Сказ о том, как в старину в Сибири тараканы тепло догоняли, а мухи да
комары овец и оленей ели.
(энтомология как инструмент исторической и климатической
реконструкции)
Сергей Туров, доцент кафедры отечественной истории
Тюменского государственного университета,
Тюмень, Россия
Человек, осваивая новые территории, как бы тянет за собой шлейф из
неизвестных ранее на этих территориях диких и одомашненных животных,
растений и насекомых.
Так докучливые обитатели человеческого жилья – тараканы, клопы,
сверчки – попали в Сибирь вместе с русской колонизацией, так сказать,
«зайцами». Дорусский сибирский быт был по преимуществу кочевым, а в
«инородческих» чумах, и юртах, продуваемых всеми ветрами, эта нечисть не
выживала. И только вши, и блохи в северных лесах и тундрах являлись едва ли
ни непременной принадлежностью быта аборигенного населения.
Но вернемся к нашим тараканам… Вместе с русским бытом в Сибирь
пришел не привычный сегодня рыжий таракан (прусак), а так называемый
черный.
Первое
документальное
упоминание о тараканах
находим
в
присланном в Сибирский приказ из приполярной Мангазеи сообщении о
случившемся в 1642 г. пожаре: «Волею Божию, государь, половина города
выгорела дотла, а из остальной половины ползут тараканы в поле. И видно быть
и на той половине гневу Божию, и долго ль коротко ли и той половине горети,
что и от старых людей примечено». Таким образов, уже к середине XVII в.
тараканы на Севере края добрались до низовьев р. Таза, то есть до самого
северного русского населенного пункта в Западной Сибири на те поры. На юге
1
региона границу продвижения черных тараканов в 1770 г. зафиксировал П.С.
Паллас: «...в новонаселенных между Тоболом и Ишимом деревнях тараканов
совсем нет, а по Иртышу они не далее как до Омской крепости расплодились;
хотя их там за несколько времени и великое множество водилось; напротив же
того клопы и сверчки по Иртышу уже везде развелись...». На востоке Сибири
черный таракан к середине XVIII в. продвинулся, как минимум, до Иркутска.
Причем сюда он приехал в буквальном смысле слова на плечах сибиряков. По
утверждению С.И. Черепанова, (родился в 1810 г.) в Иркутск («кофейных»)
черных тараканов привез его дед. Якобы, однажды, находясь в Ирбите, дед
Черепанова впервые увидел этих насекомых и не придумал ничего лучшего, как
поймать пару, завернуть их в бумажку и поместить в шкатулку с тем, чтобы
показать затем в Иркутске своим знакомым и домашним. Кончилась эта
сомнительная затея тем, что по приезде домой он открыл шкатулку, а тараканы
из нее буквально брызнули. Выжили и размножились они по той причине, что в
шкатулке хранились, помимо прочего, просфоры. Нет никакого сомнения в том,
что черный таракан со временем захватил бы и земли «между Тоболом и
Ишимом», но у него появляется грозный соперник: «В Усть-Каменогорске за
несколько лет примечены некоторые маленькие азиатские тараканы... о которых
думают, что они принесены сюда с ташкентскими товарами. Сия досадная и
вредная гадина так скоро здесь расплодилась, что все почти домы ими полны.
Ниже буду я иметь случай объявить, что те же тараканы при новом открытии
китайской торговли начали размножаться от востока даже за Сибирь; и они так
малы и плоски, что в прималейших щелях скрыться могут, то не может почти
быть, чтоб в короткое время и в России через проходящие из Сибири товары
сею гадиною обременены не были. И чаятельно, что и крепости на Иртыше не
долго уже от оных свободны останутся, хотя доселе большие западные
азиатские тараканы угнездиться там и не могли, и повыше Томска на Иртыше
нигде не попадаются... Года с три, то быть с того времени, как китайская
торговля опять началась, развелись, или, как чаятельно, размножились здесь в
Томске почти во всех домах мелкие желтые тараканы... при описании Усть2
Каменогорска упомянутые. Оных отличают от обыкновенных кофейных
тараканов, которых здесь не столь, названием пруские тараканы. И за подлинно
знают, что они перевезены сюда купцами, на китайских границах торгующими,
между товарами» отмечал академик П.П. Паллас (Петер Симон Паллас,
немецкий ученый-энциклопедист, естествоиспытатель и путешественник на
русской службе) в 1771 году. Таким образом, тараканы двигались в Западную
Сибирь с двух направлений и ко второй половине 1760-х гг. освоили все ее
пространство. По-видимому, в это время началась «великая тараканья война», в
результате которой «мелкий рыжий» таракан сначала вытеснил крупного
«кофейного» (черного) из Сибири, а затем и из европейской части страны. Дело
в том, что маленький, в сравнении с черным, и плоский рыжий таракан без
труда находил и уничтожал кладки личинок черного таракана, а сам откладывал
личинки в местах совершенно недоступных сопернику.
Таким образом,
подтвердился прогноз П. С. Палласа о том, что в будущем «рыжие азиатские
тараканы» освоят и Европейскую Россию. Отсюда, по-видимому, рыжий
таракан двинулся в Европу, где и по сей день рыжего таракана именуют
«русским». Но это произошло позднее, а пока рыжий таракан завоевал
Западную Сибирь. Впрочем, сибиряков мало занимала «тараканья война»,
большинство, скорее всего, ее попросту не заметили. В конце концов, какая
разница, какие насекомые одолевают твое жилище, главное найти способ от них
избавиться. Таракан теплолюбивое насекомое. По этой причине тараканов было
принято вымораживать в зимнее время с наступлением холодов, оставляя на
некоторое время жилье без отопления. Именно подобным образом настоятельно
рекомендовал поступить тобольским обывателям в 1776 г. губернатор Д. И.
Чичерин: «В тобольскую полициймейстерскую контору приказ. Как ныне
наступило время холодное, то за первое предлагаю во всех харчевнях и где хлеб
и калачи пекут, вымораживать тараканов. Равным образом и во всех в Тобольске
домах от полиции о том же объявить. Д. Чичерин. Октября 22 дня 1776 г.».
Клопов выводили, наполняя дом ветками цветущей черёмухи. Непринужденно
расправлялись
со
вшами аборигены
Севера.
Спутник
П. С.
Паласа
3
«академический студент» Василий Зуев в своём известном «Описании живущих
Сибирской губернии в Берёзовском уезде иноверческих народов…» оставил на
сей счёт следующее свидетельство: «…за подлинное я сам видел между
остяками и самоядцами, что бабы у мужиков ищут вшей…, коих и едят без
всякой брезгливости, но хотя при русских им было и стыдно, однако в ответ без
всякого зазору сказали, что они де нас кусают, то мы равным образом и их
должны кусать без милости». Но и у русских существовали способы избавиться
от насекомых достаточно экзотические, так как они были круто замешаны на
суевериях. Например, камышловские крестьяне считали в середине XIX в.,
«...чтобы вывести из дому тараканов или клопов, нужно одного привязать за
толстую веревку и тянуть двум мужчинам, при этом не смеяться; для вывода
клопов еще несколько их кладут в гроб покойника; а для вывода тараканов
такая примета: когда жених и невеста выезжают к венцу, то в дом, из коего
выехали, надобно ввести таракана».
Во все времена серьезной проблемой в Сибири были кровососущие
насекомые (гнус). Ещё путешественники в XVIII в. отмечали эту докучливую
особенность сибирского быта: «Я нигде не видел таких ядовитых комаров и
оводов, какие здесь, на Иртыше, так что по их ужалении всегда зловредный и
гнойный пузырь», – писал академик П. С. Паллас в 1770-х годах. Ещё одно
свидетельство
конца
XVIII
в.
подтверждает
это
мнение
известного
исследователя-путешественника: «Положение Тобольской губернии и паче
вышеозначенных уездов есть, хотя местами и гористое, но весьма сырое,
болотистое и лесное место, от чево и рождаются великое множество разного
рода насекомых как-то: комары, слепни, оводы, пауты и такое великое
множество ядовитых мошек, что едва солнце бывает видно». Вот что писали в
середине XIX в. по этому поводу о Барабинском лесостепье: «...истинный бич
Барабинской степи – это её микроскопическая мошка... Тучи этой мошки с
придачей комара и кровопийц больших паутов сопровождают табуны и стада,
изнуряя их в летние жары до невероятности». Таким же, если не хуже, было
положение и на севере региона: «...в июне и июле в лесных и сырых округах
4
появляются мириады крылатых насекомых и в таком значительном количестве,
что они, носясь между лесов тучами, часто затемняют воздух. Скот, в
особенности лошади, составляющие, так сказать, главную силу крестьян, в это
время худеют, подвергаются многим болезням и часто падают, потому что во
всё это время не едят, а только тщетно отбиваются хвостом, головой и ногами от
страшных туч этих вампиров, среди самых обильных и сочных трав, или
заходят в воды, над которыми всегда шелестит ветерок, разгоняющий оводов,
или прибегают во дворы и становятся над куревами». Ещё более впечатляющую
и детализованную картину осложнений, доставляемых скотоводству от гнуса,
нарисовал анонимный, но весьма осведомленный автор в конце XVIII века:
«Сии насекомые почти во всей Сибири в великом множестве жалят бедных
животных и паче лошадей, которые... бегают ис куч почти целой день во время
жаров и приходят от того в изнурение и изнеможение или валяются, чтоб, как
ни есть, от острия жала избавиться таковых неприятелей, и пребывают весь
день в движении и бес корма. В ночное же время, при упадении росы, когда они
насекомые от сырости и свежести воздуха попрячутся по своему свойству, тогда
лошадь начинает есть. Но, как ночи в Сибири бывают весьма коротки, то и не
имеют время оные довольно наесться. И, при том чрез короткое время и есть ей
бывает нечево, ибо, бегая..., вытаптывают и выбивают до тово всю траву (в
огороженной поскотине. – Авт.), что принуждены бывают претерпевать от того
голод и ..., от чего некоторые лошади, выбиваясь из сил, недвижимы бывают и
не в состоянии обороняться хвостом и головою от насекомых, которым и
достаются [...] и, не стерпя нападения, от миллионного, так сказать, множества
насекомых,
жалостно
умирают».
Но
особенно
доставалось
овцам:
«...производит особый вред, ибо овец не в состоянии по частой их шерсти
уезвлять, разъедают им, вскрыв, задние проходы, до того, что заводятся черви.
А более всего набиваются в ноздри овцам и баранам, от чего производят им
чихание. Как бедные чихая, испуская из себя с стремлением дух, принуждены
бывают с таковою ж силою, какой и в себя втягивать, и тем более притягивают
самовольно, так сказать, сию мелкую мошку как в ноздри, так и в горло. От чего
5
и начинают вертеться, ибо зуд, происходящий в ноздрях и хрящах,
беспрестанно беспокоя оною, доводит её до сего действия. От чего отстав, и
тако, замучившись, умирают». «Насекомые-убийцы» свирепствовали и в
тундре. Например, летом 1928 г. в Ямальской тундре было столько комаров, что:
«Отмечались случаи, когда слабые олени гибли, измученные комарами». Не
лучше дела обстояли и в лесной полосе Северного Зауралья: «В левобережней
части в числе летних пастбищ включена пастбищная площадь равнинной части
бассейнов рек Сыни, Войкара и Соби. Эти летние пастбища в настоящее время
почти совершенно не используются местными оленеводами, так как для этого
необходимо создание особого, приспособленного к таёжным условиям оленя.
По уверению местных оленеводов, тундровый олень не в состоянии пастись в
равнинной части в летнее время (причины – гнус)». «Курева» (дымокуры) были
единственным средством отогнать насекомых от скота и являлись необходимым
элементом сибирского скотоводства: «Когда едешь, например, летом через
Барабу... то вся окрестность кажется далеко застланною дымным туманом, от
которого солнце кажется каким-то кровяным шаром. У всех околиц
поднимаются густые столбы дыма от зажженных навозных куч, складенных в
глубокие ямы и прикрытых сверху дерном, чтобы они дымились, а не пылали».
Не менее широко курево применялось и в лесной полосе края: «...курево (кучи
зажженного гнилого лесу и навозу) в домах, во дворах и на пастбищах...». На
юге региона строились специальные помещения для защиты скота от летнего
зноя и насекомых: «Я помню даже, что на выгоне были устроены для всего
скота
деревни
обширные
навесы,
покрытые
дерном,
под
названием
«холодильников», куда в каждый жаркий день и прятался скот от оводов и
зноя», – вспоминал в конце XIX в. о поре своего детства тюменский купецмеценат Чукмалдин. Самые ранние упоминания «холодильников», из известных
нам, относятся к концу XVIII – началу XIX в.в. для Ялуторовского уезда
Тобольской губернии. Первое датировано 1798 годом. В другом источнике даже
содержится, правда, весьма упрощенное, но, всё же, описание этих сооружений:
«...выстроены при пастбищах на поле ис лознику прогоны, называемые по6
здешнему холодильники, и от солнечного зноя покрыты». А на севере края
крестьяне сводили лес с единственной целью – приобрести обширные выгоны,
на которых скот мог бы хотя отчасти получить защиту от гнуса: «...чтобы только
приобресть более открытых полей не для пашен и покосов, которых у них и
теперь достаточно для населения, по крайней мере, в 100 крат большего, а для
летних скотских пастбищ...».
Так поступали в округах Томском, Колыванском и Каинском, а в
особенности в Тарском, Тобольском, Тюменском и Туринском: «Опытом
доказано, что чем более полей и лугов, обнаженных от лесов, тем более и
сильнее проходят по ним ветры, которые разгоняют эти страшные тучи
насекомых и заставляют их укрываться у лесов; скот, пасущийся на этих
открытых и ветреных местах, по крайней мере, не худеет, не подвергается
болезням, на зиму в теле и в здоровом состоянии, и к весне годен в полевую
работу». Вообще крестьяне отмечали, что с увеличением населенности и
соответственно окультуренности местности насекомых становится значительно
меньше. В этом, например, уверяли Е. С. Филимонова русские крестьяне
Барабы в начале 90-х г.г. XIX века. Они рассказывали, в частности, что за 50–
100 лет до этого летом по Барабинскому лесостепью можно было продвигаться
только следующим образом: «...лошадь обвязывалась со всех сторон пучками
березовых веток и затем сильно настегивалась. При быстрой езде, когда ветви и
листья их приводились в движение, насекомые, пораженные таким странным
шумом и не находя в то же время возможности подобраться к животному,
отлетали в сторону».
Во все времена немало проблем сельскому хозяйству доставляли
насекомые-вредители. Однако самой страшной угрозой являлось насекомое
эпической прожорливости и столь же эпической размножаемости – саранча. В
западно-сибирском лесостепье обитает сибирская кобылка (Gomphocerus
sibiricus), нестадное саранчовое семейства Acrididae. Однако не только местная
саранча доставляла неприятности сибирским хлеборобам в засушливые годы.
Дело в том, что сибирская кобылка не собирается в стада. Зато в Южном
7
Казахстане искони обитают два вида стадной саранчи. Марокканская саранча
(Dociostaurus maroccanus) и туранский прус (Calliptamus turanicus). Первое
описание нашествия казахстанской саранчи в южные районы Западной Сибири
принадлежит академику П. С. Палласу (1770 г.): «По дороге от Подпускной до
Кривозерной станицы ничего не было столь примечательного, как множество
малой саранчи, которая по всей степи кучами ползала, так что целые полосы в
50 и 60 сажен совершенно дочерна ею были покрыты... Сих насекомых было на
всех сухих каменистых буграх... также и на сухой соленой низменности столь
невероятное множество, что они особливо около Грачевской станицы, кроме
твердого песчаного осота, жаростойкой ветреницы... и старых полынных
стеблей, всю зелень и траву, и сам молочай дочиста пожрали. За Белокаменской
видно их уже гораздо менее, но сказывают, что во всей сей полосе до того места
ежегодно сей род саранчи столь необыкновенным образом размножается и
иногда отлетает, ибо они иногда в нижних странах Иртыша пожирают весь
молодой хлеб. Временами примечена была на Иртыше полетная саранча и
пролетная саранча, и прошлого ещё года видели, что между Кривозерскою и
Семиярскою превеликий оной толпы с киргизской стороны чрез Иртыш в
Барабинскую и обратно из оной летели, кое нашествие продолжалось более
недели... здесь (Грачевский форпост. – Авт.) ежегодно в таком множестве
является, что в половине июня на горах едва один зеленый стебель увидеть
можно...». По-видимому, явление саранчи в засушливые годы было столь
привычно, что чаще всего на общем фоне снижения урожайности ущерб,
нанесённый непосредственно саранчой, отдельно не учитывался. Так, в
Тобольской губернии от холодных ветров, заморозков, града, засух, наводнений
и нашествий саранчи погибло хлебов в 1810 г. – на 97 009 дес., в 1816 г. – на
105 000 дес., в 1819 г. – на 1 000 000 десятин . В 1846 г. отмечалось, что в
Кривощекинской волости Колыванского округа Томской губернии саранча
уничтожила «разного рода ярового хлеба» 914 ½ десятины. Правительство
обратило внимание на эту проблему только в начале 70-х гг. XIX в. в связи с
очередным нашествием саранчи в приуральское и зауральское лесостепье. Но
8
только в начале 1880-х гг. были проведены некоторые исследования и
опробованы методы борьбы с саранчой. Дело в том, что юг Тобольской
губернии подвергся очередному катастрофическому нашествию саранчи в
1884–1892 годах. В 1891 г., здесь саранча уничтожила не только хлеб и траву, но
ещё камыш, осоку, древесную листву и т.п. «Надолго осталось это событие в
народной памяти». По расчетам Н. М. Ядринцева, в 1891 г. саранча только в
Ишимском уезде повредила до 60% полевых площадей. «В 1891 году кобылка
здесь (Камышловская волость. – Авт.) ела сплошь всякую зелень, объела
сплошь даже березовые листья; кобылка ела платье как брошенное на землю,
так и прямо на людях... Она уничтожила тут весь хлеб». В 1894 г. крестьяне
Курганского округа в ознаменование страшного нашествия саранчи установили
каменный обетный крест, в надписи, имевшейся на нем, можно было прочитать
следующее: «Кобылка появилась в 1884; к 1890 году она распространилась по
всему Курганскому округу и уничтожила много хлеба. Народ обеднел, посевы
убавились, старые хлеба съели, и получился голод... Урожай 1892 года
прекратил бедствие голода... В 1892 году посеяно было 175 938 десятин –
только половина обыкновенного сева Курганского округа. С 1892 года
увеличился посев озимей... Всего по Курганскому округу в восемь лет кобылка
высекла до 500 000 десятин». Это данные только по хлебам. Сначала саранча
выедала яровые хлеба. В меньшей степени повреждались озимые, овес,
гречиха, просо, конопля, горох, картофель, мак. Не замечалось повреждений
культурных крестоцветов.
Однако саранча в первую очередь уничтожала траву на лугах и покосах, а
уже
затем
шла
на
хлеб.
Таким
образом,
большие
потери
хлебов
свидетельствуют о том, что саранча уже уничтожила траву и заставила голодать
скот летом, а также лишила крестьян возможности сделать запасы сена на зиму.
Так, в 1913 г. пастбища в Курганском округе были «высечены» кобылкой так,
что скот голодал, и коровы перестали давать молоко.
Очаги наибольшего распространения саранчи в Тобольской губернии
совпадали с местностями, в которых особенно значительно было развито
9
скотоводство: «Во многих случаях в крестьянских хозяйствах доход от
молочного скота значительнее, чем от земледелия. В Тобольской губернии
общий отзыв крестьян таков: «Для нас не так страшен неурожай хлеба, как
неурожай трав. Уродилась трава – мы с деньгами: и себя прокормим, и скот
будет сыт и цел».
Многие крестьяне практически не боролись с саранчой, видя в ней
«божью кару», более того, почитали подобную борьбу за грех. Считалось, что
саранча падает с неба и выпускает яд на растения и землю. Многие сибиряки
высказывались в том смысле, что поскольку саранча летает, борьба с ней
бесполезна. Бытовало также представление о том, что саранча мстит за борьбу с
ней. О том, что саранча появляется из яичек, находящихся в кладке под землей
(кубышке), крестьяне не знали. И только в тех селениях, где специалисты
указывали на кубышки крестьянам, последние пробовали их уничтожать. Но и
здесь население не считало эту меру необходимой, на работу отряжались
престарелые крестьяне. Только в 1891–1892 г.г. крестьяне по настоянию властей
для борьбы с саранчой стали применять осеннюю перепашку полей, сбор
кубышек, отлов и сжигание саранчи. Особенно возражали сибряки против
осенней глубокой перепашки полей с целью уничтожения кубышек. «От
осенней пахоты земля портится, в ней соку не бывает на весну, поэтому,
произведя запашку яиц, можно остаться на следующее лето без хлеба», –
говорили они. Кроме того, малоимущие крестьяне не могли себе позволить
занимать лошадей осенью, когда они были необходимы на других, с точки
зрения хозяев, более важных работах. Все меры, применявшиеся по настоянию
властей, в конечном счете, были признаны тщетными как крестьянами, так и
властями. И это при том, что кобылка уничтожалась в огромных количествах. В
1892 г. в Курганском округе «наловили пологами» 155 951 пуд саранчи. В том
же году только в Камышловской волости было поймано 5 000 пудов кобылки. С
одной десятины пшеничного поля налавливали по 18 пудов, и всё-таки кобылки
не убавлялось.
Однако сибирякам удавалось до некоторой степени справляться с
10
бедствием. Так, крестьяне замечали, что озимые наиболее устойчивы при
нашествии саранчи. Поэтому в годы активизации саранчи они резко
увеличивали озимый клин в запашке. Крестьяне подметили также, что саранча
предпочитает поздние и слабые хлеба ранним, а значит – сильным. Они знали
также, что саранча избегает густые и затемненные хлеба и объедает их только с
краев, очень медленно продвигаясь в глубь полосы с густым и высоким хлебом.
Хлеб, росший на хорошо вспаханной или удобренной земле, лучше
противостоял саранче и часто вновь отрастал в случае, если саранча объедала
его ранней весной. Поэтому крестьяне старались вспахать получше и посеять
пораньше. Правда, по силам это было, по преимуществу, только зажиточным
хозяевам. Так, в 1893 г. в деревнях Старорямовой, Новорямовой, Гагариной
Бердюжской волости Ишимского округа у зажиточных дворохозяев, лучше
обработавших землю, посеявших вовремя хорошие семена, саранча повредила
от 23 до 50 процентов всходов, а у бедных, засеявших землю при худших
условиях, – от 63 до 90 процентов. Крестьянами было замечено, что саранча
обычно пропадает от так называемой медвяной росы, которая выпадала около
Иванова дня (между 10–15 июня по старому стилю). Правда, эта роса чаще
бывала в дождливые годы. Наконец, сибиряки вели постоянный поиск средств
борьбы с саранчой. Так, в начале 1890-х гг. в Оренбургской губернии среди
сельских жителей распространилось мнение, что обсеивание хлебов гречихой и
просом (полосками) спасает хлеб от саранчи. Считалось даже, что, поев
гречихи или проса, саранча погибает.
Действительно, как указано выше, гречиху и просо саранча ест неохотно.
Однако это обстоятельство не мешает ей откладывать кубышки на полях,
засеянных гречихой или просом. С саранчой в Сибири, как и во всём мире,
смогли справиться только химическая промышленность и сельскохозяйственная
авиация. Ни того ни другого в Западной Сибири как, впрочем, и нигде в
остальном Мире в начале XX в. не было. Однако в Зауралье первый опыт
химической обработки полей и пастбищ от саранчи был предпринят в 1902 г.,
правда, применён был банальный керосин. В 1913 г. после подобной
11
химобработки на одной квадратной сажени обнаруживалось до 1 500 трупов
этого насекомого.
Итак, казалось бы, незначительный, с точки зрения размеров, фактор –
насекомые вносил значительные коррективы в процесс аграрного
освоения
Западной Сибири. Сибирский гнус не только осложнял быт, но и создавал
серьезные проблемы местному скотоводству, особенно – овцеводству. В зоне
северной тайги Зауралья по этой причине невозможно было оленеводство.
Нашествия саранчи приводили к катастрофам вполне сопоставимым по своим
последствиям с такими природными катаклизмами как многолетняя засуха или
мощное наводнение. С другой стороны природная среда региона также
претерпевала трансформации в связи с появлением ранее не известных здесь
видов синантропных насекомых – клопов и тараканов. Последние (рыжий
таракан), благодаря торговым связям и русскому бытовому укладу, освоили не
только Сибирь, но и Европейский континент. На Севере Западной Сибири
следствием борьбы с гнусом стало исчезновение значительных участков леса.
Таким образом, народному хозяйству насекомые в старину в Сибири доставляли
немало проблем. Однако наблюдения за насекомыми в ретроспективе
(историческая
энтомология)
могут
привести
к
очень
интересным
и
неожиданным выводам, не только в области аграрной истории, но и, например,
в области истории климата.
В истории климата планеты известен так называемый «малый ледниковый
период» (далее МЛП). Переход к МЛП наметился после так называемого
«климатического оптимума» (потепления) VII – XI вв. Начался МЛП в XIV в.,
когда температура в среднем понизилась на 1,2 – 20. С МЛП например в истории
Европы связывают «великий голод», который стоил жизни четверти европейцев,
миграции, кризис феодального хозяйства, крестьянские восстания. Не
исключено даже, что и эпидемии чумы также были частично спровоцированы
этим похолоданием. Малый ледниковый период продлился около 500 лет и
закончился примерно в начале или середине XIX века.
12
В целом, этот период (эпоха)
считается прохладно-влажным. Особенно
отчетливо МЛП заявил о себе в XVI – XIX веках в северном полушарии. Для
этого
времени
в
МЛП
выделяются
три
фазы,
различающиеся
по
тепловлагообеспеченности и структуре погод. Нисходящая фаза (похолодание)
– 1550-1600 гг., ядро (стабильно холодный климат) – 1600-1800 гг., восходящая
фаза (потепление) – 1800-1850 годы. Указанные временные границы
приблизительны и не отражены резкими климатическими изменениями.
Размыты временные границы отдельных фаз МЛП еще и в силу специфики
инструментария, применяемого в науке для соответствующих измерений. Чаще
всего для этого используется дендрохронологический метод (толщина годичных
колец прироста древесины). Однако он не совершенен. Так, например, на
радиальный прирост древесины влияют помимо климатических изменений: «В
первую очередь – массовые вспышки размножения насекомых; во-вторых,
пожары; в-третьих, хозяйственная деятельность человека». Добавим от себя,
что в тундре вообще не деревьев. Да и где взять деревья в сибирских лесах с
возрастом в 500 лет – это уникумы. Данные дендрохронологии дополняются
данными, полученными в ходе исследования почв (cпоры и пыльца). Однако и
здесь слишком много допусков – микроклимат определенной местности,
уровень грунтовых вод, особенности ландшафта, специфика почвенного
покрова.
Используются также сведения о динамике ледников и ледовом режиме рек,
температуре воздуха, извлеченные из письменных источников. Но подобные
наблюдения не носили во времена прохождения МЛП систематического
характера.
Здесь
уместно
привести
слова
одного
из
исследователей
прохождения МЛП в Западной Сибири Т.Н. Жилиной «О температуре воздуха в
Западной Сибири в МЛП данных немного, т.к. систематических наблюдений в
то время не велось, имеются только разрозненные замеры и косвенные данные
(сообщения путешественников, крестьян о неурожайных годах и пр.). По этим
данным трудно в деталях выявить особенности погодных условий МЛП». В
13
литературе имеются попытки увязать временные границы тех или иных фаз
МЛП
с
результатами
хозяйственной
деятельности
населения
Сибири
(урожайность, численность поголовья скота). Так, уже упоминавшаяся Т.Н.
Жилина попыталась описать последствия МЛП для сельского хозяйства
Западной Сибири. Однако имеющиеся в источниках отрывочные и не
систематические данные о различных природных аномалиях и их последствиях
для сельского хозяйства региона не позволили исследовательнице создать
сколько-нибудь целостную и убедительную картину. Таким образом, пока не
удалось проследить зависимость хозяйственной деятельности от прохождения
отдельных фаз МЛП, а значит, в свою очередь, уточнить хронологию
прохождения этих фаз. Количественный метод в данном случае лишь позволил
констатировать, что в XVIII – XIX вв. «…влияние климатических колебаний не
только хорошо прослеживается, но и выступает (при равных прочих условиях) в
качестве главного фактора развития земледельческого хозяйства в изучаемых
регионах».
И, тем не менее, в истории прохождения МЛП и истории хозяйственного
освоения Западной Сибири взаимосвязь установить можно. Речь идет о хорошо
прослеживаемом в источниках расширении ареалов некоторых насекомых и
актуализации эпизоотий домашнего скота. Эти процессы, несомненно, были
связан с повышением средней температуры. Дело в том, что от температуры
окружающей
среды
особенно
зависят
организмы,
самостоятельно
не
вырабатывающие тепловой энергии, к каковым в частности относятся
насекомые, вирусы и бактерии.
Как было отмечено выше в 1771 г. П.С. Паллас зафиксировал наступательное
движение рыжего таракана в Западной Сибири, который «года с три до этого»
(1768 г.) продвинулись до Томска, а еще раньше «за несколько лет» появились в
Усть-Каменогорске. И причиной тому было, конечно, не «возобновление
китайской торговли». Торговые связи Западной Сибири с Китаем и Средней
Азией, носили постоянный и достаточно интенсивный характер на протяжении
XVII – XVIII вв. Однако рыжие тараканы в домашней фауне сибиряков в это
14
время не были известны. По-видимому, основной причиной, по которой прусак
вытеснил черного таракана явилось заметное потепление климата. Дело в том,
что таракан теплолюбивое насекомое. Пока было достаточно прохладно,
тараканы могли продвигаться на новые территории только в качестве
незапланированных пассажиров различных видов транспорта. Один такой
случай описан выше. С потеплением климата в 1760-х гг. «миграционная
стратегия тараканов» меняется. Эрик Ласман, проживавший в это время на
Алтае (между 1764 и 1768 гг.) не только зафиксировал появление здесь рыжего
таракана, но и заметил, что барнаульцы и жители окрестных деревень считали
таракана лесным насекомым. Так они полагали на том основании, «...что видят
их иногда ползущими по улице...». А это означает, что более высокие в
сравнении с предшествующим временем летние температуры позволили
тараканам перебегать из одного населенного пункта в другой. Бегают оба вида
тараканов очень хорошо. Черный таракан там, где он уцелел, на юге России, на
Украине и в южном Казахстане, встречается и в дикой природе, чаще всего,
недалеко от жилья человека. В свою очередь рыжий таракан умеет летать.
Правда делает он это достаточно неохотно, но «на войне, как на войне».
В это же время и впервые так грозно дала знать о себе в Сибири саранча. В
1764 г. губернатор тобольский и сибирский Д.И. Чичерин сообщил в Сенат, о
катастрофическом нашествия саранчи и возникшим в связи с этим недостатком
хлеба. Наконец еще дореволюционные исследователи подметили, что резкий
всплеск эпизоотий (сибирская язва, чума крупного рогатого скота) приходится в
Западной Сибири на 1770-е годы.
Одним из немногих преднамеренно одомашненных человеком насекомых
является медоносная пчела. На сегодняшний день не выявлено ни одного
источника, в котором говорилось бы о разведении медоносных пчел в Сибири
или даже нахождении их здесь в диком состоянии ранее второй половины XVIII
века. Более того, многие исследователи полагают, что медоносная пчела до
русской колонизации края никогда здесь не обитала, поскольку не могла
пересечь Уральский хребет ввиду жесткого местного климата. Нам кажется,
15
подобное утверждение обоснованным, но с некоторыми изъятиями. Дело в том,
что в наскальной живописи Алтая (Телецкое озеро) и скал Верхнего Енисея
пчела присутствует, а это означает, что в истории пчелы и в истории климата, по
крайней мере, на юге Сибири были времена, когда медоносная пчела вполне
уживалась с местными климатическими условиями. Подобные условия
(потепление), как явствует из приведенного выше материала, сложились ко
второй половине 1760-х. Как следствие в сибирское сельское хозяйство
буквально врывается пчеловодство. Весной 1776 г. главный доктор сибирских
войск Беренс ревизовал лазареты гарнизонов Алтайской крепостной линии. В
беседах с крестьянами он выяснил, что, по их мнению, в данной местности
вполне можно заняться разведением пчел. Об этих наблюдениях местных
жителей доктор доложил своему непосредственному начальнику командиру
Алтайской бригады А. Скалаю. Последний приказал казакам-башкирам,
служившим под его началом, привезти пчел из Башкирии. Зимой 1776-1777 гг.
из Башкирии были доставлены 30 ульев с пчелами и розданы жителям сел
Бобровское и Секисовское для содержания. Однако пчелы погибли во время
зимовки. Дело в том, что ульи принадлежали казне, и по приказу начальства
осенью было изъято слишком много меда, а посему пчелы погибли от голода.
Следующая попытка разведения пчел в Южной Сибири была осуществлена
командиром Иркутского драгунского полка Н.Ф. Аршеневским. В 1786 (1790,
1793) г. он выписал из своего имения под Оренбургом 7 ульев и опытного
пчеловода-башкира. Пасеку устроили в 27 верстах от Устькаменогорска, близ
все той же деревни Бобровки, и поручили заботам местных крестьян. Пчелы
быстро размножились и уже через два года Аршиневский продал 10 крестьянам
по несколько ульев. Примерно в это же время пчеловодство распространяется в
Среднем Зауралье в «Описании г. Тюмени 1781 г.» сообщается «...имеется в
городе Тюмени небольшое число пчельных улей». С Алтая пчеловодство
пришло в Томские пределы. Начало томскому пчеловодству было положено в
1800 г., когда четверо томских мещан Василий Петров, Степан Дулетов,
Дмитрий Ложников и Андрей Антипин привезли в город пчел из окрестностей
16
Усть-Каменогорска. Сам факт пчеловодства в данной местности был признан
небывалым. В результате все четверо были награждены императором Павлом
медалями. В 1803 г. специальным императорским указом предписывалось
«предоставление найденной способной к пчеловодству подле Томска земли в
пользу тех, кто в том упражняться пожелает». В 1820-х пасеки появились в
Енисейской губернии, в Минусинском и Ачинском округах. Стремительность, с
которой
распространялось
пчеловодств,
свидетельствует
еще
раз
о
значительном и достаточно резком потеплении климата в Сибири. Но, может
быть, успехи сибирского пчеловодства вовсе не связаны с климатом, а лишь
свидетельствуют об очередном этапе совершенствования сибирского сельского
хозяйства? Если бы это было так, то навряд ли в самое непродолжительное
время разрослась бы в Южной Сибири, прежде всего на южных склонах
Алтайских гор, крупная популяция дикой медоносной пчелы. О ее размерах
можно судить по такому факту. Т.У. Аткинсон в середине 1840-х гг.
зафиксировал у русского крестьянства Алтая промысел дикого меда –
бортничество, которое считалось выгодным занятием, несмотря на большие
успехи алтайского пчеловодства.
Потепление климата помимо пчеловодства открывало и другие хозяйственные
возможности, чем не преминули воспользоваться предприимчивые сибиряки.
На 1770-е годы приходится заметный пик внутрисибирских миграций ничем не
мотивированный в законодательном и экономическом отношении. Так,
например с 1770-х по 1781 гг. население Обдорска (г. Салехард) выросло, по
меньшей мере, вдвое с 5 до 9 дворов. Здесь начинают оседать зыряне-ижемцы с
р. Печеры. Ранее они бывали в Обдорске только наездами. Конечно, указанный
миграционный процесс был связан с новыми хозяйственными возможностями,
которые открывались в связи с потеплением климата для торговцев, оленеводов,
рыбаков и охотников, каковыми и являлись переселенцы-коми. Кстати, в свое
время, на нисходящей фазе МЛП, предки коми ушли с нижней Оби обратно в
Приуралье, на Печеру. На нижней Оби, от нынешнего Салехарда до Ханты17
Мансийска, еще в XII в. процветали торговые фактории коми. В XIV в. эти
фактории были заброшены.
Таким образом, приведенные выше факты позволяют, на наш взгляд, с высокой
степенью вероятности отнести начало восходящей фазы МЛП в Сибири к
середине 1760-х годов. Постепенно продвигаясь на север, в 1770-х годах
потепление достигает полярного круга. Свидетельством тому является
продвижение на север чувствительных к изменению климата насекомых,
бактерий и вирусов. Потепление сказались и на хозяйственной деятельности
местного населения, вызвав в частности настоящую «пчеловодческую
революцию» в южных районах края. Другие связанные с потеплением
хозяйственные возможности стимулировали мощные волны внутрисибирских
миграций населения.
18
Отзывы:
Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв