чтобы отметить невыгодное отличие такой идеальности от полного развития зародыша в «Уже в «Идеях к философии природы» 1797 г. Шеллинг применяет контрарные определения ideal и IdeelL Они встречаются и в других его сочинениях, но лучше всего, пожалуй, природа этой противоположности выясняется в «Лекциях о методе академических занятий», в разделе, посвященном философии искусства. Здесь «сущее в идеях» (das Ideelle) объясняется как «высшее отражение сущего в реальности» (des Reellen)». // Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 231-232 1 2 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 233 51

растении, адекватного своему понятию, то есть от идеального в собственном смысле слова, Гегель и употребляет термин ideell»1. Вслед за Гегелем, Мих. Лифшиц, также утверждает необходимость соблюдения этого точного различения, ведь термин das Ideal обозначает, в известном смысле, нечто прямо противоположное das Ideell. Поскольку идеал (das Ideal) представляет собой определенный качественный порог бытия всякого класса явлений, достигшего равенства своему понятию, das Ideell, как нечто только лишь «интеллигибельное или, согласно Лифшицу, «идейное» – план, проект, возможность», есть нечто этот порог еще не перешагнувшее, а потому и «заключающее в себе определенную ограниченность», поскольку «действительность, осуществление того, что есть только в плане, выше возможности, выше того, что запланировано»2, она полнее, а значит, она свой основой имеет внутреннюю норму, предел, качественную определенность – das Ideal. Das Ideell же оказывается определенным скорее количественно, чем качественно. Однако здесь коренится очень важная проблема, ведь и согласно Гегелю, лишь «интеллигибельное» предвосхищение все же может перейти в статус реального, таким образом, бытие ideelle является определенным этапом пути и тесно связано с понятием идеала в собственном смысле слова. На анализе этих взаимоотношений, продолжает ход своей мысли Мих. Лифшиц, 1 Там же – С. 234. Арсланов В.Г. Онтогносеология, смысл мира и «gottlosen Marxismus» // Михаил Александрович Лифшиц под. ред. В. Г. Арсланова – М.: РОСПЭН, 2010 – С. 285 2 52

основано чрезвычайно многое не только у Гегеля, но и у Маркса. Прежде всего, речь идет о том, что марксистский анализ капиталистического общества, представляет собой продолжение, но на иной почве, рассмотрения отношений ideale и ideelle. Так, в частности, имея в виду, «что в превратности социального процесса, в этой его внутренней темноте, несоответствии самому себе играет особую роль фантастическая сила «стереотипов» общественного сознания, особая превратная гносеология товарного общества, вовсе не совпадающая с нормальным отношением сознания к его объективному зеркалу, объекту, «репрезентирующему» всеобщее»1 Маркс употребляет термин ideelle. Отсюда следует, что ideelle, чуждое качественной определенности явления, его внутренней дифференциации на истину и ложь, находит свое воплощение в бытии буржуазного общества, как сеть общественных отношенийрепрезентаций, благодаря которым предметы как физического, так и духовного мира, могут приобретать совершенно иные свойства, отличные от их действительной идеальной сущности – бульварная литература может оказаться величайшей ценностью, а «Потерянный рай» Мильтона быть оцененным в десять фунтов стерлингов. «Форма общественная перекрывает естественную форму предметного мира и человеческого труда. Функциональное значение вещи отодвигает на задний план его естественное, природное значение. Хорошо 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 247 53

ли это? Не всегда, в зависимости от того, как это совершается»1. И в этом как, безусловно, речь идет о качественной определенности этого процесса, подразумевающей раскрытие внутренней идеальности самого предмета. Человечество, создающее тело своей второй природы, строит его во взаимодействии с природой в собственном смысле слова – это очевидно, но важным здесь является то, что сам этот процесс может происходить двумя путями, как об этом вслед за Марксом и Гегелем пишет Мих. Лифшиц – включение природного тела может быть либо отрицательным, т.е. уничтожающим, стирающим само-бытие этого тела, либо положительным, в том смысле, в каком Гегель говорил о снятии, позволяющем раскрыться истине этой первой природы и обрести себя, свое подлинное бытие во второй2. Для Маркса, согласно Мих. Лифшицу, критика буржуазной политической экономии «является именно критикой гипертрофированной общественной формы, исторически необходимой, но представляющей собой нечто глубоко противоречивое и странное до фантастики»3. Однако эта гипертрофированная общественная форма, способная застилать собой перспективу действительного 1 Там же. Об этом отношении Маркс много пишет в своих ранних работах, например, в Экономическо-философских рукописях 1844 года: «Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека […] как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, == натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение». // Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г // К. Маркс и Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 42. - М.: Издательство политической литературы, 1974. - С. 116 2 3 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 248 54

материального и духовного миров, является ни чем иным как противоречием между das Ideal и das Ideell. Существуя ideelle общественные отношения, как и всякое явление, также имеют собственную норму (ideale), собственную внутреннюю содержательную форму – товарное общество, подвергаемое критике Марксом, как внутренне противоречивое, но исторически неизбежное, своим основанием все же имеет истину самой действительности, истину первой природы, предметного бытия, к которой оно, однако, еще должно прийти. Человечество, таким образом, в соответствии с известным выражением Маркса, должно начать свою нормальную историю с момента обретения «истинной общественной формы, в отличие от неистинной»1. Истинная общественная форма, будучи, подобно идеальному газу или идеальному кристаллу, внутренней нормой всяких общественных отношений, другими словами может быть названа общественным идеалом. Но как возможно обретение этого общественного идеала и в чем он состоит? – ведь если действительные общественные отношения существуют реально, повсюду подменяя das Ideal чем-то лишь ideelle, как отражением сложившегося положения вещей, необходимо, прежде всего, понять, как идеал может стать реальностью. Или он всегда имеет некую реальность? Мих Лифшиц писал, что «идеальное есть реальное, жизнь не в том только смысле, [что] оно опирается на жизнь, на реальное, выражает его, но и в том смысле, что идеальное наиболее реально, естественно. Различие идеала и действительности в этом получает свой смысл. Это различие в самой 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 249 55

реальности. Идеальное переходит в реальное, реальное в идеальное»2. Таким образом, все же, можно установить, что общественный идеал меньше всего является чем-то существующим лишь подобно призраку, но напротив, как качественная сторона самой действительности общественных отношений, он и есть сосредоточение реальности, объективное бытие всеобщности смысла – прерогативная инстанция, озаряющая своим светом не только себя, но и ложь, превратную форму. Отыскать эту позицию в объективной реальности, занять ее – значит обозреть горизонт всей человеческой истории и увидеть истину общественных отношений не только в смысле прошедшего, но и в качестве нормы для будущего. И именно об этом общественном идеале писали Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии». Поскольку такая «реальная универсалия» существует, поскольку она доступна человеческому сознанию и деятельности, постольку общественный идеал противостоит слепому, стихийно складывающемуся механическому процессу, и это противостояние происходит в самой действительности. Одним из самых распространенных представлений об определении понятия «общественного идеала» является идея, согласно которой, общественный идеал – лишь утопия, складывающаяся в процессе исторического бытия человека той или иной социальной группы – отсюда и огромное эмпирическое разнообразие среди тех коллективно разделяемых представлений, которые можно отнести к разряду подобных «общественных 2 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С . 430 56

идеалов». Если взглянуть на этот предмет внимательно, то отчетливо можно заметить, что он является иным выражением более общего вопроса, который уже не раз упоминался и здесь – вопроса о релятивизме. Специально рассматривать его нет необходимости, однако, стоит сказать, что из подобного взгляда, как симптома определенной ситуации, косвенно свидетельствующего о своей реальной причине, возможно извлечь еще одну важную составляющую проблемы общественного идеала. Дело в том, что стихийно складывающиеся общественные представления также имеют свою внутреннюю необходимость, они также незримыми нитями связаны с ходом мировой истории, однако, поскольку идеальное, как истинное, в его отличии от ложного, оказывается различением в самом реальном, эти общественные представления также не чужды дифференциации: «Все имеет причину, следовательно, — все необходимо. Но можно ли, например, назвать необходимым этапом в развитии коммунизма полу-анархические и активистские ошибки люксембургианского типа — реакцию на засилье оппортунизма? […] Нужно различать необходимость в абстрактном смысле от необходимости как логическиоправданного этапа развития, ступени целого. Кончено, разница относительна. До некоторой степени даже период ошибок необходим. И все же он уже менее необходим, если существует другая форма необходимости, в данном случае — ленинизм»1. Эта внутренняя дифференциация действительности предстает, согласно Мих. Лифшицу, как порождение логического, разумного факта, являющегося основой и для человеческого мышления, и для человеческой 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 174-175 57

практики, самим порядком бытия, где сквозь бесчисленные осколки слепого стихийного процесса прокладывает себе путь в истории «мировая линия». Таким образом, общественный идеал оказывает историчным, как и всякий идеал, требующим для своего воплощения человека, а не только лишь механического материального процесса, чуждого его качественной стороне. Следовательно, необходимо «искать пути к сокращению власти обстоятельств — реальному, к тому, чтобы становилось объемлющим то, что представляется и действительно является лишь маленьким островком среди ужасов и страшной игры сил. В этом логика природы и истории, идеальный момент в ней, путь в «царство свободы»1. Политика, как общественная борьба человечества за свое освобождение, за живое, действительное объединение всех людей посредством их демократической самоорганизации, бескорыстного, честного труда и достижений самой высокой культуры, представляет собой движение по этому пути. И хотя нельзя сказать, «что в мире господствует идеальное начало — это было бы и глупо и ложно. Но можно сказать, что идеальное является признаком истинного бытия материального» 2, «глубоко лежащих материальн[ых] потребностей жизни, еще не нашедших себе посредствующих звеньев для реального осуществления...»3. Таким образом, общественный идеал обретает 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 218 2 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 214 3 Лифшиц Мих. Varia. – С.. 77 58

свою реальность именно через эту борьбу, ведущуюся каждый раз в уникальных обстоятельствах времени за нахождение каждый раз особенных посредствующих звеньев, концов разорванной цепи бытия, связывающей идеал и его реальность. Коммунизм, о котором писали Маркс и Ленин, как общественный идеал есть та общественная форма, которая, будучи продуктом истории, социальной, политической борьбы, отразившая ее в себе и сама, в свою очередь, отразившаяся в ней, как идеально-реальная возможность бытия, в которой общество «находит соответствующую ему форму существования, становится обществом в собственном смысле слова, то есть соответствующим своему понятию»1. Что, безусловно, согласно Мих. Лифшицу, бесконечно далеко не только от идеализма в собственном смысле слова, но и от любой формы модернистской и постмодернистской рефлексии. Содержанием этой формы с необходимостью является новое, еще не виданное до того в истории, особое определение общественных отношений с их качественной стороны. Пробиваясь к реальности сквозь стихийное столкновение сил социального механизма, сокращая посредством общественной борьбы расстояние между лишь только возможным и уже действительным, коммунизм, как общественный идеал, как «необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего» 2, если воспользоваться выражением молодого Маркса, находит посредствующие звенья в возможности того, что «вещественные силы могут приобрести человеческий характер, а общественные отношения людей - утратить их грубую, вещественную форму. В 1 Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – С. 206 Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г // К. Маркс и Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 42. - М.: Издательство политической литературы, 1974. - С. 127 2 59

этом – пишет Мих. Лифшиц – состоит реальный идеал Маркса и Энгельса, вытекающий из научного анализа исторической миссии рабочего класса» 1. Очеловечивание слепых материальных сил возможно, прежде всего, не благодаря субъективной активности деятельного человечества, властно устанавливающего новый порядок, но как процесс, опирающийся на сами эти материальные силы, но не на слепые, а наоборот – на зрячие, или, вернее, на зримые, достигшие определенной содержательной целостности, разумные факты принадлежащие самой действительности, в т.ч. и общественной – это и есть общественный идеал – и как точка опоры, раскрывающая бесконечную перспективу действительности в истинном свете, и как сторона самого этого процесса, его качественная характеристика. Истоком всякого подлинного общественного идеала оказывается содержательная укорененность в реальности, позволяющая основываться не на голой воле, но на «порядке, основанном на самодеятельности, вытекающем из жизни» на «свободной нравственности нового мира» 2. Эта свободная нравственность, таким образом, не может являться чем-то определяемым «сверху», даже если само по себе это определение и будет формально верным, она должна зародиться в живой самодеятельной общественной борьбе, в товарищеских отношениях всех людей по всему миру, в их свободном, честном труде, объединяющем миллионы свободной связью реальной нравственности. Только так возможным будет избежать опасности благодеяния сверху, «обнаруживающего связь даже не показной, а искренней, но опутанной неравенством добродетели с огромным и всезаражающим злом мира». Добро же, как «лишь непосредственная, без благодеяния сверху и без дистанции к другому человеку делаемая польза» – по словам Мих. Лифшица – «есть идеал с амопроизвольного, непо средственно обще ственного поведения, 1 Лифшиц Мих. Ветер истории – С. 275 2 Лифшиц Мих. Varia. – С. 120 60

общественность, ставшая природой, - не мораль, а нравственность в смысле Гельдерлина и Гегеля»1. Когда-то Гегель заметил, что всемирная история есть прогресс в сознании свободы, в известном смысле, можно было бы сказать, что этот прогресс осуществляется еще и в историческом становлении общественного идеала, как качественной стороны прогресса, рассмотренного с «общественной точки зрения». И очень часто в истории она входит в противоречие с его количественной стороной, выходя из этого противоречия обновленной даже, если терпит поражение. Для Мих. Лифшица «идеал прогресса «с общественной точки зрения» заключается в развитии нормального отношения человека и природы, их гармонического единства». Таким образом, общественный идеал, существуя исторически, «в смысле нарождения исторического производства» его, заключает в себе действительное движение человечества, «производящего и свою собственную природу, свою собственную естественность, хотя природа его в непосредственном смысле является предпосылкой и обязательным участником в этом процессе»2. Но каким же образом именно человек участвует в этом процессе? В его арсенале содержится множество средств, история применения которых, породила поистине классический вопрос о целях и средствах. Здесь не место пускаться в долгие размышления на этот счет, но можно заметить, что вопрос о целях и средствах представляет собой, главным образом, вопрос о том, что же определяет губительность или спасительность тех или иных средств – собственная ли их природа или цели, которым они служат? И не могут ли они сами стать целью? Конечно, ответить на этот вопрос нелегко, однако общественный идеал борьбы человечества за свое освобождение, нашедший свою классическую завершенность в марксизме, как результат исторического процесса порождения, участником которого является человек, как всякий 1 2 Там же. – С. 58 Лифшиц Мих. Varia. – С. 47 61

истинный предмет, как качественно определенная цель, содержит в себе и свою внутреннюю норму, определяющую и средства с качественной стороны их применения. Означает ли это, что в истории существует некий свод плохих и хороших средств, надлежащих и не надлежащих к применению? Отнюдь, это означает лишь то, что в истории существует определенная идеально-реальная норма, определенная точка опоры, определенный угол зрения, который позволяет судить о тех или иных средствах и их применении каждый раз конкретно, т.е. содержательно в каждый раз конкретных уникальных обстоятельствах времени Мы знаем, что «иные средства обладают более убедительной моральной силой, чем самые лучшие, но бессильные цели», мы знаем, что для величайших нравственных свершений иной раз провозглашались необходимыми самые страшные, бесчеловечные средства, но главным все же является понимание того, «что же делает их в конце концов хорошими или плохими»1? Это понимание основывается на возможности, раскрываемой перед человечеством реальным существованием его общественного идеала, освещающего действительные основание применения и последствий применения того или иного средства. Разве возможность достичь обеспечения материального благополучия и свободного досуга не является существенной стороной представления об освобождении человечества? Однако как будет достигнута эта цель, т.е. та форма2, в которой это будет осуществлено, качественная сторона действия, играет не малую роль, ведь даже самые необходимые, самые широко распространенные «материальные блага действительно могут стать источником моральной деградации, если они приобретаются […] посредством мелкой торговли с хозяевами и благодеяний сверху, в виде плебисцитарной политики 1 Лифшиц Мих. Ветер истории. – С. 276 «Форма — писал Мих. Лифшиц — тоже содержание в его наиболее широком, всеобщем разрезе» // Лифшиц М.А. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. - М.: Grundrisse, 2011. - С. 48 2 62

современных экономических цезарей, то есть в форме социал-империализма»1. Что же определяет всякое действие, всякое средство в его применении с их содержательной, формальной стороны? Что может выступить необходимым условием, позволяющим отделить истину ото лжи? Согласно классической марксистской мысли, от Маркса и до Мих. Лифшица, видевшей историю в перспективе общественного идеала освобождения человечества, коммунизма, единственным действительным основанием здесь может являться лишь подлинная, самодеятельная, «настоящая общественная борьба» и самое широкое, демократическое «классовое сплочение» миллионов людей. Но как вести эту борьбу, если «еще не изобретен термометр, способный с точностью показывать историческое время», если «с известной точки зрения можно сказать, что каждый революционный порыв начинается слишком рано и заходит слишком далеко нарушая таким образом расписание истории» 2? Настоящая, т.е. соответствующая своему понятию, демократическая политика масс как истина момента, разворачивающаяся между «еще слишком рано надеяться на успех» и «уже слишком поздно пытаться что-то изменить», оказывается пребывающей в труднейшем историческом противоречии. Ее форма глубоко исторична, но исторические обстоятельства порождения этой формы глубоко противоречивы. Однако, согласно Мих. Лифшицу, «несвоевременное в истории революционных событий является с известной точки зрения очень своевременным», можно даже сказать, что эта несвоевременность –«единственный способ для революции совершиться вовремя». Но вместе с тем, это противоречием между своевременностью и несвоевременностью, доходящее до их тождества, с необходимостью «влечет за собой жестокую месть истории, падающую равно на виноватых и невинных» 3. Образующиеся 1 Лифшиц Мих. Ветер истории. – С. 276 2 Лифшиц Мих. Ветер истории. – С. 292 3 Там же. – С. 292-293. 63

различные возможные формы взаимоперехода этих противоположностей, оборачиваются различными возможными формами проявления того, что Мих. Лифшиц называл исторической «неравномерностью развития». Прямой путь истории, когда истина социальной борьбы, общественный идеал имеет возможность выступить в наиболее непосредственной форме, оказывается невозможным, а всякое действие пробуждает глубинные силы демонической иронии истории, сталкивающей человечество с обратными последствиями его собственных действий, обрушивающимися на него как кара за всякую содержательную неполноту, неизбежную в условиях времени. Общественный идеал, как реальная сила, не лежащая за пределами самой истории, может существовать лишь только пройдя горнило неравномерности развития с его противоречиями. И все же преодоление этого противоречия оказывается возможным, прежде всего, возможным как поиск точки опоры в «сознательности «самих вещей». Дело в том, что обретение основания свободного действия во всякую и стори че скую эп оху п одразум евает отно сительно е преодоление «противоположности разума и стихии» благодаря «стихийной разумности и разумной стихии». Для Мих. Лифшица эта трагическая ситуация неизбежности противоречий неравномерности развития, может быть преодолена только сознательным сознанием, через посредство прерогативной инстанции, реальности общественного идеала. Ведь только оно способно увидеть «относительность этой трагедии», заключающуюся в возможности актуального существования «двух линий, дифференциала» 1 в самой действительности. Впрочем, наличие этой объективной возможности выбора свободы, не означает свободу от ошибочности возможного выбора, поскольку «многое не зависит от нашей воли, и многое не могли бы предвидеть, по выражению Ленина, даже семьдесят Марксов». Однако, продолжает Мих. Лифшиц, «мы твердо знаем одно - только революционно-критическая практика миллионов людей, 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 272 64

пробуждающая их сознательность и волю к борьбе, может служить основой» для подлинного общественного идеала современного человечества. «Эта истина остается незыблемой, все остальное преходяще»1. Только общественная борьба позволяет разглядеть в своем зеркале действительную дифференциацию самой истории, два пути, две линии, поскольку всегда ставит вопрос о качественной стороне исторического процесса, ведь она невозможна, если речь идет о подлинной общественной борьбе, превращающей толпу в народ, объединяющей его свободной самодеятельностью, в отрыве от содержательной определенности истории. Революция, как ее понимали Маркс и Лифшиц, это действительное явление истины в истории, ее разума, идеальной составляющей. Будучи движением на пути к обретению обществом собственной нормы, она неизбежно пролегает через исторический процесс, где есть победы или поражения, однако, все действительное, все настоящее содержание этой борьбы, ее бессмертные завоевания, достигнутые в сложнейших обстоятельствах времени, остаются навсегда, переходят в форму, определяющую всякую будущую общественную борьбу. Таким образом, содержанием всякой истинной общественной борьбы, а истинная общественная борьба не может быть ничем иным, как борьбой за истину, является реальность общественного идеала в каждую историческую эпоху, и потому можно говорить о его относительно й «связанности методом «вопреки» и «благодаря» с данной исторической формой, так что идеал всегда имеет некую реальность, максимум, возможный в данную эпоху»2. Возможность борьбы за этот реальный максимум, доступный человечеству, в относительных обстоятельствах времени, означает, что политика в своем истинном значение, т.е. настоящая политика, несомненно, может являться чем-то большим, чем стихийной борьбой за произвольно Лифшиц Мих. Марксизм и эстетическое воспитание // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 430 1 2 Лифшиц Мих. Varia. – С. 45-46 65

устанавливаемые цели или слепым столкновением двух волевых начал, но влекомая общественным идеалом, который сам находится в процессе становления, конкретизации, изменения, т.е. обретения своей формы (ведь процесс становления общественного идеала также идеален и входит, как об этом писал Гегель, в итоговый результат), она может по-настоящему стать реальным движением на пути истинного прогресса, преодолевающего свою собственную противоречивость, соединяющего концы разорванной нити, «выпрямляющего» историю, знавшую слишком много страшных зиг-загов и завихрений, оборачивающихся гибелью миллионов людей. Мих. Лифшиц писал: «Всякое развитие связано с утратами, истинный прогресс измеряется тем, насколько способен человек преодолеть отрицательные последствия собственных завоеваний. Это и есть достижение меры, mesotes как akrotes, не как золотой середины. Это наш идеал».1 ЗАКЛЮЧЕНИЕ Летом и осенью 1983 года, незадолго до своей смерти Мих. Лифшиц работает над систематизацией дела всей своей жизни – материалистической Онтогносеологии. Как мы знаем теперь, завершить эту работу ему было уже не суждено, однако, в столь внутренне напряженное время, он также уделяет свое 1 Лифшиц Мих. Что такое классика? – С. 460 66

внимание написанию еще одного произведения. Можно предположить, что речь идет о материалах, составивших в будущем книгу «Диалог с Эвальдом Ильенковым», о чисто философской проблематике идеального и реального, близкой главному направлению трудов этого времени – Онтогносеологии. Но в действительности, Мих. Лифшиц делает наброски статьи о Ленине и реальной политике. Была ли «политическая философия» в собственном смысле одним из центральных пунктов мысли Мих. Лифшица? Ответить на этот вопрос возможно только поняв, что скрывает за собой это словосочетание. Является ли «политическая философия» бесконечным рассуждением о тех или иных правовых понятиях, анализом слов, практик или какой-то иной чисто интеллектуальной деятельностью? Невозможно отрицать, что философия – вещь интеллектуальная, в смысле принадлежности к миру мысли. Но что дает нам основание в некоторые, достаточно редкие моменты заметить, что иная мысль, при всей своей невесомости, нематериальности, слабости, может быть тверже, чем самое твердое вещество, сильнее, чем самая мощная физическая машина, что она способна выступить против грубой силы, а, бывает, и победить? Такая мысль возможна, история знает примеры этого – но всегда, как свое необходимое условие, как свою основу, она имела реально существующий идеальный момент действительности, раскрывающийся человечеством, в его практике. Общественный идеал освобождения человечества, политика как борьба за объединение людей самодеятельной силой культуры, честный труд и высокое сознание реальной нравственной силы общественных отношений – мысль, сумевшая в относительных обстоятельствах времени найти этот реальноидеальный момент бытия и опереться на него, не раз в истории способна была явить примеры действительного чуда, далекого о какой-угодно религиозной или светской фантастики. 67

Эта проблематика, как подлинное содержание «политической философии», несомненно, всегда находилась в самом сердце мысли Мих. Лифшица. В данной работе мы попытались рассмотреть две существеннейшие категории политической мысли в согласии с пониманием их классическим марксизмом Мих. Лифшица – политику и общественный идеал. Результаты этой попытки могут быть оценены как предварительные, поскольку впереди раскинулось еще поистине необозримое пространство мысли Лифшица, заключенной как в опубликованных, так и в пока еще скрытых архивом текстах. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Арендт Ханна Истина и политика // Ханна Арендт Между прошлым и будущим. – М.: Издательство Института Гайдара 2014. – С. 334390 2. Арсланов В.Г. Введение. «Обыкновенный марксизм» Мих. Лифшица. Фабула жизни («Завалим ли мы эту пропасть своими 68

телами?») // Михаил Александрович Лифшиц Под ред. В.Г. Арсланова – М.: РОСПЭН, 2010. – С. 7-78 3. Арсланов В.Г. Онтогносеология, смысл мира и «gottlosen Marxismus» // Михаил Александрович Лифшиц под. ред. В. Г. Арсланова – М.: РОСПЭН, 2010 – С. 282-338 4. Арсланов В.Г. Сущее и ничто. – СПб.: Наука, 2015. 5. Арсланов В.Г. Теория и история искусствознания. XX век. Формальная школа. – М.: Академический проект, 2015 6. Арсланов В.Г. Non finitо Мих. Лифшица // Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). – М.: ПрогрессТрадиция, 2003 – С. 293-361 7. Воронский А. О Горьком // А. Воронский Литературные портреты в 2-х томах. — М.: Федерация, 1929. — С. 7-38 8. Гегель Г.В.Ф. Философия истории // Г.В.Ф. Гегель Собрание сочинений в 14 тт. Т. 8 – М.: СОЦЭГИЗ, 1935. 9. Добролюбов Н.А. Когда же придет настоящий день?// Н.А. Добролюбов Избранное. – М.: Искусство, 1975. – С. 305-332 10.Ленин В.И. IХ Всероссийский съезд советов // В.И. Ленин Собрание сочинений 5 изд. Т.44 – М.: Издательство политической литературы, 1974 – С. 289-338 11.Ленин В.И. Что делать? // В.И. Ленин Собрание сочинений 5 изд. Т.6 – М.: Издательство политической литературы, 1963 – С. 1-192 12.Лифшиц М.А. Античный мир, мифология, эстетическое воспитание // М.А. Лифшиц Мифология древняя и современная - М.: Искусство, 1980. - С. 10-141 69

13.Лифшиц Мих. Ветер Истории. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 273-316 14.Лифшиц Мих. Диалектика в истории искусства. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 223-242 15.Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым (проблема идеального). - М.: Прогресс-Традиция, 2003 16.Лифшиц Мих. Дух и его действительность. // Мих. Лифшиц О Гегеле. – М.: Grundrisse, 2012. – С. 127-153 17.Лифшиц М.А. Из автобиографии идей. Беседы М. А. Лифшица. // Контекст 1987. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1988. - С. 264-319 18.Лифшиц Мих. Ленинизм и художественная критика. // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 2 – М.: Изобразительное искусство, 1986. – С. 186-196 19.Лифшиц Мих. Марксизм и эстетическое воспитание // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 1 – М.: Изобразительное искусство, 1984. – С. 388-430 20.Лифшиц Мих. Народность искусства и борьба классов // Мих. Лифшиц Собрание сочинений в 3 тт. Т. 2 – М.: Изобразительное искусство, 1986. – С. 245-294 21.Лифшиц Мих. Немезида. // Мих. Лифшиц Надоело. В защиты обыкновенного марксизма. – М.: Искусство XXI век, 2012. – С. 496526 70

22.Лифшиц М.А. Нравственное значение Октябрьской революции. // М.А. Лифшиц. Собр. соч.: в 3 т. Т. 3. – М. .: Изобразительное искусство, 1988. – С. 230-258 23.Лифшиц М.А. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. - М.: Grundrisse, 2011. 24.Лифшиц Мих. Русская классическая критика // М.А. Лифшиц Очерки русской культуры - М.: Академический проект, 2015. – С. 360-426 25.Лифшиц Мих. Франко-Русские культурные связи // Мих. Лифшиц Мифология Древняя и современная. – М.: Искусство., 1980. – С. 401-408 26.Лифшиц М.А. Что такое классика? – М.: Искусство XXI век, 2004. 27.Лифшиц Мих. Эстетика Гегеля и диалектический материализм // Мих. Лифшиц О Гегеле. – М.: Grundrisse, 2012. – С. 55-79 28.Лифшиц М.А. Varia. - М.: Grundrisse, 2010 29.Лукач Г. Маркс и Энгельс в полемике с Лассалем по поводу «Зикингена». // Литературное Наследство (Маркс и Энгельс о литературе). – М., 1932 – Т.3. – С.45-74. 30.Маркс К. Критике Гегелевской философии права. Введение. // К. Маркс, Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 1 – М.: Издательство политической литературы, 1955. – С.414-429 31.Маркс. К. Передовица № 179 в «Kolnische Zeitung» // К. Маркс, Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 1 – М.: Издательство политической литературы, 1955. – С. 93-113. 71

32.К. Маркс Экономическо-философские рукописи 1844 г // К. Маркс и Ф. Энгельс Собрание сочинений Т. 42. - М.: Издательство политической литературы, 1974. - С. 41-174 33.Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс, Ф. Энгельс Собрание сочинений Т.3 - М.: Издательство политической литературы, 1955. - С. 7-544 72

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв