Проблема формирования личности девочки-подростка в творчестве Лидии Чарской

Скаскевич Анна Евгеньевна

Проблема формирования личности девочки-подростка в творчестве Лидии Чарской

В работе на материале повестей Лидии Чарской для девочек рассматривается центральная проблема ее несказочной прозы - проблема формирования личности девочки-подростка. Цель данного исследования - рассмотреть, какую роль в произведениях Чарской играет изображение внутреннего мира подростка, каким образом писательница отражает процесс воспитания в книгах, адресованных детям и подросткам, а также в чем именно заключается ее новаторство по отношению к предшествующей традиции детско-юношеской литературы.

Языкознание

Дипломы

Вуз: Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)

ID: 5a6f88257966e12684eea110

UUID: c8cfb4d3-ba08-4026-8258-7d00a432e2bb

Язык: Русский

Опубликовано: почти 7 лет назад

Просмотры: 1214

Скаскевич Анна Евгеньевна

Источник: Санкт-Петербургский государственный университет

Комментировать 0

Рецензировать 0

Скачать - 573,5 КБ

Поделиться работой

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Филологический факультет Кафедра истории русской литературы Скаскевич Анна Евгеньевна ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ ЛИЧНОСТИ ДЕВОЧКИ-ПОДРОСТКА В ТВОРЧЕСТВЕ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ Выпускная квалификационная работа магистра филологии Научный руководитель: д. ф. н., проф. Душечкина Елена Владимировна Рецензент: д. ф. н., проф. Головин Валентин Вадимович Санкт-Петербург 2017

Оглавление Generating Table of Contents for Word Import ... M2

Введение Лидия Чарская – одна из наиболее популярных русских писательниц начала ХХ века, чье имя, бывшее в тени в годы советской власти, вновь привлекает внимание как читателей, так и литературоведов. Ее творчество – яркий пример массовой детской литературы начала прошлого столетия – оказало заметное влияние на дальнейшее развитие литературы для девочек и поэтому представляет интерес для филологического исследования. Тем не менее, оно до сих пор остается малоизученным. Тема формирования личности девочки-подростка – одна из центральных в творчестве писательницы, адресованном юношеству, и именно этим обусловлено направление настоящего исследования. Кроме того, эта тема тесно связана со структурой повестей Чарской, так как каждая из ее героинь проходит на протяжении текста определенные испытания/ стадии взросления, и сюжеты испытаний сходны для разных повестей писательницы. «В основе сюжетной, шире – структурной, организации текстов Чарской угадывается универсальный посвятительный миф, а вместе с ним – сохранивший необходимые этапы ритуал инициации, воплотивший семантику обрядов перехода», – пишет М.П.Абашева.1 Кроме того, тема взросления девочки-подростка интересна именно как нашедшая отражение в детской литературе. Проблемы женского воспитания освещались и в литературе девятнадцатого и начала двадцатого веков – в повестях Е. Н. Водовозовой2, 1 Абашева М.П. Семиотика девичьей инициации: от институтской повести к советской детской прозе // «Убить Чарскую…»: парадоксы советской литературы для детей. – СПб, 2013. – С. 78. 2 Водовозова Е.Н. На заре жизни. – СПб, 1911. – 608 с. M3

Н. А. Лухмановой3, К. В. Лукашевич4, В. П. Желиховской5, А. А. Вербицкой6, но про эти произведения можно сказать, что они устроены принципиально по-другому. Часть из них адресована кругу взрослых читателей, тогда как Чарская обращается непосредственно к детской аудитории (читательницы журнала «Задушевное слово» – девочки 10-15 лет); но главное отличие заключается в том, что героини Чарской – девочки-подростки, ровесницы ее читательниц, они изображены в момент между детством и юностью. Чарская «не дает» своим героиням вырасти. Опираясь на романтические представления, она создает свойственный мироощущению переходного возраста мир неповторимого «я», которое определяет и сюжет, и стилистику ее повестей. Произведения Чарской отвечают требованиям ее аудитории – авантюрный сюжет, смертельно опасные ситуации, стремительные кульминации, сентиментальные развязки, сильный накал страстей, однако не меньшую роль играют убедительная детская психология, героини, в которых читательницы узнают себя, у которых видят проблемы, схожие со своими. Непонимание родителей, жестокость сверстниц, ссоры с близкими. Книги Чарской открывают мир ребенку – с позиций ребенка, давая объяснения поступкам взрослых, и этим сближая два мира. На данный момент есть лишь несколько работ, посвященных творчеству Чарской. Исследователи обращаются к стилистическому анализу ее сказок7, анализу гендерных моделей в ее произведениях8 и к осмыслению 3 Лухманова Н.А. Девочки. Воспоминания из институт. жизни. – СПб, 1899. – 208 с. 4 Лукашевич К.В., Сиротская доля. – М., 1909. – 127 с. 5 Желиховская В. П., Подруги. – СПб, 190-?. – 266 с. 6 Вербицкая А.А., Ключи счастья : Роман в 5 ч. – М., 1916. 7 Матвеева А.С. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. – М., 2004. – 16 с. 8 См., например: Агафонова Н. С. Проза А. Вербицкой и Л. Чарской как явление массовой литературы : Автореф. дис.на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – Иваново, 2005. – 20 с. Абашева М.П. Семиотика девичьей инициации: от институтской повести к советской детской прозе // «Убить Чарскую…»: парадоксы советской литературы для детей. – СПб, 2013. – С. 77-87 M4

нравственно-эстетического своеобразия ее произведений9. Особое внимание исследователи уделяют Чарской в связи с феноменом так называемых институт ских пове стей – на эту тему суще ствуют не только литературоведческие10, но и социологические работы11. Один из наиболее освященных аспектов творчества Чарской – это особенности ее стиля. Исторически он оказался в центре критической полемики вокруг ее книг: и осуждая писательницу, и восхищаясь ею, в первую очередь говорили о ее стиле, который одни характеризуют как экзальтированный и истеричный, 12 а другие – как чувствительный и проникновенный13. Наиболее полное научное осмысление стилистического своеобразия произведений Чарской, на наш взгляд, является работа А. С. Матвеевой. Исследовательница описывает стиль сказок Чарской как явление, генетически родственное культуре Серебряного века, «чертами которого являются и художественный синтез, и стилизация, и романтическое двоемирие, и жизнестроительность, и присутствие лирико-философского плана в произведении».14 Однако данные характерные особенности можно стиля характеризуют не только сказки, но и другие произведения писательницы, однако анализ стилистики автора не входит в задачи нашего исследования. 9 Шацкий Е. О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской : Автореф. дис.на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – М., 2010. – 20 с. 10 См., например: Белоусов А. Ф. Институтка // Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. – М., 2001. – С. 5-32. Белоусов А. Ф. Записки институтки // «Точка, распространяющаяся на все…» К 90-летию проф. Ю.Н. Чумакова : Сборник научных трудов. – Новосибирск, 2012. – С. 425-431. 11 Михалевская Г.Н. Уроки общения по Л.Чарской. – СПб, 2006. – 93 с. 12 См., например: Чуковский К.И. Лидия Чарская // Чуковский К.И. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. – М., 1969. – С. 150-162. Данько Е. Я. О читателях Чарской // Звезда. – 1934. – №3. – С. 124-140. 13 См., например: Либрович С.Ф. За что дети любят Чарскую? – М.; СПб, 1913. – 40 с. Коваленко С. Феномен Лидии Чарской // Чарская Л.А. Записки институтки. – М., 1993. – С. 372-379. 14 Матвеева А.С. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. – М., 2004. – С. 5. M5

Особенности персонажного и сюжетного планов прозы Чарской освещались в работах А. С. Матвеевой, Н. С. Агафоновой и Е. О. Шацкого. Исследование Матевеевой ограничивается анализом сказок писательницы, тогда как наша работа затрагивает только несказочную прозу автора. Н.С. Агафонова доказывает, что структура повестей Лидии Чарской подчиняется законам массовой литературы, а сами повести являются инвариантом женского романа. При анализе сюжета приключенческих повестей писательницы Агафонова обращается к схеме волшебной сказки, проводя аналогию между моделью Проппа и структурой повестей «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская» и других. Однако данный подход представляется не вполне убедительным, или, вернее, не исчерпывающим проблему. С положением Агафоновой о четкой схеме повестей Чарской трудно не согласиться, так же как и с тем, что она обусловлена таким явлением, как каноны массовой литературы. Но при этом следует отметить, что диссертант оставляет без внимания несколько характерных для творчества Чарской сюжетов и мотивов, таких как примирение с противником, внезапное преображение злых людей, поиск родственной души, стремление вырваться из обыденного мира. Эти мотивы принадлежат не только массовой литературе, но литературе в целом. Проведя анализ произведений писательницы, мы хотим доказать, что Чарская использует эти мотивы в как отражение мировоззрения главных героинь ее произведений и выбранного ею адресата – девочки-подростка; их можно назвать определяющими. Сюжетная структура повестей Чарской объясняется сказочной моделью только частично; помимо этого в сюжете присутствует сложный комплекс романтических, христианских и сказочных мотивов, которые в конечном итоге и создают характерную для Чарской атмосферу. Аналогично можно оспорить утверждение о принадлежности прозы Чарской к жанру женского романа. На наш взгляд, возраст героинь не является второстепенной деталью в ее произведениях, а потому невозможно рассматривать повести Чарской как M6

извод модели любовного романа, в котором личность возлюбленного замещена фигурой отца. Диссертация Е. О. Шацкого ставит целью выявить нравственноэтическое своеобразие книг Чарской. Шацкий рассматривает все уровни произведений Чарской через призму их нравственного влияния на читателей, исходя из первостепенности воспитательного аспекта. Он полагает, что важнее «не то, какие идеи-образы использует автор, а то, ради чего он их использует»15, и, как следствие, приходит к выводу, что «гендерное и возрастное своеобразие произведений Л. А. Чарской определяется художественно-эстетической концепцией творчества писательницы». Это положение представляется нам дискуссионным. Несказочные повести Чарской, безусловно, не лишены воспитательного посыла, однако, на наш взгляд, он не является определяющим. В нашей работе мы попытаемся доказать, что проблематика повестей Чарской, равно как и их художественное своеобразие, определяются в первую очередь предметом изображения – личностями героинь-подростков и их жизнью. Ни один из исследователей не затрагивает психологический аспект книг Чарской, а именно проблему точки зрения – то, что писательница изображает мир с позиций подростка, тогда как это является ключевым для ее поэтики, так же как становление и поиск себя и своего места в окружающем мире является главной темой ее повестей. Полного исследования, посвященного тематическому своеобразию ее несказочных произведений, не существует. Этот пробел необходимо восполнить. Этим и определяется актуальность нашего исследования. Предметом настоящего исследования является образная реализация процесса формирования личности девочки-подростка в произведениях Л.Чарской; объектом – повести Чарской для девочек, в которых писательница обращается к проблеме становления личности молодой 15 Шацкий Е. О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской : Автореф. дис.на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – М., 2010. – С. 17 M7

девушки. В качестве материала исследования в работе будут использованы с л ед у ю щ и е п о в е с т и : « З ап и с к и и н с т и ту т к и » ( 1 9 0 1 ) , « К н я ж н а Джаваха» (1903), «Люда Влассовская» (1904), «Вторая Нина» (1907), «Записки маленькой гимназистки» (1907), «Ле совичка» (1909), «Сибирочка» (1910). Среди выбранных произведений представлены и так называемые «институтские» повести, и повести, в которых Чарская изображает другие женские образовательные учреждения (гимназия, монастырский пансион). Большинство выбранных произведений имеет схожую (как правило, двухчастную) структуру, противопоставляющую жизнь героинь в семье и в у ч е б н ом з а в ед е н и и . Та к и м о б р а з ом , м ы и м е е м в о зм ож н о с т ь проанализировать то, как Чарская художественно осмысляет проблему взросления и каким образом реализует в своих повестях для девочек сюжет инициации. Цель исследования – рассмотреть, как Лидия Чарская изображает в своих повестях процесс формирования личности девочки-подростка на примере героинь ее повестей для юношества и выявить значение, которое имеет данная проблема в контексте ее творчества. Для достижения поставленной цели были поставлены следующие задачи: 1. изучить, как в повестях показан внутренний мир девочек, и рассмотреть значение возрастного и гендерного аспектов в повестях Чарской на фоне существующей традиции детской литературы, проведя параллели с другими произведениями для девочек того времени и соотнеся проблематику повестей Чарской для юношества с педагогическими тенденциями начала века; 2. проанализировать, как изображаются контакты героинь с окружающим миром – в семье и в институте, с отдельными личностями и с коллективом, со взрослыми и с ровесниками, определить роль героявзрослого в повестях Чарской, а также рассмотреть, как писательница M8

изображает модели воспитания в произведениях, адресованных кругу юных читателей; 3. выявить творческое своеобразие и новаторство Чарской в изображении становления личности девочки-подростка и установить связь между приемами, которые использует писательница, и канонами романтической литературы. В связи с обозначенными задачами представляется возможным разделить работу на три главы: В первой главе мы рассмотрим творчество Чарской в контексте литературы для девочек XIX-XX веков и проанализируем специфику повестей писательницы на фоне существующей традиции, чтобы на этом фоне выявить своеобразие освещения проблемы формирования личности девочки-подростка в ее несказочных произведениях. Вторая глава будет посвящена системе, в рамках которой существуют героини Чарской, отношениям в оппозициях семья-институт, взрослыеровесники, отдельные личности – коллектив, а также вопросу о роли героявзрослого в повестях Чарской для девочек. В третьей главе мы исследуем проблему вопрос о форме, которую использует Чарская для передачи сюжета инициации в своих повестях, и попытаемся доказать, что испытания, которые проходят героини в ходе повествования, характеры личностные качества героинь, помогающие им в нахождении себя, а также мир, их окружающий, построены согласно канонам романтизма. В работе будут неоднократно упоминаться такие понятия, как «ребенок», «подросток», «девочка», «девушка», поэтому представляется необходимым прояснить, в каком именно значении они будут использованы. Понятия «ребенок» и «дети» берутся исходя из оппозиций дети-взрослые / ребенок-взрослый, т.е. «ребенок» – невзрослый человек. «Подросток» – M9

«мальчик или девочка в отроческом возрасте»16. «Девочка» – «ребенок женского пола, находящийся в детском или отроческом возрасте» 17, «девушка» – «лицо женского пола в возрасте, переходном от отрочества к юности»18. В ходе работы будут использованы культурно-исторический и сравнительно-типологический методы. Методологической базой диссертации являются работы по истории детской литературы И. Н. Арзамасцевой, А.П. Бабушкиной, С. А. Николаевой, С. Б. Борисова, Е. Е. Зубаревой, Е. О. Путиловой; истории педагогики и психологии – А. И. Пискунова, М. А. Мазаловой, А. Н. Позднякова, М. Ф. Шабаевой, И. А. Соколова, а также общетеоретические работы Ю. М. Лотмана, Ю. В. Манна, В. А. Осанкиной, В. Д. Черняк. 16 Толковый словарь русских существительных: [Электронный ресурс]. – URL: http://noun_ru.academic.ru/ (Дата обращения: 14.05.2017) 17 Там же 18 Ожегов С.И. Словарь русского языка : Ок. 57000 слов / Под ред. Н.Ю. Шведовой. – М., 1987. – С. 127. M10

Глава 1. Место Лидии Чарской в литературном процессе. Детская литература – сложное многогранное явление, требующее всестороннего изучения, но, к сожалению, долгое время ей уделялось недостаточно внимания. В наше время область исследований детской литературы активно расширяется, а интерес к изучению творчества писателей, адресовавших свои произведения кругу юных читателей, заметно растет. Однако и в области детской литературы есть имена и личности более известные и изученные, а есть те, которые по тем или иным причинам замалчивались и оставались периферии. К последним, к сожалению, можно отнести и имя Лидии Чарской. Лидия Чарская (псевдоним Лидии Алексеевны Чуриловой) стала одним из феноменов русской детской литературы начала ХХ века, и даже долгие годы запрета ее произведений не смогли перечеркнуть след, который она оставила в развитии литературы для юношества, – но ее творчество на сегодняшний день остается малоизученным. Место Чарской в литературном процессе до сих пор не определено, а между тем ее роль в развитии русской литературы для юношества, на наш взгляд, очень важна. На протяжении XVIII-XIX веков детская литература в России проходит длинный путь. Формируется традиция, отделяющая детское чтение от взрослого, появляются книги, написанные специально для детей, произведения, которые ориентированы на маленького читателя, с интересным для него кругом тем и проблем. Происходит постепенный отказ от прямого поучения, эксплицированной морали. Кроме того, в художественной литературе находят отражение педагогические тенденции второй половины девятнадцатого века. Но, несмотря на все перечисленное, в начале двадцатого века детская литература в значительной мере продолжает сохранять свою дидактическую установку. M11

Л. А. Чарская дебютирует в литературе в 1901 году с повестью «Записки институтки», сразу приобретшей невероятную популярность. В течение шестнадцати следующих лет писательница публикует более ста произведений, в том числе несколько повестей, продолжающих историю, начатую в «Записках институтки» (и именно серия книг «Джаваховского цикла» становится для творчества Чарской знаковой). За одно десятилетие Чарская становится одним из самых издаваемых детских авторов, ее книги пользуются огромным спросом в библиотеках, журналы, в которых она п убл и куе т с в о и п р о и з в ед е н и я , п ол у ч а ют о б ш и р н у ю д е т с ку ю корреспонденцию, адресованную писательнице. Кроме того девочкичитательницы, веря в то, что Чарская описывает реальных людей и действительно имевшие место быть события, пытались найти могилу княжны Нины Джаваха или же просили родителей отдать их в тот самый институт, где происходило действие книг Чарской. Тематика произведений Лидии Чарской разнообразна, однако всю ее прозу можно подразделить на сказочную и несказочную. Сказки Чарской тяготеют к малой форме, образности, притчевому характеру (их своеобразие было подробно описано в исследовании А. С. Матвеевой19), тогда как в своих повестях писательница ограничивает круг изображаемого тем, что связано с отрочеством и юностью. Поэтика повестей писательницы сильно отличается от поэтики ее сказок, и в первую очередь это обусловлено предметом изображения. В своих сказках Чарская рассматривает общечеловеческие философские проблемы – нравственности, власти, правды и лжи, жестокости и милосердия. В повестях она обращается к проблематике, связанной со становлением личности девочки-подростка. Повести о девочках и девушках, в том числе об институтках, появляются в русской литературе задолго до Чарской. Подробно знакомит читателя с жизнью в стенах закрытого женского учебного заведения в своих 19 Матвеева А.С. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. – М., 2004. – 16 с. M12

мемуарах Е. Н. Водовозова – однако ее произведение не является художественным. Повествование о жизни в институте построено в форме отдельных очерков, выстроенных в произвольном порядке. Водовозова открыто выступает с критикой системы воспитания и образования; она ставит своей целью правдиво передать происходящее, делая упор на общественно значимых моментах. Водовозову интересует в первую очередь социальный аспект проблемы – роль женщины в жизни общества и процесс ее воспитания как отражение глобальных тенденций, и свои воспоминания она использует как иллюстрацию, наглядную картину быта и нравов, картину детства, на которую она смотрит из взрослой жизни. За десятилетие до дебюта Чарской публикует повесть «Девочки» Н. А. Лухманова. Автор «Девочек», как и Водовозова, стремится нарисовать быт и нравы институток. Повествование охватывает два учебных года; читатель видит несколько героинь, одну из которых, Надю Франк, можно назвать главной – но только потому, что ей уделено немного больше авторского внимания. Эта повесть во многом похожа на очерки Водовозовой – несмотря на хронологическое изложение, она состоит как будто из отдельных эпизодов-зарисовок институтского быта. В повести Лухмановой можно без труда рассмотреть традицию, на которую в дальнейшем будет опираться Чарская: многие отдельные сюжеты и мотивы потом найдут и отражение в ее повестях – бедная событиями институтская жизнь, в которой переворотом могут стать принесенная в класс ворона, визит царственных особ, ежегодные праздники, экзамены, появление новенькой. Однако Чарская привносит в существующую традицию важное изменение – она ставит на первое место своего читателя, делает прозу про подростков одновременно и в первую очередь прозой для подростков. На передний план в ее повестях выходит не бытописание институтской жизни, не изображение моментов, которые призваны создать реалистичную картину жизни девочек в закрытом учебном заведении, – на передний план выходит M13

личность – личность главной героини, с которой может отождествить себя читатель. Желиховская, Лукашевич, Лухманова – авторы известных на момент начала двадцатого века повестей, в которых главными героями являются девочки, – пишут о них от третьего лица. Первое, что меняет Чарская – дает слово своим юным героиням. «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «Записки маленькой гимназистки», «Записки сиротки», «Лесовичка», «Некрасивая» – в этих и во многих других ее книгах повествование полностью или частично ведется от первого лица. На первом плане всегда находятся чувства, переживания главной героини, события, которые значимы для нее; ее взгляд определяет читательскую точку зрения. Все происходящее можно увидеть лишь через призму воззрений главной героини. Субъективность, важность восприятия через единственное «я» являются основополагающими принципами поэтики повестей Чарской. Все, что окружает героиню – лишь фон, декорации; все, что есть в сюжете, непосредственно связано с ней, она рассматривает весь мир относительно себя. Композиционно и структурно повести выстроены именно с опорой на эту установку – значимость каждого из героев объясняется его близостью и отношением к центру – главной героине. Вся книга представляет собой ее бенефис, все происходящее подчинено только одному – раскрытию ее личности. Кроме того, к привычным, знакомым ситуациям – жизнь в семье или в учебном заведении – Чарская добавляет множество других. Она с легкостью берется изображать и жизнь в доме грузинского князя, и монастырский, и обстановку домика в Сибири, и пристанище горных душманов, и даже жизнь за кулисами цирка. При этом автор по-прежнему акцентирует внимание на личности героини, которая остается собой в любом месте. M14

Вторая существенная особенность заключается в том, что героиня Чарской – это героиня массовой литературы, та, с кем читатель должен отождествиться, чтобы поэтика сработала. Таким образом, героиня должна не просто нравиться читательнице и быть понятной – она должна быть в чем-то похожа на нее. Именно поэтому огромную роль начинают играть возрастное и гендерное своеобразие повестей. В фокусе оказываются проблемы, имеющие значимость именно для девочки-подростка: психологические изменения, взросление, взаимоотношения со взрослыми и сверстницами, друзьями и врагами, близкими и чужими – особенно в тот момент, когда кажется, что никто не понимает; жажда определиться, найти свое место, доказать право на собственное мнение и свободу выбора; рассуждения о том, зачем нужно учиться и т.д. В обозначенном круге проблем отсутствует проблема любви к мужчине, влюбленности, проблема создания будущей семьи – и этот факт нельзя назвать случайным. Героини Чарской живут настоящим. Показывая процесс формирования их личности, Чарская намеренно оставляет за кадром момент перехода во взрослую жизнь, тем самым подчеркивая ценность настоящего периода. Девочка в ее повестях – не будущая женщина, жена, мать, не человек будущий, а человек состоявшийся. Напротив, даже в рамках серых институтских будней девочки Чарской живут сегодняшним днем, только оно и представляет подлинную ценность. Им важны только их чувства здесь и сейчас, их ссоры, выходки, их героизм и развлечения. Таким образом, отрочество в повестях Чарской не переходный период, оно само по себе – отдельная жизнь, со своими проблемами, ценностями, своим итогом – итогом самоценным, не направленным вовне. Неслучайно Чарская обрывает жизнь Нины Джаваха в двенадцать лет. Про эту героиню нельзя сказать, что она «не успела» – не успела себя реализовать потому, что не повзрослела. Ее жизнь не отрезок, не часть M15

целого, она полноценна – по количеству произошедшего, совершенного, пережитого. Вышесказанное позволяет не согласиться с Н. С. Агафоновой – поэтика Чарской не представляет собой извод женского романа, в котором фигура возлюбленного в силу специфики детской повести заменена фигурой отца – в ряде повестей Чарской отец вообще отсутствует в сюжете – например, в «Лесовичке» или «Записках институтки». В первую очередь имеет значение переходный возраст. Чарская в большинстве своих книг не показывает ни раннее детство, ни взрослую жизнь, и переходный возраст остается как будто чем-то вневременным, лишается самого значения перехода; особенно это заметно на примере повестей «Записки институтки» и «Люда Влассовская» – хронологически между повествованием первой и второй проходит семь лет, но героини психологически не меняются, их интересы остаются прежними. И тем не менее все микросюжеты повестей Чарской строятся на обряде инициации, который проходят героини. Девочки сталкиваются с типичными испытаниями своего возраста: переходом от семейного уклада к новой жизни – в стенах учебного заведения, трудностями институтской жизни – как в учебе, так и помимо нее. Они делают ошибки и исправляют их, учатся разрешать конфликты, отвечают на главный вопрос – почему, зачем они живут так. Еще одной крайне важной особенностью, о которой следует упомянуть, является то, что испытания опять-таки даются через призму подросткового восприятия. Для героинь Чарской одинаково важными моментами могут стать встреча с разбойниками и удавшийся танец, оценка на уроке и разлука с отцом. Каждое событие оказывается неповторимым в рамках истории – хотя в разных историях это событие может встречаться снова и снова в бесконечном множестве вариаций. Таким образом, писательница в своем художественном мире делает случившееся одновременно и типичным, и исключительным. M16

Следовательно, поэтика повестей Чарской неразрывно связана также с композицией циклов: создавая у читателя впечатление, что героиня особенная, не такая, как прочие, автор в то же время создает целую галерею образов, тем самым реализуя мысль о том, что каждая из девочек одновременно и неповторимая личность, и в то же самое время она переживает то же, что и другие в ее возрасте. Исходя из вышесказанного, можно сказать, что нападки критиков, обвинявших Чарскую в шаблонности и клишированности сюжетов и образов, во многом необоснованны. Именно используя «шаблоны», она решает сразу несколько задач – во-первых, позволяет читателю сблизиться с личностью героини и почувствовать исключительность происходящего с ней, а во-вторых, дает возможность выйти за рамки единичности и признать особенными многих. Итак, представляется возможным сделать вывод, что Лидия Чарская выступает как новатор в области детско-юношеской литературы. Заостряя внимание на проблемах, интересных подросткам, она находит форму, которая соответствует содержанию – форму дневника, истории, рассказанной от первого лица. Данная форма помогает читательнице сблизиться с героиней, понять ее психологию, принять взгляды и пережить то, что переживает она. Творчество Чарской без преувеличения можно назвать началом массовой детской литературы в России. Несмотря на враждебно настроенную критику, множество негативных отзывов, отрицающих художественную ценность ее произведений, писательница вплоть до революции остается кумиром девочек-подростков – тех, кому адресованы ее повести, – и тех, о ком она пишет. M17

Глава 2. Подросток и система: проблемы воспитания с позиций воспитанника 2.1. Воспитание и семья Чтобы проанализировать, какую роль играет проблема формирования личности девочки-подростка в художественном мире повестей Чарской, необходимо рассмотреть взаимоотношения ее героинь с окружающими их людьми – в семье и в учебном заведении. В повестях Чарской, как и во многих произведениях детской литературы начала двадцатого века, важную и во многом определяющую роль в жизни героя-подростка играют героивзрослые. На данном этапе исследования представляется возможным упростить триаду «ребенок-подросток-взрослый» до оппозиции «ребенок-взрослый». Пользуясь тем, что писательница не всегда разграничивала данные понятия, в следующей главе мы будем подразумевать под термином «ребенок» любого невзрослого человека, в том числе и подростка. Проблема воспитания тем или иным образом затрагивается в любом произведении, в котором описываются взаимоотношения героя-взрослого и героя-ребенка. Однако следует заметить, что в литературе, предназначенной для детского чтения, этот вопрос как будто уходит в тень. Хотя «одни воспринимали детскую литературу как педагогику в картинках. Другие считали, что отличие детской литературы кроется лишь в тематике, говорили о доступности содержания»,20 – в любом случае воспитание ребенка как взгляд с позиций взрослого человека не может находиться на первом плане в силу самой специфики детской литературы, где передается взгляд на мир глазами ребенка. Особенность детской литературы состоит в том, в ней не могут явно обнаруживать себя модели воспитания, так как воспитание – это взгляд 20 Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература: Учебник для студ. высш. пед. учеб. заведений. – М., 2005. – С.18. M18

взрослого на ребенка, который в произведениях для детей всячески завуалирован. В морализаторских произведениях этот аспект включен в саму структуру произведения, которое воспитывает, учит читающего ребенка. В эстетическом направлении детской литературы он, напротив, сводится почти к минимуму. В любом случае, не в природе детской литературы показывать детям, каким именно образом взрослые воспитывают детей. В этом плане Лидию Чарскую можно назвать новатором: ее книги открывают детям мир взрослых. В начале двадцатого века возникает новая волна интереса к педагогике: об этом свидетельствует большое количество обзоров детской литературы, составление списков книг, рекомендуемых для детей разного возраста. На фоне подобных явлений своего времени феномен Чарской, безусловно, можно рассматривать не только как явление массовой культуры, но и как отражение современных тенденций в литературе и в педагогике. Чарская в своих повестях не просто говорит, что «дети не нуждаются ни в воспитании, ни в исправлении от взрослых» 21 – это было бы достаточно узким пониманием природы ее произведений. В ее книгах нуждаются в воспитании все – и дети, и взрослые. Писательница уравнивает позиции ребенка и взрослого. В ее произведениях учить способны как взрослые, так и дети. Но главным открытием становится то, что маленькие герои повестей видят ошибки и недостатки взрослых и учатся принимать их так же, как ошибки и недостатки своих сверстников. Степень отражения мира взрослого человека в детском произведении – достаточно непростой вопрос. Как правило, взрослые появлялись в детской литературе XIX века как идеальная инстанция, способная разрешить проблемы детей, одарить правых, наказать виноватых, воздать каждому по заслугам. Личные проблемы и трудности взрослого человека отставляются за кадром. Взрослый человек как неоднозначная фигура, со своими 21 Цит. по: Путилова Е.О. Ф. Сологуб и Л. Чарская: конец биографии // Детское чтение – для сердца и разума. Очерки по истории детской литературы. – СПб, 2005. – С. 98. M19

недостатками, появлялся в литературе про детей, но не адресованной непосредственно детям – повестях «Детство» Л.Н.Толстого, «Детские годы Багрова-внука» С.Т.Аксакова, романе «Подросток» Ф.М.Достоевского. Все эти произведения рассматривают детство не как самостоятельный мир, ребенка – не как сложившуюся личность, но как этап формирования будущего человека. В связи с этим в перечисленных произведениях, написанных от первого лица, присутствует также точка зрения взрослого рассказчика, который постфактум оценивает происходящее. В повестях Чарской временная дистанция сводится к минимуму. Мы читаем написанные от первого лица повети «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «Вторая Нина». «Княжна Джаваха» представляет собой дневниковые записи одиннадцатилетней девочки. Остальные повести, хотя относительно них нет указания на дневниковость, тоже не имеют «взгляда из будущего в прошлое». Повествовательная инстанция этих повестей – девочки от одиннадцати до восемнадцати лет, с их взглядом на мир, ощущениями, желаниями. В данном случае особенно примечательно то, что героини сами осознают себя как дети: Нина Джаваха называет себя и своих одноклассниц «глупыми девочками»22 – и это не точка зрения повзрослевшей девочки, женщины, которой она стала, – это именно мнение той Нины Джаваха, которая умерла от чахотки в одиннадцать лет и не имела возможности составить таковое. Книги Чарской открывают мир ребенку – с позиций ребенка, давая объяснения поступкам взрослых, сближая два мира. Что значит взрослый в жизни ребенка? Это человек, который может научить, поддержать, защитить. Но в то же время – это человек, имеющий власть в силу своего положения, и использовать эту власть должным образом – его долг. Есть взрослые, которые могут употребить все свои возможности во благо ребенку, есть те, кто окажется в плену у своих недостатков и слабостей. В повестях Чарской можно увидеть как первый, так и второй тип взрослого. В детских 22 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 165. M20

произведениях писательница освещает сложность внутреннего мира не только детей, но и их воспитателей. Взрослые герои неодинаковы и неоднозначны – в той же степени, что и маленькие. Счастливые и несчастные, сердечные и сухие, нежные и жестокие. У Чарской мы, безусловно, находим взаимосвязь между моделью поведения взрослого и моделью поведения ребенка из одной семьи. Маленькие читатели могут видеть, что персонажи-дети похожи на персонажей-взрослых, видеть, что одни дети воспитаны лучше других – и видеть не только их воспитателей, но и сам процесс воспитания. И, как правило, одни системы воспитания обнаруживают себя на контрасте с другими. В повестях Чарской неоднократно встречается прием антитезы. Часто автор, противопоставляя одного ребенка другому (при этом дети выступают как сформировавшиеся личности, со своей системой взглядов и мнений) выводит противоречие на более общий уровень. В подавляющем большинстве случаев система мировоззрения ребенка оказывается унаследованной от родителей. Каким же образом переходят ценности старшего поколения к младшему? Происходит ли это на подсознательном или на вербальном уровне? Как правило, в повестях Лидии Чарской ребенок копирует своего самого близкого человека – родителя, учится у него. В повести «Княжна Джаваха» мы видим конфликт между двумя детьми – Ниной Джаваха и Юлико Джаваха – но это, по сути, оказывается противопоставлением взрослых – князя Георгия и его матери, старой княгини. В образе первого Чарская высвечивает все самые привлекательные черты – благородство, отвагу, прекрасную гордость и готовность соответствовать славе предков. Он не навязывает свои взгляды маленькой дочери, но своим примером доказывает свою правоту. Нина, стремясь быть похожей на отца, не только усваивает понятие родовой чести, но и хочет походить на него во всем, даже в том, что не соответствует принятым нормам M21

– девочка переодевается мальчиком, ее идеал – бравый горец-джигит, борец за правду. Княгиня Джаваха не является отрицательным персонажем – однако она, несомненно, антагонист главной героини, хотя Чарская и не сталкивает ее с Ниной напрямую. Столкновение происходит между маленькими Ниной и Юлико. За высокомерными взглядами Юлико легко читаются слова его бабушки. Юлико копирует ее манеру поведения – но не так же, как это делает Нина по отношению к ее отцу. Князь Джаваха позволяет дочери наряжаться в рваный мужской костюм, ездить верхом, одобряет ее восхищение джигитами. Свобода Нины почти ничем не ограничивается – она может скакать, где ей вздумается, от к р ы то в ы р а ж ат ь с в о и ч у в с т ва , в е с т и с е бя , ру ко в од я с ь н е регламентированным кодексом поведения, а естественными порывами. Результат такой системы воспитания – гармоничные, ничем не омраченные отношения отца и дочери. Нина мало похожа на «приличную» барышню, но зато она здоровый, сильный и счастливый ребенок. Можно сказать, что все героини Чарской счастливы в детстве, но детство Нины Джаваха – своеобразный идеал детства, эталон воспитания. Совершенно противоположен такому укладу жизни подход княгини Джаваха к воспитанию внука Юлико. Мальчик пышно одет – как кукла, однако выглядит хилым и изнеженным. Его окружают слуги, которыми он может командовать. Юлико ищет того же, что и Нина, что и любой ребенок в произведениях Чарской – свободы. Однако он оказывается загнанным в рамки светских приличий и в силу обстоятельств не имеет возможности проявлять свой характер иначе, кроме как пренебрежением ко всем нижестоящим. Несмотря на юный возраст, княжичу свойственны высокомерие и напыщенность, которые он копирует с поведения бабушки. Чарская всячески подчеркивает, насколько неестественным и непривычным выглядит для Нины ее кузен. M22

Противопоставление Нины и Юлико – не просто противопоставление двух детей одиннадцати лет, оно выходит на более широкий уровень – противопоставление двух типов семьи, в одной из которых ребенок счастлив, а в другой – несчастен. И Нина, и Юлико – дети одного социального слоя, принадлежат одному роду. Но то, что вызывает в Нине искренний восторг, для Юлико – только повод считать себя лучше других. Он кичится тем, чем гордится она. Но Чарская не оставляет этот конфликт неразрешенным. Дети находят путь к сердцам друг друга, в буквальном смысле излечивая друг друга от недостатков. Нина видит Юлико без маски и проникается жалостью. Чарская дает героине понять, что не всем детям одинаково повезло, не все оказались в равных условиях – и дело совсем не в материальном благополучии семьи. Юлико был лишен того комфорта в отношениях, в котором жила Нина. Так или иначе, но взрослые вокруг него оказались вольными или невольными виновниками всех дурных черт его характера. За высокомерием мальчика скрывается страх, неуверенность в себе и желание быть таким же, как его кузина. Юлико – ребенок, похожий на взрослого, лишенный детства. Он хорошо сознает, что нужен только как наследник, его берегут как последнюю надежду – но мальчик сам не верит в себя, считает, что подвел свой род: «Бабушка, наверное, не любит уже меня больше... Я невольно обманул ее... Она думала, что я буду здоровым и сильным, а я ухожу в небо, как Дато. Я – последний оглы-Джамата... Последний из князей Горийских... Когда умрет дядя Георгий, не будет больше рода Джаваха... Забудут героев, павших за родину наших отцов и дедов... Не будет рода Джаваха...»23. Юлико чувствует себя ответственным за трагедию семьи и даже за то, что его не любят. Во внешнем облике Юлико не раз подчеркивается: это мальчик, одетый как девочка, – он не борец, он нежизнеспособен. Княгиня, видящая в нем не живого ребенка, а только принцип, не способна помочь ему. Она дает ему 23 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 94-95. M23

только внешние показатели благополучия – богатство, роскошь, возможность властвовать. И слова о чести оказываются мертвыми, воспринятыми как нечто внешнее. Однако сама категория родовой чести в повестях Чарской не принадлежит к числу формальных. Напротив, герои и героини придают этому огромное значение: и Люда Влассовская, дочь русского офицера, сражавшегося за Родину, и Нина Бек-Израил, лезгинская княжна, одинаково страстно почитают оставшуюся им после родителей память. Но знатное или известное имя есть не у всех. Зато каждая из героинь обладает чувством глубокой привязанности к своей семье. И Люда, и обе Нины, и лесовичка Ксаня, и сиротка Ленуша – все они, несмотря на разность характеров, именно любят память о близких и готовы жить жизнью сердца. Особенно яркий пример – Сибирочка, для которой ее знатность – пустой звук по сравнению с привязанностью к названому дедушке. Роль играет не родство по крови, но родство по духу, которое ребенок перенимает у родителей. Княгиня Джаваха пресекает бурные проявления эмоций, сразу же возводя между собой и внучкой преграду. Для нее формальные проявления чести – благовоспитанность, манеры – важнее, чем содержание. Примечательно, что именно Нина, ребенок, бросившись навстречу бабушке, совершает первую и последнюю попытку найти общий язык. Нина, как и Юлико, принимает правила игры. Холодность, с которой было принято искренне проявление ее добрых чувств, лишает возможности наладить контакт. Главные герои Чарской, дети со счастливым детством, привыкли, что любовь проявляется как в поступках, так и вербально – ласковые слова, бурные выражения нежности свойственны многим героям Чарской. Их круг не ограничивается институтской средой. Скорее, писательница разделяет своих героев на восторженных и откровенных – и сухих и чопорных. Даже вторая Нина, героиня одноименной повести, которая не раз говорит о себе, что не умеет ласкаться, на деле ведет себя совершенно по-иному. M24

Особенно ярко различие между счастливой и материально благополучной семьей выявляется в повести «Записки маленькой гимназистки». Повесть адресована кругу читательниц младшего возраста и, по сравнению с повестью «Вторая Нина», вышедшей в тот же год, отличается более «детским» языком. Кроме того, героине повести всего девять лет – она на два года младше героинь «Кавказского сериала» при их первом появлении и на страницах книг. Мотив сиротства, встречающийся почти в каждой книге Чарской (во всех анализируемых повестях героиня лишается одного или обоих родителей), способствует обострению конфликта в «Записках маленькой гимназистки». Ленуша ощущает, что уклад жизни в семье ее дяди не просто ей непривычен в силу того, что она не равна своим кузенам по социальному статусу, но потому, что она привыкла к другим отношениям между взрослым и ребенком – тем, которые для нее безвозвратно утрачены. Она удивляется холодности, с которой ее принимают, безразличию, с которым относится мать к своим детям, враждебности, с которой дети относятся друг к другу. Ленуша, знавшая раньше только безграничную любовь и ласку матери, оказывается в семье, где дочь-горбунья любима меньше, чем хорошенькая (ощутима параллель с «Княжной Джаваха» – образами братьев Юлико и Дато); старший брат помыкает младшим. Здесь все подчинено правилам хорошего тона и внешних приличий. Такой тип семьи, по Чарской, не может быть счастливым. Только тогда, когда все ее члены осознают необходимость любить друг друга, они смогут стать лучше. Именно в этой повести Чарская вводит эпизод физического наказания. Для героини, как и для автора, розги – нечто немыслимое. «Высечь! Меня – высечь? Покойная мамочка никогда даже не повышала на меня голоса и была постоянно довольна своей Ленушей, а теперь...».24 В статье «Профанация стыда» Чарская выступает против телесных наказаний перед взрослой аудиторией, доказывая, что поднимать руку на ребенка – 24 Чарская Л.А. Записки маленькой гимназистки. – СПб, М., 1914. – С. 42. M25 чудовищно.

Писательница обрушивается на розгу как на «обычай», который человек создал для удовлетворения собственных низменных потребностей, обычай, по которому сильный имеет право глумиться над слабым – взрослый над ребенком, мужчина над женщиной. (Гендерной проблематике, неявной в детских произведениях Лидии Чарской, в статье «Профанация стыда» уделяется большое значение.) Узаконенное неравенство, которое люди осознают как нечто само собой разумеющееся, – вот то, против чего она выступает. «Этика души ребенка — это целая наука, целая поэма и целое откровение. К ней надо подступать нежно, чуть слышно, осторожными, ласковыми руками. Надо дать расцвести свободно и красиво этому благоухающему, прекрасному цветку. И одним из непременных условий здорового, трезвого, этичного, вполне «человеческого» воспитания я считаю удаление, ПОЛНОЕ И БЕЗВОЗВРАТНОЕ УДАЛЕНИЕ, ИЗГНАНИЕ РОЗОГ И ПЛЕТКИ, этих орудий умерщвления стыда, собственного достоинства, составляющего залог будущего гордого человеческого «я» в ребенке»,25 – пишет Л.А.Чарская. Манифестация свободы личности ребенка в статье, предназначенной для родителей, зеркально отражается и в художественной литературе Чарской для детей. И в «Записках маленькой гимназистки» писательница так же громко выражает свой протест, крупным планом изображая бесчеловечное обращение взрослых с маленькой героиней: «Потом подскочила ко мне, схватила меня за плечи и изо всей силы бросила на один из сундуков, стоявших в кладовой».26 Девочка видит, что ее мучители испытывают гнев и в то же время – безразличие. Взрослые только прикрывают себя словами о ее благе, о котором не может быть и речи, – ведь она даже не совершала поступка, за который ее наказывают. 25 Чарская Л.А. Профанация стыда. – СПб, М., 1909. – С. 6-7. 26 Чарская Л.А. Записки маленькой гимназистки. – СПб, М., 1914. – С. 68. M26

По Чарской, дети имеют право знать. То, что взрослые могут поступать неправильно и страшно. То, что слова о «благе» – не оправдание. То, что ни один по-настоящему любящий человек не поднимет руку на своего ребенка. То, что телесные наказания – это не норма. Побои – выход слабых людей. Приемный отец Ксани (повесть «Лесовичка»), потерявший жену, вымещает свою боль на тех, кто не может ответить. В этот момент он теряет человеческий облик. Чарская не смягчает красок и не оправдывает его. Слабость взрослого, несущая боль и страх, обнажается перед детьми: «Его налитые кровью глаза блуждали по комнате, точно выискивая что-то, пока наконец его взор не приметил висевшую на гвозде плетку. Сорвав ее быстрым движением, он взмахнул ею над спиной девочки...»27 Причина теле сного наказания у Чарской всегда – яро сть наказывающего, а не вина виновного. Подобное наказание всегда рождает ответную ненависть и никогда не служит к исправлению. Примером может послужить образ Жюли Икониной из повести «Записки маленькой гимназистки». Чарская показывает озлобленную несчастную девочку, в жизни которой одно наказание следует за другим, но ситуация только усугубляется – до тех пор, пока главная героиня повести Лена не принимает на себя вину Жюли, тем самым принеся в жизнь Жюли новые ценности – прощение и милосердие. В центре повестей Чарской всегда оказываются «хорошие» дети. Роль запутавшихся, несчастных, капризных, жестоких, тщеславных выполняют другие, которым главные героини помогают разрешить противоречие и найти путь к гармонии с самими собой. Оказывается ли это как-либо связанным с семьей героинь и их воспитанием? При подробном рассмотрении этого нельзя отрицать. Исходная точка фабулы в повестях Чарской – состояние равновесия. Она не всегда эксплицирована, но это состояние является изначальным для 27 Чарская Л.А. Лесовичка. – СПб, М., 1907. – С. 10. M27

каждой из героинь. Их первые воспоминания связаны с домом, семьей, родительской любовью. Начало жизни девочек в повестях представлено всегда безоблачным. Взрослые создают вокруг детей мир, в котором все гармонично. И это достигается, в первую очередь, невмешательством взрослых в природный ход вещей. Дети предстают как неиспорченные души, которые не нуждаются в наставлениях, они инстинктивно любят добро и правду, и взрослым остается только иногда подсказывать и направлять. Воспитание осуществляется в форме беседы, беседы без наставлений, но переполненной эмоциями. По Чарской, детям не нужны поучения и морализаторство, им нужна любовь. Люда Влассовская («Записки институтки») с нежностью вспоминает общение с матерью, скромный быт. Почти идентичное описание мы видим в повести «Записки маленькой гимназистки» – Ленуша описывает покойную маму практически в тех же выражениях. Первую и вторую Нин воспитывает князь Георгий – в его лице мы видим в произведениях Чарской образ идеального родителя. Сибирочку выращивает старик-охотник, и, несмотря на скудный быт, она счастлива своей любовью к приемному дедушке. Все девочки вступают в мир, неся с собой запас любви, данный им взрослыми в раннем детстве. Нина Джаваха, Люда, Нина Бек-Израил, Ленуша, Сибирочка – образы каждой из героинь близки своей принадлежностью природе, ее идеалу. Героиням можно противопоставить княжича Юлико, детей семейства генерала Иконина, княжну Алю, внуков князя Кашидзе. В их лице мы видим второй тип ребенка – избалованного, изнеженного, но не знающего истинной любви. Эти дети выступают как антагонисты главных героинь. Разница между главными героинями и этими детьми разительна. Первые повинуются душевным порывам, готовы совершать необдуманные благородные поступки, но эти дикие порывы оказываются странными для «цивилизованного общества». Вторые оказываются как будто маленькими взрослыми – но не такими взрослыми, какие вырастили главных героинь. В их характере можно M28

найти такие черты как надменность, высокомерие, своеволие. Чем же объясняется этот факт? Как мы выяснили, раннее детство главных героинь ничем не омрачено, это идеал, который играет важную роль в формировании их мировоззрения. Что бы с ними не случилось, где бы они не оказались, девочки ищут этот идеал и пытаются его достичь. А что происходит с их «антагонистами»? Что влияет на их характер? Мы видим неприятную, резкую гувернантку и холодную мать в семействе генерала Иконина («Записки маленькой гимназистки»), где дети получают воспитание, но не любовь. Дочь-горбунья в этой семье оказывается изгоем, дети – неравными, бесчувственными и равнодушными. В повести «Княжна Джаваха» Княжич Юлико признается Нине, что бабушка любит его только как последнего отпрыска славного рода, а сам он, маленький, болезненный и слабый, не мог рассчитывать на ее привязанность до смерти своего старшего брата Дато. Сложнее всего оказывается объяснить характер мнимой княжны Али (повесть «Сибирочка»). Она, воспитанная прекрасным любящим отцом Сибирочки, – избалованный и эгоцентричный ребенок, считающийся только со своими прихотями. Поиски объяснения опять-таки приводят к раннему детству девочки, проведенному в доме настоящей матери, которая оказалась способной пойти на обман и отказ от ребенка ради материального благополучия. Итак, в повестях Чарской взрослые все-таки прививают детям их будущие взгляды. Ребенок усваивает модель поведения родителя, но в зависимости от того, правильная она или нет, будет ли это помогать гармонично развиваться его душе или мешать, ребенок будет счастлив или несчастен. С одной стороны – ласка, нежность, порой очень бурная в своих проявлениях, стремление дать ребенку все, что возможно – для Ленуши и Люды это рождественская елка с самодельными игрушками, для Нины M29

Джаваха – собственный конь. Чарская изображает разный уровень достатка в семьях главных героинь, но желание родителя дать ребенку все, что возможно, остается неизменным. Однако Чарскую нельзя обвинить в однобокости, она разграничивает свободу и вседозволенность. Свобода ребенка в ее повестях – это возможно сть иметь и выбирать то, что до ставляет радо сть, а вседозволенность – эгоцентризм и стремление поставить свои прихоти во главу угла. Нины, скачущие по ущельям в мужском наряде, нарушают общепринятые представления о благопристойности, однако это их самовыражение, их дух дикарок жаждет этого – и князь не противится такому способу быть собой, напротив – дарит каждой коня, открывает им пути. Кроткие и нежные натуры – Люда, Ленуша, Сибирочка – не нуждаются ни в чем подобном, им достаточно душевного разговора или простенькой елочки на Рождество – и родные так же просто дают им это маленькое желаемое, как князь Джаваха легко дарит коней. Ни одна из девочек не ущемляет никого своим желанием, не просит больше, чем ей могут дать. Чарская идеализирует не столько героинь, сколько сами взаимоотношения, в которых каждая сторона раскрывает свои лучшие качества. Не так обстоит дело с Алей Гордовой («Сибирочка») и Тамарой Кашидзе («Люда Влассовская»). Обе героини без стеснения используют свою власть над взрослыми, играя на их слабостях. Чарская не скрывает причины, по которой им удается манипулировать. Князь Гордов, потерявший однажды дочь, не умеет ей ни в чем отказать. Писательница откровенно говорит с детьми о слабости взрослого человека: «- Но я так хочу, папа! – задрожавшим голоском произнесла готовая уже заплакать маленькая княжна. Князь, боявшийся причинить какое-либо горе своей любимице, поспешил согласиться».28 28 Чарская Л.А. Сибирочка. – СПб, М., 1912. – С. 151. M30

В его лице мы видим тип «хорошего» взрослого, который, как и князь Григорий, готов создать своему ребенку идеальное детство. Однако его собственные страхи и слабости не позволяют ему стать таким же идеальным отцом. Он потакает Але во всем и не может сказать «нет». С одной стороны князь Гордов – отец Сибирочки, ее обретенная семья, где она будет счастлива, счастливый конец ее истории. Он даст ей заслуженное счастье (эта повесть более всего подходит под критерии «образцовой» детской истории, где хорошая героиня награждается в конце по заслугам, и этой наградой оказывается хороший папа). С другой стороны – он сам не смог воспитать такую же идеальную девочку, изменить то, что ей привили в самом раннем детстве. Аля – не дурной ребенок, она любит отца и готова быть послушной («- Тише, Аля, говори шепотом, детка! – ласково остановил ее молчавший до сих пор бледный господин в темном костюме. Девочка мгновенно стихла»29). Но ей позволяют быть капризной, ее гувернантка вольно или невольно развивает в ней тщеславие, и девочка думает только о своих желаниях. Похожая ситуация изображается и в «Люде Влассовской». Тамара, одна из второстепенных героинь повести, воспитанница Люды – такая же незлая, но избалованная барышня. «Это дитя – моя единственная привязанность в жизни. Бог простит мне мою слабость по отношению к ней... <…> Вы знаете, что моя Тара не умеет даже читать, потому что, несмотря ни на какие мои просьбы, она не хотела учиться, а я не мог настаивать, так как огорчать этого ребенка для меня положительно невыносимо»30, – прямо признается князь Кашидзе. Он оказался не смог воспитать внуков и теперь, будучи не в состоянии исправить созданную им самим ситуацию, ищет помощи у гувернантки. На примере Тамары мы видим сам процесс воспитания. Теперь Люда – уже «в лагере» взрослых. Она приехала как гувернантка, и маленькие читатели смотрят на происходящее именно с ее точки зрения. Как молодой 29 Чарская Л.А. Сибирочка. – СПб, М., 1912. – С. 202. 30 Чарская Л.А. Люда Влассовская. – СПб, М., 1914. – С. 296. M31

воспитательнице изменить свою воспитанницу? Как научить читать, писать и, что более важно, – научить быть достойной уважения и любви? В первой части «Люды Влассовской» Люда еще сама институтка, ребенок. Но во второй части читательницы могут с ее помощью посмотреть на мир с точки зрения взро слого человека. Увидеть, каково это – принимать самостоятельные решения, помогать кому-то избавляться от недостатков. Чарская также предоставляет юным читательницам возможность со стороны взглянуть на то, как трудно кого-то перевоспитать. Тамаре пятнадцать, она и ребенок, и сложившаяся личность – как и все дети в книгах Чарской. Изменить чьи бы то ни было взгляды очень трудно, но Люде это удается – только путем ласки и собственного примера. Она говорит с Тамарой на равных, переубеждает ее не как глупого ребенка, но как своего оппонента. То, что в «Княжне Джавахе» описывалось со стороны, теперь дается с внутренней точки зрения. Как раньше изображалось то, что усваивала Нина из диалогов с отцом, так теперь изображается то, что Люда хочет донести до Тамары. Итак, в своих повестях Чарская указывает три пути, по которым могут пойти родители – и, как следствие, три типа семьи. В первом случае отношения между взрослым и ребенком гармоничны и просты, основаны на любви и полном взаимопонимании. В таких отношениях взрослый дает ребенку свободу выбора, а сам только помогает и направляет, но никогда не диктует свою волю. Такие взаимоотношения – начало пути каждой из главных героинь. (Но это не значит, что они не встречаются у второстепенных героев – например, графиня Анна Симолинь и ее отец или кондуктор Никифор Матвеевич и его дети из «Записок маленькой гимназистки»). Второй тип отношений основан на формальном взаимодействии: так принято, и необходимо соответствовать внешним приличиям. Подобное воспитание, как правило, получают антагонисты главных героинь. Они похожи на своих воспитателей и кажутся их маленькими копиями. Однако по M32

ходу сюжета выясняется, что такие дети не очень счастливы в своей семье и ищут именно то, чем обладает главная героиня – запас любви и нежности, который помог бы смириться с рамками системы. При таком подходе взрослый просто не в состоянии дать ребенку необходимое, он навязывает свой свод правил, которые не помогают личности развиваться, а деформируют ее. В третьем типе семьи мы видим избалованного ребенка, который на первый взгляд кажется счастливым, но замыкается на себе, как и ребенок второго типа, стремясь выставить напоказ свою исключительность, то есть ее формальные показатели – богатство, знатность, власть. Родитель оказывается на положении зависимого и не может иметь того глубокого влияния, основанного на отношениях равенства, которое могло бы помочь в формировании характера ребенка. Помимо родителей, безусловно, на детей оказывают влияние и другие близкие взрослые люди. Для семейства Икониных это гувернантка Матильда Францевна – жестокая, злая натура, которая вряд ли способна чему-то научить вверенных ей детей. Она не только игнорирует их чувства и желания, но и открыто выражает свое негативное отношение – к горбунье Жюли, к бедной сироте Ленуше. Люда как члена своей семьи вспоминает кухарку Катрю, с нежностью и заботой относившуюся к «своей панночке». Да и сама Люда спустя годы тоже становится гувернанткой – человеком, который способен помочь, дать совет, поддержать. Для Нины Джаваха таким близким человеком является ее няня Барбалэ. Знатная девочка и старая служанка поверяют друг другу свои горести и чувствуют полную духовную близость. Это говорит о том, что Чарская так же не поддерживает сословную иерархию, как не поддерживает возрастную. Равенство – вот основа гармоничных отношений. В адрес писательницы выдвигались обвинения, будто она делает своих героинь титулованными и богатыми исключительно из приверженности монархии, но всякий раз M33

различие между знатными и простолюдинами вводится для того, чтобы оказаться стертым: Нина Джаваха, готовая возгордиться славой своего рода, читает в глазах батюшки, учителя Закона Божия, вопрос: а чем она сама заслужила право на торжество? В «Записках маленькой гимназистки» кондукторская дочка Нюра оказывается умнее господских детей на елке и к тому же умеет танцевать лучше многих. «Для княгини, баронессы – такие же Чарской князья, графы, непременные атрибуты, признаки определенной сказочности ее повестей, как и для русской народной сказки. Можно было бы с равным успехом создателей народных сказок упрекать в приверженности к монархизму из-за того, что среди их персонажей заметную долю составляют Иваны-царевичи, цари, прекрасные царевны, князья и княгини...»31 Однако социальная проблематика все-таки присутствует в повестях. Нежные отношения со служанкой резко осуждаются старой княгиней Джаваха, так как противоречат «приличному» поведению знатной барышни. Но бабушка, пытающаяся заключить внучку в рамки подобающего поведения, не выглядит правой: «Она меня встретила, красная, как пион, забыв в своем волнении все величие, достойное княгини, происходившей родом от самого Богдана IV, и, измерив всю меня враждебным взглядом, визгливо закричала…».32 Таким образом, неравенство ребенка и взрослого в книгах Чарской пропагандируется теми же людьми, которые отстаивают социальное неравенство, для которых вся жизнь загнана в рамки и подчиняется формальным законам, а не голосу сердца. Чарская ставит равенство ребенка и взрослого в один ряд с равенством людей разных сословий и отстаивает свою позицию и в детской литературе, и в публицистике. Как княгиня Джаваха, забывшись, теряет величие, стремясь его подчеркнуть по отношению к служанке, так взрослый теряет не только 31 Никоненко С. Волшебные сказки Лидии Чарской // Чарская Л. Волшебная сказка. Повести. – М., 1994. – С. 5-10. 32 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 44. M34

свое положение более мудрого, но и человеческий облик, когда, наказывая ребенка, дает выход своему гневу: «Отец, как власть имущий, кричит, беснуется, топает ногами и бранится. Дитя молчит. Трепещет и молчит. <…> Тот, другой, взрослый, уже теряет свое «человеческое», свое «я» звучащего «гордо» человека. Человека уже в нем нет, он — зверь».33 Так или иначе, но прежде вс его Чарская рассмат ривает взаимоотношения между маленькими героинями и героями и их родителями, а все прочие отношения ребенок-взрослый отодвигаются на второй план. Матильда Францевна несколько раз грозится высечь Лену, но осуществляет это только после прямого приказа тети Нелли. Гувернантка княжны Али неоднократно призывает девочку к порядку, говоря ей о приличиях, но девочка просто игнорирует ее слова, потому что отец позволяет Але все. За воспитание ребенка отвечают в первую очередь отец и мать. Они выбирают способ взаимодействия: будет ли это задушевная беседа или выговор, мягкий упрек или розга – словом, будут ли они друг для друга близкими людьми или элементами системы. И все-таки система играет важную роль в жизни девочек. Необходимость образования признают обе стороны. Будет ли это образование для соответствия своему высокому положению, образование как единственный способ найти место в жизни небогатой девушке или образование как способ развить себя – в любом случае это приводит героинь в учебное заведение – будь то институт («Княжна Джаваха»), гимназия («Записки маленькой гимназистки») или монастырский пансион («Лесовичка»). 2.2. Воспитание и институт Отдельного разговора заслуживают взаимоотношения между детьми и взрослыми в рамках системы института. В данном аспекте играет важную 33 Чарская Л.А. Профанация стыда. – СПб, М., 1909. – С. 8. M35

роль двухчастная ст руктура пове стей «Кавказского с ериа ла». Противопоставление института дому и в то же время – сравнение с семьей позволяют проводить аналогии. За годы, проведенные в стенах института, девочки привыкают к нему, как к родному дому. Институтки приобщаются к его системе, к его неписаным правилам и законам, они растут и формируются именно здесь. В силу этих причин взрослые, живущие вместе с девочками на протяжении семи лет, становятся им настолько же близкими, насколько и родители, а некоторым заменяют семью. Классные дамы и учителя, фельдшерицы в институтском лазарете и начальница-maman – те, с кем институтки проводят годы жизни – не могут не повлиять на их личности. Итак, на особом положении находится начальница института, maman. Ее уважают, боятся и в то же время по-настоящему любят. Она справедлива, снисходительна, ласкова – ее отношение к девочкам действительно носит оттенок материнства. Она, безусловно, заботится о каждой из воспитанниц, зовет их «детьми», благословляет при поступлении и при выпуске. Maman – высшая инстанция в решении возникших проблем. У нее просят прощения и снисхождения. И все же ее образ остается далеким, чем-то высшим – непререкаемым авторитетом в этом замкнутом мире. И княгиня, и баронесса Нольден, и начальница гимназии описываются как величественные дамы, одним только своим видом внушающие уважение. Но несколько раз Чарская показывает и другое лицо этих дам. Детская любовь к ним заслуженна и оправданна потому, что образ начальницы – не живое воплощение принципа, и за каждым ее поступком и решением стоит непритворная забота о воспитанницах. Баронесса Нольден принимает нежелание второй Нины целовать ей руку и обменивается с ней рукопожатием, как с равной, не следуя нормам этикета. Начальница гимназии оказывается первым человеком в новом мире Лены, кто выслушивает ее и верит ей. «Далекая высшая инстанция» любима всеми потому, что всегда можно рассчитывать на справедливый суд, на уважение к личности и искреннюю привязанность с ее M36

стороны. Она оказывается и всеобщей матерью, и богиней этого мира, вершащей правосудие. Но моменты, когда начальница разговаривает с героинями не с высоты своего положения, все-таки очень редки, а сердца девочек требуют более близких отношений. Самыми близкими взрослыми на протяжении институтской жизни становятся для девочек их классные дамы, призванные следить за порядком. А так как институтская жизнь не знает компромиссов, то классные дамы в понимании девочек – или друзья, или враги. Мягкость и снисходительность вызывает обожание, строгость и придирчивость – неприязнь. Главное в этих взаимоотношениях – то, что именно классная дама устанавливает дистанцию между собой и воспитанницами. Отзывчивые девочки, лишенные на долгое время родного дома, готовы откликнуться даже на небольшую ласку и отплатить сторицей. В классных дамах, дарящих воспитанницам неистраченное материнское тепло, институтки находят себе почти вторую мать, а в тех, которые только исполняют обязанности, жестких или отстраненных, – видят врагов. M-lle Арно, бессменная надсмотрщица, является героиней трех повестей «Кавказского сериала», фигурой абсолютно статичной. Она становится своеобразным символом рутинной жизни института, в которой ничего не меняется. Для нее одни девочки сменяются другими, но во взаимоотношениях ничего не меняется. Она относится к воспитанницам с безразличием, добиваясь от них только соответствия стандарту, соблюдения регламента. Арно абсолютно лишена нежных чувств, и Чарская устами трех своих героинь неоднократно подчеркивает ее сухость и бесчувственность. Арно одинаково чужда всем – маленькой гордой Нине Джаваха, любимице всего института, кроткой и тихой Люде Влассовской, бунтарке и одиночке Нине Бек-Израил. С годами у Арно меняется только прозвище – Пугач для одного класса, Синяя лягушка – для другого. Почти исчерпывающе характеризует эту классную даму эпизод с письмом к матери, которое маленькая Люда относит ей на проверку: M37

«… я вылилась в этом письме на дальнюю родину вся без изъятия, такая, как я была, – порывистая, горячая и податливая на ласку... Я осыпала мою маму самыми нежными названиями, на которые так щедра наша чудная Украина: "серденько мое", "ясочка", "гарная мамуся" писала я и обливала мое письмо слезами умиления. Испещрив четыре страницы неровным детским почерком, я раньше, нежели запечатать письмо, понесла его, как это требовалось институтскими ставами, m-lle Арно, торжественно восседавшей на кафедре. Пока классная дама пробегала вооруженными пенсне глазами мои самим сердцем диктованные строки, я замирала от ожидания – увидеть ее прослезившеюся и растроганною, но каково же было мое изумление, когда "синявка", окончив письмо, бросила его небрежным движением на середину кафедры со словами: - И вы думаете, что вашей maman доставит удовольствие читать эти безграмотные каракули? Я подчеркну вам синим карандашом ошибки, постарайтесь их запомнить. И потом, что за нелепые названия даете вы вашей маме?.. Непочтительно и неделикатно. Душа моя, вы напишете другое письмо и принесете мне»34. Полное безразличие к чувствам ребенка и абсолютизация формального отношения к детям лишают эту героиню читательского и авторского сочувствия. Сцены «травли» Арно не возводятся в ранг конфликта, который приводится к разрешению. Институтки платят ненавистью за безразличие, и это остается одним из неписаных законов института. «Она была нашим врагом»35, – говорит Люда, самая кроткая из героинь – и не сожалеет о своей позиции. Безликая фрейлейн Линдер из «Второй Нины» становится тенью Арно. Она так же чужда девочкам, но не вызывает в них ненависти. Фактически, она делает то же, что и Арно, но если Арно пристрастна и старается победить в противостоянии с институтками, ей важна победа системы – то Линдер полна безразличия. Она воспринимается скорее как 34 Чарская Л.А. Записки институтки. – СПб, М., 1908. – С. 58-59. 35 Чарская Л.А. Люда Влассовская. – СПб, М., 1914. – С. 73. M38

автомат, нежели как человек: «Безразличие и усталость навсегда, казалось, застыли в чертах ее невыразительного, словно бы вылинявшего лица»36. Полная противоположность Арно, фрейлейн Генинг, «возбуждала общую симпатию своим ласковым отношением к нам»37. Институтки называют ее Кис-Кис, Булочкой, без стеснения выражают ей свою детскую привязанность: «Мы обступили ее со всех сторон, стали целовать, просить, даже плакать».38 Противопоставление «хорошей» и «плохой» классной дамы строится вновь на соотношении «безразличие» – «нежность». Для ребенка всегда важно то, что стоит за внешним: строгость maman принимается институтками доброжелательно и уважительно, потому что она проистекает из желания помочь и научить. Строгость Арно бесчувственна, а потому вызывает лишь негативную реакцию. Но и величественное правосудие начальницы, и беспочвенные придирки Арно оказываются менее значимыми, чем ласковое отношение Кис-Кис. Институтки, отчаянно нуждающиеся в семейном тепле, льнут к человеку, который общается с ними как с близкими и дорогими людьми, выслушивает их проблемы и не смотрит на них свысока. Чарская еще раз подчеркивает, что по-настоящему гармоничные отношения складываются только тогда, когда взрослый ничего не навязывает ребенку, а только дарит – это рождает ответный порыв, в котором ребенок раскрывает свои лучшие чувства и качества. Чарская еще раз дублирует эту оппозицию в образах фельдшериц, что увеличивает эффект: «Заведовали перевязочной две фельдшерицы: одна – кругленькая, беленькая, молодая девушка, Вера Васильевна, прозванная Пышкой, а другая – Мирра Андреевна, или 36 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб, М., 1909. – С. 240. 37 Чарская Л.А. Записки институтки. – СПб, М., 1908. – С. 54. 38 Чарская Л.А. Записки институтки. – СПб, М., 1908. – С. 133. M39 Жучка по прозвищу,

раздражительная и взыскательная старая дева. Насколько Пышка была любима институтками, настолько презираема Жучка»39. Учителя выступают в книгах Чарской как эпизодические персонажи. Часто они появляются на страницах повести лишь однажды, а потом исчезают из поля зрения героинь. Исключение составляют учителя, вступающие в конфликт с институтками (об этом подробнее в следующей главе). В большинстве случаев Чарская не дает учителям роли воспитателей. Любимых учителей уважают, с их мнением считаются, но и они остаются на периферии сюжета и сознания главных героинь. Институтки так же обожают или ненавидят учителей, как и классных дам, делят их на две категории: несправедливых «аспидов» и интересных «душек», но учителя все равно остаются далекими от них. В институте героини Чарской пытаются построить подобие дома – они ищут того, кто заменил бы им родных и близких. Те, кто проявляет ласку и нежность, занимают в сердцах героинь место наравне с родительским, а те, кто является олицетворением институтского регламента, навсегда лишаются любви и доверия. Для первых дети становятся послушными и любящими, для вторых – строптивыми и неисправимыми. Изображая жизнь ребенка в семье или в институте, Чарская продолжает отстаивать одну и ту же позицию: ребенок откликается только на ласку и способен научиться только у того, кто искренне желает ему добра. 2.3. Конфликты Причиной конфликтов между детьми и взрослыми в повестях Чарской, как правило, служит недостаток адекватного понимания. В подавляющем большинстве случаев обе стороны конфликта не осуждаются автором, но описываются как допустившие ошибку. Князь Джаваха решает жениться во второй раз, не подозревая, насколько глубоко это ранит его дочь. Нина решается на побег, не понимая 39 Чарская Л.А. Записки институтки. – СПб, М., 1908. – С. 122. M40

всей серьезности раны, которую она наносит отцу своим поступком. Ни одну из сторон нельзя ни полностью оправдать, ни полностью обвинить. Позиции страдающего взрослого и страдающего ребенка максимально сближены в рамках данного конфликта, что подчеркивается моментом его разрешения – покаяние приносят обе стороны. Особо следует заметить, что покаяние – это единственное безусловное разрешение конфликта в поэтике повестей Чарской. Уже упомянутая размолвка между Ниной Джаваха и ее отцом, едва не кончившаяся трагично, ярко иллюстрирует этот принцип. Герои изначально не осознают своей вины друг перед другом, но конфликт, стремительно развиваясь, заставляет их многое переоценить. Девочка видит, что причинила отцу невыносимую и незаслуженную боль – во всяком случае, несоизмеримую с тем, против чего протестовала, а князь – что недостаточно считался с чувствами бесконечно дорогого ему человека – дочери и поставил на первый план не ее счастье, а свое собственное. В итоге князь отказывается от повторного брака, жертвуя возможностью иметь сына и наследника и продолжить род Джаваха, а Нина целиком и полностью покоряется всякой воле отца. Такое разрешение подчеркивает, что ребенок признает над собой власть взрослого – но только того, кто любит, понимает и готов на встречные жертвы. В повестях Чарской ребенок и взрослый никогда не приходят к гармоничным отношениям без взаимного прозрения. Чарская в нескольких повестях показывает учителя и целого класса. В центре конфликта у Чарской в любом случае оказывается одна из ученицы как представитель класса и выразитель его воли. Особенно ярким примером подобного конфликта является «травля» учителя русского языка Терпимова выпускным классом в пове сти «Люда Влассовская». Главными действующими лицами в этом сюжете становятся, с одной стороны – учитель Терпимов, с другой – институтка Маруся Запольская по прозвищу Краснушка. M41

Конфликт зарождается из-за несовпадения двух мировоззрений – учителя и девочек. Терпимов вызывает к доске ученицу, не приготовившую урока, которая заранее попросила ее не спрашивать. Здесь диаметрально расходятся представления о справедливости у изолированных от мира девочек и взрослого человека. То, что учитель считает правильным, для институток – «подлая, предательская измена»40, за которую полагается кара. Законы, по которым живут институтки, далеко не всегда можно назвать справедливыми или даже разумными. Однако в их мире все подчиняется неукоснительному соблюдению негласных традиций, главная из которых – закон товарищества. Учитель, нарушивший этот закон, нарушает правила игры и подвергается «травле» – здесь так заведено, таков порядок. Самым ярым «поборником справедливости» в лагере девочек становится Краснушка. Она горит желанием покарать врага за нанесенную классу обиду как можно более сурово. Карой становятся натыканные в стул булавки. Этот поступок вызывает гнев начальницы института; виновной грозит ужасное наказание – исключение. На данном этапе Чарская ничем не компрометирует позицию Маруси, позволяя ей не только осуществить свой замысел, но и чувствовать свою правоту. Маруся считает свою месть правым делом, себя – пострадавшей за это правое дело жертвой. Никакая угроза не в состоянии примирить две стороны, так как у каждой – своя правда. Девочки поддерживают опальную подругу, она становится мученицей в их глазах. Конфликт получает иное развитие, когда становится понятно, что учителю угрожает серьезная опасность – он может лишиться руки из-за этой истории с булавками. Чарская приводит Краснушку к осознанию серьезности своего проступка и искреннему раскаянию. Девочка перестает обвинять в случившемся кого-то другого и смотрит на историю только с точки зрения правильности собственных действий. С другой стороны, Чарская приводит к переосмыслению своего поведения и Терпимова: он также видит свою оплошность и защищает виновную перед Маман. Девочка понимает, как 40 Чарская Л.А. Люда Влассовская. – СПб, М., 1914. – С. 135. M42

далеко зашла в глупом желании отомстить, а учитель – как неправильно он себя повел по отношению к ученицам, не прислушавшись и не разобравшись. Таким образом, сцена, в которой Маруся на коленях просит у Терпимова прощения, не является триумфом взрослого над ребенком. Извинения приносит и он, признавая свои ошибки пред ученицами и Марусей, тем самым ставя себя наравне с ними. Полным очищением становится обоюдное раскаяние и признание вины. Именно это дает начало новой дружбе – учителя и ученицы. И взрослый, и ребенок должны были прежде всего прочего разглядеть друг в друге людей, со своими принципами и понятиями, не противопоставляя свою позицию чужой, но ища сходства и понимания – то есть мирного решения конфликта и выхода из сложившейся ситуации. Подобное уравнивание позиций взрослого и ребенка можно проследить также в других конфликтных ситуациях анализируемых повестей: в частности, похожий на описанный случай с Терпимовым конфликт с учителем математики Церни в «Княжне Джавахе». Здесь конфликт не настолько показателен, но работает по той же схеме. И здесь учитель подвергается опале за «предательство» – несправедливую отметку, поставленную «Милочке Корбиной, тихонькой и прилежной девочке»41. В отместку на стол учителю кладут эпиграмму собственного сочинения, автор которой – все та же бунтарка Запольская. Однако разрешение этого конфликта происходит не между настоящей виновницей и учителем, но между Церни и Ниной Джаваха, которую учитель несправедливо заподозрил. За несколько мгновений девочка, принявшая на себя чужую вину, успевает проникнуться противоположной точкой зрения. Она бежит вслед учителю, со стоном моля о прощении отнюдь не потому, что из-за его ухода всему классу и ей в особенности грозит наказание, – Нину заставляет сделать это опять-таки понимание несоразмерности причины и следствия. Шалость девочек не может стоить работы человеку, который, 41 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 159. M43

должно быть, содержит семью. Героиня искренне раскаивается в содеянном – пусть и не ею лично – и благодаря этому находит живой отклик к душе Церни. Учитель не только принимает извинения – он меняется сам, меняются взаимоотношения: героиня «не узнала его преобразившегося лица: до этой минуты злые и насмешливые глаза его страшно засветились непривычной лаской, от которой все лицо перестало казаться сухим и жестким». 42 Чарская делает акцент не на то, что ребенок, признавая ошибки, заслуживает одобрения, но на то, что искренний порыв рождает ответные чувства. Неприятный, злой, придирчивый учитель – далеко не идеал взрослого, он человек со своими недостатками, а Нина – обычная девочка, к тому же лично перед ним ни в чем не провинившаяся. Однако она проникается чуждой ей, казалось бы, точкой зрения: «Может быть, – мелькнуло у меня в мыслях, – бросив уроки в институте, он должен будет бедствовать... может быть, у него больная жена... много детей, которые его любят и ценят и для которых он не злой вампир-учитель, а добрый, любимый папа»43, и богатое детское воображение находит путь к сердцу черствого Церни. Несмотря на неприятную выходку институток, правда в этом эпизоде оказывается на стороне детей – благодаря Нине. Именно она примиряет враждующих, найдя компромисс – потому, что ей диктует не ум, а сердце; она делает другим взрослого учителя – потому, что абсолютно искренне желает увидеть в нем лучшее. Чарская всегда разрешает конфликт эмоционально, а не логически, не герои доказывают что-то друг другу, а жизнь заставляет их иначе посмотреть друг на друга. В произведениях Чарской именно дети, как правило, делают первый шаг к сближению, признавая свои ошибки – но это приводит не к торжеству взрослых, а к ответным признаниям. Однако не всегда даже часть вины можно возложить на ребенка. В повестях неоднократно встречаются сцены противостояния взрослого и ребенка, в которых ребенок не только прав, но и 42 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С.165. 43 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 163. M44

способен донести до взрослого какую-то истину. К самым показательным примерам можно отнести развязку повести «Записки маленькой гимназистки», которая ярко иллюстрируют концепцию повестей писательницы: чистое сердце – главное в человеке, и не важно, большой он или маленький; такое сердце всегда способно преобразить людей вокруг. В повести «Записки маленькой гимназистки» главная героиня Ленуша, как и Нина Джаваха, совершает побег, который так же чуть не заканчивается ее гибелью. Однако мы не видим ни малейшего авторского неодобрения поступка Лены – ни один из героев не осуждает девочку, она не чувствует раскаяния в содеянном – напротив, такая развязка приводит к общему согласию и счастью. В чем же заключается принципиальное различие этих эпизодов двух повестей? И Нина, и Ленуша убегают, не найдя понимания своего горя в окружающих. Однако горе Нины – личное, отчасти эгоистическое – она не хочет иметь мачеху. Убегая, княжна понимает или, во всяком случае, догадывается, какую боль может причинить отцу ее опрометчивый поступок, и все-таки не отказывается от своего намерения. Она оставляет любимого и любящего человека. Для Лены побег же не является самоцелью, это лишь средство. Девочка хочет помочь своему другу-кондуктору в его несчастье. Чарская рисует ситуацию, из которой очевидно: героиня – ребенок, она в принципе не способна ничего изменить в ситуации, но ее искреннее переживание ставится автором выше рациональности взрослых. Узнав из газет о крушении поезда, девочка рисует в воображении страшные картины беды, постигшей ее друзей. Однако дома никто не старается разобраться в ее внутреннем состоянии: «Перестань дурачиться! – прикрикнула на меня тетя Нелли. – Сейчас же приведи себя в порядок, перемени фартук – этот весь залит чаем – и ступай в гимназию!»44 Взрослые рядом относятся к горю ребенка как к вздорной чепухе, не принимая его всерьез. Такое поведение явно осуждается автором: 44 Чарская Л.А. Записки маленькой гимназистки. – СПб, М., 1914. – С. 133. M45

все герои с чистым сердцем – Ленуша, графиня Анна Симолинь и ее отец, маленький Толик – так или иначе высказывают свое неодобрение этих поступков, а неправым приходится признать свои ошибки. На первом плане – проблема понимания взрослым ребенка. Чарская показывает, что несерьезное, неуважительное отношение в его чувствам влечет за собой беду. Тетя Нелли, высказывающая пренебрежение в адрес переживаний Лены, вынуждена в финале признать правоту девочки и искренне раскаяться, в корне изменив свое поведение. Важно отметить, что в этом случае Чарская опять не делает различия между взрослым и ребенком, но на сей раз это проявляется не в принесении взаимных извинений, но в том, что раскаяние испытывают как ровесники-кузены Ленуши, так и дядя с тетей. Ситуацию, где ребенок способен донести до взрослых какую-то истину, мы видим также в небольшом ретроспективном эпизоде в первой главе «Княжны Джавахи». Четырехлетней Нине оказывается под силу усмирить вражду между родителями и дедом-мусульманином, который осуждает дочь за смену веры. Голос ребенка оказывается единственным, что способно заставить взрослых опомниться и не возненавидеть друг друга. Нина напоминает им о том, что они все-таки любят друг друга. Ребенок выступает как рупор правды, которой его никто не учил, – правды добра, заложенной от природы. В повести «Вторая Нина» Чарская повторяет этот эпизод с участием пятнадцатилетней героини, которой удается примирить двух своих дедушек, так же напомнив им о любви. И в том, и в другом эпизоде ключом к разрешению конфликта является то, что героиня бесстрашно говорит правду. Чарская подчеркивает, что сами герои видят именно дитя, говорящее истину: «Ты слышал, Хаджи, как щебетала ласточка, залетевшая к нам из райских кущ Аллаха? Предвечный послал нам одного из своих ангелов мира. Не нам, верным мусульманам, противиться воле Его... Дитя право». 45 И истина эта показывается не как результат воспитания или образования, но как 45 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб, М., 1909. – С. 118. M46

стихийное прозрение, как знание, доступное чистой душе – не случайно в первом случае девочка примиряет отца-христианина и деда-мусульманина, а во втором героиня-христианка, девушка, успокаивает вражду между двумя мусульманами. Правда, проводником которой становятся героини, оказывается сильнее традиций и различий в вере и воспринимается именно как «глас ребенка». В то же время нельзя сказать, что Чарская наделяет детей способностью исправлять и учить, лишая такой возможности взрослых. Люда, приехавшая в дом Кашидзе в качестве гувернантки, выступает и как вестник истины для его обитателей. Главным антагонистом Люды становится брат ее воспитанницы Тамары, четырнадцатилетний Андро. В этом конфликте Люда оказывается «по ту сторону баррикад». Она теперь – «взрослый», и ее прямая задача – научить и воспитать. Чарская устами своей героини доносит до Андро христианские ценности – любовь и милосердие. Люда перебарывает свою неприязнь к жестокому мальчику и встает на его сторону. Она, уже как взрослый, делает первый шаг на встречу – показывает готовность выслушать и принять. И Андро, как и любой ребенок в повестях Чарской, откликается на искреннюю нежность. Читатель и Люда узнают о причинах разлада в его душе – недостаток любви деда, перенесшего всю заботу на внучку, заставил внука ожесточиться. Люда оказывается первым человеком, кто заговорил с Андро без предубеждения. Она не ждет от мальчика выполнения какой-то формальной роли, что становится для него открытием. Сначала мальчик, не привыкший к такому взгляду на мир, не верит и не понимает: «Так для чего же вы торчите здесь так долго у моей постели, – грубо крикнул он, – раз вы не рассчитываете получить награду?» 46 Но Андро для Люды – не маленький князь, не бедняк и не богач, а запутавшийся ребенок, которому надо помочь. Фактически, Чарская возлагает ответственность за этот конфликт на князя Кашидзе: этот взрослый человек, пусть и из лучших побуждений, 46 Чарская Л.А. Люда Влассовская. – СПб, М., 1914. – С. 353. M47

оказался деспотом. Он не просто лишает одного из детей наследства, он сам создает неравенство и неприязнь между ними. Именно князь Кашидзе оказывается причиной того, что внук придает чрезмерно большое значение деньгам. Только деньги имеют ценность для мальчика, лишенного своей доли любви. Ребенок делает невольный вывод, что деньги и любовь даются вместе, а значит – любовь покупается за деньги. Люда в этом конфликте играет роль матери, говорящей ребенку, что она любит его несмотря ни на что, вопреки всему. Чарская опять разрешает конфликт не путем рационального признания правоты Люды, но указывает на то, что только нежность смогла пробудить раскаяние. Андро изменяется, пробужденный искренними эмоциями, изменяется и старый князь. Оба, раньше считавшие неправыми друг друга, теперь анализируют только свои поступки. Таким образом, Люда является своеобразным катализатором конфликта: привнося новые ценности, недоступные ни одной из сторон, она дает им шанс встать на противоположную точку зрения, переосмыслить ситуацию, раскаяться и прийти к примирению. Там, где герои не признают свою вину или неправоту, конфликт оказывается неисчерпанным или неразрешимым. Противостояние между первой Ниной и ее родной бабушкой, княгиней Еленой Борисовной Джаваха, находит развитие в противостоянии второй Нины и ее названой бабушки, княгини Анны Борисовны Джаваха. В обоих случаях одна сторона конфликта – «полудикая девочка»47, а другая – старая аристократка, ставящая во главу угла славу своего рода. Чарская опять помещает на один полюс ценностей естественность, а на другой – формальный кодекс поведения. Дикость обеих Нин – то, что заложено в них природой, именно это – их «кровь». Необузданность, импульсивность сочетается в них с нерушимыми понятиями о чести и долге. Честь и долг оказываются для девочек не просто отвлеченными категориями, но частью их существа. Аристократизм сестер-княгинь – нечто внешнее, часть системы. 47 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 39. M48

Чарская проводит параллель между честью-состоянием души и четью на словах, за которой могут скрываться гордыня, деспотизм, стремление возвыситься над другими. Обе княгини в своих столкновениях с внучками делают акцент на внешний аспект чести – поведение. Княжна должна быть «благовоспитанной барышней»48. Как следствие, это приводит к ограничению свободы ребенка – не разумному, основанному на заботе и желании оградить от ошибок, но основанному на кодексе приличий. Отстаивая свою правоту, княгини употребляют власть, а подчас и физическое насилие. В повестях Чарской такое подавление личности ребенка никогда не приводит к повиновению. Когда бабушка грозит отобрать у Нины Джаваха коня, девочка не усмиряется, а, напротив, горит желанием отстоять свою позицию. Когда бабушка запирает Нину Бек-Израил в башне, девушка может думать только о побеге из ненавистного дома. Обе бабушки проявляют насилие над свободой личности ребенка. Чарская горячо отстаивает позицию, что: «Дети — ведь тоже люди, правда маленькие люди, но гораздо более пытливые, чуткие, анализирующие и сознательные, нежели взрослые, даже более сознательные. Порой их гордое, маленькое «я» глухо волнуется, протестует и каменеет в конце концов, если посягать на их человеческое достоинство».49 Несмотря на то, что бабушки являются членами семьи героинь, девочки воспринимают их как своих врагов. В случае со второй Ниной противостояние принимает оттенок борьбы тирана и личности, которую он хочет поработить. Конфликт достигает своего пика, когда мы понимаем, что княгиня готова принудить Нину к насильственному замужеству. Всеми ее поступками руководит неприязнь к вверенному ей ребенку и ст ремление сохранить внешнюю благопристойность. 48 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 34. 49 Чарская Л.А. Профанация стыда. – СПб, М., 1909. – С. 14-15. M49

Чарская не дает разрешения ни одному из этих конфликтов. Если одна из сторон не готова к общению на равных, общению, не заключенному в рамки – путь к пониманию друг друга оказывается закрытым. Еще одной причиной для возникновения конфликта является недоверие взрослого к ребенку. Генерал Иконин, описанный как добродушный, любящий детей, не вникает в суть назревающего в семье конфликта. Он не пытается разобраться в ситуации, а доверяет это другим – жене, гувернантке. Он верит обвинениям в адрес Ленуши, не выслушивая обе стороны. И хотя Чарская ни разу не дает героине почувствовать негатив в адрес дяди, она не скрывает то, что избранная им линия поведения далеко не идеальна: «- Она немного дика, Нелли. Уж ты извини. Придется заняться ее воспитанием. - Благодарю покорно! – отвечала та и сделала недовольную гримаску, отчего вдруг стала еще более походить на Ниночку. – Мало мне забот со своими! Пойдет в гимназию, там ее и вымуштруют... - Ну, конечно, конечно, – согласился полный господин». 50 Невмешательство дяди в ситуацию приводит к обострению конфликта. За его спиной девочку пытаются «муштровать» всеми способами, прибегают в том числе и к розге, а он, вынужденный уделять семье лишь небольшое количество времени, не способен разобраться в ситуации как глава семьи, не выслушивает обвиняемого ребенка – и тем самым допускает произвол, становясь косвенным виновником страданий Ленуши. Князь Джаваха, описанный как идеальный отец по отношению к родной дочери, все-таки не становится таковым для второй Нины. Чарская изображает две похожих ситуации – слова дочери против чужого мнения. Первая Нина выступает с обвинительной речью в адрес слуги, разоблачая в нем разбойника. У нее нет доказательств, но отец не подвергает ее слова ни малейшему сомнению: «Я верю моей девочке больше, чем кому-либо 50 Чарская Л.А. Записки маленькой гимназистки. – СПб, М., 1914. – С. 23. M50

другому»51. Вторая Нина пытается защитить человека, которого все вокруг считают разбойником, но разгневанный князь Георгий не верит ей и упрекает во лжи: «- Я не верю тебе, Нина, – укоризненно покачивая головой, произнес он, – ты нарочно говоришь так, чтобы я был снисходительнее к Кериму»52. «Этот седой величавый генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне отцом, – только судьей»53, – так видит это героиня. Князь умирает, так и не объяснившись с дочерью. Но, хотя сцены примирения нет, Чарская не оставляет этот конфликт неразрешенным: «Теперь мне казалось самым важным другое – возможно скорее добраться до дому, увидеть папу, испросить у него прощения, – да, именно, прощения за то, что я уехала в аул, не объяснившись с ним, не предприняв ни малейшей попытки, чтобы рассеять его недовольство мной. Я винила себя во всем – в нечаянном знакомстве с Керимом, его появлении на нашем балу... Голос растревоженной совести настойчиво и ясно говорил мне это. Я страдала, ужасно страдала»54. «Он благословлял тебя, он прощал тебе, он раскаивался... Пойми только – раскаивался, Нина, в том, что отпустил тебя, не выяснив этого ужасного недоразумения, происшедшего между вами!»55 Опять обе стороны приносят покаяние, осознавая, что недоразумение, нежелание пойти навстречу и довериться друг другу, быть откровенными заставляет их страдать. Чарская вводит болезнь князя опять-таки как мотив случая, судьбы, помогающей героям переосмыслить ситуацию. Итак, можно сказать, что конфликты между детьми и взрослыми в повестях Чарской в большинстве случаев зарождаются тогда, кода одна из 51 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 77. 52 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб, М., 1909. – С. 74. 53 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб, М., 1909. – С. 72-73. 54 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб, М., 1909. – С. 136-137. 55 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб, М., 1909. – С. 144. M51

сторон не готова выслушать точку зрения другой, а разрешаются – когда случай приводит к осознанию обеими сторонами своей вины и обоюдному раскаянию. Как правило, в корне конфликта лежит все-таки поведение взрослого человека, но первый шаг к сближению делает именно ребенок. Требует отдельного комментария также и тот факт, что Чарская показывает формирование личности подростка в рамках системы, созданной не им самим. Как правило – взрослым, или же коллективом. Правила, установленные кем-то другим, заставляют героинь бороться за самоопределение. Чтобы реализоваться как личность, девочка должна вступить в конфликт с системой, утвердить собственное «я» в условиях сопротивления, подчас довольно жестокого – сопротивления деспотизму взрослого человека или произволу класса. Она должна выдержать натиск силы, превосходящей собственную, и отстоять свои ценности и убеждения. Таким образом, мир отрочества в повестях Чарской неразрывно связан с борьбой за личное, частное, характер девочки-подростка формируется в противопоставлении себя существующему миру, доказательстве своей точки зрения, которая выражается через протест, себе и окружающим. M52

Глава 3. Проблемы подростков в повестях Чарской через призму романтических воззрений Расцвет русского романтизма как литературного направления традиционно принято соотносить с концом 10-х – 30-ми годами XIX века.56 Дав жизнь последовавшему за ним реализму, романтизм перестает определять литературу первого ряда, однако в рамках начинающей зарождаться массовой литературы находит новую жизнь. Но особенно плодотворной оказывается рецепция романтизма литературой, адресованной детям и подросткам. Романтизм, проникая в область массовой детской литературы, наполняется новыми смыслами. В детской литературе он перестает быть направлением, заданным определенными временными рамками; во всяком случае, эти рамки оказываются несоизмеримо шире. С начала двадцатого века и до настоящего времени черты романтической стилистики можно найти едва ли не во всех произведениях популярной подростковой прозы. В книгах Лидии Чарской, будь то повести о жизни в серых институтских стенах или о приключениях в тайге или на Кавказе, а также небольших сказках – в основе каждого из ее произведений лежат принципы романтизма, такие как двоемирие, конфликт исключительной личности и общества, романтический побег, элементы фантастического и другие. Наличие этих черт неоднократно упоминалось критиками, однако, как правило, это было лишь указанием на клишированность сюжетов Чарской. Между тем именно можно предположить, что, несмотря на однообразие некоторых сюжетов, именно благодаря этим во многом схематичным и упрощенным чертам романтизма повести Чарской находят столь горячий отклик у ее читательниц и читателей. В данной главе мы попытаемся на материале творчества Лидии Чарской рассмотреть, как основные черты романтизма отражаются в 56 Манн Ю. В. Динамика русского романтизма. — M., 1995. — С. 5. M53

массовой литературе для подростков, и попытаемся выявить взаимосвязь между романтической эстетикой и содержанием детско-юношеской литературы. Итак, одна из важнейших черт романтической эстетики – двоемирие, сосуществование реального и идеального миров. В повестях Чарской, особенно в «Джаваховском цикле», принцип двоемирия организует текст уже на уровне композиции. В повестях «Княжна Джаваха» и «Вторая Нина» события разворачиваются сначала на Кавказе, затем – в Петербурге; в повести «Люда Влассовская», напротив, сначала изображается жизнь в институте, а затем героиня отправляется на Кавказ. Кавказ в повестях Чарской – пространство, где героиня свободна и счастлива. Для двух главных героинь, Нины Джаваха и Нины Бек-Израил, Кавказ – родной мир, для третьей, Люды Влассовской, – место, ставшее домом. Традиция изображения Кавказа как естественного, идеального романтического мира, восходит к началу девятнадцатого века – творчеству А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, К. Ф. Рылеева, А. А. БестужеваМарлинского и других. У Чарской Кавказ предстает как мир сильных свободных людей. И исключительная главная героиня, находящаяся в центре повествования, становится своего рода госпожой этого мира. Пространство Кавказа оказывается связанным с приключениями, время заполнено событиями. Тем более контрастными выглядят институтские части, жизнь в которых подчеркнуто бессобытийная и рутинная. Подобно е разделение наблюдает ся не только в пове стях «Джаваховского цикла». Идеальный мир повести «Сибирочка» – тайга, в которой девочка растет и воспитывается, в «Лесовичке» – Старый Лес. И каждый раз второй частью оппозиции становится Петербург, в котором героини не оставляют своих мыслей о родине. Холодный, неприятный, неуютный и чужой город выступает как антитеза и солнечного, вольного, благоухающего Кавказа, и дремучей, простой, глухой Сибири, и дикого, старого, колдовского Леса. Петербург становится пространством несвободы, M54

принужденности. Здесь девочками приходится носить одежду, которая их уродует, скрывать свои чувства, здесь они окружены чужими людьми, отношения между которыми определяются не человеческими чувствами, а правилами, предписаниями и нормами этикета; именно в Петербурге умирает от чахотки Нина Джаваха, в бреду видящая отца, зовущего ее на Кавказ. «За серыми стенами» 57, «В клетке» 58 – так называет Чарская части книг, в которых описывается жизнь ее героинь в Петербурге. Противопоставляя одно пространство другому, Чарская не остается механическим подражателем старой романтической традиции. Ее героини, четко проводя грань между двумя мирами, однако не отказываются от одного из них. Петербург, холодный и неприветливый, все равно оказывается необходим. И естественный, и цивилизованный мир одинаково помогают героине сформироваться как личности. Оппозиция становится близкой и понятной ее читательницам. Родной мир связан с родителями, семьей, простым счастьем, но разлука необходима. Чтобы стать по-настоящему сильной личностью, доказать свою способность выносить жизненные невзгоды, научиться отвечать за свои решения, героини должны пройти испытания в чужом для них мире. Таким образом, романтическое двоемирие осложняется значением фольклорного «иного мира», в котором героини проходят инициацию. В центре повестей Чарской всегда находится сильная, исключительная личность, «особенная» главная героиня, непохожая на других. Эта «непохожесть» проявляется в ее внешности, происхождении, поступках. Героини повестей Чарской находятся, как правило, на стыке культур, и их происхождение, воспитание, привязанности оказываются каждый раз новым уникальным взглядом на эту дуальную систему. Нина Джаваха («Княжна Джаваха», 1903) – дочь знатного русского дворянина, князя, воина-героя и прекрасной дикарки из горных аулов. Она 57 Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб., М., 1909. – С. 220. 58 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – С. 124. M55

сочетает в себе гордость наследницы знатного русского рода и безудержное стремление к абсолютной, ничем не ограниченной свободе. Героиня изначально оказывается принадлежащей к двум мирам – дикому, естественному миру Кавказа и одновременно к миру русской аристократии. При этом в душе Нине чуждо притворство светского общества, она привыкла открыто проявлять себя, не скрывать свои порывы и чувствует себя «в клетке», находясь в среде знакомых своего отца. Она дикарка душой, и, несмотря на знатное происхождение, стремится быть джигитом, а не барышней. Трагическая смерть Нины не только завершает образ романтической героини, но и возводит княжну Джаваху на пьедестал культовой героини. Девочки-читательницы мечтали о поступлении в Павловский Институт, совершали паломничество к несуществующей могиле. Образ бунтаркиаристократки оказался символическим для начинающей формироваться массовой подростковой литературы. «Памяти Нины Джаваха» посвящает стихотворение Марина Цветаева – причем в стихотворении акцент делается именно на чертах романтической героини: «Так недоступна! Так нежна! – // Она была лицом и духом // Во всем джигитка и княжна. // Ей все казались странно-грубы…». Метафорой смерти героини в стихотворении опять становится раскрывшаяся клетка, а сама героиня – «пленница-джигитка», «сердце, что боролось», освобождается из неволи земной жизни. Совмещение крайностей в одном образе, прекрасная дисгармония подчеркивается Цветаевой словами с семантикой огня, горения – мучительной страсти, от которой Нина уйти не может: «А был красив гортанный голос, // А были пламенны глаза!», «Испепелив, угас пожар...», «Как наши радости убоги // Душе, что мукой зажжена!»59 Нина Джаваха оказывается первой в детско-юношеской литературе исключительной романтической героиней, с которой можно отождествиться, 59 Цветаева М.М. Памяти Нины Джаваха. // Цветаева М. И. Собр. соч. : В 7 т. Т. 1. — М., 1994. — С. 55-56. M56

настоящей романтической героиней, в реальность существования которой можно верить. Нина Бек-Израил («Вторая Нина», 1907), лезгинская княжна, воспитанница и приемная дочь князя Георгия Джаваха, отца первой Нины, несет в себе тот же конфликт, еще более усугубленный. Во всем дитя гор – но христианка по вере; бунтарка, ищущая полной свободы – но любящая тех, кто хотел воспитать ее совсем иной. Ксаня Марко («Лесовичка», 1909) – дочь актрисы, выросшая в диком лесу. Лес в ее сознании приобретает черты живого существа, горячо любимого и самого близкого по духу. Суеверные крестьяне считают ее колдуньей-лесовичкой, друг называет лесной царицей и феей, сама она осознает себя как дитя Леса. Вынужденная покинуть его, девушка тоскует, тяжело переживая утрату. Ее мечты связаны с возвращением к Старому Лесу, с воспоминаниями о нем. Те же мотивы тоски можно отметить в «Джаваховском цикле». Нина Джаваха, больная чахоткой, бредит возвращением на родину, и в смерти ей видится обретение утраченного рая. Вторая Нина решается на побег из института, не в силах выносить давление клетки, и именно ее пылкие слова, полные страстной любви к Кавказу, находят ей в чужом мире друга, который поможет дождаться воли. Ксаня же ищет утраченную свободу в искусстве, живет жизнью героинь, которых она воплощает на театральной сцене – феи Раутенделейн и Снегурочки, которые так же связаны с лесом, как и она. И ее тоску смягчает то, что она может видеть свой Лес на декорациях, то, что она может забыться, играя. М ы с л и м а я , в о о б р а ж а е м а я р е а л ь н о с т ь о б р е т а е т с и л у, р а в н у ю действительности. Так в ней переплетаются естественный человек и дитя искусства. Эти три героини – дикарки, бунтарки, внутренне неспокойные, мятежные. Они несут в себе два конфликтных мира и пытаются достичь гармонии. Обе Нины и Ксаня стремятся к свободе всеми возможными средствами. Они дети своего дома – гор или леса, и все их мечты M57

сосредоточены в понятии родины, жизни на родине. Таким образом, интерес к национальному как одна из романтических черт также находит отражение в книгах Чарской. Героини совмещают в себе тип естественного человека и романтического героя, бежавшего из цивилизованного мира. Их внешность типична для облика страстной романтической героини – сверкающие черные глаза, «змеями падающие косы», бледное лицо. 60 Другой типаж представляет собой Сибирочка, героиня одноименной повести 1910 года, урожденная княжна Александра Гордова. Она тоже существует на грани двух миров, однако, в противоположность описанным выше героиням, представляет собой идеал кроткой героини. По происхождению петербургская аристократка, девочка вырастает в глухой тайге и счастлива своим положением. Сибирочка обязана Сибири своим характером намного больше, чем Лесовичка – Лесу, а обе Нины – Кавказу. Нины все-таки воспитаны как наследницы знатных родов, они знают цену фамильной гордости, и дух предков жив в них как ни в ком другом. Ксаня, сама того не ведая, повторяет путь матери и становится актрисой. И только Сибирочка нисколько не напоминает столичную барышню. Робкая, тихая, нежная девочка, трудолюбивая и не желающая лучшей доли, чем избушка приемного дедушки на краю поселка, совсем не похожа на своего двойника – мнимую княжну Алю, которую вырастил родной отец Сибирочки, – капризную, взбалмошную, эгоистичную, хотя и совсем не злую. Но даже несмотря на все перечисленное, нельзя сказать, что Сибирь – родина Сибирочки в полном смысле слова. Она любит места, где она росла, но покидает их ради своего пути, своего поиска, вершина которого находится в далеком Петербурге. Похожим характером и судьбой обладает Ленуша из «Записок маленькой гимназистки». Таким образом, в двух типах героинь – мятежной и кроткой – Чарская следует традиции, отмеченной А. Л. Слонимским, – традиции «двух женских 60 Чарская Л.А. Вторая Нина. — СПб., М., 1909. — С. 5. Чарская Л.А. Княжна Джаваха. — Л., 1991. — С. 193. M58

образов, двух типов любви, между которыми колебался Пушкин: это противоречие между идеалом Мадонны, которая «выше мира и страстей», и вакхическим идеалом чисто «земной», не знающей компромиссов языческой страсти». 61 Вводя противоположных героинь в схожих ситуациях, Чарская сближает два полюса. И для бунтарки, и для смиренной непременным условием счастья оказывается свобода быть собой и понимание окружающих, возможность руководствоваться своими чувствами, а не нормами среды. При этом необходимо отметить, что большинство повестей Чарской написаны от первого лица, что помогает читательницам отождествиться с героиней. Таким образом, повести Чарской дают возможность почувствовать себя «не такой, как все», отдельной, особенной. Получается, что писательница использует романтическое мировоззрение как способ передать мировоззрение подростка, которому свойственно ощущать себя как неповторимую личность, свои переживания – как единственные в своем роде. При этом, с одной стороны, и Сибирочка, и обе Нины, и Ксаня переживают смертельно опасные ситуации – встречи с разбойниками, грозу в горах, метель в тайге, с другой – для них даже заурядные школьные ситуации могут стать настоящим приключением. Девочки ощущают свою особенность, исключительность своей жизни и судьбы даже в бытовых ситуациях. Чарская описывает происшествия серой институтской действительности как не менее важные события, чем невероятные и почти чудесные – в Сибири или на Кавказе. Таким образом, осуществляя переход от экзотических декораций к будничным, автор не изменяет романтической эстетике. Еще одна важнейшая черта романтизма – конфликт личности со средой, отчуждение героя, обыгрывается Чарской как подростковый бунт против условностей общества, которое заключает не привыкшие к подчинению натуры в рамки светских приличий и хорошего тона. Нина Джаваха стремится быть похожей на джигита, а не на благовоспитанную барышню, 61 Цит. по: Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. — М., 1995. — С. 62. M59

что приводит к серьезным разногласиям с аристократкой-бабушкой, представляет тех людей, к которым должна принадлежать героиня. Этот конфликт обостряется отдалением дочери от отца, решившего вторично жениться – на женщине своего круга. Ощущая, что «орленку не место в гнезде голубки», девочка решается сбежать из дома в горы. Этот поступок можно без преувеличений назвать романтическим побегом, ведь героиня стремится порвать с тем миром, в котором не находит понимания и, как ей кажется, любви, ради осуществления абсолютной свободы. Однако мотивировка поступка является психологически убедительной с точки зрения подросткового мировосприятия: ощущение недостатка внимания и понимания со стороны взрослых людей, их неумение оценить стремления девочки, ее мечты и желания заставляют решиться на разрыв с прошлым. Побег встречается в повестях Чарской неоднократно. Убегает из дома дяди Ленуша, героиня «Записок маленькой гимназистки» (1906), вторая Нина решается бежать из института. «Клеткой» для героинь всякий раз оказываются люди, не дающие быть собой, не верящие в серьезность их переживаний. Таким образом, романтический побег в книгах Чарской реализуется как подростковый бунт против условностей, навязываемых взрослыми или коллективом. Всех героинь Чарской объединяет их несходство с окружающими, которое приводит к состоянию острого конфликта с теми, кто оказывается неспособным их понять, будь то взрослые – отец, тетя, бабушка – или девочки-одноклассницы. Героини Чарской всегда идут наперекор системе, отказываясь руководствоваться общими правилами, и свое решение при этом мыслят глобально. Отказываясь подчиниться, они противопоставляют себя всей действительности, которая их в данный момент окружает, поэтому назвать это вариантом романтического конфликта не будет преувеличением. В ситуации противостояния с классом девочки чувствуют себя абсолютно одинокими и беззащитными в этом мире людьми. Запертые в стенах института, они осознают его отдельным миром со своими законами, M60

которые мыслятся глобальными и нерушимыми, бросить вызов которым означает решиться объявить войну, стать изгоем. Однако в произведениях Чарской неизбывным конфликт не становится. Сильная личность оказывается способной изменить микрокосм под себя, «заставить» себя понять, добиться признания своих ценностей. Также необходимо вспомнить еще об одной из черт романтизма – элементах фантастического, которые включаются в текст автором. Мотив судьбы, рока, властвующего над героинями, неоднократно обыгрывается в сюжетах повестей. Например, в «Джаваховском цикле» он тесно переплетается с мотивом колдовства. И первая, и вторая Нина узнают свою судьбу от гадалок, и их визиты к татарским колдуньям крайне схожи. В обоих случаях гадание действительно предрекает судьбу: первой Нине предсказана опасность от лица разбойников, отказ отца от новой женитьбы, институт и смерть от чахотки в его стенах, второй – смерть отца, плен в доме бабушки и ранение ее друга, разбойника Керима. Предсказания осуществляются, хотя девочки не понимают их смысла вполне до самого момента осуществления. Нина Джаваха попадает к колдунье Сарре не по своей воле – она хочет лишь купить одежду у маленького сазандара, сына Сарры. Нина Бек-Израил приходит к своей родной тетке – Лейле-Фатьме именно с намерением узнать будущее. В описании гадалок есть одна важная общая черта – у обеих доминантой во внешнем облике выступают безумные глаза: «Я невольно вздрогнула при виде худой, сгорбленной, еще не старой женщины, в ярких пестрых лохмотьях, с выглядывающими из-под шапочки седыми космами. Ее глаза горели неспокойными огоньками».62 «Я невольно вздрогнула под этим взглядом. <…> Я не раз встречала ее на улицах аула – всегда закутанную чадрой, из-под которой сверкали горящие черные глаза горянки».63 62 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. — Л., 1991. — С. 100. 63 Чарская Л.А. Вторая Нина. — СПб, 1994. — С. 86. M61

Сарра живет в нищете, а Лейла – дочь богатого бека. Однако и та, и другая требуют платы за услугу. Обе колдуньи угадывают имена своих посетительниц. И обе героини испытывают страх перед прорицательницами. Сами сцены предсказания организованы по-разному. Сарра выкрикивает иносказательные фразы, а Лейла-Фатьма показывает Нине картины из ее будущего. Однако узнавание девочками предсказаний после их осуществления в происходит абсолютно одинаково: «Белая голубка заменит в гнезде черную орлицу, – вспомнила я предсказание Сарры. – Маленький орленок не может ужиться в одном гнезде с белой голубкой...» Как хорошо, как поэтично высказала Сарра свое пророчество!.. <…> "Пророчество? – с ужасом поймала я себя на мысли, – пророчество – значит, Сарра говорила правду... Она ясновидящая!.."»64 «С поразительной ясностью запечатлелась в моей памяти эта картина – поверженный Керим, а над ним ненавистный Доуров с кинжалом в поднятой руке. И тут же я вспомнила, где видела ее. Тетка ЛейлаФатьма показала мне в своем темном окне нечто подобное полтора месяца тому назад – в лезгинском ауле. Лейла-Фатьма – колдунья. Ее гаданье сбылось...»65 В «Лесовичке» же за колдунью принимают мать героини и ее саму. Первую – из-за ее актерского призвания: женщина повторяла свои роли по тетради, что послужило отправной точкой для слухов и пересудов. Ксаня же унаследовала неприязненное отношение к ее матери, что было усугублено ее тяжелым нравом. Примечательно, что Чарская опять использует деталь, свойственную предсказательницам из «Джаваховского цикла» – сверкающие глаза, пугающие окружающих: «К несчастью, девочка обладала далеко не мягким характером. От брани, толчков и побоев ее глаза разгорались дикими огоньками, лицо принимало хищное, угрожающее выражение».66 64 Чарская Л.А. Княжна Джаваха. — Л., 1991. — С. 103. 65 Чарская Л.А. Вторая Нина. — СПб, 1994. — С. 168-169. 66 Чарская Л. А. Лесовичка. — СПб, 1912. — С. 21. M62

Итак, фантастическое в несказочных произведениях Чарской всегда тесно связано с мотивом судьбы, важным для ее поэтики. Девочки рассматривают все свои поступки как зависимые от веления свыше, которому нельзя противостоять. Нина Джаваха, решаясь бежать из дома, восклицает перед портретом матери: «Другой деды не хочет твоя крошка, твоя джаным! И если этого пожелает судьба, то я убегу, деда! Я убегу в горы…» В мыслях Нины ее собственные решения напрямую зависят от высших сил. Героиня сама вписывает себя в контекст метафизических отношений с миром. Подводя итог всему вышесказанному, можно сказать, что в повестях Чарской романтизм был освоен и присвоен детской литературой как органически свойственная ей форма. Мировоззрение подростка как формирующейся личности, пытающейся найти свое место в этом мире, утвердить свою индивидуальность, становясь предметом литературы, потребовало отказа от дидактизма и морализаторства, – и, как следствие, повлекло за собой переворот, аналогичный перевороту в классической литературе, когда произошел переход от классицизма к романтизму. В наши дни романтизм в подростковой литературе продолжает играть важную роль – например, в специфике такого популярного жанра, как фэнтези. Не утрачивая своих основных принципов, таких как двоемирие, конфликт личности со средой, романтический побег, романтизм оказывается помощником в выражении психологии переходного возраста. И на русской почве первооткрывателем в этой области стала именно Л. А. Чарская, сумевшая соединить в рамках своей поэтики подростковое сознание и черты романтического мировоззрения. M63

Заключение В результате проведенного анализа можно прийти к следующим выводам: Одной из ключевых проблем детской несказочной прозы Лидии Чарской является проблема формирования личности девочки-подростка; писательница обращается к изображению внутреннего мира и психологии девочек, и в этой области ее можно назвать новатором. В первую очередь, в своих книгах Чарская акцентирует внимание на личности главной героини; выбирая форму изложения от первого лица, она сближает читательскую точку зрения с персонажной, таким образом подчеркивая ценность обостренно-субъективного взгляда на мир, свойственного переходному возрасту. Чарская показывает формирование личности девочки-подростка внутри системы, в рамках которой она должна вступать в борьбу за право быть собой, отстоять собственные взгляды. Можно сказать, что характер девочкиподростка в поэтике Чарской формируется в противопоставлении себя существующему миру, а собственная позиция выражается через протест. Кроме того, Чарская в своих повестях изображает воспитание с позиций воспитанника. Отказываясь от прямого поучения, автор рассматривает взаимоотношения детей и взрослых как процесс, в котором обе стороны способны научить друг друга. Показывая взрослого как человека, играющего значимую роль в формировании характера подростка, Чарская в то же время делает упор на то, что позиции ребенка и взрослого должны быть уравнены, и взрослый не должен навязывать ребенку какую бы то ни было систему, но, напротив, дать свободу развиваться, направляя и помогая выбрать правильный путь. Чтобы в полной мере раскрыть в детских повестях мировоззрение подростка как формирующейся личности, пытающейся найти свое место в этом мире, утвердить свою индивидуальность, Чарская обращается к M64

романтизму. Использовав черты романтической поэтики для передачи психологии переходного возраста, Лидия Чарская создает канон детской массовой литературы, и в этом выступает как новатор, сыгравший значимую роль в истории русской детско-юношеской литературы. Книги Л.А.Чарской, воспринимаемые несколькими поколениями критиков как «поверхностные» и «мещанские» на самом деле обращаются к проблеме психологии ребенка и ставят в детской литературе вопросы, к которым было не принято обращаться раньше, – такие, как вопрос воспитании, степени свободы ребенка или вопрос о телесных наказаниях. На современном этапе творчество Чарской все еще остается малоизученным, но ее произведения, несомненно, представляют интерес для исследователей как заложившие основы русской массовой детской литературы. M65

Библиография Тексты 1. Чарская Л.А. Вторая Нина. – СПб., М., 1909. – 309 с. 2. Чарская Л.А. Записки институтки. – СПб., М., 1908. – 286 с. 3. Чарская Л.А. Записки маленькой гимназистки. – СПб., М., 1914. – 168 с. 4. Чарская Л.А. Княжна Джаваха. – Л., 1991. – 319 с. 5. Чарская Л.А. Лесовичка. – СПб., М., 1907. – 336 с. 6. Чарская Л.А. Люда Влассовская. – СПб., М., 1914. – 452 с. 7. Чарская Л.А. Сибирочка. – СПб., М., 1912. – 236 с. 8. Чарская Л.А. Профанация стыда. – СПб., М., 1909. – 15 с. 9. Водовозова Е.Н. На заре жизни. – СПб, 1911. – 608 с. 10. Желиховская В. П. Подруги. – СПб, 190-?. – 266 с. 11. Лукашевич К.В. Сиротская доля. – М., 1909. – 127 с. 12. Лухманова Н.А. Девочки. Воспоминания из институт. жизни. – СПб, 1899. – 208 с. 13. Тур Е. Княжна Дубровина. – М., 1909. – 320 с. 14. Цветаева М.М. Памяти Нины Джаваха. // Цветаева М. И. Собр. соч. : В 7 т. – Т. 1. – М., 1994. – С. 55-56. Научная и критическая литература 15. Абашева М.П. Семиотика девичьей инициации: от институтской повести к советской детской прозе // «Убить Чарскую…»: парадоксы советской литературы для детей. – СПб, 2013. – С. 77-87. 16.Агафонова Н. С. Проза А. Вербицкой и Л. Чарской как явление массовой литературы: автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – Иваново, 2005. – 20 с. 17. Амфитеатров А. Женщина в общественных движениях России. – Женева, 1905. – 56 с. M66

18. Антипова И. А. Чарская Лидия Алексеевна // Очерки о детских писателях. – М., 1999. – 240 с. 19. Арзамасцева И. Н. Художественная концепция детства в русской литературе 1900-1930-х годов: автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – М., 2006. – 44 с. 20. Арзамасцева И. Н., Кузнецова Н. И. Чарская Лидия Алексеевна // Н. И. Кузнецова, М. И. Мещерякова, И. Н. Арзамасцева. Детские писатели. – М., 1995. – С. 154-155. 21. Арзамасцева И. Н., Николаева С.А. Детская литература: учебник для студ. высш. пед. учеб. заведений. – М., 2005. – 574 с. 22. Арзамасцева И. Н. Чарская Лидия Алексеевна // Детские писатели. – М., 1995. – С. 154-155. 23. Бабушкина А. П. История русской детской литературы. – М., 1948. – 480 с. 24. Безелянский Ю. Н. 99 имен серебряного века. – М., 2007. – 637 с. 25. Белинский В. Г., Чернышевский Н. Г., Добролюбов Н. А. О детской литературе. – М., 1983. – 430 с. 26. Белоусов А. Ф. Записки институтки // «Точка, распространяющаяся на все…» К 90-летию проф. Ю.Н. Чумакова: сборник научных трудов. – Новосибирск, 2012. – С. 425-431. 27. Белоусов А. Ф. Институтка // Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. – М., 2001. – С. 5-32. 28. Борисов С. Б. Энциклопедический словарь русского детства: В 2 т. – Т. 2. – Шадринск, 2008. – 520 с. 29. Выготский Л. С. Вопросы детской психологии. – СПб., 1999. – 222 с. 30. Гнедина Е. Поэт детских чувств: О творчестве Л. А. Чарской // Библиотечная газета. – 2007. – № 16. – С. 12. 31. Данько Е. Я. О читателях Чарской // Звезда. – 1934. – №3. – С. 124-140. 32. Детская литература конца XIX века: Политическая реакция в России на развитие официальной детской литературы, А. Н. Анненская, M67

П. В. Засодимский, А. П. Чехов // История русской детской литературы / под ред. А. П. Бабушкиной. – М., 1948. – С. 398-444. 33. Джуринский А. Н. История педагогики. – М., 1999. – 431 с. 34. Долженко Л. В., Савина Л. Н. Развитие концепции детства в русской литературе и критике XIX века. – Волгоград, 2001. – 97 с. 35. Елачич Е. Место морали в детской книге: [Электронный ресурс]. – URL: http://www.narniacenter.ru/go/elachich.html (Дата обращения: 14.05.2017) 36. Ерёмина Е. Послесловие // Чарская Л. Три слезинки королевы. – М., 1993. – С. 65. 37. Исарова Л. Всегда ли нужна «возрастная специфика» // Вопросы литературы. – М., 2010. – № 9. – 119 с. 38. Исмагулова Т. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской // Детский сборник: статьи по детской литературе и антропологии детства. – М., 2003. – С. 201-210. 39. История библиографии детской литературы (1900 – октябрь 1917 гг.). Учеб. пособие для студентов фак. универс. б-к / под сост. Н. А. Кужелева – Л., 1976. – 149 с. 40. Калинина А. С. Мастер – о творчестве Лидии Чарской // Мировая словесность для детей и о детях. – М., 2001. – С. 39-40. 41. Кацалова Н. Ф. Из истории женского образования в России. Смольный институт – первое женское учебное заведение // Актуальные вопросы современной педагогики: материалы междунар. науч. конф. – Уфа, 2011. – С. 44-47. 42. Коваленко С. Феномен Лидии Чарской // Чарская Л.А. Записки институтки. – М., 1993. – С. 372-379. 43. Колесова Л. Н. Читая и перечитывая… // Проблемы детской литературы. – Петрозаводск, 1981. – С. 133-140. 44. Либрович С. Ф. За что дети любят Чарскую? – М., СПб, 1913. – 40 с. M68

45. Лихачева Е. Материалы для истории женского образования в России (1086-1856): В 4 т. – СПб, 1899. 46. Мазалова М. А., Уракова Т. В. История педагогики и образования. Пособие для сдачи экзамена. – М., 2006. – 192 с. 47. Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. – М., 1995. – 380 с. 48. Маршак С. Я. О большой литературе для маленьких // Маршак С. Я. Собр. соч.: В 8 т. – Т. 6. – М., 1971. – С. 236-251. 49. Масловская И. Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской // Русская школа. – 1911. – №9. – С. 102-125. 50. Матвеева А. С. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. – М., 2004. – 16 с. 51. Минералова И. Г. Детская литература: учебное пособие для вузов. – М., 2002. – 176 с. 52. Нарксвич А. О сочинениях Лидии Чарской // Детская литература. – 1939. – №7. – С. 63-74. 53. Невинская И. Чарская (псевдоним, наст. фамилия – Чурилова) Лидия Алексеевна // Русские детские писатели XX века. – М., 1997. – С. 481-484. 54. Никоненко С. Волшебные сказки Лидии Чарской // Чарская Л. Волшебная сказка. Повести. – М., 1994. – С. 5-10. 55. Нуйкин А. Еще раз о том, что детская литература – это литература / СПб: Детская литература, 2006. – №8. – 94 с. 56. Ожегов С.И. Словарь русского языка : Ок. 57000 слов / Под ред. Н.Ю. Шведовой. – М., – 1987. – 795 с. 57.Пантелеев Л. Как я стал детским писателем // Пантелеев Л. Собр. соч.: в 4 т. – Т. 3. – Л., 1984. – С. 316-327. 58. Поздняков А. Н. История педагогики и образования за рубежом и в России. Учебное пособие. – Саратов, 2009. – 143 с. 59. Покровская М. Новые женские типы в произведениях русских писательниц // Женский вестник. – 1907. – № 11. – С. 270-272. M69

60. Полонская Е. Та самая Чарская // Нева. – 1996. – № 12. – С. 231-235. 61. Приходько В. Скачи, мой конь, во весь опор… // Чарская Л. Смелая жизнь. – М., 1991. – С. 5-10. 62. Приходько В. Магия Чарской // Дошкольное воспитание. – 2000. – № 12. – С. 76-83. 63. Путилова Е. О. О феномене Л. Чарской // Детское чтение – для сердца и разума. Очерки по истории детской литературы. – СПб, 2005. – С. 76-92. 64. Путилова Е. О. Ф. Сологуб и Л. Чарская: конец биографии // Детское чтение – для сердца и разума. Очерки по истории детской литературы. – СПб, 2005. – С. 92-106. 65. Путилова Е. О. Лидия Чарская и её книги // Чарская Л. Повести. – Л., 1991. – С. 5-18. 66. Путилова Е. О. О забытых именах, или о феномене Л. Чарской // О литературе для детей. Вып. 32. – Л., 1982. – С. 73-88. 67. Путилова Е. О. Чарская Лидия Алексеевна // Русские писатели. XX век. Библиогр. слов.: В 2 ч. Ч. 2. М–Я / Под ред. Н.Н. Скатова. – М., 1998. – С. 537-540. 68. Русские детские писатели XX века: Биобиблиографический словарь / Под ред Г. А. Черной, И. Г. Минераловой и др. – М., 1997. – 503 с. 69. Стрелкова И. Тайна Лидии Чарской // Чарская Л. Сибирочка. – М., 2004. – 330 с. 70.Толковый словарь русских существительных: [Электронный ресурс]. – URL: http://noun_ru.academic.ru/ (Дата обращения: 14.05.2017) 71.Трофимова Е. «Гордая и смелая мечта» Лидии Воронской // Чарская Л.А. На всю жизнь: Юность Лиды Воронской. — М., 2008. — С. 5-16. 72. Трубицын Н. Общественная роль женщины в изображении новейшей русской литературы. М., 1907. – 108 с. 73. Хвостов В. М. Женщина накануне новой эпохи. – М., 1905. – 101 с. M70

74. Чехов Н. В. Введение в изучение детской литературы: изложение лекций народным учителям на летних курсах по вопросам детской литературы и детского чтения. – М., 1915. – 80 с. 75. Чудакова М. Сквозь звезды к терниям. Смена литературных циклов // Новый мир. – 1990. – №4. – С. 242 – 262. 76. Чуковский К. И. Лидия Чарская // Чуковский К. И. Собр. соч.: В 6 т. – Т. 6. – М., 1969. – С. 150-162. 77. Чуковский К. И. Матерям о детских журналах. – СПб, 1911. – 103 с. 78. Шацкий Е. О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. М., 2010. – 20 с. 79. Щепкина Е. Из истории женской личности в России. – Тверь, 2004. – 295 с. M71

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв