Произведения коккэйбон в японской литературной традиции XVIII - XIX веков

Борькина Анастасия Юрьевна

Произведения коккэйбон в японской литературной традиции XVIII - XIX веков

Магистерская диссертация посвящена одному из жанров развлекательной литературы гэсаку, коккэйбон («забавные книги»), расцвет которого пришелся на конец XVIII – первую половину XIX вв. Целью работы является определение структурных и художественных особенностей коккэйбон на примере «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку и «Укиёбуро» Сикитэй Самба, которые считаются наиболее выдающимися произведениями данного жанра. Эти произведения являются значимыми литературными памятниками своей эпохи и сохраняют популярность и среди современных читателей; кроме того, они могут служить важным источником по истории, культуре и бытовой жизни эпохи Эдо. Вследствие этого, учитывая, что в российской науке жанр коккэйбон и два эти произведения в частности практически не изучены, разработка данной темы представляется актуальной. В первой главе рассматривается история развития жанра коккэйбон в контексте общей литературной традиции гэсаку и литературные истоки «забавных книг». Вторая глава посвящена разбору композиционного построения, образов персонажей, особенностям юмора и изображаемого пространства «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» и «Укиёбуро», при этом два произведения сопоставляются по вышеуказанным пунктам. В работе также имеется приложение, содержащее в себе перевод на русский язык отдельных сцен «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» и «Укиёбуро». В ходе работы с произведениями использовались японский оригинал «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» издания 1958 г. (примечания и корректура Асо̄ Исодзи), и японский оригинал «Укиёбуро» издания 1957 г. (примечания и корректура Накамура Митио). Для написания диссертации также использовались работы западных и японских ученых, посвященные отдельным аспектам анализа жанра коккэйбон и рассматриваемых произведений в частности (Дзимбо, Leutner, Конита и др.), общие работы по литературе гэсаку (Shirane, Кин и др.), а также исследования, касающиеся общих вопросов истории и культуры изучаемого периода (Harootunian, Лещенко и др.). По итогам работы был выявлен ряд структурных и художественных особенностей коккэйбон, находящих свое воплощение в «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» и «Укиёбуро» как в типичных представителях данного жанра. При этом в обоих произведениях эти характеристики реализуются по-разному, обнаруживая, таким образом, в каждом случае уникальность авторского подхода. Наконец, был сделан вывод о том, что несмотря на следование этих произведений основным канонам построения коккэйбон, благодаря развитию техники реалистического воспроизведения живой разговорной речи, попыткам создать психологический портрет героев через их диалоги, внедрению элементов иронии и сатиры, созданию особого «вневременного» юмора и типичных персонажей их авторы не только сумели значительно повысить художественную ценность своих работ, но и сделали важный шаг на пути к развитию в Японии реалистической литературы нового типа.

Комплексные проблемы общественных наук

Диссертации

Вуз: Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)

ID: 587d36895f1be77c40d591c8

UUID: 34b6da11-d331-4b53-aaac-ea3e59d045c4

Язык: Русский

Опубликовано: больше 7 лет назад

Просмотры: 246

Борькина Анастасия Юрьевна

Источник: Санкт-Петербургский государственный университет

Комментировать 0

Рецензировать 0

Скачать - 3423822 bytes

Поделиться работой

ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ «САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» (СПбГУ) Борькина Анастасия Юрьевна ПРОИЗВЕДЕНИЯ КОККЭЙБОН В ЯПОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ XVIII – XIX ВЕКОВ Направление: 41.04.03 «Востоковедение и африканистика» Магистерская диссертация (Профиль: Литература народов Азии и Африки) Научный руководитель: к.и.н. Щепкин В.В. Рецензент: к.ф.н. Торопыгина М.В. Санкт-Петербург 2016

Содержание. Введение.................................................................................................................. 4 Глава 1. История развития жанра коккэйбон в контексте литературной тенденции гэсаку..................................................................................................10 1.1. Литературные истоки жанра коккэйбон...................................................14 Глава 2. Структурные и художественные особенности «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку и «Укиёбуро» Сикитэй Самба...................30 2.1. Структурные и художественные особенности «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ».......................................................................................................30 2.1.1. Композиция и структурные особенности «Хидзакуригэ»................33 2.1.2. Система образов....................................................................................38 2.1.2.1. Главные герои....................................................................... 38 2.1.2.2. «Блуждающие» персонажи..................................................42 2.1.2.3. «Провинциальные» персонажи...........................................49 2.1.3. Особенности юмора «Хидзакуригэ»...................................................54 2.1.4. «Хидзакуригэ» как «художественный путеводитель». Измерение тракта То̄кайдо̄ в произведении.....................................................................59 2.2. Структурные и художественные особенности «Укиёбуро»....................63 2.2.1. Композиция и структурные особенности...........................................65 2.2.2. Система образов....................................................................................68 2.2.2.1. Мужские персонажи.............................................................69 2.2.2.2. Женские персонажи............................................................. 70 2.2.3. Особенности юмора «Укиёбуро»........................................................ 72 2.2.4. Изменчивый мир «Укиёбуро» как пространство произведения......75 Заключение........................................................................................................... 79 Список использованных источников и литературы....................................81 Приложение.......................................................................................................... 87 Дзиппэнся Икку. «На своих двоих по тракту То̄кайдо̄».................................87 Начало путешествия.......................................................................................87 Процессия даймё̄.......................................................................................... 108 Купальня Одавара......................................................................................... 110 Случай с черепахой и украденным кошельком..........................................114

Лиса-оборотень............................................................................................. 119 Лже-Икку....................................................................................................... 130 Сикитэй Самба. «Современная баня»............................................................145 «Современная баня» — общее содержание............................................... 145 Женская баня. Предисловие автора............................................................149 Женская баня. Сару и Тори.............................................................151

Введение. Магистерская диссертация посвящена исследованию коккэйбон (яп. 滑稽本, «забавные книги»), одного из жанров развлекательной литературы гэсаку 戯作 эпохи Токугава (1603–1867), получившего свое развитие в конце XVIII — первой половине XIX вв. Изучение коккэйбон в данной работе проводится на примере таких произведений, как «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» (яп. 東海道中膝栗毛, «На своих двоих по тракту То̄кайдо̄», далее — «Хидзакуригэ») Дзиппэнся Икку 十返舎一九 и «Укиёбуро» (яп. 浮世風呂, «Современная баня») Сикитэй Самба 式亭三馬. Первая часть «Хидзакуригэ», юмористиче ского сочинения, повествующего о путешествии двух героев, Ядзиро̄бэй 弥次郎兵衛 и Китахати 北八 / 喜多八, из Эдо на запад Японии, была опубликована в 1802 г., и в течение последующих двадцати лет Икку вел работу над серией, создавая все новые и новые продолжения. В данной диссертации будут рассмотрены, как наиболее показательные и ценные в художественном отношении, исключительно первые восемь частей, известные под общим названием «То̄ кайдо̄ тю̄ хидзакуригэ» (1802–1809) и связанные с путешествием героев по тракту То̄кайдо̄ до храма Исэ, а затем в Киото и Осака. При жизни Икку «Хидзакуригэ» не публиковалось как единое произведение, а первая попытка объединить части относится лишь к 1862 г., когда «Хидзакуригэ» впервые переиздали. Публикация «Хидзакуригэ» 1862 г. примечательна прежде всего тем, что для облегчения чтения текст впервые был разбит на короткие эпизоды, которые сопровождались комментариями с названиями очередных пунктов следования героев и указанием расстояний 4

между ними1. Такой принцип и по сей день часто применяется при издании «Хидзакуригэ». «Укиёбуро» Сикитэй Самба публиковалось с 1809 по 1813 гг., и, в отличие от «Хидзакуригэ», последующие издания этого сочинения не отличались какими-либо заметными нововведениями. Первое переиздание было осуществлено уже в 1820 г., причем, поскольку оригинальные ксилографические клише погибли в пожаре в 1809 г., печать производилась уже с новых клише; тем не менее, «Укиёбуро» практически не подверглось корректуре2. Современные издания «Укиёбуро» базируются в первую очередь именно на публикации 1820 г. «Укиёбуро» представляет собой собрание небольших эпизодов (преимущественно — бытовых диалогов) из жизни посетителей городской общественной бани. Авторству Самба принадлежит еще одно сочинение подобного характера, «Укиёдоко» (яп. 浮世床, «Современная цирюльня», 1813–1823), повествующее о посетителях городской парикмахерской. Однако ввиду того, что данное произведение во многом следует принципам, заложенным в «Укиёбуро», как в более раннем сочинении, именно «Укиёбуро» было избрано для анализа в данной работе. «То̄ кайдо̄ тю̄ хидзакуригэ» и «Укиёбуро» считаются наиболее выдающимися представителями жанрами коккэйбон и з н ач и м ы м и литературными памятниками своей эпохи, оказавшими влияние и на дальнейшее развитие японской литературы. Кроме того, немаловажно отметить, что они остаются популярными среди читателей и по сей день. Помимо всего прочего, произведения Икку и Самба могут также служить важными источниками по истории, культуре, языку и бытовой жизни периода Токугава. Принимая во внимание тот факт, что в российской науке жанр коккэйбон практически не изучен, а переводы «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро» Talamo M. Tōkaidōchū hizakurige: popular work or fruit of a well-planned commercial strategy? An inquiry from a sociological perspective // Acta Asiatica Varsoviensia, v. 26. Instytut Kultur Śródziemnomorskich i Orientalnych PAN, 2013. P. 16 – 17. 2 Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 93. 1 5

на русский язык отсутствуют, разработка данной темы представляется актуальной. Цель данной работы — определить структурные и художественные о с о бе н н о с т и ж а н р а коккэйбон на примере двух вышеуказанных произведений. Задачи исследования состоят в следующем: 1. Рассмотреть особенности развития жанра коккэйбон в р у с л е литературной традиции гэсаку и в сложившейся исторической обстановке периода Токугава; 2. Проследить литературные истоки «забавных книг»; 3. Выявить особенности композиции «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро»; 4. Рассмотреть образы персонажей в исследуемых произведениях; 5. Определить типы юмора в произведениях; 6. Охарактеризовать изображаемое пространство в произведениях; 7. Сопоставить «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро» с точки зрения композиции, образов персонажей, типов юмора и изображаемого пространства. Диссертация включает в себя введение, две главы, заключение, список использованных источников и литературы, приложение. В первой главе дается краткая характеристика литературы гэсаку в целом, а также рассматривается история развития коккэйбон в рамках данной литературной традиции. Во второй главе производится литературоведческий анализ «То̄ кайдо̄ тю̄ хидзакуригэ» и «Укиёбуро» по следующим пунктам: композиционное построение, образы персонажей, особенности юмора, изображаемое пространство; одновременно произведения сопоставляются по данным аспектам. Наконец, в приложении содержится перевод на русский язык ряда наиболее ярких и показательных для данного исследования сцен «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро». При написании диссертации использовались работы отечественных, западных и японских исследователей, посвященные как изучению отдельных аспектов жанра коккэйбон и рассматриваемых произведений в частности, так и рассмотрению литературной традиции гэсаку в целом. Поскольку, как уже 6

упоминалось выше, в российской науке данная тема практически не разработана, работа базируется прежде всего на западных и японских исследованиях. В Японии исследования в области жанров развлекательной литературы эпохи Токугава начались еще в конце XIX в., однако на первых порах произведения литературы гэсаку рассматривались преимущественно как «несерьезные», «развлекательные» сочинения (за исключением, пожалуй, «книг для чтения» ёмихон 読本). При этом японские исследователи отказывались признавать какую бы то ни было преемственность между «низкими» жанрами гэсаку и мэйдзийской литературой нового типа3. Такой точки зрения придерживаются и некоторые современные литературоведы, как японские, так и западные (например, Д. Кин)4. Попытки более тщательного изучения японскими исследователями литературы гэсаку, в том числе, жанра коккэйбон, относятся уже к началу XX в. Ямагути Такэси заложил основы изучения как «Хидзакуригэ», указав на смешение жанра путевых заметок с приемами фарсов кё̄гэн как на основную причину успеха произведения, так и «Укиёбуро», в котором он выделил заимствования из «повестей о веселых кварталах» сярэбон 洒落本 и комических рассказов. По данным направлениям ведут свои исследования и многие современные японские специалисты. На Западе активное изучение литературы гэсаку начинается со второй половины XX в. Что касается исследований коккэйбон, то в этот период выходит ряд значимых работ, таких как «Японская литература XVII– XIX столетий» Д. Кина5 и «Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction» Р. Лейтнера6, где имеется, помимо всего прочего, перевод ряда сцен «Укиёбуро» на английский язык. Перевод же «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» был Walker J. A. The True History of the Nineteenth-Century Japanese Novel // Modern Philology, v. 106, No. 1. The University of Chicago Press, 2008. P. 135. 4 Ibid. P. 135. 5 Кин Д. Японская литература XVII–XIX столетий. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. 432 с. 6 Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. 300 p. 3 7

осуществлен Томасом Сэтчеллом еще в начале XX в. 7 и опубликован в Кобэ в 1929 г. под названием «Shank’s Mare»8. В 1992 г. был впервые опубликован французский перевод Ж.-А. Кампиньона, «A pied sur le To ̂kaido ̂» 9. Общая информация об особенностях развития и характеристиках жанров гэсаку, в том числе, коккэйбон, была получена из таких работ, как «Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600–1900» под редакцией Сиранэ Харуо; «Японская литература XVII–XIX столетий» Д. Кина; «A History of Japanese Literature» У. Астона; «Кинсэй бунгаку кэнкю̄ дзит эн» («Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй»), составители Окамото Масару и Кира Суэо; «Эдо бунгаку кэнкю̄» («Исследование литературы периода Эдо») Фудзии Ото̄, статьи П. Корницки и др. Применялись также работы отечественных специалистов, в первую очередь, Т.П. Григорьевой. Отдельным аспектам «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» посвящены монография Дж. Трагано «The To ̄kaido ̄ Road: traveling and representation in Edo and Meiji Japan», статьи М. Шорса, М. Таламо, Конита Сэйдзи, Исигами Сатоси, использующиеся в данной работе. Материалы по жизни и творчеству Сикитэй Самба были почерпнуты в монографии Р. Лейтнера «Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction», статьях Б. Кросс, Ёсимару Юя, Исигами Сатоси, Танака Син, Дзимбо Кадзуя. Поскольку исследуемые произведения по своему характеру являются юмористическими, были также привлечены исследования по особенностям японского юмора, такие как «Нихонго-но сярэ» («Шутка в японском языке») Судзуки То̄дзо, «Коккэй-но нагарэ» («Происхождение юмора») Тотио Такэси и «Энциклопедия юмора» С. Аттардо. Поскольку развитие жанра кок кэ йбон и особенности исследуемых произведений рассматривались в общем историко-культурном Durham V. О ̄бэй ни окэру нихон кинсэй бунгаку-но кэнкю ̄: гэндзё ̄ то тэмбо ̄ 欧米における日本近世文学の研究：現状と展望 (Изучение литературы периода Кинсэй на Западе: нынешнее состояние и перспективы) / / Japanese Literature, v. 51. Japanese Literature Association, 2002. P. 26. 8 Jippensha Ikku. Shank’s Mare. A translation of the Tokaido volumes of Hizakurige by Thomas Satchell. North Clarendon, Vermont: Tuttle Publishing, 2001. 414 p. 9 Jippensha Ikku. A pied sur le Tôkaidô. Roman picaresque traduit du japonais par Jean-Armand Campignon. Editions Philippe Picquier, 1998. 392 p. 7 8

контексте эпохи, при написании диссертации использовались такие работы, как «Япония в эпоху Токугава» Н.Ф. Лещенко; «История Японии» под р ед а к ц и е й А . Е . Жу ко ва ; « Д зу с э ц у Н и хо н с ё м и н с э й ка ц у с и » («Иллюстрированная история быта японского народа»), составитель Нарамото Тацуя и др. Эти работы, помимо всего прочего, также активно применялись при осуществлении перевода на русский язык фрагментов «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро», представленных в приложении. В ходе работы с произведениями использовались японский оригинал «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» издания 1958 г. (примечания и корректура Асо̄ Исодзи) и японский оригинал «Укиёбуро» издания 1957 г. (примечания и корректура Накамура Митио). 9

Глава 1. История развития жанра коккэйбон в контексте литературной тенденции гэсаку. С ереди н а XVIII — первая половина XIX вв. стали временем значительных перемен в культурной жизни Японии и в литературной сфере в частности. Этому способствовали, в первую очередь, новые тенденции, проявившиеся в общественной жизни того времени. Главной из них стало становление и укрепление новой социальной группы — городского сословия горожан (яп. тё̄ нин 町人) и формирования особого, присущего ему типа культуры, в основу которой была положена концепция укиё 浮世 — зыбкого, бренного мира, в котором нужно успеть вкусить как можно больше наслаждений и удовольствий земной жизни. Это мировоззрение накладывало отпечаток фактически на все сферы развивавшейся городской культуры, в том числе и на литературные сочинения, создававшиеся в той среде. С этого времени набирают небывалую популярность прозаические произведения на бытовые темы, концентрирующиеся вокруг жизненных перипетий и чувственных переживаний простого городского обывателя. В качестве же ведущего художественного метода писатели избирают теперь подробное, фотографическое отражение окружающей действительности. Изменения коснулись не только философских концептов, но проявились также и в области практического. Во-первых, эпоха Токугава (1603–1867) стала временем активного распространения в стране массового образования. В столице и провинциях открывались специальные школы для обучения выходцев из самурайского сословия. Для остального населения были доступны храмовые школы тэракоя 寺子屋, где обучали чтению, письму и начальным правилам арифметики10. Помимо этого существовали также частные школы дзюку 塾 , где учащиеся занимались более углубленным История Японии. Т. I. С древнейших времен до 1868 г. / Под общ. ред. А. Е. Жукова. М.: Институт востоковедения РАН, 1998. С. 560. 10 10

изучением какой-либо области наук11. Благодаря этому уже к концу XVII в. в стране значительно повышается уровень грамотности населения и, соответственно, расширяется круг потенциальных читателей, чьи вкусы начинают оказывать определяющее влияние на развитие литературного процесса. Перемены не обошли стороной и книжное дело. В связи с возросшими читательскими потребностями страна переживает в эту эпоху настоящий «книжный бум»12. В к о н ц е XVI столетия японцы познакомились с принципиально новым способом книгопечатания — наборной кассой с литерами, однако по-прежнему лидирующие позиции в книжном деле занимала ксилография, как наиболее удобный метод для воспроизводства иллюстрированных изданий, столь популярных в тот период. Важным шагом на пути развития данной сферы стало появление частных книгоиздательств и последовавшая за этим быстрая коммерциализация книжного дела. Росли тиражи, ассортимент издаваемой продукции, а также скорость распространения книг по стране. Полиграфическое оформление книги, например, формат и цвет обложки, становится теперь неразрывно связано с содержанием произведения. Повсеместно распространяется такое явление, как публикация произведения по частям, причем это было характерно в первую очередь для таких жанров, как коккэйбон, го̄кан ( я п . 合巻, «сброшюрованные выпуски»), ниндзё̄бон ( я п . 人情本, «повести о человеческих чувствах») и отчасти ёмихон (яп. 読本, «книги для чтения»)13. Все эти процессы имели, однако, и ряд негативных последствий. Так, широкое хождение книг привлекало к ним пристальное внимание правительства, которое часто подвергало те или иные произведения или даже История Японии. Т. I. С древнейших времен до 1868 г. / Под общ. ред. А. Е. Жукова. М.: Институт востоковедения РАН, 1998. С. 561. 12 Завадская Е. В. Японское искусство книги (VII – XIX века). М.: «Книга», 1986. С. 105. 13 Конита Сэйдзи 小二田誠二. Эдо гэсаку-но рэнсай ко̄со̄ 江戸戯作の「連載」構想 (Идея публикации произведения по частям в литературе гэсаку) // Japanese Literature, v. 5. Japanese Literature Association, 2004. P. 3. 11 11

целые жанры цензуре14. В результате одни произведения оказывались полностью запрещены, другие же, в стремлении писателей избежать гонений со стороны правительства, во многом теряли глубину и оригинальность, критический подход к осмыслению действительности. Появление новых жанров в литературе того периода также во многом было связано с мероприятиями правительства в сфере цензуры. Так, место запрещенных в ходе реформ годов Кансэй 寛政 (1787–1793) «повестей о веселых кварталах» и «шутливых проповедей», чье положение ввиду их сатирического характера в этот период заметно пошатнулось, заняли в начале XIX в. легкие, юмористические коккэйбон. Поскольку книжное дело было поставлено теперь на коммерческую основу, в литературную жизнь Японии приходит фигура профессионального писателя, отныне живущего за счет гонораров и жестко ограниченного во временных рамках при создании очередного произведения. С этим связан заметный упадок качества и художественной ценности массовой литературы эпохи Эдо. Большая часть произведений буквально штамповалась авторами в погоне за увеличением продаж; писатели делали все возможное, чтобы угодить интересам читателей: писали простым и понятным читателю разговорным языком, сосредотачивались на популярных сюжетах, включали в текст большое количество иллюстраций и различного рода практическую информацию, привлекавшую читателя (особенности жизни «веселых кварталов», полезные советы для путешественников и т. д.), создавали много комических произведений. Интересной также представляется тесная связь массовой литературы эпохи Токугава с двумя другими популярными культурными феноменами городской культуры того времени, а именно, с театром (прежде всего, кабуки и дзё̄ рури) и «веселыми кварталами». Актеры и куртизанки часто становятся главными героями произведений, многие из которых в целом носят характер Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 12. 14 12

некоторой театральности как по форме своего построения, так и по оформлению. Театральность реализовывалась также и посредством активного взаимодействия литературы и изобразительного искусства, прежде всего, гравюры укиё-э 浮世絵. Иллюстрация в этот период окончательно утверждает себя важной, а часто и неотъемлемой составляющей литературного произведения. Появляются целые жанры, в которых изображение занимает превалирующую по отношению к тексту позицию. В целом же можно сказать, что массовой литературе того времени был свойственен синтетический характер, причем заимствование и взаимное обогащение происходило в рамках самых разнообразных сфер искусства и общественной жизни. Знаменателен тот факт, что проявлялось это не только в самих произведениях, но и в фигурах писателей их создававших. Большая их часть не ограничивала себя рамками одного литературного жанра, работая в самых разных направлениях, а часто и вовсе выходила за рамки литературы, успешно реализуя себя в изобразительном искусстве, коммерции и других сферах. Здесь стоит особо отметить, что пласт литературы, возникший в результате вышеперечисленных сдвигов в общественной и культурной жизни японского общества, был не единственной составляющей литературы Японии середины XVIII — первой половины XIX вв., и, что немаловажно, к «высокому искусству» никогда не причислялся. Однако при всех упомянутых выше недостатках, присущих массовой литературе того времени, невозможно отрицать значимость роли литературной тенденции гэсаку в сложившейся исторической обстановке. Многие произведения гэсаку были по-своему удачны, отличались оригинальным сюжетом и построением, остроумным, живым языком, что обеспечивало им огромный успех среди читателей. Наиболее же выдающиеся из этих сочинений оказали влияние и на последующее развитие литературного процесса в Японии. 13

1.1. Литературные истоки жанра коккэйбон. Говоря о возникновении и последующем развитии коккэйбон, следует упомянуть о том, что, будучи выделенными с 20-х гг. XIX в. в обособленный жанр, «забавные книги» по-прежнему оставались в поле общей литературной тенденции гэсаку, сохраняя многие характерные для нее черты. Поэтому прежде чем приступить к изложению этапов складывания жанра коккэйбон, необходимо дать краткий обзор литературы гэсаку в целом. Введение термина гэсаку для обозначения определенной группы литературных произведений приписывается Хирага Гэннай 平賀源内 (1728– 1779), который назвал этим словом одну из своих пьес для театра дзё̄ рури 浄瑠璃, разграничивая, таким образом, свои серьезные и «несерьезные» сочинения15. С течением времени коннотация понятия «гэсаку» претерпевала заметные трансформации. Будучи первоначально именованием развлекательных сочинений, сочинявшихся учеными и философами в качестве хобби, термин вскоре расширил поле своего применения, и к произведениям гэсаку стали уже причислять и беллетристические произведения профессиональных писателей. Здесь рождаются и первые противоречия, поскольку круг литературы, вошедшей в общий поток гэсаку, далеко не ограничивался «несерьезными» сочинениями, хотя на первом плане, несомненно, находились именно комические произведения. Важным представляется также и тот факт, что термин «гэсаку» отражает не только характерные особенности самих произведений, но и отношение к ним их авторов. Будучи бессильными в условиях тогдашнего общественного устройства изменить окружающую действительность к лучшему, писатели, отстраняясь в своих сочинениях от жесткой сатиры и критики, от глубокого осмысления происходящего, лишь «фотографировали» реальность в легких, комических тонах. Основным литературным приемом для писателей данного п о т о к а б ы л м е т од угати 穿ち («демонстрация недостатков»). Кин Д. Японская литература XVII–XIX столетий. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 275. 15 14

Практиковавшие угати писатели в своих произведениях выставляли напоказ пороки и слабости героев, подвергая их всеобщему осмеянию, однако при этом смех в таких произведениях по большей части оставался легким и безобидным, а писатели были далеки от настоящей сатиры и оставались как бы «наблюдателями со стороны», не выражая какой-либо активной позиции. Свои произведения сами авторы именовали «муда» 無駄 — «пустыми», «бесполезными»16. «Несерьезность» отношения к своему творчеству п о р о ж д а л а с ь и ко м м е р ч е с к и м х а р а к т е р о м с о ч и н е н и й гэсаку, ориентированных на широкий круг читателей, вкус которых сложно назвать утонченным. Это находило свое выражение, например, в доминировании в литературе развлекательных сюжетов, часто связанных с похождениями героев в «веселых» кварталах, всяческого рода приключениями, страстями и интригами; в наполненности произведений многочисленными бытовыми деталями и практическими сведениями; в характере юмора произведений гэсаку и ряде других особенностей. Одной из основополагающих характеристик произведений гэсаку можно также считать активное внедрение в литературу разговорного языка. Данное явление было связано, в первую очередь, со всплеском интереса к китайской литературе на разговорном языке, и, прежде всего, к произведениям с эротическими мотивами. Поэтому первой сферой, для описания которой японские писатели стали широко применять разговорный язык, стали именно любовные похождения героев в публичных домах17. Затем разговорный язык перекочевал и в другие жанры литературы гэсаку. Строя значительную часть своих произведений в форме диалога, писатели постепенно оттачивали свое мастерство в воспроизведении живой речи представителей различных социальных групп и выходцев из разных провинций. Что касается повествовательных частей, они по-прежнему писались на литературном Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600–1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 451. 17 Кин Д. Японская литература XVII–XIX столетий. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 276. 16 15

языке, но и тут происходили некоторые трансформации, так что и авторские пояснения постепенно сближались с разговорным языком. Так или иначе, уже к концу XVIII в. можно говорить о формировании целого пласта беллетристических произведений, именуемых «литература гэсаку». Явление это весьма неоднородно. К разряду гэсаку относятся произведения подчас совершенно различные по жанру, форме, объему, художественной ценности. В числе ведущих прозаических жанров гэсаку выделяют, помимо коккэйбон, следующие: сярэбон, кибё̄си (яп. 黄表紙, «книги в желтых обложках»), дангибон (яп. 談義本, «шутливые проповеди»), ниндзё̄бон, ёмихон и го̄кан. Поскольку жанры гэсаку существовали в тесной связи друг с другом, часто происходило заимствование не только формы и приемов, но и целых сюжетных ходов. Представляется важным подробнее остановиться на тех жанрах, которые оказали на развитие коккэйбон наибольшее влияние. К ним относятся, в первую очередь, произведения сярэбон. Появление «повестей о веселых кварталах» относят к 30–40-м гг. XVIII в. Возникли они под непосредственным влиянием произведений китайской литературы, и на первых порах полностью заимствовали у них оформление и писались на китайском языке камбун 漢文. «Повести о веселых кварталах» довольно быстро натурализовались на японской почве, и уже к 60–70-м гг. за ними окончательно закрепился характерный для них набор отличительных черт. Одной из важнейших характеристик стала их форма — сярэбон строились по принципу драматических произведений, повествование шло в форме диалога на разговорном языке, перемежаемого пояснительными репликами, а также описаниями внешности и костюмов персонажей. Сцены живописались авторами вполне реалистично, и использование разговорного стиля позволяло им максимально точно имитировать живую, богато сдобренную остротами речь посетителей «веселых кварталов» и куртизанок. При этом сам сюжет сярэбон необязательно был реалистичным — так, 16

широко известно одно из первых произведений этого жанра, «Мудрецы в веселом квартале» (яп. 聖遊廓, «Хидзири-но ю̄каку», 1757, автор неизвестен), которое повествует о визите Будды, Конфуция и Лао-цзы в публичный дом в Осака. При всей фантастичности сюжета, в диалогах, однако, сохраняется максимальная приближенность к действительности. Разговорный язык и диалоговая форма построения и были в дальнейшем заимствованы и активно развиты в произведениях коккэйбон. Второй, не менее значимой чертой, был особый характер юмора «повестей о веселых кварталах», в котором явно просматривается типичное для комических произведений гэсаку применение метода угати. Основным стрежнем любого произведения сярэбон было описание внешнего вида и поведения завсегдатая «веселых кварталов» — цу 通 . Сярэбон во многом можно рассматривать как практическое руководство к тому, как правильно держать себя в подобных местах. При этом важной частью повествования был неопытный или хвастливый герой, который пытается предстать перед остальными «истинным цу», но неизбежно терпит крах. Яркий пример такого построения можно проследить, например, в произведении «Ю ̄ си хо̄гэн» (яп. 遊子方言 «Жаргон повесы», около 1770 г., подписано псевдонимом Тада-но Дзидзии 多田爺). Сярэбон обычно наполнены сатирическими комментариями по поводу таких невежд, а их пороки безжалостно выставляются на суд читателя. Однако чтобы понять все тонкости этой насмешки, нужно было обладать достаточно обширными знаниями о нравах и обычаях «веселых кварталов»18. Эта особенность, по-видимому, несколько ограничивала круг потенциальных читателей сярэбон. Луч ш и м творц ом в ж анре с я р э б о н многими литературоведами признается Санто̄ Кё̄дэн 山東京伝 (1761–1816), прославившийся также и в других областях литературы и искусства. В числе наиболее удачных из его Кин Д. Японская литература XVII–XIX столетий. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 277. 18 17

«повестей о веселых кварталах» называют «Со̄магаки» (яп. 総籬, «Чертог», 1787) и «Кэйсэйкай сидзю̄хаттэ» (яп. 傾城買四十八手, «Сорок восемь приемов, с помощью которых можно купить куртизанку», 1790). Особенно выделяется среди прочих второе из упомянутых сочинений, поскольку в нем Кё̄дэн, отходя от утомительных описаний мельчайших особенностей поведения, внешнего вида и речи персонажей, вводит в повествование ряд эпизодов, сосредотачивающихся на реалистичной истории любви куртизанки и одного из посетителей «веселых домов», что в высшей степени необычно д л я сярэбон19. Однако, несмотря на такие удачные прорывы, «повести о веселых кварталах» в общей своей массе были произведениями поверхностными, снабженными чересчур большим количеством утомляющих читателя подробностей. Они во многом еще находились в рамках условности, канона, который диктовал их построение. При этом практически все из них были лишены какого-либо упоминания о страсти и чувствах, в сярэбон также отсутствовали и эротические элементы. Тем парадоксальнее тот факт, что в результате развернутой бакуфу в конце XVIII в. кампании, направленной на всеобщее «исправление нравов» и искоренение вольнодумства 20, в том числе и в области искусства, авторы «повестей о веселых кварталах» подверглись гонениям, их книги изымались из продажи и уничтожались. Среди других жанров, которым «забавные книги» обязаны своим появлением и развитием, безусловно, выделяется кибё̄си — богато иллюстрированные комические произведения о жизни горожан. Они представляли собой книги небольшого формата, главной отличительной чертой которых было гармоничное сосуществование на странице иллюстрации и текста. Текст чаще всего писался на азбуке кана 仮名 и как бы вплетался в изображение, так что воспринимать их нужно было в этой тесной связи. Повествование в произведениях кибё̄си, как и в сярэбон, строилось в форме диалогов на разговорном языке. По своему характеру «книги в желтых Кин Д. Японская литература XVII – XIX столетий. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 285. 20 Лещенко Н.Ф. Япония в эпоху Токугава. М.: «Крафт +», 2010. С. 540. 19 18

обложках» были произведениями комическими, их авторы также активно пользуются методом угати и наполняют текст многочисленными остротами и едкими комментариями по поводу тех или иных пороков персонажей. Местом действия, как и в сярэбон, часто становятся «веселые кварталы», однако при том, что авторы кибё̄си во многом повторяют ходы своих предшественников, благодаря ряду удачных находок, «книги в желтых обложках» выгодно отличаются от «повестей о веселых кварталах». Главными из них, несомненно, были органично вписанные в текст иллюстрации, а также отход от утомительного перечисления деталей внешности и манер, характерного для сярэбон, и сосредоточенность на комической стороне действия. В числе наиболее выдающихся произведений этого жанра часто называют «Кинкин сэнсэй эйга-но юмэ» (яп. 金々先生栄花夢, «Мечты господина Кинкин о славе», 1775) Коикава Харумати 恋川春町(1744–1789) и «Эдо умарэ уваки-но кабаяки» (яп. 江戸生艶気樺焼, «Похождения ветреного юноши из Эдо», 1785) Санто̄ Кё̄дэн. Эти сочинения, помимо всего прочего, выделяются в ряду других кибё̄си тем, что в них значительное внимание было уделено самому повествованию, которое, отходя от условностей, все более усложнялось. Произведения коккэйбон во многом явились продолжателями комической традиции кибё̄си, а подчас даже перенимали сюжеты у «книг в желтых обложках». Так, например, некоторые исследователи предполагают, что Сикитэй Самба заимствовал при написании «Укиёбуро» некоторые из сюжетных ходов кибё̄си Санто̄ Кё̄дэн «Кэнгу ирикоми сэнто̄ синва» (яп. 賢愚湊銭湯新話, «Новые рассказы о дураках и мудрецах общественных банях», 1802)21. При этом авторы коккэйбон все-таки порвали с основополагающей формальной характеристикой произведений кибё̄си — иллюстрации в них уже не имеют настолько сильного смыслообразующего значения, и число их сравнительно невелико. Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編 Кинсэй бунгаку кэнкю̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй). Токио: О̄фӯся 桜楓社, 1986. С. 131. 21 19

Третьим жанром гэсаку, с влиянием которого связывают появление «забавных книг», является дангибон, «сатирические проповеди». Некоторые исследователи склонны объединять эти жанры, и именовать произведения дангибон «ранними коккэйбон», что, однако, представляется не вполне точным, поскольку между ними существует ряд существенных различий. Главное из них — ярко выраженный дидактический характер дангибон, юмор которых представляет собой орудие социальной и политической критики, тогда как коккэйбон, хоть и могут иметь частично сатирический характер, не имеют скрытой дидактической или морализаторской струи 22. Поэтому, скорее, имеет смысл считать эти произведения предшественниками «забавных книг». Возникновение дангибон относится еще к началу XVIII в., когда они существовали преимущественно в устной форме. Как подлинно литературный жанр дангибон утвердился с выходом в 1752 г. сочинения Дзё̄камбо̄ Ко̄а 静観房好阿 «Имаё̄ хэта данги» (яп. 当世下手談義, «Неумелая проповедь на современный лад»)23, состоящего из семи частей, в которых критике автора подвергаются различные аспекты культурной жизни того времени. Произведение примечательно в первую очередь тем, что являет собой начало новой тенденции в развитии дангибон, а именно, органичного сочетания дидактического характера сочинений и комических элементов, прежде всего, ироничного юмора. Расцвета жанр дангибон достиг в творчестве Хирага Гэннай. Его произведения «Нэнасигуса» (яп. 根南志具佐, «Перекати-поле», 1763) и «Фӯрю̄ Сидо̄кэн дэн» (яп. 風流志道軒伝, «Похождения весельчака Сидокэна», 1763) — блестящие образцы острой социальной критики и тонкой наблюдательности автора. В этих сочинениях он сумел изобразить жизнь тогдашней городской среды во всем ее Исигами Сатоси 石上敏. Дзиппэнся Икку ни окэру Хидзакуригэ-но исо̄ 十返舎一九における「膝栗毛」の位相 (Измерение «Хидзакуригэ» в работах Дзиппэнся Икку) // Japanese Literature, v. 41. Japanese Literature Association, 1992. P. 16. 23 Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編 Кинсэй бунгаку кэнкю̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй). Токио: О̄фӯся 桜楓社, 1986. С. 128. 22 20

многообразии, при этом представив ее в сатирическом свете. Для его произведений также характерна достаточно жесткая критика политического режима, так, например, в одной из частей «Фӯрю̄ Сидо̄кэн дэн» Хирага Гэннай иносказательным образом демонстрирует пороки традиционной системы сословий, закостеневшая структура которой, по мнению автора, является препятствием для нормального развития страны. Поскольку произведения дангибон восходят к устной традиции, записывались они на разговорном языке, при этом отмечается, что авторы «шутливых проповедей» достигли весьма высокого мастерства в воспроизведении специфического говора представителей различных социальных групп24. Эта тенденция получит впоследствии активное развитие и в сочинениях коккэйбон. Кроме того, «забавные книги» во многом заимствовали у своих предшественников дангибон и характер юмора, который стал более грубым и непристойным. Важно отметить, что помимо безусловного влияния вышеперечисленных жанров гэсаку, произведения коккэйбон также находятся в неразрывной связи и с искусством комического рассказа, которое процветало в эпоху Эдо. Наиболее тесное взаимодействие происходило между коккэйбон и ракуго 落語— короткими занимательными устными рассказами, близкими по форме к анекдоту. Важнейшими характеристиками таких рассказов является, вопервых, активное использование игр со словами для создания комического эффекта, во-вторых, сам характер юмора, который был полностью развлекательным и не претендовал на какую-либо критику окружающей действительности25. «Забавные книги» обнаруживают в себе обе вышеуказанные особенности. Кроме того, между этими жанрами наблюдается активное взаимопроникновение сюжетов. Так, например, некоторыми исследователями отмечается тот факт, что ряд сцен из Кин Д. Японская литература XVII – XIX столетий. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 288. 25 Конрад Н.И. Японская литература. От «Кодзики» до Токутоми. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1974. С. 351. 24 21

«То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку, который, помимо всего прочего, принимал активное участие в деятельности ханаси-но кай 咄の会 — своего рода «кружка рассказчиков», построен именно на материале комических рассказов26. Тип юмора, характерный для ракуго, широко представлен и в «Укиёбуро» Сикитэй Самба, прежде всего, в сценах, где действуют персонажи, чей облик, поведение и, главное, речь необычны, часто даже эксцентричны, что, в конечном итоге, и делает их объектом шутки 27. Комические рассказы буквально вплетаются в канву «Укиёбуро», перемежаясь более нейтральными повседневными диалогами, при этом оба элемента произведения органично взаимодействуют друг с другом 28. Интересным представляется и тот факт, что в предисловии к «Укиёбуро» сам Самба утверждает, что на написание этого произведения его вдохновили услышанные от Сансё̄тэй Караку 三笑亭可楽 (1777–1833) веселые рассказы об общественной бане29. Следует также отметить, что между коккэйбон и разговорными жанрами существовало и «обратное» взаимодействие. Поскольку одной из основных своих задач авторы произведений коккэйбон ставили максимально реалистичное воспроизведение разговорной речи, живого диалога с комиче скими элементами, слове сными играми и диалектными особенностями, есть основания предполагать, что «забавные книги» изначально были предусмотрены именно для чтения вслух. Такой вывод можно сделать, например, исходя из того факта, что, работая над имитацией разговорной речи, писатели уделяли особое внимание проблеме точного воспроизведения на письме различных звуков. Так, Сикитэй Самба в «Укиёбуро» для передачи звука «ца», характерного лишь для некоторых диалектов, изобретает новый способ и обозначает его небольшим кружком, Shores M. W. Jippensha Ikku, Hizakurige and Comic Storytelling // Early Modern Japan: An Interdisciplinary Journal, v.20. Ohio State University, 2012. P. 50. 27 Leutner R. W. Shikitei Samba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Centre, 1986. P. 97. 28 Ibid. P. 99. 29 Ibid. P. 106. 26 22

присоединяемым к знаку «са», при этом в предисловии читателю предлагаются транскрипции всех вновь изобретенных знаков 30. Барбара Кросс также отмечает, что само начертание текста «Укиёбуро», величина знаков, незаполненное пространство в тех местах, где предполагались пауза или смена темпа речи, указывает на то, что Самба при создании своего произведения во многом ориентировался на его устную репрезентацию. Еще одним интересным свидетельством своеобразного «обратного» взаимодействия коккэйбон и разговорных жанров может служить возросшая в XIX в. популярность табибанаси (яп. 旅話, «истории о путешествиях»), одного из направлений устного рассказа. Всплеск интереса к ним был связан, в первую очередь, с успехом «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» и его продолжений 31. Одни рассказчики обращались непосредственно к тексту «Хидзакуригэ», в выступлениях других же можно проследить отсылки к главным героям и известным сценам сочинения Икку, а также заметить сходные юмористические приемы32. При этом, как замечает Мэттью Шорс, определение того, является ли первичным текст «Хидзакуригэ», или, наоборот, происходит заимствование из устного рассказа, часто является затруднительным, поскольку многие табибанаси создавались практически одновременно с выходом «Хидзакуригэ»33. Этот факт, тем не менее, не позволяет усомниться в том, что между коккэйбон и устным комическим рассказом происходило активное взаимодействие. В тесной связи с вышеперечисленными особенностями построения произведений коккэйбон и их репрезентации стоит еще одно направление, во многом определившее вектор развития «забавных книг». Это, безусловно, Cross B. Representing Performance in Japanese Fiction: Shikitei Sanba (1776 – 1822) // SOAS Literary Review AHRB Centre Special Issue, 2004. P. 7. 31 Shores M. W. Jippensha Ikku, Hizakurige and Comic Storytelling // Early Modern Japan: An Interdisciplinary Journal, v.20. Ohio State University, 2012. P. 58. 32 Shores M.W. Travel and “Tabibanashi” in the Early Modern Period: Forming Japanese Geographic Identity // Asian Theatre Journal, v. 25, No. 1. University of Hawai’I Press, 2008. P. 109. 33 Shores M. W. Jippensha Ikku, Hizakurige and Comic Storytelling // Early Modern Japan: An Interdisciplinary Journal, v.20. Ohio State University, 2012. P. 62. 30 23

театральные жанры, и в первую очередь, кабуки. Прежде всего, произведения коккэйбон очень похожи на театральные либретто по своему построению. Так, например, в тексте обязательно указывается, кто произносит ту или иную реплику, авторские же ремарки весьма немногочисленны и могут содержать либо сопроводительные комментарии к высказыванию персонажа (тогда они записываются в два столбца более мелкими знаками по отношению к основному тексту), либо фрагменты описания очередного места действия, времени суток, погоды и прочих обстоятельств, которые сопутствуют повествованию (эти фрагменты по оформлению равнозначны диалогам). В некоторых коккэйбон авторы пошли еще дальше. Так, Барбара Кросс приводит в качестве примера произведение Сикитэй Самба «Кэдзё̄ суйгэн маку-но сото» (яп. 戯場粋言幕之外, «Очарование театра по ту сторону занавеса», 1806), в центре повествования которого — зрители театра кабуки. Это сочинение построено буквально по модели представления кабуки, в канву повествования в нем вплетаются присущие театру звуковые элементы, придающие произведению особый ритм; в определенных фрагментах текста имитируются шрифт, характерный для программок театральных постановок, рекламные объявления в перерывах между представлениями и прочие детали34. Использование этих приемов позволяет писателю добиться максимально реалистичного, почти фотографического воспроизведения ре а льно сти, а т акже эффект а «присут ствия» чит ателя при разворачивающихся в произведении событиях. Вышеперечисленные литературные жанры оказали наиболее значительное влияние на формирование и последующее развитие жанра коккэйбон. Однако помимо них, существовали и другие источники, откуда авторы коккэйбон черпали художественные приемы и сюжеты. О них будет более подробно рассказано в главах, посвященных анализу «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» и «Укиёбуро». Cross B. Representing Performance in Japanese Fiction: Shikitei Sanba (1776 – 1822) // SOAS Literary Review AHRB Centre Special Issue, 2004. P. 10 – 12. 34 24

Итак, на рубеже XVIII–XIX вв. в потоке произведений гэсаку постепенно выделяется жанр коккэйбон. Некоторые исследователи склонны разделять его развитие на два этапа. Возникновение так называемых «ранних коккэйбон» (к которым название «забавные книги» специально не применялось) относится ими еще к годам Хо̄рэки 宝暦(1751–1764) и связывается прежде всего с сатирическими проповедями дангибон. Однако, как было упомянуто выше, ввиду ряда различий, прежде всего, в подходах к функционированию юмора в произведениях, комические произведения второй половины XVIII в., повидимому, лучше классифицировать как отдельную группу, при этом, бе зусловно, именно эти сочинения являют ся ближайшими предшественниками коккэйбон. Отправной точкой в развитии жанра коккэйбон считается произведение ученого-голландоведа Мандзо̄тэй 万象亭 (1756–1810) под названием «Инака сибай» (яп. 田舎芝居, «Провинциальный театр», 1787)35. «Инака сибай», повествование которого построено на диалогах, по форме похож на сярэбон, однако сюжет его значительно отличался от привычного для сярэбон описания «веселых кварталов» и нравов их посетителей, действие здесь переносится в провинциальный театр в Этиго. Еще одним важным отличием произведения Мандзо̄тэй был характер его юмора — в противовес утонченной манере сярэбон, юмор «Инака сибай» позиционировался уже как ябо ( я п . 野暮, «грубость, неотесанность»), и шутки в нем были соответственно куда более бестактными и приземленными36. Настоящий взлет и последовавший за ним период необыкновенной популярности произведений коккэйбон безусловно связаны с именем Дзиппэнся Икку. Еще более прочные позиции жанр завоевывает с выходом в свет сочинений коккэйбон Сикитэй Самба. Стоит заметить, что, безусловно, они не были единственными представителями жанра, сочинения коккэйбон Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 730. 36 Ibid. P. 730. 35 25

также создавались Рю̄тэй Ридзё̄ 滝亭鯉丈 (?–1841), Байтэй Кинга 梅亭金鵞 (1821–1893) и другими. Однако именно Икку и Самба в своем творчестве удалось соединить популярные сюжеты, искрометный юмор и калейдоскоп узнаваемых персонажей с тем мастерством, которое можно считать их индивидуальным, оригинальным стилем. Произведения этих писателей окончательно сформировали набор основных признаков, характерных как для оформления, так и для внутренней структуры коккэйбон. Выпускались сочинения коккэйбон в формате тю̄хон (яп. 中本, «книги среднего размера», размер их колеблется и составляет приблизительно 13 на 19 см). Обычно они с о п р о в о ж д а л и с ь и л л ю с т р а ц и я м и , ко т о р ы е с о з д а в а л и с ь к а к профессиональными художниками, так и самими авторами. Для этих произведений были, в первую очередь, характерны положенная в основу сюжета жизнь городских обывателей, повествование на разговорном языке с концентрацией на максимально достоверном воспроизведении живой речи, простой, грубоватый юмор, развлекательный характер произведений в целом. Именно этим принципам следовали в дальнейшем и другие писатели, работавшие в данном жанре. Из них наиболее выдающимся автором коккэйбон позднего периода считается Канагаки Робун 仮名垣魯文 (1829– 1894), с его сочинениями «Коккэй Фудзи мо̄дэ»» (яп. 滑稽富士詣, «Забавное восхождение на Фудзи», 1860); «Агура набэ» (яп. 安愚楽鍋, «Сидя перед сковородой, скрестив ноги», 1871–1872), продолжающим традиции «Укиёбуро» и «Укиёдоко» и представляющим собой череду зарисовок, изображающих посетителей забегаловки, где подают жареное мясо; «Сэйё̄до̄тю̄ хидзакуригэ» (яп. 西洋道中膝栗毛, «На своих двоих на Запад», 1870–1876), где писатель, в шутливой манере, заимствованной из произведения Дзиппэнся Икку, повествует о путешествии внуков героев «Хидзакуригэ», носящих имена своих знаменитых предков, в Лондон, и другими произведениями. 26

После событий Мэйдзи исин 明治維新 (1867–1868 гг.) литература гэсаку и, в частности, жанр коккэйбон, еще некоторое время удерживали достаточно прочные позиции. В первые два десятилетия новой эпохи в свет вышли как ряд новых сочинений коккэйбон, так и большое количество репринтов произведений гэсаку конца периода Токугава. Так, например, «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку переиздавалось по меньшей мере семнадцать раз с 1881 по 1889 гг., а в последующие двадцать три года, вплоть до конца эпохи Мэйдзи (1868–1911), вышло еще десять изданий 37. Также в большом количестве переиздавались книги Такидзава Бакин 滝沢馬琴 (1767–1848), Тамэнага Сюнсуй 為永春水 (1790–1843), Санто̄ Кё̄дэн, Сикитэй Самба, Рю̄тэй Танэхико 柳亭種彦 (1783–1842) и других. Переиздания эти пользовались большим спросом среди читателей и хорошо продавались. П. Корницки в своей статье «The Survival of Tokugawa Fiction in the Meiji Period» также приводит интересные сведения касательно читательских предпочтений писателей, журналистов и ученых того времени. В 1889 г. в газете «Кокумин-но томо» 國民之友 под заголовком «Сёмоку дзиссю» (яп. 書目十種, «Список из десяти книг») были напечатаны ответы шестидесяти девяти человек, каждый из которых составлял своеобразный рейтинг своих любимых литературных произведений38. Примечательно, что двадцать семь человек упомянули в своих списках произведения японской литературы конца XVIII — первой половины XIX вв., отдавая свои предпочтения, наряду с западной литературой, таким сочинениям, как «Нансо̄ Сатоми хаккэндэн» (яп. 南総里見八犬伝, «История восьми псов из Сатоми», 1814–1841) Такидзава Бакин, «Укиёбуро» Сикитэй Самба, «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку, «Нисэ Мурасаки инака Гэндзи» (яп. 偐紫田舎源氏, «ЛжеМурасаки и деревенский Гэндзи», 1829–1830) Рю̄тэй Танэхико, ниндзё̄ бон Тамэнага Сюнсуй, при этом практически ни один из шестидесяти девяти не Kornicki P.F. The Survival of Tokugawa Fiction in The Meiji Period // Harvard Journal of Asiatic Studies, v. 41, No. 2. Harvard-Yenching Institute, 1981. P. 472. 38 Ibid. P. 478. 37 27

включил в свой читательский рейтинг произведения мэйдзийских писателей39. Из этого можно сделать вывод о том, что литература гэсаку в первые несколько десятилетий эпохи Мэйдзи продолжала сохранять достаточно серьезное значение. Однако уже в скором времени в литературной среде зарождаются идеи о необходимости отхода от литературного опыта старой эпохи, наследие которой представлялось весьма несерьезным, безыскусным, и поиска новых форм и методов. При этом первые попытки успехом не увенчались, и ряд созданных в это время произведений, авторы которых стремились провозгласить принципиально новый подход к литературному творчеству, на самом деле все еще воплощали традиции прежней эпохи, одномоментно порвать с которыми оказалось невозможно. Среди них, например, новелла Цубоути Сё̄ё̄ 坪内逍遥 (1859 – 1935) «То̄сэй сёсэй катаги» (яп. 当世書生気質, «Нравы студентов нашего времени», 1885), которая в лучших традициях развлекательной литературы эпохи Эдо содержит в себе юмористические зарисовки из жизни студенческой среды тех времен 40. В ней писатель, например, прибегает к ходам, свойственным для одного из жанров гэсаку, ёмихон; эпизодичность повествования — также одна из характеристик, свойственных гэсаку; а персонажи в новелле изображаются во многом попрежнему поверхностно, с точки зрения внешних признаков, нравов и быта, поэтому «Нравы студентов нашего времени» нужно скорее рассматривать как «улучшенный» вариант произведения гэсаку, нежели как принципиально новое слово в литературе41. Таким образом, несмотря на свой развлекательный, поверхностный характер, литература гэсаку внесла значительный вклад в развитие литературы новой эпохи. Так, активно разрабатывавшиеся авторами произведений гэсаку приемы максимально реалистического воспроизведения Kornicki P.F. The Survival of Tokugawa Fiction in The Meiji Period // Harvard Journal of Asiatic Studies, v. 41, No. 2. Harvard-Yenching Institute, 1981. P. 479. 40 Григорьева Т.П. Японская художественная традиция. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979. С. 311. 41 Там же, С. 312. 39 28

живой речи персонажей в дальнейшем широко применялись и писателями эпохи Мэйдзи, одним из основных направлений деятельности которых была борьба за единство литературного и разговорного языка 42. В этом отношении находки писателей периода Токугава стали для них настоящим подспорьем. Кроме того, именно эти отголоски прошлого, с которыми так стремились порвать писатели новой эпохи, во многом приближали их произведения к широкому читателю, делая их более понятными, легко воспринимаемыми, что в конечном итоге только повышало их популярность. Kornicki P.F. The Survival of Tokugawa Fiction in The Meiji Period // Harvard Journal of Asiatic Studies, v. 41, No. 2. Harvard-Yenching Institute, 1981. P. 469. 42 29

Глава 2. Структурные и художественные особенности «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку и «Укиёбуро» Сикитэй Самба. 2.1. Структурные и художественные особенности «То̄ кайдо̄ тю̄ хидзакуригэ». Как уже было упомянуто выше, «Хидзакуригэ» можно по праву считать одним из наиболее выдающихся произведений жанра коккэйбон, которое во многом заложило каноны для создававшихся впоследствии «забавных книг». Поэтому имеет смысл рассмотреть основные особенности жанра в первую очередь на примере данного сочинения. Однако перед тем как перейти непосредственно к «Хидзакуригэ», стоит сказать несколько слов и об его авторе. Дзиппэнся Икку (1765–1831, настоящее имя — Сигэта Садакадзу 重田貞一), родился в 1765 г. в семье самурая в провинции Суруга 駿河. Псевдоним его, по мнению ряда исследователей, имеет следующее происхождение: имя «Икку» является производным от детского имени писателя, Итику 市九, тогда как иероглифы для «Дзиппэнся» были взяты из фразы «Десятикратное возжигание благовония о̄дзюкуко̄» (яп. 黄熟香の十返し, «одзюкуко̄-но дзиппэнси»)43. Упомянутое в ней «о̄дзюкуко̄» было очень редким и дорогим благовонием, которое можно было использовать по нескольку раз, при этом оно не теряло своих качеств, отсюда и выражение «десятикратное возжигание». Есть версия, что Икку избрал именно эту фразу в связи с тем, что он некоторое время занимался продажей благовоний. О молодых его годах известны лишь те немногие факты, которые сам Икку упоминал в своих произведениях. Он некоторое время находился на службе у феодала-даймё̄ в Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю ̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй) . Токио: О ̄фу ̄ся 桜楓社, 1986. С. 139. 43 30

родной провинции, а затем переехал в Осака, где пытался вновь поступить на службу, но потерпел неудачу44. До переезда Икку успел пожить и в Эдо, однако вскоре был вынужден покинуть столицу. В Осака он впервые попробовал себя на литературном поприще, написав пьесу «Ки-но сита кагэ хадзама-но гассэн» (яп. 木下蔭狭間合戦, «Битва в ущелье в тени деревьев», 1789) для театра дзё̄рури в соавторстве с другими драматургами. В 1794 г. Икку переехал в Эдо. Если сведения о жизни Икку в Суруга и Осака представляются весьма немногочисленными и туманными, то о его жизни в столице, напротив, сохранилось множество рассказов. Нельзя с полной уверенностью утверждать, что все из них абсолютно правдивы, однако, по-видимому, они могут дать весьма исчерпывающую характеристику личности Икку. Астон приводит целый ряд историй об эксцентричном поведении и необычном образе жизни Икку в Эдо. Например, современники утверждали, что Икку, гонорары которого уходили в основном на выпивку и развлечения, часто не хватало денег на мебель и домашнюю утварь, поэтому он рисовал недостающие предметы на бумаге и развешивал листы в соответствующие места в доме. Таким же образом, с помощью рисунков, он по праздникам делал приношения божествам45. Икку был женат трижды, и только последний его брак оказался удачным. Когда он погружался в работу над очередным своим сочинением, комната его приходила в страшный беспорядок, при этом он никого не допускал туда для уборки 46. Интересным представляется и тот факт, что Икку, работая над своим главным сочинением, «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ», сам много путешествовал по Японии, собирая материал для книги. Существует предположение, что на написание «Хидзакуригэ» Икку вдохновила именно двухнедельная поездка в Хаконэ 箱根, совершенная им в Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 731. 45 Aston W.G. A History of Japanese Literature. London: William Heinemann, 1907. P. 370. 46 Ibid. P. 370. 44 31

1801 г.47 Икку отличался также веселым нравом и очень любил подшучивать над окружающими. Даже с его похоронами связана забавная история. Будучи при смерти, Икку передал своим ученикам несколько небольших зашитых мешочков, которые попросил положить в карманы своего погребального одеяния. Ученики выполнили его просьбу, и когда, после всех положенных ритуалов, тело Икку подожгли, мешочки, в которых, как оказалось, был порох, неожиданно стали взрываться, так что похороны, в конечном итоге, завершились фейерверком48. С переездом в Эдо литературная карьера Икку стала стремительно развиваться. В столице он, по-видимому, с помощью Санто̄ Кё̄дэн, установил контакт с одним из издательств, «Цутая» 蔦屋, за счет которого в 1795 г. вышла в свет книга Икку «Сингаку токэйгуса» (яп. 心学時計草, «Цветок учения сингаку») в жанре кибё̄си49. В последующие несколько лет Икку продолжал активно работать в жанре кибё̄си, а также выпускал многочисленные сброшюрованные выпуски го̄кан и «повести о веселых кварталах» сярэбон, сборники комических стихов кё̄ка и путевых заметок. В 1802 г. с публикацией первой части (яп. 編 ) «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» (произведение первоначально именовалось «Укиё до̄тю̄ хидзакуригэ», яп. 浮世道中膝栗毛, «На своих двоих по дорогам изменчивого мира», слово «То̄кайдо̄» появилось в названии лишь с третьей части), к Икку пришла настоящая писательская слава. «Хидзакуригэ» мгновенно завоевало читательскую любовь, спрос на него был огромен, поэтому выпускали его вплоть до 1809 г. Затем последовали многочисленные продолжения, выходившие вплоть до 1822 г. под общим заголовком «Дзоку хидзакуригэ» ( я п . 続膝栗毛, «Продолжение приключений на своих двоих»). По Shores M.W. Jippensha Ikku, Hizakurige and Comic Storytelling // Early Modern Japan: An Interdisciplinary Journal, v.20. Ohio State University, 2012. P. 48. 48 Aston W.G. A History of Japanese Literature. London: William Heinemann, 1907. P. 371. 49 Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю ̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй) . Токио: О ̄фу ̄ся 桜楓社, 1986. С. 139. 47 32

утверждению Конита Сэйдзи, это первое произведение подобного масштаба в литературной традиции гэсаку50. Помимо «Хидзакуригэ», в эти годы Икку выпускал и другие коккэйбон, в числе которых «Фӯрю̄ инака со̄си» (яп. 風流田舎草紙, «Рассказ о деревенском очаровании», 1804), «Эносима миягэ» (яп. 江の島土産, «Гостинец из Эносима», 1810) и другие, а также произведения в жанре ёмихон, например, «Синсо̄ кидан» (яп. 深窓奇談, «Удивительный рассказ из отдаленной комнаты», 1802). Икку занимался активной деятельностью и в других сферах искусства. Так, например, он был организатором одного из кружков профессиональных рассказчиков, Эйю̄до̄ ханаси-но кай 栄邑堂咄の会, на базе столичного издательства Эйю̄до̄51. Группа Икку не только устраивала многочисленные выступления, но и выпускала сборники ханасибон 咄本 с лучшими рассказами. Насчитывается около тридцати таких сборников, при этом рассказы были записаны преимущественно самим Икку, который также дополнил их иллюстрациями (Икку, помимо всего прочего, занимался и изобразительным искусством) и стихами-кё̄ка52. Итак, обратимся теперь к основным характеристикам главного литературного труда Икку. 2.1.1. Композиция и структурные особенности «Хидзакуригэ». По форме произведение, как и большая часть коккэйбон, во многом напоминает предшествовавшие ему «повести о веселых кварталах». Повествование ведется преимущественно в форме диалога героев, сопровождающегося авторскими комментариями по поводу их действий («с Конита Сэйдзи 小二田誠二. Эдо гэсаку-но рэнсай ко ̄со ̄ 江戸戯作の「連載」構想(Идея публикации произведения по частям в литературе гэсаку) // Japanese Literature, v. 5. Japanese Literature Association, 2004. P. 7. 51 Shores M.W. Jippensha Ikku, Hizakurige and Comic Storytelling // Early Modern Japan: An Interdisciplinary Journal, v.20. Ohio State University, 2012. P. 50. 52 Ibid. P. 50. 50 33

этими словами Кита пошел в купальню», «ответил Ядзи, протягивая чашку» и т.д.). Эти комментарии записываются более мелкими знаками по отношению к основному тексту. Часто также встречаются пояснения по поводу очередного места действия («Так, хихикая и перебрасываясь шутками, дошли они до Уэно»), времени суток («Был уже, однако, одиннадцатый час, все позапирали двери в домах и улеглись спать»), погоде и прочих сопутствующих действию обстоятельствах. Это делает произведение в чем-то похожим на либретто и таким образом придает ему характер некоторой театральности, что типично, как уже было отмечено ранее, для многих произведений литературы гэсаку, неразрывно связанной с драматическим искусством. Роль рассказчика в повествовании, таким образом, максимально ограничена. Единственные фрагменты, где авторский текст преобладает над диалогами — вступления, предваряющие каждую последующую часть произведения, а также глава «Начало путешествия», о которой будет подробнее рассказано ниже. Обратимся сначала к вступлению, предваряющему первую часть «Хидзакуригэ». В нем Икку, во-первых, вводит читателя в пространство произведения — в измерение тракта То̄кайдо̄ с его пятьюдесятью тремя станциями, которое и будет в дальнейшем являться стрежнем для повествования. Уже с первых страниц автор приоткрывает для читателя очарование провинциальной жизни, подчеркивая, что именно в ней он и отыскал вдохновение для написания своего произведения. Здесь же Икку отмечает, что сочинение его полно непристойных шуток, комических стихов и прочих шутливых подробностей, что, безусловно, выражает упомянутое нами ранее несерьезное отношение писателей-гэсакуся 戯作者 к своим произведениям. Икку также перемещает фокус внимания читателя с авторарассказчика на главных героев, призывая в конце вступления последовать за ними в путешествие. Повествование в дальнейшем будет строиться именно по такому принципу: несмотря на то, что вестись оно будет от третьего лица, как бы стороннего наблюдателя событий, все происходящее читатель будет 34

видеть в основном глазами двух главных героев. Произведение буквально наполнено голосами многочисленных персонажей, и именно это многоголосье, по сути, является движущей силой произведения и средством выражения авторской позиции. Роль же рассказчика сведена к минимуму, он не дает никаких оценочных комментариев и лишь дополнительно поддерживает повествование. Поскольку «Хидзакуригэ» выходило в свет по частям, перед каждой из них также помещалось отдельное вступление, в котором читателю напоминалось, на какой стадии путешествия находятся главные герои. В 1814 г. по многочисленным просьбам читателей Икку написал «Начало путешествия», часть, в которой говорилось о событиях, предшествовавших путешествию главных героев. В последующем ее стали традиционно помещать перед первой частью «Хидзакуригэ». В «Начале путешествия» дополнительно раскрываются характеры главных героев, читатель узнает об их происхождении, о переезде в Эдо и о беспечной жизни в столице этих провинциалов, которым «кажется, что дорога в столицу, должно быть, усыпана золотыми и серебряными монетами»53. Однако вскоре их воздушные замки рушатся, и, не видя другого выхода, герои решают поискать счастья в чужих краях. При этом литературоведы отмечают, что «Начало путешествия» содержит достаточно большое количество неточностей и противоречий по отношению к ряду событий основного текста произведения. «Хидзакуригэ» состоит из восьми частей, причем начиная со второй части они подразделяются на еще более мелкие элементы (каждая делится на выпуск один (яп. 上) и выпуск два (яп.下), к пятой части также прилагается дополнение (яп. 追加)). Повествование в целом эпизодично, фрагменты по сути самодостаточны и связываются друг с другом лишь фигурами главных героев, а также общим мотивом их продвижения из Эдо в Киото и Осака. Импульс к развитию повествования дают именно сцены перемещения героев Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То ̄кайдо ̄тю ̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То ̄кайдо ̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 24. 53 35

из одной локации в другую, они же служат и маркерами начала/окончания той или иной сцены. Примерно такую же функцию выполняют и многочисленные комические танка кё̄ка, являющиеся неотъемлемой частью композиции произведения. Кё̄ка появляются чаще всего в конце эпизодов и вкладываются в уста двух главных героев «Хидзакуригэ». Они обеспечивают более плавный переход к последующему эпизоду, а также обычно содержат в себе ядро предшествовавшей сцены, выражая что-то вроде рефлексии героев по поводу произошедших событий. Таковы, например, кё̄ка из эпизода про черепаху, которая в решающий момент заползает под одеяло к героям, уединившимся с провинциальными куртизанками54: «Прибрав в комнате, они вновь улеглись на футон, потому что до рассвета было еще далеко. В полудреме Кита в шутку сочинил следующее: Разделил ложе С прекрасной подругой. Но черепаха Слишком благочестива — Укусила за палец. В ответ на это Ядзи, превозмогая боль, продекламировал такие строки: Черепахой был Я укушен за палец. Корчась в муках, Напрасно топал ногами. Бился, как рыба об лед.» Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 95 – 97. 54 36

Еще одной важной чертой композиции «Хидзакуригэ» является открытый финал произведения. Как отмечает Конита Сэйдзи, «Хидзакуригэ» по существу напоминает, скорее, цикл небольших рассказов о путешествиях главных героев, продвижение которых, фактически, ничем не ограничено и могло бы продолжаться до бесконечности55. Это обеспечивается прежде всего тем, что герои помещаются писателем в особую темпоральную структуру. Во «вневременном», «вечном» измерении «Хидзакуригэ» времена года сменяют друг друга, и герои неспешно продвигаются от одного пункта к другому, тогда как в реальности выход серии продолжался два десятилетия. При этом персонажи у Икку остаются неизменными как внешне, так и внутренне, и хоть сколько-нибудь заметного развития их характеров на страницах «Хидзакуригэ» так и не происходит. Можно предположить, что, начиная со второй части, у Икку уже не было четкого замысла насчет развития сюжета произведения, и он фактически отправился в путь вслед за главными героями, создавая многочисленные продолжения. Это, несомненно, в первую очередь связано с коммерческими целями, преследовавшимися Икку при написании «Хидзакуригэ». Находясь в русле общей литературной традиции гэсаку, «Хидзикуригэ» было прежде всего ориентировано на удовлетворение запросов читательской аудитории, которая требовала все новых и новых приключений полюбившихся персонажей. Таким образом, в свете вышеперечисленных особенностей, главными из которых являются эпизодичность повествования, отсутствие жесткой композиционной последовательности фрагментов и сюжетной линии, а также «застывшие» в развитии персонажи, можно сделать вывод о том, что «Хидзакуригэ» по своей структуре действительно представляет собой совокупность весьма самостоятельных частей, которые Икку скрепляет, прежде всего, неизменными фигурами главных героев. Конита Сэйдзи 小二田誠二. Эдо гэсаку-но рэнсай ко̄со̄ 江戸戯作の「連載」構想(Идея публикации произведения по частям в литературе гэсаку) // Japanese Literature, v. 5. Japanese Literature Association, 2004. P. 8. 55 37

2.1.2. Система образов. На страницах «Хидзакуригэ», как одного из первых в литературной традиции гэсаку произведений такого значительного объема, перед читателем предстает огромное количество разнообразных персонажей. Именно персонажи и их постоянные беседы между собой и являются основной движущей силой повествования, тогда как главные герои и вовсе, как уже было упомянуто выше, представляют собой связующий элемент произведения. Всех персонажей «Хидзакуригэ» можно условно разделить на три группы: 1) два протагониста; 2) «блуждающие» персонажи; 3) «провинциальные» персонажи. Дальнейшее их рассмотрение будет вестись в соответствии с этой классификацией. 2.1.2.1. Главные герои. Образы двух протагонистов произведения, Ядзиро̄бэй и Китахати, обычно называемых автором сокращенно Ядзи и Кита, являются, по сути, главной художественной ценностью «Хидзакуригэ». Самобытные и яркие, эти персонажи не только во многом обеспечили произведению Икку невероятный успех, но и сумели выйти за рамки «Хидзакуригэ», укоренившись в японской культуре в последующие годы и сохранившись в японском сознании вплоть до сегодняшнего дня. При этом стоит отметить, что сам формат, при котором повествование строится вокруг путешествия двух героев-мужчин, для японской литературы не нов. Такая же структура, обнаруживается, например, в таких произведениях, как «Тикусай» (яп. 竹斎, 1615–1624) Томияма До̄я 富山道冶 (1585–1634) и «Токайдо мэйсёки» (яп. 東 38

海道名所記, «Записки о достопримечательностях То̄кайдо̄», 1660) Асаи Рё̄и 浅井了意 (?–1691), которые представляли собой особый вид литературы о путешествиях — художественные путеводители. По похожей схеме, за исключением мотива путешествия, строится и «Инака сибай», упомянутое ранее произведение, которое считается родоначальником жанра коккэйбон. Тем не менее, как отмечает Асо̄ Исодзи, Ядзи и Кита выделяются из ряда подобных им персонажей прежде всего тем, что оба они действуют в произведении практически на равных, тогда как их предшественники обыкновенно представляют собой пару «главный персонаж — второстепенный персонаж», «рассказчик — слушатель» и т. д.56 Как узнает читатель из «Начала путешествия», Ядзи и Кита происходят из провинции Суруга и являются выходцами из весьма маргинальных общественных слоев. Ядзи — представитель торгового сословия, при этом «в средствах Ядзиро̄бэй стеснен не был, но интересовали его только выпивка да женщины из веселых кварталов»57. В конце концов, промотав свое состояние, Ядзи вынужден бежать от долгов в столицу вместе со своим любовником, молодым актером Хананоскэ 鼻之助 из бродячей труппы. В Эдо они растрачивают последние сбережения, и тогда Ядзи объявляет Хананоскэ, «что тот уже совершеннолетний, и, причесав и переодев того так, как полагается выглядеть взрослому мужчине», нарекает его новым именем — Китахати»58. Так на страницах «Хидзакуригэ» окончательно рождается и второй главный герой повествования. Впоследствии, ввиду неудачной попытки провернуть денежные махинации, герои окончательно разочаровываются в столичной жизни и отправляются в путешествие, ускользая, таким образом, от жизненных проблем и злоключений. Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 4. 57 Там же, С. 24. 58 Там же, С. 25. 56 39

Фигуры Ядзи и Кита — квинтэссенция комического в произведении. На первый взгляд, они весьма непривлекательные, во многом даже отталкивающие личности. Герои глуповаты и ограниченны, полны невероятного столичного снобизма, не чужды многим порокам — много пьянствуют, нечисты на руку и т. д. Интересы их донельзя приземлены и обыкновенно крутятся вокруг поиска женщин, дешевой вкусной еды, а также неизменного желания сэкономить и обхитрить окружающих. Однако при бл и ж а й ш е м р а с с м о т р е н и и с т а н о в и т с я п о н я т н о , ч т о в с я э т а «отрицательность» — лишь кажущаяся, и герои, на самом деле, безобидны, а поведение их по большей части представляет собой чистый фарс и от их махинаций чаще всего страдают они сами. Такова, например, ситуация, разворачивающаяся в «Начале путешествия» — герои, задумав женить Ядзи на женщине с богатым приданым, для того, чтобы решить финансовые сложности Китахати, в конце концов выясняют, что уплата приданого для той самой женщины и составляет корень проблем Кита59. Действия их не злонамеренны, а связаны, скорее, с природной глупостью и общим низким культурным уровнем персонажей. При этом герои не лишены житейской смекалки и искрометного чувства юмора, с помощью которых они, в конечном итоге, выходят из неловких ситуаций в ходе своего путешествия. Некоторые литературоведы считают, что Ядзиро̄ бэй является олицетворением в произведении фигуры самого Икку60. Эти выводы делаются как из описания внешнего вида и поведения героя, так и через ряд сцен «Хидзакуригэ», наиболее любопытной из которых представляется эпизод с «лже-Икку» из пятой части. В этой сцене Ядзи прикидывается Дзиппэнся Икку, путешествующим по Японии для написания «Хидзакуригэ», и обманывает провинциальных любителей поэзии, собравшихся поглазеть на Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 24 – 44. 60 Aston W.G. A History of Japanese Literature. London: William Heinemann, 1907. P. 371. 59 40

знаменитость из Эдо61. Однако вследствие плохой осведомленности Ядзи в области столичной поэзии, его хитрость быстро раскрывается, и их с Кита с позором изгоняют. Этот эпизод устанавливает связь между Икку и его персонажем не только в художественном пространстве произведения, но и апеллирует к реальным фактам биографии писателя, который действительно много путешествовал и использовал собранную информацию в работе над своим произведением. Тем не менее, по-видимому, нельзя быть полностью уверенными в том, что писатель сознательно олицетворял себя с данным персонажем. Ядзи и Кита, скорее, сосредотачивают в себе многочисленные характерные черты японского горожанина тех времен, нежели являются отражением каких-либо отдельных социальных групп или конкретных личностей. Именно это, похоже, и сделало данных персонажей настолько популярными среди читателей, ведь многие из них могли ассоциировать себя с забавными героями «Хидзакуригэ», одновременно посмеиваясь над ними и сочувствуя им. Еще одну важную особенность главных персонажей отмечает в своей статье Конита Сэйдзи. Как уже упоминалось выше, Конита пишет, что герои на протяжении повествования не становятся старше, характер их не претерпевает никакого развития, а ситуации, в которые они попадают, во многом повторяют одна другую62. Он объясняет это тем, что персонажи «Хидзакуригэ» действуют в особом «измерении вечности», которое, в конечном итоге, обеспечивает непрерывный выход в свет все новых и новых частей произведения 63. Т а к и м о б р а з о м , ф а к т и ч е с к и о б р е т я самостоятельность, функционирование Ядзи и Кита в произведении становится для Икку особым приемом, позволяющим не только связать Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 262 – 272. 62 Конита Сэйдзи 小二田誠二. Эдо гэсаку-но рэнсай ко̄со̄ 江戸戯作の「連載」構想(Идея публикации произведения по частям в литературе гэсаку) // Japanese Literature, v. 5. Japanese Literature Association, 2004. P. 9. 63 Ibid. P. 9. 61 41

между собой эпизоды «Хидзакуригэ», но и подготовить почву для неограниченного количества продолжений. Возможно, именно благодаря этому герои в итоге пересекли границы произведения, и образы их надолго утвердились и в других сферах культурной жизни Японии. Безалаберные, но при этом свободные, порочные, но не злонравные, глупые, но забавные, Ядзи и Кита оказались настоящими «героями своего времени», выразителями общественных настроений и интересов читателей. При этом, несмотря на всю их специфику, действия и чаяния данных персонажей остаются понятны и близки и современному читателю. Именно этот «вневременной» характер образов Ядзи и Кита, наряду с их мастерски выписанной комичностью, и составляет одно из основных писательских достижений Икку в «Хидзакуригэ». 2.1.2.2. «Блуждающие» персонажи. Термин был применен к данной группе Мацуда Осаму, который в своих работах впервые поднял вопрос об отображении в «Хидзакуригэ» общественных реалий эпохи Токугава посредством введения в произведение многочисленных персонажей, наводнявших дороги тогдашней Японии 64. Представая перед читателем в восприятии двух главных героев, «блуждающие» персонажи позволяют Икку нарисовать максимально реалистичную картину путешествия по главной транспортной артерии страны, а также задают, наряду с «провинциальными» персонажами, особую комическую атмосферу в произведении. При этом мастерство Икку таково, что уже одной-двумя репликами он создает яркий образ, который надолго остается в сознании читателя даже несмотря на то, что персонаж может появиться в повествовании буквально на несколько мгновений и затем Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй). Токио: О̄фӯся 桜楓社, 1986. С. 134. 64 42

навсегда исчезнуть в водовороте событий и перемещений «Хидзакуригэ». Интересно также отметить, что ни «блуждающие», ни «провинциальные» персонажи, о которых будет рассказано в следующем разделе, обычно не обладают именем. Икку почти в ста процентах случаев называет их либо по роду деятельности, либо по половой и возрастной принадлежности, но персонификации удостаиваются в «Хидзакуригэ» лишь немногие. Это наводит на мысль о том, что писатель, таким образом, дополнительно усиливает впечатление неприкаянности, отчужденности и вместе с тем массовости, типичности персонажей, живущих в изменчивом мире дорог, почтовых станций и провинциальных поселений. «Блуждающие» персонажи представляют собой весьма неоднородную группу, которую в свою очередь можно подразделить на несколько основных классов, обладающих рядом характерных черт: 1. Персонажи, связанные с транспортной сферой: носильщики паланкинов, возницы, сюда же с натяжкой можно отнести почтовых курьеров. Наиболее яркими представителями этой группы, несомненно, являются возницы и носильщики паланкинов, постоянно появляющиеся по ходу повествования и предлагающие героям свои услуги. Икку, прежде всего посредством их речи, красочно изображает особенности поведения данной категории, приводя многочисленные грубоватые шутки и песни острых на язык возниц. Еще одной характерной их чертой является стремление к получению максима льной выгоды. С данными о собенно стями представителей транспортной сферы в «Хидзакуригэ» связан ряд весьма удачных комических эпизодов. Одной из наиболее примечательных является сцена из пятой части, где Ядзи и Кита оказываются втянуты в конфликт возниц. Когда герои, после долгих пререканий по поводу цены, наконец-то садятся на нанятых ими лошадей, вдруг появляется знакомый одного из возниц и требует от того уплаты долга. Денег у возницы нет, поэтому 43

мужчина заявляет, что в счет долга он возьмет лошадь. Далее следует забавная сцена пререкания хозяина лошади и его знакомого, в ходе которой несчастному Китахати несколько раз приходится то слезать с лошади, то вновь садиться на нее. Заканчивается все тем, что вконец замученная лошадь встает на дыбы и пытается ускакать прочь прямо с Китахати на спине, он же, не удержавшись, падает с седла65. Помимо всего прочего, фигура возницы в «Хидзакуригэ», обеспечивая перемещение главных героев из одной локации в другую, исполняет, таким образом, важную связующую функцию в повествовании. 2. Авантюристы и разного рода мошенники: дорожные воры, разнообразные нищие и попрошайки, фокусники, обманщики. Персонажи-авантюристы в «Хидзакуригэ» являются важным двигателем повествования. Зачастую именно за счет них Икку обеспечивает остроту и комизм ситуации, дополнительно усиливая развлекательный аспект повествования. Персонажи этой весьма разнородной по своему составу группы, обычно хитры и гораздо более сообразительны, нежели главные герои, которые постоянно оказываются обманутыми. При этом изображаются эти авантюристы таким образом, что, несмотря на свои махинации, они не выглядят в глазах читателя отрицательными героями, а, скорее, предстают неприкаянными бродягами-шутниками, вызывающими даже некоторое сочувствие. Эпизоды же, в которых они участвуют, в целом безобидны по своему характеру. Такова, например, сцена встречи Ядзи и Кита с бродячим фокусником из О̄цу 大津, который, благодаря своему мастерству, обманывает героев, заключивших с ним пари о том, сколько рисовых лепешек он сможет съесть. И хотя герои в итоге вынуждены заплатить ловкачу, тот, в свою Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 258 – 259. 65 44

очередь отдает свои лепешки детям, направляющимся в Исэ 66. В другом эпизоде Ядзи и Кита в чайном домике знакомятся и разделяют трапезу с мошенником, который, после обильного угощения и возлияния сакэ, якобы на минутку уходит в уборную и не возвращается, так что героям приходится самим уплатить хозяевам чайного домика весьма внушительную сумму67. Однако сцены встречи с авантюристами не всегда заканчиваются для героев лишь мелкими неприятностями. Так, столкновение Ядзи и Кита с дорожным вором на постоялом дворе в Мисима 三島 имеет весьма плачевный финал: вор, прикинувшись земляком героев, обманывает их бдительность и в итоге крадет из их кошелька все деньги, подкладывая взамен камни 68. Это происшествие становится переломной точкой повествования, начиная с которой характер путешествия на некоторое время меняется: герои вынуждены теперь перейти от безбедного и привольного перемещения от одного постоялого двора к другому к постоянному поиску дополнительных средств, а также способов сэкономить на дорожных расходах. 3. Персонажи, связанные с религиозной с ферой: паломники, странствующие монахи и монахини, жрицы и служители синтоистских святилищ, религиозные процессии. Паломники — еще одна многочисленная группа персонажей, с которыми главные герои сталкиваются в ходе своего путешествия. Для этой группы конфликты с главными героями не характерны, паломники по большей части лишь ведут разговоры с Кита и Ядзи, рассказывают истории из своей жизни, обсуждают столичный и провинциальный быт. Единственными эпизодами столкновения героев с паломниками являются случаи попыток Ядзи и Кита завязать отношения с женщинами-паломницами и странствующими Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 250–253. 67 Там же, С. 141–144. 68 Там же, С. 95–98. 66 45

монахинями. При этом всякий раз такие эпизоды заканчиваются для героев плачевно — пытаясь тайком пробраться к понравившейся женщине, они ошибаются в темноте и оказываются в комнате старухи. Интересный эпизод из третьей части связан с жрицей синтоистского святилища69. Повстречав ее на постоялом дворе, герои просят призвать дух умершей жены Ядзи с тем, чтобы они смогли поговорить. Жрица, выступая в качестве медиума, передает Ядзи, что его жена крайне недовольна тем, как беспечно и легкомысленно отнесся он к ее смерти. Дух жены также сетует, что Ядзи совсем не ухаживает за ее могилой. Знаменателен тот факт, что это, по сути, единственный по-настоящему фантастиче ский эпизод «Хидзакуригэ». По ходу повествования встречается несколько ситуаций, маскирующихся под «мистические», однако развязка таких сцен оказывается весьма прозаичной и лишенной какого бы то ни было намека на сверхъестественное и таинственное: обычно обнаруживается, что призрак, померещившийся героям — это на самом деле сушащееся на улице белье или дым, поднимающийся от горящей на дороге рухляди, а блуждающий огонек лисы-оборотня кицунэ 狐 — фонарь на повозке парии. Эпизод с жрицей примечателен и тем, что с помощью него обнаруживаются упомянутые выше противоречия между основным текстом «Хидзакуригэ» и написанным позднее «Началом путешествия». Согласно «Началу», жена Ядзи в результате его хитрых манипуляций покидает дом и возвращается к родителям, тогда как из данной сцены читатель узнает, что она умерла. С персонажами религиозной сферы связан и еще один яркий фрагмент «Хидзакуригэ» — сцена встречи героев с религиозной процессией вблизи Акахори 赤堀. Она является значимой для понимания особенностей юмора произведения, поэтому будет подробнее рассмотрена в соответствующем разделе. Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 150 – 154. 69 46

4. Персонажи из воинского сословия: процессии даймё̄, странствующие самураи. Самураи появляются в ходе повествования «Хидзакуригэ» не так часто, как вышеупомянутые группы, но, тем не менее, их роль в произведении весьма значительна. Они постоянно упоминаются на страницах «Хидзакуригэ» подспудно — так, главные герои часто прикидываются самураем и его слугой для того, чтобы получить некоторые привилегии, положенные воинскому сословию, например, задешево переправиться через реку70. Нередки также и ситуации, когда герои не могут найти себе ночлег в связи с тем, что все близлежащие постоялые дворы заняты участниками процессии феодала-даймё̄. В с е э то с в и д е т е л ь с т вуе т о том , ч то «Хидзакуригэ», как произведение, стремящее ся к максимально реалистичному воспроизведению тогдашних нравов и особенностей жизни населения, отражает все еще сохранявшуюся тенденцию доминирования в японском обществе воинского сословия. Однако самураи могут изображаться в произведении и в совершенно ином ключе. В данном отношении наиболее показательна знаменитая встреча героев с процессией даймё̄ в самом начале путешествия. Подробнее она будет рассмотрена в разделе, посвященном особенностям юмора «Хидзакуригэ». 5. Путешественники. Категория, разнородная по составу и имеющая разнообразные цели перемещения (а иногда и вовсе их не имеющая). Чаще всего вводится в повествование для того, чтобы акцентировать внимание читателя на различиях между жизнью в столице и в других регионах Японии. Путешественники, которые обычно происходят из западных провинций, вступают в диалог с главными героями — представителями Эдо, в беседах Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 145. 70 47

их, часто впоследствии перерастающих в споры, и поднимается тема особенностей столичных и провинциальных обычаев. Например, в одном из чайных домиков Ядзи и Кита знакомятся с мужчиной из района Камигата 上方, который, узнав, что герои — жители Эдо, начинает рассказывать о своем опыте пребывания в столице, причем оказывается, что об Эдо у него остались исключительно негативные воспоминания. Больше всего мужчину возмущает проблема грязных столичных уборных. Ядзи же, в свою очередь, принимается спорить и заявляет, что Киото ничем не лучше Эдо 71. В другой раз герои обсуждают с путешественником из Камигата столичный «веселый» квартал Ёсивара 吉原 и его отличие от соответствующих заведений в Киото. 6. Прочие: многочисленные дети, слепые массажисты и музыканты, уличные певички, бродячие торговцы, парии и т. д. Самая неоднородная по составу группа, не имеющая какого-то определенного набора функций и вводящаяся на страницы произведения скорее для создания особой атмосферы, фона, на котором разворачиваются события с главными героями. Эти персонажи также могут перенимать функции некоторых из вышеперечисленных групп. Так, дети в «Хидзакуригэ» часто выступают в амплуа авантюристов, мошенников, пытаясь обмануть героев в мелких торговых сделках. Иногда же, наоборот, дети выступают разоблачителями махинаций Ядзи и Кита. Колоритными юмористическими персонажами являются также довольно часто появляющиеся в повествовании слепые массажисты и музыканты. Их физический недостаток становится поводом для складывания комичной ситуации, однако благодаря своей смекалке, они с достоинством из нее выходят, ловко обманывая главных героев. Такова, например, сцена встречи Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 277–278. 71 48

героев со слепым массажистом и певицами на постоялом дворе в Мия-но сюку 宮の宿. Китахати, услышав музыку, раздающуюся из соседней комнаты, где остановились певицы, пускается в пляс, сетуя, что слепой массажист не может увидеть и оценить его талант. Тогда Кита предлагает в танце ногой слегка касаться головы массажиста, чтобы он мог составить себе какое-то представление о его танцевальных способностях. Массажист терпит пинки Китахати, а затем обманом затыкает тому уши и всячески проклинает ничего не подозревающего Кита72. Подобным образом остальные персонажи данной группы также служат для создания юмористической, часто фарсовой обстановки в произведении. 2.1.2.3. «Провинциальные» персонажи. «Провинциальные» персонажи по функциям и особенностям поведения часто пересекаются с «блуждающими». Основным отличием данной группы является их относительно постоянное место проживания по сравнению с предыдущей группой. «Провинциалов» также можно условно подразделить на несколько категорий: 1. Обслуживающий персонал постоялых дворов и ночлежек (хозяева, прислуга, девушки-зазывалы, провинциальные куртизанки). Одна из наиболее колоритных и широко представленных в произведении категорий населения. Поскольку «Хидзакуригэ» во многом носит характер своеобразного художественного путеводителя по достопримечательностям тракта То̄кайдо̄, неудивительно, что перед читателем предстает целый калейдоскоп таких персонажей. Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 220 – 222. 72 49

Хозяева постоялых дворов, появляющиеся в произведении, в целом похожи один на другого. Они обычно изображаются довольно гостеприимными и радушными, а основная их функция заключается в разрешении и сглаживании конфликтов, возникающих между главными героями и другими постояльцами. Часто бывает и так, что конфликт возникает непосредственно с хозяином, который в таком случае неизменно заставляет главных героев тем или иным образом возместить нанесенный ущерб, как, например, в конце эпизода о «ванне Гоэмона», когда Ядзи вынужден был заплатить хозяину за сломанную Китахати бочку 73, или просто выгоняет их прочь. Девушки-зазывалы — один из наиболее ярких «провинциальных» образов «Хидзакуригэ». Постоянно мелькая на страницах произведения, эти персонажи выступают настоящей достопримечательностью местных постоялых дворов. В качестве примера приведем цитату из эпизода о поселении Гою 御油: «По обеим сторонам дороги на порогах постоялых дворов девушки, с лицами, разукрашенными настолько сильно, что они походили на маски, зазывали посетителей. Они громко орали и хватали за рукава всех, кто проходил мимо. Еле-еле вырвавшись от них, Ядзи пошел дальше». В результате этой сцены герой даже сочиняет стихотворение: «Увидал лица, Страшенные, как маски. В ужасе крикнув: «Молю, отпустите!», Из Гою бежал со всех ног» Особой функции девушки-зазывалы не несут, а используются лишь для усиления комического эффекта. Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 72 – 74. 73 50

Еще одна важная категория, связанная с постоялыми дворами, это провинциальные куртизанки. Подспудно они присутствуют в «Хидзакуригэ» постоянно — «хорошие девушки» часто являются для главных героев решающим фактором при выборе очередного места ночлега, и поиск легких взаимоотношений в целом определяет значительную часть их поступков. Однако в реальности довести дело до конца у них получается очень редко, при этом общение с куртизанками всегда сопряжено с рядом комических, часто даже абсурдных трудностей и злоключений. Такова, например, вышеупомянутая сцена с черепахой, заползающей в постель к главным героям и куртизанкам и кусающей Ядзи за палец, тем самым мешая героям удовлетворить, наконец, свои желания. Прочий обслуживающий персонал постоялых дворов весьма безличен и не играет какой-либо существенной роли в развитии действия. 2. Представители торговой сферы. В данную группу входят многочисленные лавочники и торговцы в поселениях, через которые лежит путь главных героев. Икку, прежде всего, обращает свое внимание на тех, кто торгует предметами, которыми знаменита данная провинция. Торговцы зачастую нечисты на руку, и в погоне за выгодой не гнушаются обсчитать главных героев или продать им некачественную вещь. Герои, в свою очередь, тоже нередко пытаются их обмануть, однако попытки эти зачастую бесплодны. Обычно торговцы достаточно активны, иногда даже навязчивы, хотя встречаются и исключения, как, например, хозяин лавки, торгующей особой тканью, производством которой славится поселение Наруми 鳴海. Будучи слишком увлечен игрой, он не может ответить Ядзи и Кита, сколько стоит его ткань, а в конце концов 51

выходит из себя и набрасывается на незадачливых покупателей, которые, по его словам, не дают ему покоя74. 3. Хозяева и работники чайных домиков, забегаловок и уличных магазинчиков с едой. Похожи на представителей предыдущей группы, постоянно стремятся обмануть главных героев, обсчитывая их и продавая испорченную или плохо приготовленную еду. Так же, как и с торговцами, за счет них Икку представляет знаменитые кушанья каждой провинции. Кроме того, такие заведения, наряду с постоялыми дворами, являются одним из наиболее частотных мест возникновения конфликтов между персонажами и связанных с этим комических ситуаций. Проявляющиеся здесь в полной мере неустанные поиски главными героями дешевой, вкусной еды и женщин, становятся поводами для веселых перебранок, а иногда и потасовок. 4. Представители транспортной сферы с постоянной локацией (работники переправ, лодочники, охранники мостов). По функциям сходны с возницами и носильщиками паланкинов, единственное существенное отличие — относительная постоянность локации данных персонажей. 5. Ме стные жители (кре стьяне, врачи, парикмахеры, актеры, провинциальные поэты и т. д.). Самая многочисленная и неоднородная группа, которая, однако, имеет ряд общих характеристик. Несмотря на всю простоту, неотесанность и Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 217 – 218. 74 52

грубоватость провинциалов, Икку рисует их живыми, достаточно сообразительными и острыми на язык персонажами, что, безусловно, позволяло читателю ассоциировать себя с данными героями и, таким образом, дополнительно повышало популярность произведения. Несмотря на весь показной снобизм Ядзи и Кита как жителей столицы, они зачастую представляются еще более невоспитанными и ограниченными, нежели провинциалы. И хотя героям удается иногда сыграть над ними очередную шутку, те быстро обнаруживают обман и хитростью, а иногда и грубой силой наказывают обидчиков. Говоря о персонажах «Хидзакуригэ», стоит также упомянуть и об их речи, которая является одной из наиболее примечательных черт произведения. Максимально реалистичное воспроизведение говора жителей различных провинций и представителей разных социальных групп было, по сути, основной писательской задачей Икку. В произведении представлен широкий спектр диалектов и местных говоров, важнейшими из которых являются, несомненно, диалект района Камигата и говор жителей Эдо (такова речь главных героев), причем по ходу действия «Хидзакуригэ» на почве непонимания и неприятия представителями этих двух типов речи друг друга, порой завязываются конфликтные ситуации, такие как, например, сцена в публичном доме в Фуруити 古市75 или столкновение с верующими из Камигата в Ямада 山田76. При этом примечательно также, что, несмотря на практически полное отсутствие в «Хидзакуригэ» описания внешности персонажей, их речь, тщательно выписанная Икку, становится основополагающей характеристикой как их облика, так и душевного склада. Общей же особенностью речи подавляющего большинства персонажей произведения можно считать наличие в ней многочисленных экспрессивных, Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 301 – 306. 76 Там же, С. 290 – 294. 75 53

эмоционально окрашенных выражений, а также острот, шуток и каламбуров, оживляющих повествование. 2.1.3. Особенности юмора «Хидзакуригэ». «Хидзакуригэ», как произведение жанра коккэйбон, безусловно, нацелено в первую очередь на то, чтобы рассмешить и таким образом развлечь читателя. Комическое ставится в произведении во главу угла, при этом для достижения максимального эффекта писатель применяет различные техники, которые будут рассмотрены в данном разделе. Основной механизм разворачивания комических ситуаций в произведении заложен в поведении двух главных героев. Неизменное стремление найти женщину, вкусно и дешево поесть и кого-нибудь обхитрить в сочетании с их беспардонностью и глупостью постоянно заканчивается неловким столкновением и конфликтом с окружающими. Герои, однако, зачастую находят остроумный выход из ситуации, и даже в тех случаях, когда конфликт все-таки заканчивается для них плачевно, продолжают путешествие с шуткой на устах. По такому принципу строятся, например, многочисленные сцены неудачных планов Китахати по соблазнению очередной женщины, всегда заканчивающиеся провалом; эпизоды, где герои пытаются выдать себя за других людей или обмануть продавцов и заплатить за товар меньше, чем нужно, и прочие подобные ситуации. Другой аспект комического в «Хидзакуригэ» связан с незнанием героями особенностей провинциальной жизни и вытекающими из этого трудностями 77. Типичным примером такого юмора может служить сцена с «ванной Гоэмона»78. Герои, незнакомые с устройством ванны, характерной для района Камигата, принимают Кин Д. Японская литература XVII–XIX столетий. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 290. 78 Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 72 – 74. 77 54

деревянную подставку, на которую должен вставать купальщик, чтобы не обжечься о металлическое дно, за крышку и выбрасывают ее из бочки. Естественно, Ядзи и Кита тут же обжигаются, но затем находят выход из ситуации, заходя в воду в деревянных сандалиях гэта. Однако Китахати так сильно топает ногами и подпрыгивает, что, в конце концов, пробивает дыру в бочке и вся вода вытекает. Ядзи приходится заплатить разъяренному хозяину постоялого двора, чтобы возместить ущерб. В целом, можно сказать, что большая часть комических эпизодов «Хидзакуригэ» строится именно по такой схеме. Здесь ярко проявляет себя прием угати, типичный для произведений литературы гэсаку. Икку постоянно выставляет пороки главных и второстепенных персонажей на смех читателя, однако при этом никоим образом их не комментирует и не оценивает, занимая характерную для гэсакуся позицию «стороннего наблюдателя». В «Хидзакуригэ» представлен и иной тип юмора, а именно, заимствованное из средневековых фарсов кё̄гэн 狂言 комическое взаимодействие главных героев, принимающих на себя амплуа ситэ и адо — главного и второстепенного актеров кё̄гэн. Кё̄гэн представляют собой одноактные комические или сатирические пьесы о жизни крестьян и горожан, построенные в форме диалога. При этом «Хидзакуригэ» не только активно эксплуатирует приемы кё̄гэн при построении комических сцен, но иногда даже полностью заимствует сюжеты тех или иных фарсов79. Одной из наиболее показательных сцен такого рода считается эпизод о лисе-оборотне из четвертой части80. В этом фрагменте Ядзи, ввиду определенного стечения обстоятельств, начинает подозревать, что его спутник Кита на самом деле — лисица-оборотень, принявшая облик его друга. Далее по дороге до следующего поселения и на постоялом дворе происходит забавное взаимодействие героев, близкое по построению к кё̄гэн. Китахати всяческим Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 733. 80 Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То ̄кайдо ̄тю ̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То ̄кайдо ̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 198 – 209. 79 55

образом пытается убедить Ядзи, что никакой лисицы на самом деле и не было, однако тот упрямо стоит на своем, связывает спутника и пытается палкой выбить у предполагаемого оборотня признание. В конце концов, Кита удается убедить Ядзи в своей правоте. Асо̄ Исодзи в комментариях к «Хидзакуригэ» (изд. 1958) отмечает, что сюжет этой сцены был, скорее всего, напрямую взят из кё̄гэн «Кицунэдзука» (яп. 狐塚, «Лисий холм»), в котором слуга принимает хозяина за оборотня и связывает его, пытаясь развеять колдовство, однако тот, в конечном итоге, хитростью освобождается и убеждает всех в своей правоте. Третий тип юмора проистекает не из поведения героев, но из самой манеры их речи и основывается, в первую очередь, на игре слов. Такая техника заимствуется «Хидзакуригэ» из разговорных жанров, о тесной связи с которыми уже упоминалось в предыдущей главе. Комический эффект достигается путем использования омонимов, неправильное понимание которых зачастую ставит героев в неловкое положение. Так, например, Китахати, в эпизоде, где герои встречают процессию феодала-даймё̄ , неправильно истолковывает слова передового из-за полного созвучия слов «шапка» и «беглец» («кабуримоно», яп. 被り物 и 被り者) и решает, что тот разрешил беглецам проходить и не кланяться господину, тогда как передовой, напротив, велел всем снять шапки и поклониться 81. Похожая ситуация разворачивается и в эпизоде о «лже-Икку»: там Китахати пытается подшутить над хозяином постоялого двора, основываясь на созвучии слов, обозначающих разного рода стихотворения и изречения, с японскими числительными82. Несмотря на использование при построении комических ситуаций различных техник, характер юмора «Хидзакуригэ» обладает рядом общих черт. Это, прежде всего, его простота и грубоватость, а также Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 54 – 55. 82 Там же, С. 269. 81 56

сосредоточенность на достаточно приземленных темах. Шутки в произведении по большей части связны с областью физиологического и концентрируются вокруг секса, еды и походов в уборную, другая же группа комических ситуаций неизменно вращается вокруг мелких махинаций недалеких главных героев. Учитывая, что произведение было невероятно популярно среди читателей, можно сказать, что Икку удалось ухватить суть тогдашнего городского юмора и искусно воплотить его в «Хидзакуригэ» с помощью вышеприведенных техник. Однако, несмотря на то, что произведение Икку по праву можно считать квинтэссенцией комического в представлении японских горожан эпохи Токугава, забавные сцены «Хидзакуригэ» легко прочитываемы и понимаемы и современным читателем, причем не только японским. Юмор «Хидзакуригэ», таким образом, носит вечный, «вневременной» характер, пересекая границы эпох и культур. Произведение Икку, по сути, настоящая «комедия ситуаций», бытовые сцены, а также устремления и поведение героев которой и на сегодняшний день не потеряли своей актуальности. Другой немаловажной особенностью юмора в произведении является его развлекательный характер. Однако говоря о легкости и развлекательности комического в «Хидзакуригэ», нужно сделать оговорку о том, что ряд сцен произведения уже отходит от беззаботного и безобидного юмора, обнаруживая в себе элементы сатиры. Одной из важнейших сцен такого характера является уже упомянутый выше эпизод, где герои в самом начале своего путешествия встречают процессию даймё̄83. Ядзи и Кита позволяют себе крайне непочтительное поведение по отношению к процессии, что весьма странно, учитывая реалии социального устройства того времени. Кроме того, по отношению к самому даймё̄ и его спутникам они отпускают достаточно грубые, жесткие шутки с сексуальным подтекстом, разительно отличающиеся от «легкого юмора», характерного для большей части сцен Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 54 – 55. 83 57

«Хидзакуригэ». Еще один эпизод подобного рода — столкновение героев с религиозной процессией в пятой части произведения 84. В этой сцене Икку рисует образ неприглядного буддийского священника с красной рожей, покрытой оспинами и заросшей волосами, который во время чтения молитвы плюется и громко бранится. При этом толпа бездумно повторяет каждое движение и каждое слово священника, так что молитва, в конце концов, превращается в фарс, вызывая насмешку главных героев. Конечно, в силу того, что произведение создавалось прежде всего в коммерческих целях и должно было отвечать читательским ожиданиям, а также в свете усилившегося контроля властей над литературной сферой, «Хидзакуригэ» не содержит в себе явной социальной критики. При этом, однако, очевидно, что путем введения подобных сцен, Икку подспудно выражает свое недовольство некоторыми сторонами жизни современного ему общества. Этот момент часто игнорируется в исследованиях «Хидзакуригэ», многие авторы которых утверждают, что произведение полностью лишено какого бы то ни было сатирического, критического аспекта. 2.1.4. «Хидзакуригэ» как «художественный путеводитель». Измерение тракта То̄кайдо̄ в произведении. Одним из основных факторов, обеспечивших «Хидзакуригэ» огромную популярность среди читателей, безусловно, был тот факт, что повествование в произведении строилось вокруг путешествия. Учитывая возросший интерес населения к поездкам по стране, сочинение Икку как нельзя лучше вписывалось в традицию литературы о путешествиях, корни которой уходят глубоко в японскую историю. Произведения о путешествиях создавались обычно в рамках трех главных направлений: путевых дневников, продолжавших традицию 84 Там же, С. 249. 58

литературы о достопримечательностях мэйсё 名所; заметок о путешествиях до̄тю̄ки 道中記, по форме напоминавших, скорее, путеводители; и художественных произведений о путешествиях85. «Хидзакуригэ» примыкает к третьему направлению, иногда также именуемому «художественными путеводителями». Их функции не сводятся к сухому описанию маршрута, скорее, они в занимательной форме знакомят читателя с особенностями быта и культуры разных регионов страны, так что можно предположить, что читали их обычно не в дороге, а дома, при этом неважно, имелся ли у читателя опыт поездок по стране или нет86. Предметом интереса данных сочинений могли становиться различные японские провинции, однако одним из наиболее популярных для описания маршрутов, несомненно, был тракт То̄кайдо̄ как главная транспортная артерия Японии эпохи Токугава, соединявшая Эдо с Киото, и его пятьдесят три почтовые станции. Прямыми предшественниками «Хидзакуригэ» в сфере «художественных путеводителей» были два произведения XVII в., уже упомянутые в предыдущем разделе — «Тикусай» Томияма До̄я и «То̄кайдо̄ мэйсёки» Асаи Рё̄и. Влияние этих сочинений на «Хидзакуригэ» отмечал в своих работах уже Ямагути Такаси, говоривший о том, что успех произведения Икку был обеспечен прежде всего удачным заимствованием мотива путешествия, а также техники взаимодействия главных героев из «Тикусай» и «То̄кайдо̄ мэйсёки»87. Кроме того, идея вставки в повествование многочисленных комических стихов кё̄ка, похоже, также восходит к «То̄кайдо̄ мэйсёки» 88. Тем не менее, произведение Рё̄и по большей части представляет собой путеводитель, в котором длинные монологи, содержащие подробную практическую информацию и историческую справку, периодически Traganou J. The Tōkaidō Road: traveling and representation in Edo and Meiji Japan. Taylor & Francis e-Library, 2005. P. 90 86 Ibid P. 100. 87 Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю ̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй) . Токио: О ̄фу ̄ся 桜楓社, 1986. C. 134. 88 Traganou J. The Tōkaidō Road: traveling and representation in Edo and Meiji Japan. Taylor & Francis e-Library, 2005. P. 101. 85 59

прерываются забавными диалогами персонажей, тогда как «Хидзакуригэ» по своей сути является художественным сочинением с элементами практического руководства для путешественников. Как считает Накамура Юсихико, продолжатель линии исследований Ямагути, «Хидзакуригэ», которое первоначально действительно могло задумываться в качестве путеводителя, основанного на поездке Икку в Хаконэ, с выходом продолжений перешло в разряд художественных произведений и скорее всего пользовало сь популярно стью среди тех, кому уже доводило сь путешествовать по То̄кайдо̄89. При этом почти все исследователи отмечают, что Икку, в отличие от его предшественников, не интересуют описания исторических памятников и прекрасных пейзажей, открывающихся взору путешествующего по То̄кайдо̄. Герои Икку, прикрываясь благородной целью — паломничеством в храм Исэ, на самом деле отправляются в путь в поисках чувственных наслаждений и приключений90. Было ли это сделано в угоду запросам читателей, или же, как утверждает Мацуда Осаму, «если считать, что Икку сознательно [исключил эти описания], то это является достаточно ярким проявлением своенравия писателя»91, до конца не ясно. Тем не менее, большая часть информации о локациях, между которыми происходит перемещение героев, имеет сугубо практический характер. Знаменитые кушанья каждой провинции, известные товары местного производства, популярные бордели, цены на еду, выпивку и транспорт, лучшие постоялые дворы — все эти сведения в обилии встречаются на страницах «Хидазкуригэ». Самая свежая рыба — в Фудзикава 藤川, вкуснейшие жареные ракушки — в Томита 富田, в Фуруити неплохой Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю ̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй) . Токио: О ̄фу ̄ся 桜楓社, 1986. C. 134. 90 Traganou J. The Tōkaidō Road: traveling and representation in Edo and Meiji Japan. Taylor & Francis e-Library, 2005. P. 104. 91 Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю ̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй) . Токио: О ̄фу ̄ся 桜楓社, 1986. C. 134. 89 60

«веселый» квартал, а в Цу 津 полно красавиц из Киото, «на них шелковые нижние одежды косодэ, а сверху — тщательно подобранные юката, украшены даже упряжи их лошадей, позвякивающие колокольчиками — подобные факты встречаются в «Хидзакуригэ» сплошь и рядом. При этом пространство тракта То̄кайдо̄ не предстает перед читателем как некое идеализированное измерение, полное лишь приятных развлечений: Икку честно описывает все трудности, с которыми приходится сталкиваться путешествующему по дорогам Японии. Еда часто оказывается невкусной и несвежей, но при этом дорогой, как например, тухлая рыба и разбавленное сакэ, предложенное героям в Сироко 白子92. Разрекламированные местные товары оказываются низкокачественными, а торговцы обыкновенно нечисты на руку, возницы и лодочники требуют с путешественников огромные суммы за свои услуги, а постоялые дворы часто убоги и полны шумных постояльцев. Однако тон повествования оптимистичен, и несмотря на все невзгоды, читатель вслед за неунывающими и свободными от предрассудков Ядзи и Кита следует от чайного домика к постоялому двору, погружаясь в пространство тракта То̄кайдо̄ и ускользая от окружавшей его обыденной реальности. Таким образом, в «Хидзакуригэ» создается особое пространственное измерение, дискретное по своей природе, что было традиционно для репрезентации тракта То̄кайдо̄ в литературе и изобразительном искусстве. Опорными пунктами повествования «Хидзакуригэ» являются именно постоялые дворы, чайные домики, забегаловки, магазины и прочие подобные объекты, тогда как подробности перемещения героев между этими локациями в большинстве случаев опускаются. Это дополнительно подтверждает вышеприведенный тезис о том, что «Хидзакуригэ» стоит рассматривать, скорее, как собрание эпизодических фрагментов, объединенных общим мотивом, главными героями, и, безусловно, пространством То̄кайдо̄, Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То ̄кайдо ̄тю ̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То ̄кайдо ̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. С. 138–139. 92 61

благодаря многообразию и изменчивости которого и становятся возможными все те комичные ситуации, в которые попадают герои. 62

2.2. Структурные и художественные особенности «Укиёбуро». В 1809 г., когда в сфере юмористической литературы царил Дзиппэнся Икку с его «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» (в этом году вышла в свет восьмая часть произведения), была опубликована первая часть «Укиёбуро», которая быстро вывела своего автора в число наиболее выдающихся гэсакуся позднего периода и талантливейших создателей коккэйбон в частности. Сикитэй Самба (1775–1822, настоящее имя — Кикути Хисанори 菊池久徳) родился в Эдо, в достаточно состоятельной семье, отец его занимался вырезанием деревянных клише для печати. Еще в юности Самба поступил на службу в книжную лавку, а впоследствии обзавелся и собственным книжным магазином в районе Нихомбаси 日本橋. Он дважды был женат, оба раза — на дочерях издателей. В 1794 г. Самба опубликовал свои первые произведения в жанре кибё̄ си, в их числе — «Тэнто̄ укиё-но дэдзукай» (яп. 天道浮世出星操, «Небесные кукловоды изменчивого мира») и «Нингэн иссин нодзоки каракури» (яп. 人間一心覗替繰, «Трюки, благодаря которым можно тайком поглядеть на человеческую душу»). Тогда же родился и его писательский псевдоним, при этом сам Самба пишет, что выбрал он его случайно — написал на трех листочках бумаги различные варианты и вытянул наугад один, на котором значилось «Сикитэй Самба»93. В ранние годы Самба также активно работал и в жанре сярэбон. Известно, что уже тогда его произведения высоко оценивали Санто̄ Кё̄дэн и Сиба Дзэнго̄ 芝全交 (1750–1793)94. В 1799 г. в связи с именем писателя разгорелся крупный скандал. В этом году Самба выпустил очередное произведение кибё̄си, «Кянтайхэйки муко̄ хатимаки» (яп. 俠太平記向鉢巻, «Сдвинутые на макушку повязки: хроника Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 18. 94 Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю ̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй) . Токио: О̄фӯся 桜楓社, 1986. С. 137. 93 63

великого мира и храбрых воителей»), в котором высмеял разгоревшийся в 1798 г. конфликт между двумя бригадами столичных пожарных. Пожарные, недовольные тем, в каком свете писатель представил их в произведении, разгромили дома Самба и его издателя. Последовало разбирательство, в результате которого наказание понесли обе стороны: пожарные на некоторое время были заключены в тюрьму, издателя обязали уплатить штраф, а самого Самба приговорили к пятидесятидневному аресту в колодках95. Популярность Самба как писателя после вышеописанных событий резко возросла. Он продолжал активно публиковать произведения самых разных жанров, в том числе, в свет вышли го̄кан «Икадзути Таро̄ го̄аку моногатари» (яп. 雷太郎強悪物語, «Рассказ о негодяе Икадзути Таро̄», 1806), который некоторыми исследователями считается первым образцом данного жанра, коккэйбон «Намаэй катаги» (яп. 酩酊気質, «Нравы пьяниц», 1806), «Кэдзё̄суйгэн маку-но сото», сборники кё̄ка и другие произведения. В 1809 г. было опубликовано одно из лучших произведений Самба — коккэйбон «Укиёбуро». Книга приобрела среди читателей большую популярность, поэтому уже в 1810 г. было выпущено продолжение. В 1813 г. в печать вышло еще одно сочинение коккэйбон, «Укиёдоко», по характеру во многом сходное с «Укиёбуро», однако переносящее действие из общественных бань в парикмахерскую. Интересно отметить, что одновременно с выпуском «Укиёбуро» Самба открыл аптеку, которая впоследствии оказалась весьма прибыльным предприятием96. Литературная деятельность Самба оказалась неразрывно связана с торговой: так, реклама товаров из его аптеки часто помещалась в книгах писателя. Кин Д. Японская литература XVII – XIX столетий. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 291. 96 Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 748. 95 64

Помимо богатого литературного наследия, Сикитэй Самба также взрастил нескольких учеников, одним из которых был Тамэнага Сюнсуй, впоследствии прославившийся как автор произведений в жанре ниндзё̄ бон. 2.2.1. Композиция и структурные особенности. Говоря о структуре «Укиёбуро», многие литературоведы называют это произведение «вывернутым наизнанку» «Хидзакуригэ» 97. В отличие от сочинения Икку, где фигуры главных героев, неизменно перемещающихся от одной локации к другой, становятся основным связующим элементом произведения, единственной постоянной характеристикой в системе координат «Укиёбуро» остается место действия. В «Укиёбуро» перед читателем предстает калейдоскоп несвязанных друг с другом сцен, небольших зарисовок из жизни посетителей общественной бани. По утверждению Мидзутани Футо̄, именно тот факт, что в «Хидзакуригэ» все события воспринимаются читателем глазами главных героев (он называет это «вращательным» построением), тогда как в «Укиёбуро» ситуации, происходящие в микромире общественной бани отражаются через множество несвязанных между собой и постоянно меняющихся персонажей («разворачивающаяся» структура), и является фундаментальным различием между этими двумя сочинениями98. При этом если в «Хидзакуригэ», несмотря на всю эпизодичность его структуры в целом, еще присутствует некое подобие повествования, объединенного мотивом путешествия, то сочинение Самба более всего напоминает совокупность сюжетов, «снятых скрытой камерой». Персонажи, с их повседневными разговорами и типичными проблемами «маленького человека» появляются на страницах «Укиёбуро» с тем, чтобы через какие-то мгновения навсегда раствориться в Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 94. 98 Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 35 – 36. 97 65

людском потоке и уступить место героям следующей сцены. Иногда, правда, герои могут переходить из одной сцены в другую, но это происходит крайне редко и не создает какой-либо прочной связи между эпизодами. В свете этого интересным представляется тот факт, что в первой сцене первой части и в одном из завершающих эпизодов второй части фигурирует один и тот же герой, колоритный балагур Бутасити 豚七, примерно в одних и тех же обстоятельствах, пытаясь попасть в купальню и вступая в конфликт с другими посетителями99. Это напоминает «закольцовывание» композиции, однако учитывая, что «Укиёбуро» в принципе не обладает какой-либо жесткой структурой и не представляет собой единого повествования, появление Бутасити в финале произведения является, скорее, ностальгической отсылкой Самба к началу «Укиёбуро», а также средством дополнительного подогревания интереса читателя к произведению. «Укиёбуро» Сикитэй Самба состоит из четырех частей (яп. 編), которые в свою очередь дробятся на более мелкие в структурном плане разделы, в целом их насчитывается девять. Перед каждой частью традиционно помещается вступление, имеется также общая вводная часть, написанная Самба ко всему произведению. Принцип организации произведения представляется весьма интересным: первая и четвертая части посвящены мужской бане, тогда как вторая и третья — женской, при этом в первой и частично во второй части сцены сменяют одна другую в хронологическом порядке, от раннего утра и до позднего вечера, когда баня, наконец, закрывается. Далее хронология уступает место весьма хаотичному нанизыванию эпизодов один на другой. Стоит отметить, что эпизоды «Укиёбуро» различны по своему характеру. Так, например, Р. Лейтнер выделяет в произведении три типа сцен: фрагменты, описывающие непосредственно устройство бани и создающие фон, атмосферу, в которой разворачиваются беседы персонажей; собственно комические эпизоды; Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 55 – 59, 285 – 291. 99 66

зарисовки из повседневной жизни городских обывателей 100. Дальнейшее рассмотрение «Укиёбуро» в данной работе будет вестись именно исходя из классификации Р. Лейтнера. «Укиёбуро», будучи построенным в форме диалога, следует основному принципу структуры коккэйбон. Персонажи по большей части не действуют, а говорят, авторские же комментарии, как и в «Хидзакуригэ», ограничиваются пояснениями по поводу появления очередного персонажа («Тут в купальню зашла женщина лет тридцати…»), места действия («В это время в раздевалке…»), времени суток и прочих подробностей; они так же записываются более мелкими знаками в два столбца. Принцип оформления речи персонажей — тот же, что и в сочинении Икку — имеется обязательное указание на то, кто какую реплику произносит. Ряд исследователей выдвигает предположение о том, что «Укиёбуро», по своей сути, является сборником коротких рассказов, близких по форме и содержанию к разговорным жанрам периода Токугава 101. Учитывая особенности построения произведения, многочисленные отсылки к популярным устным рассказам и анекдотам и близость эпизодов «Укиёбуро» к ханаси и ракуго по своему характеру в целом, а также замечание самого Самба, указывающего, что источником вдохновения для него послужили истории известного рассказчика Сансё̄тэй Караку, представляется, что эта гипотеза также не лишена оснований. Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 95. 101 Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600–1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 748. 100 67

2.2.2. Система образов. Как и в «Хидазкуригэ», в сочинении Самба перед читателем предстает большое количество разноплановых персонажей, голоса которых, звучащие в непрекращающихся беседах, и составляют канву произведения. Как уже говорилось выше, в «Укиёбуро» отсутствуют центральные, связующие персонажи, герои обычно не задерживаются в произведении дольше однойдвух сцен, а возвращение их и вовсе является фактом исключительным. При этом, учитывая ограниченность пространства, в котором разворачивается действие «Укиёбуро», спектр представленных персонажей, несомненно, уже, чем в произведении Икку. Самба сосредотачивается, главным образом, на жителях Эдо среднего достатка, реже появляются в произведении люди более низкого социального положения — слуги, нищие, бродяги и т. п. В отличие от «Хидзакуригэ», персонажи Самба не обладают набором определенных функций, их диалоги раскрывают насущные проблемы, волнующие героев, их мироощущение, стремления и интересы и, скорее, позволяют делать предположения в рамках их психологического портрета. Еще одна особенность заключается в том, что Самба гораздо сильнее, чем Икку, делает акцент на возрасте персонажей, отмечая его практически для каждого героя, появляющегося в произведении. Отметим также, что, в противоположность сочинению Икку, у Самба гораздо большее количество персонажей носит имя. Это, возможно, является проявлением авторской позиции: рисуя в своем произведении типичные образы, Самба все же относится к своим персонажам как к личностям, хоть и совсем незначительным в общем потоке изменчивого мира, проявляя, таким образом, теплоту и сострадание к простому городскому обывателю. В целом, можно сказать, что в отличие от персонажей Икку, поведение и речь которых зачастую исключительно гротескны и направлены на усиление комического эффекта, герои Самба представляются более реалистичными. 68

Персонажей «Укиёбуро», по-видимому, удобно классифицировать исходя из принципа, заложенного самим писателем, разделившим свое произведение на «мужские» и «женские» части. 2.2.2.1. Мужские персонажи. Условно их можно подразделить на посетителей и работников бани. Работники бани (смотрители, банщики) появляются достаточно редко и, по сути, являются проходными персонажами, поддерживающими смену одной сцены другой. Пожалуй, наиболее значительным эпизодом, где фигурируют работники бани, является сцена у ворот купальни из четвертой части, где банщик ведет с посетителями разговор о том, как нужно правильно воспитывать детей102. Гораздо более многочисленны посетители: городские жители без указания профессии разных возрастов (от старика лет семидесяти до совсем маленьких мальчиков), уличный торговец, врач, пьяница, игроки в японские шахматы, актеры театра дзё̄рури, сочинитель стихов хайкай 俳諧, рассказчики гидаю̄ 義太夫, аптекарь и прочие. Разговоры этих мужчин разнообразны, но в них прослеживается и несколько общих тем: мужчины обычно обсуждают недавние события и новости, как, например, в сцене, где пожилой мужчина рассказывает о землетрясении, случившемся прошлой ночью103; финансовые вопросы, например, о разорении одного из землевладельцев104 и л и о ч р е з м е р н о й т р а т е д е н е г 105; л и ч н о е времяпрепровождение106 или просто сплетничают. Реже говорят они о болезнях107 и об искусстве, как в сцене, где сочинитель хайкай обсуждает Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 238–249. 103 Там же, С. 59–60. 104 Там же, С. 67–70. 105 Там же, С. 249–261. 106 Там же, С. 117–122. 107 Там же, С. 65–67. 102 69

поэзию с другими посетителями108. Мужчины также часто подшучивают друг над другом, создавая комические ситуации, по характеру напоминающие юмористические эпизоды «Хидзакуригэ». Таков, например, знаменитый эпизод с Бутасити, открывающий произведение, или эпизоды с участием пьяницы из первой части109. Часто в этих сценах действуют персонажи из провинции, что еще более усиливает комический эффект и сближает в этом плане «Укиёбуро» с произведением Икку. Типичный пример подобной сцены — эпизод с мужчиной с острова Сикоку 四国, который, будучи незнаком с правилами поведения в столичной купальне, по ошибке умывает лицо набедренной повязкой одного из посетителей, который оставил ее отмокать в тазу110. Житель района Камигата, ставший свидетелем этой сцены, потешается над выходцем с Сикоку. 2.2.2.2. Женские персонажи. В «Укиёбуро» Самба уделяет женским персонажам большое внимание, представляя читателю большое количество разнообразных героинь, короткие зарисовки из жизни которых демонстрируют достаточно глубокое проникновение в женскую психологию. Героини Самба, как и мужские персонажи, отличаются друг от друга по возрасту (от пожилых до младенцев) и положению, среди них также много женщин, чей социальный статус и занятие не указывается. В «Укиёбуро» появляются также служанки, гейши и рассказчицы гидаю̄. В особую категорию можно вывести матерей, в большом количестве представленных в произведении. Это либо достаточно молодые женщины, которые обыкновенно появляются в купальне вместе со своими Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 261–264. 109 Там же, С. 96–103. 110 Там же, С. 76 – 78. 108 70

малолетними детьми и обсуждают в основном вопросы их воспитания 111, либо уже пожилые, тогда их разговоры крутятся вокруг замужества дочерей и женитьбы сыновей, а также непочтительного поведения выросших детей 112. Вообще, обсуждение детей, своих и чужих, и, шире, семейная тема в принципе, является одним из наиболее частотных предметов обсуждения в женских купальнях «Укиёбуро». Помимо вопросов о детях, сюда также входят разговоры о мужьях, рассуждения об идеальном мужчине 113 и о семейных ссорах114. Другая важная тема — внешний вид (одежда, прически, макияж), как свой, так и окружающих. Таковы, например, сцены, где женщины сравнивают прически, которые они носили раньше и которые стали модными в последнее время115, эпизоды, где молодые подруги обсуждают кимоно других посетительниц116 и т. д. Ряд предметов обсуждения до некоторой степени связывается с особыми категориями персонажей, к примеру, для старух характерны жалобы на жизнь и разговоры о болезнях, тогда как служанки обычно заняты сплетничаньем и перемыванием косточек своим хозяевам. В беседах женщин иногда всплывает и искусство, они обсуждают театр дзё̄рури117, поэзию кё̄ка и «Повесть о Гэндзи» 118. Как и при создании мужских образов, Самба вводит в повествование и женщин из других провинций, которые, вступая в конфликт с жительницами Эдо, оттеняют, таким образом, различия в образе жизни столицы и провинций и одновременно рисуют Эдо как город, куда стекаются жители со всей Японии. Наиболее ярким примером этого может служить эпизод, где женщина из Камигата и коренная жительница Эдо спорят о том, чей диалект лучше119. Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 162 – 166, 207 – 211. 112 Там же, С. 122 – 127, 222 – 224. 113 Там же, С. 150 – 156. 114 Там же, С. 141 – 145. 115 Там же, С. 193 – 204. 116 Там же, С. 216 – 220. 117 Там же, С. 150 – 156. 118 Там же, С. 220 – 222. 119 Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 130 – 136. 111 71

Что касается речи персонажей, то здесь Самба пошел еще дальше Икку. Он уделил реалистичному воспроизведению говора обывателей Эдо самое пристальное внимание, активно используя для этого, прежде всего, графические средства. В предыдущей главе уже упоминалось о том, как Самба для передачи звуков, характерных для столичного диалекта, придумывал для них обозначение на письме с помощью уже имевшихся знаков; во всем произведении насчитывается большое количество таких примеров. Метод Самба является предметом большого количества лингвистических изысканий, однако для данной работы детальное рассмотрение этого аспекта не представляется необходимым. Отметим лишь, что Самба, несмотря на то, что он во многом основывался на достижениях своих предшественников в этой области (прежде всего, на сярэбон Санто̄ Кё̄дэн), перевел диалоговые части в «Укиёбуро» на качественно новый уровень не только благодаря своей искусной технике, но и за счет того, что воспроизведение речи было для него не самоцелью, а способом характеристики персонажа 120. Этот момент, по-видимому, и составляет основную художественную ценность произведения Самба. 2.2.3. Особенности юмора «Укиёбуро». Юмор в произведении Самба, как и в «Хидзакуригэ» Икку весьма разнообразен по своему характеру и может быть условно подразделен на два основных типа, которые следуют классификации эпизодов по Лейтнеру: собственно комические сцены и забавные зарисовки из повседневной жизни посетителей общественной бани. Юмор первого типа во многом схож с комическими эпизодами «Хидзакуригэ». Эти ситуации чаще всего представляют собой «комедию положений», и основываются на нелепом поведении странных, колоритных Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 103. 120 72

персонажей и их необычной речи, обычно наполненной экспрессивной, эмоциональной лексикой и словесными играми121. Как уже упоминалось в предыдущем разделе, такие эпизоды более характерны для частей, посвященных мужской бане; примерами чисто комических сцен могут служить эпизоды с Бутасити, фрагмент о мужчине с Сикоку, эпизоды с пьяницей, а также сцена с деревенским мужчиной, рассказывающим историю о том, как батат превратился в угря122. Для «женских» частей такие сцены практически не характерны, однако отдельные примеры встречаются и здесь. Таков, например, эпизод, в котором две служанки, сплетничая о своих хозяевах, вдруг замечают в помещении одну из их родственниц, и в смятении убегают в купальню123. Однако начиная уже со второй части «Укиёбуро» «комедия положений» уступает место другим эпизодам комического характера. Воспроизводя на страницах своего произведения повседневные ситуации и разговоры городских обывателей, Самба через них посмеивается над типичными, общечеловеческими слабостями и недостатками: мелочностью, скупостью, глупостью, тщеславием и т. д. Способность Самба к типизации в принципе отмечается литературоведами как одно из наиболее ценных художественных достижений «Укиёбуро»124. Жалующиеся на жизнь и детей старухи, служанки, сплетничающие за спиной хозяев, мужчины, проводящие все свободное время за азартными играми — эти и другие универсальные, «вневременные» образы создает Самба в «Укиёбуро». Применяя метод угати, Самба выставляет на смех пороки этих легко узнаваемых типов, однако сцены такого рода представляют собой не жесткую сатиру, а скорее легкую иронию, сопровождаемую искренним сопереживанием писателя Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 97. 122 Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 70–72. 123 Там же, С. 193–204. 124 Танака Син 田中伸. Сикитэй Самба-но хо̄хо̄ 式亭三馬の方法 (Метод Сикитэй Самба) // Кокубунгаку кэнкю̄ 國文學研究 (Исследования по японской литературе), № 3. Университет Васэда, 1950. С. 86. 121 73

изображаемым им персонажам. Так, например, брюзжание старух Сару и Тори, которое начинается с обсуждения неудачной женитьбы сына Сару, перерастает в спор о том, стоит ли этот мир, полный тягот и невзгод, того, чтобы продолжать жить в нем и радоваться этой жизни 125. Эта житейская философия, приправленная жалобами на хвори и злословием по отношению к неблагодарной невестке, несомненно, вызывает улыбку, однако одновременно заставляет читателя задуматься и о собственном существовании. «Вот как помрешь, так сразу и захочется тебе еще разочек пожить», — говорит Тори собеседнице, — да только поздно уже будет — все равно что хвалить первую жену сына, которую ты сама и прогнала прочь, и поносить вторую»126 — комические сцены такого типа полны подобных брошенных вскользь замечаний, которые при общей легкости и развлекательности самой ситуации несут в себе более глубокие наблюдения и переживания. Как пишет сам автор в предисловии ко второй части, «…глядя на других, можно и себя изменить к лучшему, поэтому и моя книга, несомненно, должна стать для читателя кратчайшей дорогой к учению»127. Он, таким образом, отрицает, что «Укиёбуро» носит исключительно развлекательный характер, выражая надежду на то, что «…если люди будут внимательно и с наслаждением читать и такие, пустяковые, на первый взгляд, шуточные произведения, то они осознают, что и в малом непременно таится великое»128. Произведение Самба, как и «Хидзакуригэ», было направлено, прежде всего, на то, чтобы рассмешить читателя. Многие литературоведы, однако, отмечают, что, несмотря на ряд очевидных сходств, по своему характеру юмор «Укиёбуро» все же несколько отличается от комизма сочинения Икку. Это различие проявляется, прежде всего в том, что Самба постепенно отходит от «смеха ради смеха», от беззаботной «комедии положений», так Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 122 – 127. 126 Там же, С. 123. 127 Там же, С. 111. 128 Там же. 125 74

характерной для «Хидзакуригэ». Смех в «Укиёбуро» часто сопровождается «тяжелым вздохом»129, а забавные ситуации складываются вовсе не вследствие нелепых поступков персонажей; комическое начало выявляется в самых обыденных, повседневных действиях и разговорах героев. Создав целую галерею образов, Самба в своем произведении представил коллективный портрет среднего жителя Эдо, изобразив как положительные, так и отрицательные его черты. При этом нужно учесть, что для создания комических сцен обоих рассмотренных выше типов, Самба использует в первую очередь технику ракуго — как при выборе персонажей, так и при конструировании их взаимодействия, которое происходит почти всегда исключительно в форме диалога. 2.2.4. Изменчивый мир «Укиёбуро» как пространство произведения. Как уже было упомянуто выше, действие в сочинении Самба целиком и полностью сосредоточено в общественных банях Эдо. При этом писатель не останавливается на каком-либо конкретном заведении, а, скорее, рисует идеальную модель пространства, в которую помещает разнообразных персонажей. Общественные бани выбраны местом действия неслучайно. В Японии периода Токугава бани были невероятно популярны среди городского населения (в начале XIX в. в одном Эдо их насчитывалось более шестисот) 130, и это было связано прежде всего с тем, что у большинства жителей среднего и низкого достатка не было домашних ванн 131. Однако это не было единственной причиной, поскольку общественные бани, помимо исполнения Дзимбо Кадзуя 神保五彌. Макки Эдо симин-но вараи 末期江戸市民の笑い (Юмор горожан в конце периода Эдо) // Кокубунгаку кэнкю̄ 國文學研究 (Исследования по японской литературе), № 5. Университет Васэда, 1951. С. 30. 130 Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. P. 749. 131 Прасол А. Ф. От Эдо до Токио и обратно: культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава. М.: Астрель: Corpus, 2012. С. 87. 129 75

своей основной функции, служили также местом времяпрепровождения и отдыха, заведением, где можно было не только помыться, но и пообщаться с другими посетителями и узнать последние новости и сплетни. Спектр посетителей таких заведений был достаточно широк, что, по-видимому, и привлекло Самба, стремившегося изобразить многообразие жизни городских обывателей. Общественная баня становится для него «Эдо в миниатюре» (хотя и весьма идеализированным Эдо — так, писатель практически не включает в свое повествование выходцев из маргинальных слоев общества и не касается «темных» сторон городской жизни 132), и, как отмечают исследователи, Самба, сам будучи коренным жителем столицы, воплощает свою любовь к родному городу в создании пространства «Укиёбуро» и «населяющих» его персонажей133. Сам писатель в предисловии к «Укиёбуро» объясняет свой выбор следующим образом: «Если хорошенько поразмыслить, то, в самом деле, нет более короткого пути к учению, чем тот, что пролегает через общественную баню. Все потому, что согласно естественному мироустройству, все, умные и глупые, добрые и злые, бедные и богатые, высшие и низшие, принимая ванну, раздеваются догола. И Будда Шакьямуни, и Конфуций, и простые служанки и слуги — все вновь приобретают тот вид, в котором когда-то родились…» 134. Эта обнаженность и раскрепощенность, как физическая, так и душевная, вкупе с избранной Самба техникой схватывания живого диалога, практически лишенного авторских комментариев, максимально приближает читателя к персонажам, и устанавливает между ними своего рода «доверительные отношения». Общественная баня становится для Самба идеальным местом Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. P. 108. 133 Дзимбо Кадзуя 神保五彌. Макки Эдо симин-но вараи 末期江戸市民の笑い (Юмор горожан в конце периода Эдо) // Кокубунгаку кэнкю ̄ 國文學研究 (Исследования по японской литературе), № 5. Университет Васэда, 1951. C. 28. 134 Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 47. 132 76

воплощения как «пяти конфуцианских добродетелей» 135, так и многих человеческих слабостей и пороков, что создает все условия для реализации писательского замысла — создания разносторонней картины нравов городского жителя. В свете этого интересен и выбор названия для произведения. Помещая в него многозначное слово укиё, понятие, по сути являющееся определяющим для всей культуры, и, шире, мировоззрения периода Эдо, Самба подразумевает, что общественная баня в его сочинении является, по сути, метафорой всего «изменчивого мира укиё» в целом136. Герои появляются в этом эфемерном микромире со своими мелкими радостями и злоключениями и буквально через несколько мгновений исчезают навсегда, растворяясь в жизненном потоке. При этом функционирование бани с их уходом не прекращается — так же как и с уходом отдельного человека течение жизни не останавливается. Самба, таким образом, мягко посмеиваясь над мелочностью и ограниченностью своих персонажей, все же подспудно касается и некоторых серьезных проблем человеческого существования. Итак, «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку и «Укиёбуро» Сикитэй Самба по своим характеристикам представляют собой типичные сочинения ж а н р а коккэйбон. Я вл я я с ь в п е р ву ю оч е р ед ь п р о и з в ед е н и я м и развлекательными, юмористическими, они строятся в форме диалога многочисленных колоритных персонажей, максимально приближенное к реальности воспроизведение которого становится для писателей одной из основных задач. Оба произведения обнаруживают в себе глубокое влияние ракуго и ханаси, театрального искусства, а также заимствования из предшествовавших им жанров литературы гэсаку — сярэбон, дангибон и кибё̄ си. Однако несмотря на всю свою типичность, «Хидзакуригэ» и Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: «Иванами сётэн» 岩波書店, 1957. С. 47. 136 Дзимбо Кадзуя 神保五彌. Макки Эдо симин-но вараи 末期江戸市民の笑い (Юмор горожан в конце периода Эдо) // Кокубунгаку кэнкю̄ 國文學研究 (Исследования по японской литературе), № 5. Университет Васэда, 1951. С. 33. 135 77

«Укиёбуро» по праву можно считать вершиной жанра коккэйбон. В своих сочинениях Икку и Самба изобразили обширную картину быта и нравов современной им Японии, создали целую галерею легко считываемых и узнаваемых ярких образов, представили прекрасные образцы юмора, который зачастую носит «вечный», «вневременной» характер. Под внешней несерьезностью и карнавальностью они смогли, хотя зачастую и косвенно, мимоходом, коснуться ряда проблем как тогдашнего японского общества, так и человеческого бытия в целом. «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро» задали направление для дальнейшего развития жанра, и, кроме того, оказали влияние на становление литературы последующей эпохи. 78

Заключение. В ходе написания данной диссертации было рассмотрено развитие жанра коккэйбон в контексте литературной традиции гэсаку, а также был выявлен ряд структурных и художественных особенностей коккэйбон, находящих свое воплощение в «То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ» Дзиппэнся Икку и «Укиёбуро» Сикитэй Самба как в типичных произведениях данного жанра. Жанр коккэйбон, г а р м о н и ч н о с о е д и н и в ш и й в с е б е ю м о р и т о н к у ю наблюдательность за окружающей бытовой жизнью с техниками и приемами предшествовавших ему развлекательных жанров, прежде всего, сярэбон, кибё̄ си и дангибон, театрального искусства и комических рассказов, органично вписывается в процесс развития литературы гэсаку. Данное сочетание комического характера и разнообразных техник наблюдается и в исследуемых произведениях. При этом, в результате рассмотрения и сопоставления особенностей композиции, образов персонажей, типов юмора и изображаемого пространства был сделан вывод о том, что реализация их в каждом случае, несмотря на значительное сходство, обнаруживает и ряд различий, что свидетельствует об уникальности авторского подхода. Оба писателя сосредотачиваются, прежде всего, на комическом, и ставят своей главной задачей отображение современных им нравов и быта, типичных персонажей путем максимально реалистического воспроизведения живой разговорной речи героев и помещения их в среду, олицетворяющую собой само течение окружающей жизни, будь то макромир тракта То̄кайдо̄ у Икку или микромир общественной бани у Самба. При этом Икку концентрируется, скорее, на «чистом» юморе, фарсе, тогда как Самба склонен уделять большее внимание бытовым зарисовкам из жизни горожан, попыткам найти смешное в обыденном. По итогам работы был также сделан вывод о том, что «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро» с их легким, юмористическим характером, повествованием, 79

состоящим из вполне самостоятельных эпизодов и ведущимся в форме диалога персонажей, многочисленными отсылками к комическим рассказам и прочими характерными особенностями коккэйбон, хоть и следуют основным принципам жанра, однако во многом и преодолевают его каноничность. Вопервых, техника реалистического воспроизведения разговорной речи в данных произведениях, несомненно, достигла очень высокого уровня. Кроме того, Икку и, в особенности, Самба, сделали попытку создать психологический портрет героев через их диалоги. В области комического писатели внедряли в свои произведения нетипичные для коккэйбон элементы иронии и сатиры. Наконец, им удалось создать великолепные образцы «вневременного» юмора и целую галерею типичных персонажей, что делает эти произведения близкими и понятными и современному читателю. Все это не только значительно повысило художественную ценность сочинений Икку и Самба, но и внесло вклад в развитие в Японии реалистической литературы нового типа. Многие литературоведы говорят о несомненной связи литературы гэсаку, в том числе коккэйбон, с мэйдзийской литературой; ряд ученых, например Миёси Масао, отмечают, что развлекательная литература эпохи Токугава заложила основу и для современной японской прозы137. Здесь, однако, важно отметить, что при подобной оценке влияния коккэйбон следует быть осторожными и не отрываться от общего контекста литературной традиции гэсаку, учитывая тот факт, что «Хидзакуригэ» и «Укиёбуро» были прежде всего произведениями развлекательными, а создание их определялось во многом коммерческими целями. Тем не менее, значимость этих сочинений не подлежит сомнению, и игнорирование их при изучении развития японской литературы не представляется возможным. Miyoshi Masao. Against the Native Grain: The Japanese Novel and the “Postmodern” West // Postmodernism and Japan, ed. by Miyoshi Masao and H. Harootunian. Duke University Press Books, 1989. P. 150. 137 80

Список использованных источников и литературы. Источники. На японском языке: 1. Дзиппэнся Икку 十返舎一九. То̄кайдо̄тю̄ хидзакуригэ 東海道中膝栗毛 (На своих двоих по тракту То̄кайдо̄). Серия «Японская классическая литература», том 62. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1958. 503 с. 2. Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1957. 310 с. 3. Хидзакуригэ гадзё̄: То̄кайдо̄ мэйсё 東海道名所膝栗毛画帖 (Альбом «На своих двоих»: достопримечательности То̄кайдо̄). Илл. Фудзикава Тамэнобу 藤川為信 Токио: Такамидзава мокуханся 高見沢木版社, 18--. Литература на русском языке: 4. Григорьева Т.П. Японская художественная традиция. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979. 368 с. 5. Гришелева Л.Д. Театр современной Японии. М.: «Искусство», 1977. 237 с. 6. Завадская Е. В. Японское искусство книги (VII – XIX века). М.: «Книга», 1986. 214 с. 7. История Японии. Т. I. С древнейших времен до 1868 г. / Под общ. ред. А. Е. Жукова. М.: Институт востоковедения РАН, 1998. 659 с. 8. Кин Д. Японская литература XVII – XIX столетий. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. 432 с. 9. Конрад Н.И. Японская литература. От «Кодзики» до Токутоми. М.: главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1974. 567 с. 10.Лещенко Н.Ф. Япония в эпоху Токугава. М.: «Крафт +», 2010. 352 с. 81

11.Прасол А. Ф. От Эдо до Токио и обратно: культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава. М.: Астрель: Corpus, 2012. 528 с. 12.Редько Т.И. Повествовательная проза: [Японская литература первой половины XIXв.] // История всемирной литературы. Т.6. М.: «Наука», 1983. С. 631 – 635. Литература на английском языке: 13.Aston W.G. A History of Japanese Literature. London: William Heinemann, 1907. 409 p. 14.Cross B. Representing Performance in Japanese Fiction: Shikitei Sanba (1776 – 1822) // SOAS Literary Review AHRB Centre Special Issue, 2004. P. 1 – 20. 15.Gerstle A.C. The Culture of Play: Kabuki and the Production of Texts // Oral Tradition, v. 20, 2005. P. 188 – 216. 16.Harootunian H. D. Late Tokugawa Culture and Thoughts // The Emergence of Meiji Japan, ed. by Janson M.B. Cambridge University Press, 1995. P. 53 – 143. 17.Janson M. B., ed. The Nineteenth Century // The Cambridge History of Japan. V. 5. Cambridge University Press, 2008. 812 p. 18.Jippensha Ikku. Shank’s Mare. A translation of the Tokaido volumes of Hizakurige by Thomas Satchell. North Clarendon, Vermont: Tuttle Publishing, 2001. 414 p. 19.Kornicki P.F. Nishiki no Ura. An Instance of Censorship and the Structure of a Sharebon // Monumenta Nipponica, v. 32, No. 2. Sophia University, 1977. P. 153 – 188. 20.Kornicki P. F. The Survival of Tokugawa Fiction in The Meiji Period // Harvard Journal of Asiatic Studies, v.41, No. 2. Harvard-Yenching Institute, 1981. P. 461 – 482. 21.Leutner R. W. Shikitei Sanba and the Comic Tradition in Edo Fiction. Harvard University Asia Center, 1986. 300 p. 82

22.Miyoshi Masao. Against the Native Grain: The Japanese Novel and the “Postmodern” West // Postmodernism and Japan, ed. by Miyoshi Masao and H. Harootunian. Duke University Press Books, 1989. P. 143 – 169. 23.Shirane Haruo, ed. Early Modern Japanese Literature: an Anthology, 1600 – 1900. New York: Columbia University Press, 2002. 1027 p. 24.Shores M.W. Jippensha Ikku, Hizakurige and Comic Storytelling // Early Modern Japan: An Interdisciplinary Journal, v.20. Ohio State University, 2012. P. 46 – 75. 25.Shores M.W. Travel and “Tabibanashi” in the Early Modern Period: Forming Japanese Geographic Identity // Asian Theatre Journal, v. 25, No. 1. University of Hawai’I Press, 2008. P. 101 – 121. 26.Talamo M. Tōkaidōchū hizakurige: popular work or fruit of a well-planned commercial strategy? An inquiry from a sociological perspective // Acta Asiatica Varsoviensia, v. 26. Instytut Kultur Śródziemnomorskich i Orientalnych PAN, 2013. P. 7 – 23. 27.Traganou J. The Tōkaidō Road: traveling and representation in Edo and Meiji Japan. Taylor & Francis e-Library, 2005. 267 p. 28.Walker J. A. The True History of the Nineteenth-Century Japanese Novel // Modern Philology, v. 106, No. 1. The University of Chicago Press, 2008. P. 128 – 141. 29.Wells M., Stewart R. History of Humor: Premodern Japan // Encyclopedia of Humor Studies, ed. by S. Attardo. V.1. SAGE Publications, Inc., 2012. P. 319 – 324. Литература на французском языке: 30. Jippensha Ikku. A pied sur le Tôkaidô. Roman picaresque traduit du japonais par Jean-Armand Campignon. Editions Philippe Picquier, 1998. 392 p. 83

Литература на японском языке: 31.Дзимбо Кадзуя 神保五彌. Макки Эдо симин-но вараи 末期江戸市民の笑い (Юмор горожан в конце периода Эдо) // Кокубунгаку кэнкю ̄ 國文學研究 (Исследования по японской литературе), № 5. Университет Васэда, 1951. С. 26 – 36. 32.Durham V. О̄бэй ни окэру нихон кинсэй бунгаку-но кэнкю̄: гэндзё̄ то тэмбо̄ 欧米における日本近世文学の研究：現状と展望 (Изучение литературы периода Кинсэй на Западе: нынешнее состояние и перспективы) // Japanese Literature, v. 51. Japanese Literature Association, 2002. P. 25 – 40. 33.Ёсимару Юя 吉丸雄哉. Сикитэй Самба то кё̄ка 式亭三馬と狂歌 (Сикитэй Самба и кё̄ка) // Japanese Literature, v. 48. Japanese Literature Association, 1999. P. 33 – 41. 34.Исигами Сатоси 石上敏. Дзиппэнся Икку ни окэру Хидзакуригэ-но исо̄ 十返舎一九における「膝栗毛」の位相 (Измерение «Хидзакуригэ» в работах Дзиппэнся Икку) // Japanese Literature, v. 41. Japanese Literature Association, 1992. P. 14 – 23. 35.Исигами Сатоси 石上敏. Сикитэй Самба ни окэру фури: Фу ̄рай Сандзин то но какавари о тю ̄син ни бунтай-но рон тоситэ 式亭三馬における「ふり」：風来山人との関わりを中心に文体の論として («Притворство» в работах Сикитэй Самба: его стиль и влияние Фу ̄рай Сандзин) // Japanese Literature, v. 47. Japanese Literature Association, 1998. P. 38 – 46. 36.Конита Сэйдзи 小二田誠二. Эдо гэсаку-но рэнсай ко ̄со ̄ 江戸戯作の「連載」構想(Идея публикации произведения по частям в литературе гэсаку) // Japanese Literature, v. 5. Japanese Literature Association, 2004. P. 2 – 10. 84

37.Нарамото Тацуя, сост. 奈良本辰也編. Дзусэцу Нихон сёмин сэйкацуси 図説日本庶民生活史 (Иллюстрированная история быта японского народа). Т.5. Эдо тю̄ки 江戸中期(Середина периода Эдо). Токио: Кавадэ 河出書房新社, 1962. 248 с. 38.Нихон рэкиси дайдзитэн 日本歴史大事典 (Большой энциклопедический словарь по истории Японии). Т. 2 ( こ–て). Токио: Сё̄гакукан 小学館, 2000. 1185 с. 39.Окамото Масару, Кира Суэо, сост. 岡本勝・雲英末雄編. Кинсэй бунгаку кэнкю̄ дзитэн 近世文学研究事典 (Энциклопедический словарь по литературе периода Кинсэй). Токио: О̄фӯся 桜楓社, 1986. 498 с. 40.Симмура Идзуру, сост. 新村出編. Ко̄дзиэн 広辞苑. 5-е издание. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1998. 2988 с. 41.Судзуки То̄дзо 鈴木棠三. Нихонго-но сярэ 日本語のしゃれ (Шутка в японском языке). Токио: Ко̄данся 講談社, 1979. 367 с. 42.Танака Син 田中伸. Сикитэй Самба-но хо̄хо̄ 式亭三馬の方法 (Метод Сикитэй Самба) // Кокубунгаку кэнкю̄ 國文學研究 (Исследования по японской литературе), № 3. Университет Васэда, 1950. С. 85 – 92. 43.Тотио Такэси 栃尾武. Коккэй-но нагарэ 滑稽の流れ (Происхождение юмора) // Japanese Literature, v. 15. Japanese Literature Association, 1966. P. 782 – 798. 44.Укиё-э корэкусён 浮世絵コレクション (Коллекция гравюр укиё-э). Хидзакуригэ, Кумодзу 膝栗毛雲津. Доступно: http://culgeo.i-portal.mieu.ac.jp/kyodoshi/GIS/nishikie/prints/L_104.html (дата доступа 08.05.16). 45.Фудзии Ото̄ 藤井乙男. Эдо бунгаку кэнкю̄ 江戸文学研究 (Исследование литературы периода Эдо). Осака: Найгай сюппан 内外出版, 1921. 424 с. 85

46.Хонда Ясуо 本田康雄. Коккэйбон 滑稽本 // Нихон бунгаку дзэнси 日本文学全史 (Полная история японской литературы). Т. 4. Токио, 1986. С. 396 – 407. 47.Ямагути Такэси 山口剛. Эдо бунгаку то симин сэйкацу 江戸文学と市民生活(Литература эпохи Эдо и жизнь горожан). Токио, Сюндзю̄ся 春秋社, 1924. 118 с. 86

Приложение. Дзиппэнся Икку. «На своих двоих по тракту То̄кайдо̄». Начало путешествия. «Цветы мисканта белым облаком покрыли равнину Мусасино» — так писали поэты в те далекие времена, когда людей приводили в восхищение хижины на берегу залива или птицы, в сумерках улетающие с болота, и когда никто даже не думал любоваться вечерним видом на веселые кварталы Эдо. Теперь же, когда и в воде поднятой из колодца может оказаться рыба, в Эдо строятся все новые побеленные амбары, в которых уже нельзя, как прежде, бесплатно хранить соленья и соломенные мешки для риса. Дошло до того, что плату берут даже за хранение сломанных зонтиков — настолько в городе стало мало свободного места. Так процветают в наши дни столичные землевладельцы. Провинциалам же кажется, что дорога в столицу, должно быть, усыпана золотыми и серебряными монетами, поэтому бесчисленное их множество отправляется в Эдо на заработки. Одним из таких был и беспечный Тотимэнъя Ядзиро̄бэй из провинции Суруга138. Родители его были торговцами. В средствах Ядзиро̄бэй стеснен не был, но интересовали его только выпивка да женщины из веселых кварталов. А в довершение всего Ядзиро̄бэй влюбился в молодого актера по прозвищу Хананоскэ, из бродячей труппы Ханамидзу Тарасиро̄. Полностью отдавшись этому увлечению, которое доставляло ему такую радость, словно он откопал котелок, полный золота, болван Ядзиро̄бэй, разбрасываясь деньгами направо и налево, оказался разорен до нитки. В конце концов, пришлось ему вместе со своим возлюбленным со всех ног улепетывать из родного города. 138 Центральная часть современной префектуры Сидзуока 静岡. 87

Выросли долги Так, как высится Фудзи. Что тут поделать? Бежали из Суруга Под покровом ночным. Итак, отказавшись от своей веселой и приятной, словно чай сорта Асикубо, жизни в Суруга, Ядзиро̄бэй и Хананоскэ, наконец, добрались до Эдо, где и поселились в небольшом домике в Хаттё̄бори, в районе Канда. У них оставались кое-какие сбережения, на которые можно было существовать, они питались рыбой, выловленной в прибрежных водах, и пили дорогое сакэ из Тосима139, в те дни популярное в столице, а бочки из-под него использовали в качестве тазов для умывания. В конце концов, они истратили все свои деньги до последней монетки. Тогда Ядзиро̄бэй, решив, что так дальше продолжаться не может, объявил Хананоскэ, что тот уже совершеннолетний, и, причесав и переодев того так, как полагается выглядеть взрослому мужчине, дал ему новое имя — Китахати. Затем он отдал Китахати в услужение одному из торговцев, и тот, с самого начала проявив себя как уверенный и хваткий работник, завоевал расположение хозяина лавки и вскоре сколотил небольшое состояние. Сам же Ядзиро̄, вновь вспомнив то, чему когда-то учился на родине, стал рисовать на продажу картины маслом, да тем и жил. Питался он от случая к случаю, когда к нему заходили бродячие торговцы, да и покупал только толченый рис, измельченные бобы натто̄140 и мясо моллюсков. При такой жизни лишних денег у него, ясное дело, не водилось. Одежда, в которой он ходил еще в Суруга, совсем износилась, а из порванного рукава торчала ватная подкладка. Собутыльники Ядзиро̄, видя, в каком плачевном состоянии находится их товарищ, посоветовали ему жениться. Вскоре ему сосватали женщину по имени О-Фуцу, она была старше Ядзиро̄ и прислуживала в одном из богатых 139 140 Тосима 豊嶋 – название известной в те времена лавки сакэ в районе Канда 神田. Перебродившие соевые бобы. 88

домов. Как говорится в пословице, на каждый котел найдется своя крышка, так и О-Фуцу, оказывается, прекрасно подошла Ядзиро̄. Она изо всех сил заботилась о нем, штопала громадные, словно волчья пасть, прорехи на его одежде и усердно выполняла всю нелегкую работу по дому. Ядзиро̄бэй был чрезвычайно доволен своей женитьбой, он даже решил, что ему стоит изменить свой образ жизни — так, он стал раньше ложиться. Но прошло уже десять лет, а батат так и не превратился в угря — Ядзиро̄ был все также беден, однако оставался при этом беспечным и постоянно шутил по этому поводу, хотя шутки у него были весьма плоские. Жилище его превратилось в место попоек всех окрестных бездельников, в кухонном стоке постоянно валялись пустые бутылки из-под сакэ, в доме все время шумели, бренчали на сямисэне и горланили песни так, что суп мисо скисал в мисках. Однажды, когда Ядзиро̄бэй не было дома, и О-Фуцу готовила на кухне, в заднюю дверь заглянула О-Тёма, полная женщина в фартуке с узким пояском, жившая в одном из соседних переулков. — О-Фуцу, будь так добра, займи немножко соевого соуса! Опять шумели у вас вчера ночью. Видела, как твой муженек наклюкался. Не вернулся еще, да? Недавно вот пришел он, уже когда стемнело, да как начнет ломиться в ворота, аж доски затрещали! Его даже жена нашего хозяина выругала. Хотя мой такой же болван, да и сам хозяин тоже хорош. Как начнет орать, чтобы, мол, не задерживали плату за жилье! Да если уж ты такой строгий, так хоть бы мостки над канавой заменил, все доски уже прогнили, сколько раз мы его просили. А как он убирает собачье дерьмо только перед своим домом. Что люди-то подумают? А, О-Кун? — с этими словами О-Тёма повернулась к женщине, сидевшей на крыльце дома напротив и кормившей ребенка грудью. Та вскоре подошла к О-Фуцу и О-Тёма. — Вы бы не кричали так громко, о таких-то вещах, — сказала О-Кун. – А то вон тот лысый грубиян из дальних домов как раз к уборной идет, еще услышит и расскажет все жене хозяина, подхалим проклятый. Везде сует свой нос, все-то он знает, что у кого да как. А вы слышали, оказывается, 89

девица, которая поселилась недавно вон в том доме, это младшая сестра жены хозяина. Представляете, говорят, что она прислуживала в каком-то богатом доме. Ну, по ней сразу видно. Как она себя ведет — уму непостижимо. Позавчера вот пошла она наниматься на службу в какой-то дом в Ситая141, да так вырядилась, вы не поверите! Не зря, верно, болтают, что она любовница одного пожилого приезжего господина – на одежду не меньше двадцати рё̄142 тратит. Нет, вы представляете — с такой-то рожей и чья-то любовница! Ха-ха-ха, да раз уж эту с ее жидкими волосенками и наростами на ушах кто-то содержит, то мы уж и подавно смогли бы стать чьими-нибудь любовницами! О-Фуцу, а Ядзи еще не вернулся? Ой, вот и он, легок на помине. С этими словами О-Кун, а вслед за ней и О-Тёма засобирались по домам. Как только они скрылись из виду, к дому действительно подошел Ядзиро̄. — Ну конечно, опять эта проклятая шавка дрыхнет у нашего дома! — недовольно указал на спящую около входа собаку Ядзи. — О-Фуцу, чаю вскипятила? — Ах, опять ты пил, не закусывая! — Знамо дело, я ж ведь в кабак ходил, а не в закусочную. — Еще приходил опять человек от Китахати, чего ему нужно, в самом деле? — Да Китахати просил у меня денег взаймы. — Глупость какая! В чем дело? — Просто ему недавно пришлось из-за пожара переехать во временное жилье, а он ко всему еще и хозяйские денежки растратил, немного, правда. Если все откроется, уволят его, как пить дать. А это сейчас ох как некстати. Ты спросишь, почему? Я тебе отвечу: да потому что приказчика той лавки, где служит Китахати, на днях хватил удар, и он помер. А хозяин-то у них тоже не промах, даром, что старикашка, а женился на молодой и красивой. Да только у него тоже здоровьишко слабое, глядишь, помрет не сегодня-завтра. Вот Китахати и решил взять эту вдовушку в оборот. Если все получится, он 141 142 Район Токио. Золотая или серебряная монета. 90

страшно разбогатеет. Он бы тогда нас не забыл, я и сам рад бы помочь, да только денег нет — что тут поделаешь! Ладно, О-Фуцу, пожрать-то дашь? Есть чего к рису? — Есть бульон из выжимок тофу. — Это вообще съедобно? Ладно, хоть резать не надо, и на том спасибо. С этими словами Ядзиро̄ зажег фонарь, поскольку уже начало темнеть, и только было собрался сесть ужинать, как вдруг в дверях показалась незнакомая фигура. Это был мужчина лет пятидесяти в дорожном одеянии. — Извините за беспокойство, – заговорил незнакомец, — здесь ли проживает господин Ядзиро̄бэй из Суруга? — Да, вот он, — ответила О-Фуцу, — А вы кто такой, и что вам от него нужно? — О, не волнуйтесь! Я ему зла не желаю, — с этими словами незнакомец вошел в комнату, ведя за собой женщину лет тридцати. Ядзиро̄бэй наблюдал за ними, затаив дыхание, и вдруг вскочил, как громом пораженный. — Да это ж Хё̄тадзаэмон с сестрой! — Да я не Хё̄тадзаэмон, а Хэйгодзаэмон, — возразил гость. — Хэйгодзаэмон, конечно. Чего пожаловал? — Экий ты грубиян, Ядзи. А я вот, между прочим, сестру тебе в жены привез. Удивляешься? А я тебе сейчас все объясню! Ты ведь, еще когда в Суруга жил, с моей сестрой спутался — она мне все потом рассказала. Я, понятное дело, ужасно разозлился, да и она хороша: твердит, мол, ни за кого, кроме Ядзи, замуж не пойду. Ну, О-Тако у меня единственная сестра, так что я поуспокоился и решил, пусть выходит замуж за того, кого любит. Вот и привез ее сюда, к тебе. Ты уж позаботься о ней. А теперь давайте-ка все это отпразднуем, да выпьем свадебного сакэ. Ну же, скорее! — Ой-ой-ой, а я ведь ничего и не знаю о тебе, муженек, кто ты да откуда! — всплеснула руками О-Фуцу. — Так ведь если все это правда, что вы говорите, дескать, Ядзи, поклялся вашей сестре в вечной любви, а потом обманул ее и бросил, то так глупо с вашей стороны теперь приезжать и пытаться женить 91

его на ней! Сестра сестрой, да был бы еще приличный мужчина, а то этот — рожа смуглая, вся заросшая щетиной, глазенки злые, рот большой, от груди до живота лишаи, на ногах болячки круглый год, по ночам изо рта воняет. Жизнь вот вынудила за него замуж пойти — сама теперь мучаюсь. — Эй! Ты что же такое про собственного мужа болтаешь! — возмутился Ядзи. — Ха-ха-ха! Мужчины ведь они как — готовы сойтись с любой, хоть кривой, хоть косой. И мой муженек, должно быть, со многими путался, да только ведь разве назовешь его приятным мужчиной? Вы первые, кто за ним вдогонку пустился, — продолжала О-Фуцу. — Что-то многовато жен собралось для такой маленькой комнатенки, глядишь, так и полы провалятся, а тогда домовладелец нас сразу всех и выселит, а здесь откроет лавку. Давайте-ка, пока никто вас не видел, возвращайтесь туда, откуда явились! — Ох, рот-то у тебя закроется наконец или как? Ты вообще кто такая? — спросил Хэйгодзаэмон. — Да я ведь и есть жена Ядзиро̄бэй, — ответила О-Фуцу. — Какая еще жена?! Так ты что, еще и женат, негодяй?! Глаза бы мои тебя не видели! — воскликнул Хэйгодзаэмон. — Ну, тут уж ничего не поделаешь, вот сейчас я тебя свяжу как следует, Ядзи, и повезу обратно в Суруга, — с этими словами он достал из кармана крепкую веревку, которой связывают преступников, и набросился на Ядзиро̄. — Эй-эй, зачем же связывать-то! — взвился Ядзи. — Разве это преступление — жениться?! Возмутительно! Размахался тут своим тупым ножичком, того и гляди разрубит напополам, как пить дать! — Что-то ты слишком много возомнил о себе, Ядзи. Слушай внимательно, — начал свой рассказ Хэйгодзаэмон. — Мы с сестрой приехали сейчас по распоряжению главного советника даймё̄ Суруга. Все потому, что Ёкоска Рикинда, один из тех, кто ему служит, захотел жениться на моей сестре и прислал к нам сватов. Поскольку лучшего жениха и пожелать нельзя было, мы быстро сговорились и даже успели обменяться свадебными подарками, 92

как вдруг сестра напрямик заявляет, что, дескать, пообещала Ядзиро̄ стать его супругой, и как мы ее не уговаривали, отказалась выходить замуж за Ёкоска Рикинда. Представляешь, как я был удивлен? Ну, делать нечего, отправился я к Рикинда и говорю, мол, знать не знал, ведать не ведал, что сестра водила шашни с этим самым Ядзиро̄бэй, а иначе никогда бы дело так далеко не зашло. Говорю, сестра не хочет замуж ни за кого, кроме этого своего любовника. Так что, продолжаю, мне ничего не остается, как отрубить ей голову и преподнести вам. Но Рикинда ответил, что этим делу не поможешь — дескать, поскольку о свадьбе уже было объявлено всем родственникам и друзьям, то никакие, даже самые глубокие извинения, не смогут восстановить его пошатнувшуюся репутацию. Поэтому, продолжал он, я не вижу другого выхода, кроме как сразиться с тобой в поединке. И когда я, тоже преисполнившись решимости, уже принял его вызов встретиться следующим вечером на берегу реки Абэ, тут вдруг нас обоих вызвали к главному советнику даймё̄ Суруга. Тот пристыдил нас, сказав, что мы, собравшись сразиться из-за своей личной вражды, тем самым только предаем своего господина, который выплачивает нам жалование. Затем он рассудил, что, так как я не знал о тайном любовнике сестры, из-за которого она отказалась выходить замуж, то и нельзя только меня обвинять в нарушении договоренности с Рикинда. Раз брак так и не был заключен, то, значит, обе стороны сохранили честь и достоинство. Поэтому он повелел нам отныне забыть все старые обиды и впредь продолжать ревностно служить на благо своего господина. А по поводу моей сестры О-Тако советник заметил, что вся эта история о том, как она, неосмотрительно дав обещание одному мужчине, теперь отказывается выходить замуж за другого, говорит лишь о ее безграничной верности данному слову. Советник радушно воспринял это ее стремление несмотря ни на что стать женой мужчины, в которого она всерьез влюблена. А тут вот, значит, приезжаем мы, а этот самый мужчина уже женился! Не могу же я, Хэйгодзаэмон, храбрый воин, вернуться теперь, уныло потупив голову, так и не выдав сестру замуж. Так что если 93

согласишься-таки жениться на ней, тебе же лучше, а заупрямишься — я тебя непременно свяжу и привезу в Суруга, и обо все расскажу советнику. А потом, как обещал, отдам тебя Рикинда — а иначе какой из меня воин? Придется тебя связать. Ведь ничего не остается, как схватить тебя, взять под арест и отвезти в Суруга, так? — Ну теперь, после твоего рассказа мне в самом деле все ясно, — отвечал Ядзиро̄. — Но вы ведь, выходит, думаете лишь о собственной выгоде. Да если даже меня разрезали бы на кусочки и засолили, как рыбу, разве ж возможно, чтобы я, заботясь только о себе, бросил О-Фуцу, с которой мы столько всего пережили, и женился на твоей сестре! Но ты мне выбора не оставляешь. Ну что же, вяжи, — с этими словами Ядзиро̄ решительно завел обе руки за спину. Но только Хэйгодзаэмон подошел к нему с веревкой, как тут же заговорила О-Фуцу: — Послушайте! В этой истории ваша правда, конечно. Но вы только представьте, а каково будет мне, если моего мужа, с которым я столько времени прожила, свяжут, как бандита какого-то, да повезут длинной дорогой в Суруга — стыда не оберешься! А ну как и убьют там — я же все глаза от горя выплачу. Так уж мне приятно сейчас было, как ты сказал, Ядзи, мол, что бы не случилось, а верную свою жену не брошу. Больше ничего не говори. Ты, пожалуйста, уходи. Раз уж ты сошелся с его сестрой еще в Суруга, задолго до того, как меня встретил, так конечно они теперь имеют полное право потребовать, чтобы ты на ней женился. Я это понимаю, а все же не переживу, если ты подчинишься этому господину и позволишь ему разлучить нас! — всхлипывая, О-Фуцу схватила лежащий у кухонного стока нож. — Эй, ты чего! Совсем из ума выжила?! — бросился к ней Ядзи. — Нет, ни за что не переживу! — продолжала голосить О-Фуцу. — Вот те на, что ж теперь делать с тобой, ума не приложу! Послушай, ОФуцу, а не пожить ли тебе пока у своих приемных родителей? — предложил Ядзи. — В самом деле, теперь и мечтать не приходится, чтобы я мог остаться со своей любимой женой. А что мы расходимся, так все это только из-за 94

меня, — продолжал он. Глядя на заплаканное лицо О-Фуцу, даже беспечный Ядзиро̄бэй заметно погрустнел и изо всех сил бросился ее утешать. Он все продолжал твердить ей про возвращение в родительский дом, и О-Фуцу, наконец, кивнула сквозь слезы. Тут же из шкатулки достали тушечницу и наскоро составили и подписали бумаги о разводе. Сборы были недолгими, поскольку из вещей у О-Фуцу была только шкатулка с гребнями да кимоно, в которое она была одета. Увязав шкатулку в сверток, О-Фуцу, смахивая слезы, покинула их с Ядзиро̄ скромное жилище. Как только она скрылась из виду, Хэйгодзаэмон тут же сбросил с пояса свои мечи. — Наконец-то! Ну и тяжеленные же они. Ну что, Ядзи, хорошо я сыграл свою роль? — Вот этот твой провинциальный говорок — просто блеск! — восхитился Ядзи. — А костюмчик! — продолжил он. — Да приди ты к любой вдове, что принимает вещи в заклад, так получишь не меньше ста коку143 риса, как пить дать! Эх, Имосити, бросай ты торговать своими вареными бататами да осьминогами — кому они нужны. Такой талант зря растрачиваешь! А ты, ОТако, так хорошо изображала молодую благовоспитанную провинциалку, в жизни не догадаешься, что ты на самом деле обыкновенная уличная проститутка! Да, хорошо, что я вас попросил разыграть весь этот спектакль. Ловко мы избавились от О-Фуцу — признаться, она в последнее время здорово надоела мне со своими упреками. Но, главное, теперь наконец-то сможем провернуть наше дельце, Имосити. Так срочно нужны эти пятьдесят рё̄ — и тут такой удачный случай! Вовремя же этот богатый старикашка, обрюхатил свою служанку, а потом спохватился, что об этом пронюхают его законные дети, и выгнал ее из дому. Во дает! А на самом деле тайно приказал ее выдать замуж, а будущему супругу заплатить пятнадцать рё̄ отступных. Я как услышал об этом, так сразу понял, что дело как раз по мне. Да пусть хоть чертенка она там носит в себе, а денежки мои! Только как их получишь-то, 143 Мера емкости, 1 коку = 180,391 л. 95

если у меня уже есть одна женушка, которая, к тому же, надоела мне до невозможности. Вот я и сочинил весь этот спектакль, а благодаря вам двоим все прошло как по маслу. Эх, а скоро ведь должны привезти это ее приданое, а? — Привезут, привезут, не переживай, — ответил Имосити. — Я тоже хочу поскорее получить эти денежки. Она, похоже, не сегодня-завтра родит, вот я и устроил так, чтобы уже сегодня, как стемнеет, ее тайком привезли к нам в паланкине. Так что шевелись, надо хоть сакэ подать на стол! — Сегодня?! — воскликнул Ядзи. — Вот это да! Надо бы мне волосы на лбу выбрить, что ли. Да разве ж успею? Ну, хоть щетину схожу сбрею. — Да поздно уже, цирюльни все давно позакрывались. Ты лучше бы не суетился, а на стол накрывал, — заметил Имосити. — Мне бы хоть ногти постричь, — продолжал причитать Ядзи. — Что за ерунда, и так сойдет! — возразил Имосити. — Ну может, не на всех десяти пальцах, а хотя бы вот на этих двух постричь? — Ха-ха-ха! Ядзи, перестань! Вот насмешил. Тут они, наконец, спешно принялись приводить комнату в порядок: развели огонь в жаровне, достали из шкафа пять бутылочек сакэ. А поскольку просто сидеть в ожидании перед накрытым столом им показалось странным, Ядзи, Имосити и О-Тако решили выпить. Тут со двора донесся шум. — Ох! Это же паланкин! Приехала! — с этим возгласом Имосити выскочил на улицу открывать ворота. — Эй, сюда, сюда! Славно вы потрудились, — обратился он к носильщикам. Вручив им несколько мелких монет, Имосити отправил паланкин восвояси, и, взяв за руку новоприбывшую невесту Ядзи, провел ее в дом. — Ну вот, и твоя невеста изволила прибыть. Выпьем же сакэ и скрепим ваш союз! — произнес Имосити. — Да я уж тут и без тебя разберусь, Имосити, — проворчал в ответ Ядзи. 96

— О-Цубо, а ты садись вот здесь, — обратился Имосити к невесте Ядзи. — Сначала выпьешь сама, потом передашь сакэ мужу. О-Тако, наливай! Эх, жаль я не знаю наизусть это стихотворение, которое про волны четырех морей144. Ну да ничего, вот завтра я вам и его прочитаю, и то, другое, про Итако. Между тем, сакэ мало-помалу подходило к концу, а время близилось к полуночи. — Имосити, не пора ли нам уходить? — подала голос О-Тако. — Ой, что-то мы и правда засиделись, только стесняем молодых. О-Цубо, как следует отдохни. До встречи завтра! С этими словами О-Тако и Имосити засобирались уходить. Когда они вышли из дома, Ядзиро̄ последовал за ними, прикинувшись, будто провожает гостей. — Эй, Имосити, — не успели они выйти на порог, заговорил Ядзи. — Что-то ни слова нам про приданое не сказали. Что делать-то будем? — Да ты не бойся, все пройдет без сучка без задоринки! Я же спросил у нее, когда из паланкина высаживал, дескать, а что там с приданым-то, а она и говорит, мол, не волнуйтесь, непременно привезут завтра днем деньги от господина. Так что ты об этом не волнуйся, а хорошенько развлекись сегодня ночью! На прощание Имосити напутственно хлопнул Ядзи по спине, и, наконец, они с О-Тако ушли. Ядзи закрыл за ними двери и вернулся в дом. — Эх, похолодало что-то. А не поесть ли нам риса, да с горячим чаем! — предложил Ядзи. — Спасибо, но что-то уже не хочется, — ответила О-Цубо. — Ну раз так, то идем спать. — Я тогда расстелю постель, хорошо? — Слушай, а давай я лучше сам, — сказал Ядзи. Стихотворение из пьесы театра Но̄ 能 Дзэами Мотокиё 世阿弥元清 (1363? – 1443?) «Такасаго» (яп. 高砂). 144 97

Но только он достал из шкафа потрепанный матрас и скомканные ночные кимоно, как вдруг в переднюю дверь постучали. — Кого еще принесло в такое время? — пробурчал Ядзи и направился к двери. Тут неожиданно ему пришла в голову страшная мысль: а ну как это ОФуцу каким-то образом обо всем прознала, и теперь вернулась, да может не одна, а с родителями! Вот крику-то будет! Ох, как не хотелось Ядзи, чтобы все раскрылось именно сейчас. Поэтому он тихим голосом сказал О-Цубо: — Послушай, тут такое дело. Неприятно мне об этом говорить, но у нас в доме есть обычай: когда кто-то женится, все собираются у молодых и разглядывают задницу новобрачной. Иногда даже трогают. Ума не приложу, как они про тебя прознали, да только тут можно не сомневаться, это точно они пришли! А ты ведь беременная. Да и я не хотел бы тебя им показывать… Сказал бы им, что ты, мол, еще не приехала. Что же нам теперь делать? — Ой, да как же так! Да не хочу я, чтобы меня всякие проходимцы лапали! — Надо бы тебя спрятать, да только где? У нас ведь даже второго этажа нет. О, придумал! Тесновато тут, ну да ничего, я быстро их выпровожу, — с этими словами Ядзи приподнял крышку деревянного сундука, который, к счастью, был пуст. О-Цубо залезла в сундук, а Ядзи плотно прикрыл крышку, да еще и на засов запер, и только после этого направился к двери. Какого же было его удивление, когда в комнату влетел никто иной, как Китахати. Видно было, что он страшно взволнован. — Китахати?! Ты что здесь делаешь в такой час? И чего ты трясешься весь? — Да как тут не трястись! Помнишь, Ядзи, я у тебя давеча просил пятнадцать рё̄ в долг? Ну так вот, оказалось, что завтра у нас в лавке будет ревизия, и если до утра я не верну растраченное, плохи мои дела. Все мои труды пойдут насмарку, прямо как у того монаха, который сто дней читал проповеди, а потом взял да и испортил разок воздух. Я ведь помню, что ты обещал денег раздобыть — вот и ждал себе спокойно сначала. Да только от тебя не было ни слуху, ни духу, поэтому я всполошился и посреди ночи сюда пришел. Так что, удалась твоя задумка с деньгами? 98

— Ясно дело удалась. К завтрашнему утру деньги будут у меня, не сомневайся. Ну и переполох ты поднял, аж сюда примчался! Да как бы мы не бедствовали, а все-таки даже при самом плохом раскладе десять, а то и пятнадцать рё̄ наши, это точно. Так что успокойся! — Вот спасибо тебе! Я все тебе отдам, да еще в два раза больше! Как я тебе и говорил, приказчик наш помер, да и сам хозяин лавки слаб здоровьем, так что скоро я окручу его вдовушку и завладею всем добром, только и всего. Звучит, как будто я злодей из какой-то пьесы. И все ведь почти получилось, поэтому сейчас самое важное — достать пятнадцать рё̄, а то получится как в той пословице — за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Прошу тебя, не подведи! — Если у тебя все получится, я только рад буду. Для нашей общей выгоды сделаю все, как договаривались. Завтра утром эти пятнадцать рё̄ будут наши. В этот момент вдруг раздался страшный скрип — это О-Цубо, с силой надавив, приоткрыла крышку сундука. — Эй, послушайте! У меня живот болит, я, наверное, рожаю уже! Ой-ой, тяжело-то как! — громко застонала О-Цубо. — Что же делать-то?! Эй, Китахати, ты роды когда-нибудь принимал? — запричитал, растерявшись, Ядзиро̄. — Нет конечно! Ну и дела. Когда это твоя жена забеременеть успела? Я и знать не знал об этом. Слушай, надо соседок пойти позвать, — предложил Китахати. — Нет-нет-нет, не надо никого звать! – запротестовал Ядзи. — Не нужно никому об этом знать. Лучше вскипяти воды. — Хорошо, хорошо. А все-таки, зачем это ты беременную жену запихнул в этот сундук? Давай хоть вытащим ее оттуда, — с этими словами Китахати потянул О-Цубо, помогая ей выбраться из сундука. В этот момент О-Цубо, наконец, разглядела гостя Ядзи. 99

— Ой, это ты, Китахати? Как я рада тебя видеть! Ты пришел меня проведать? Волновался, наверное, — и с этими словами она крепко обняла остолбеневшего от удивления Китахати. — Ты что же, Китахати, знаком с ней? — с подозрением глядя на него, спросил Ядзи. — Да я ведь была кухаркой у хозяина лавки, где служит господин Китахати. Ну и так вышло, что господин Китахати меня соблазнил, а я забеременела, и пришлось мне уйти из лавки. Хотела я вернуться к родителям, да только они у меня строгих нравов, обратно не приняли. Ничего мне не оставалось, как идти опять к господину Китахати. Он обо мне позаботился — отправил пожить в дом к своим знакомым. А поскольку господин Китахати боялся, что обо всем этом прознает хозяин лавки, он сказал, что нужно найти мне мужа, да поскорее, и обещал дать в приданое пятнадцать рё̄. Очень уж мне не хотелось расставаться с господином Китахати и выходить замуж, да только что тут поделаешь — ведь это ради него. На том и порешили. Скрепя сердце, я стала вашей женой, — чуть не плача, рассказывала О-Цубо. Ядзиро̄ застыл, как громом пораженный всеми подробностями этой истории. — Так значит эти пятнадцать рё̄, которые, как ты говоришь, тебе надо вернуть, это и не растрата вовсе, а расходы на приданое?! — воскликнул он. — Ну, послушай, Ядзи… — пробормотал Китахати. — Хватит! Ну ты и болван! Вечно ты впутываешь меня в такие истории! — Да что же тут плохого-то? Вон, даже деньги не понадобились, как удачно. — Удачно, говоришь? Да я из-за этих самых денег жену из дома выгнал, теперь придется одному куковать. — Да ведь у тебя теперь молодая жена вместо нее, грех жаловаться! — Какой же ты тупой, Китахати. Ты рожу-то ее хоть видел?! Вот я тебя! — и с этими словами вконец разъяренный Ядзи, не в силах больше сдерживаться, набросился на Китахати. Тот же, мгновенно войдя в раж, осыпал противника шуточками, не забывая при этом уворачиваться от ударов. Меж тем схватки у О-Цубо все усиливались, но за шумом драки Китахати и Ядзи совсем не 100

обращали внимания на ее причитания и стоны. Неизвестно, сколько бы продолжалась потасовка, если бы на рассвете сват Имосити, направляясь на рынок, не заглянул проведать новоиспеченных супругов. Подходя к дому, он услышал страшный шум и женские крики. Перепугавшись, Имосити попытался открыть входную дверь, но она была заперта. Он постучал, но никто не открыл. Тогда, недолго думая, он выбил дверь и влетел внутрь. — Ага, вот и ты, Имосити! Небось сговорились вы с этим болваном, чтобы меня надуть! Что, не так? Ни за что не прощу тебя за это! — заорал Ядзи, заметив Имосити. — Как это — надуть? Да что случилось-то? — удивился Имосити. — Смотри-ка, он еще спрашивает! Ну вы и негодяи, оба! — тут Ядзи набросился уже на Имосити. Но поскольку Имосити был сильнее, он быстро скрутил Ядзи и повалил его наземь. Китахати попытался было вмешаться и остановить драку, но его уже никто не слушал и побоище продолжалось. С дребе згом разбился опрокинутый подно с с курительными принадлежностями, за ним полетел глиняный чайник. Наконец, на шум прибежали соседи и разняли драчунов. А О-Цубо все это время лежала, корчась от боли и головокружения, и в конце концов потеряла сознание. — Ой, а что это с О-Цубо?! — пролепетал, взглянув на нее, Китахати. — Имосити, иди сюда. — Да ведь обморок у нее, — сказал, подойдя, Имосити. — Воды, воды! — Ой-ой-ой, О-Цубо, да как же это, — запричитал Китахати. — А кто такая эта О-Цубо? — вдруг спросил один из соседей, пришедших на шум. — И где твоя жена, Ядзи? — Да это и есть его жена! — раздраженно ответил Имосити. — Твоя жена, Ядзи?! — удивился сосед. — Ну как сказать, может моя, а может и нет… — пробормотал Ядзи. — А, понял! Китахати, так это что ли твоя жена? — То ли моя, то ли нет, тут как посмотреть, — ответил Китахати. — Так чья же, все-таки? Так я и не понял. Эй, а что это с ней? 101

— Ой, что-то она уже совсем холодная. Плохо дело! — сказал Имосити. — Ой, как же так! Бедная О-Цубо. Ядзи, надо бежать за лекарем! — заголосил Китахати. — Давайте я, может, и нашего домовладельца позову? — предложил один из соседей. — Да, а по пути еще хорошо бы в храм зайти, — сказал Ядзи. Вскоре пришел врач и принялся делать О-Цубо прижигания моксой, остальные же, глядя на все это, столпились вокруг. Однако бедняжке О-Цубо уже ничего не помогало — лицо ее страшно побледнело, и она совсем перестала дышать. Тут Китахати неожиданно разрыдался. — Как же жаль ее! Ведь тут и мы виноваты — в этой кутерьме и не заметили, как ей плохо стало. Теперь уже ничего не поделаешь. Ядзи, ты, конечно, разозлился. Ты уж прости меня, пожалуйста, да помоги разобраться со всем этим, — произнес он сквозь слезы. — Одни неприятности у меня из-за тебя! — проворчал Ядзи. — И хотя родители О-Цубо не приняли ее обратно — все равно что выгнали из дома, лишив наследства, а все-таки раз так вышло, надо их известить, — продолжал Китахати. — Кого же отправить? — Да и я могу сходить, только я так и не понял, что же тут произошло на самом деле, — сказал Имосити. — Знаю только, что О-Цубо жила в семье торговца рыбой, в лавке на новой улице, и дескать поскольку она была любовницей одного важного господина, нужно поскорее выдать ее замуж, вот меня и опросили помочь. Я и просватал ее за Ядзи. А теперь что получается, она все-таки твоя жена, Китахати? — Потом, потом объясню. Я ее пристроил к этому торговцу рыбой, после того, как родители ее выгнали. Ты чем рассуждать, шел бы поскорее к ним. Если в рыбной лавке об этом прознают, сразу к ее родителям побегут. — Ну раз так, я пойду, — сказал Имосити, и с этими словами вышел. Соседи помогли Ядзиро̄ привести все в порядок, затем, выразив по очереди свои соболезнования, попрощались и разошлись по домам. 102

— Знаешь, Ядзи, пойду-ка я пройдусь до лавки. Я ведь со вчерашнего вечера там не был. Прошу тебя, устрой здесь все как следует, — тут Китахати достал из кошелька два бу145 и протянул Ядзиро̄. Но не успел Китахати выйти, как на пороге натолкнулся на Ёкю̄хати, с которым они вместе служили в лавке. — Вот ты где, Китахати! Хозяин-то наш, совсем был плох сегодня утром. — Охотно верю. И что же? — А то, что хозяйка велела передать, что ты уволен. Дескать, ты совершенно испорченный, и неизвестно, каких еще гадостей натворишь, когда хозяин умрет, и она завладеет лавкой — ты ведь и так ее презираешь. Вот и приказала мне немедленно отправить тебя обратно к твоему поручителю. Уж как я не пытался ее отговорить, все впустую. Похоже, и вправду, очень ты себя непристойно с ней вел. Она говорит, мол, отныне не хочу даже видеть эту бессовестную рожу, и приближаться пусть не смеет ко мне, и много чего еще, так что тут ничего не поделаешь. А вы, случайно, не Ядзиро̄бэй? — повернулся он к Ядзи. Тот кивнул. — Ну раз так, то вы все слышали. Препоручаю вам Китахати. — Я вас понял. Ну что Китахати, доволен, как все получилось? — Доволен, недоволен, что теперь рассуждать-то! Да только, не хотел я, чтоб так вышло… — Только позоришь меня! Сознайся лучше во всем! — недовольно сказал Ядзи. — Ну прости, прости меня, — заискивающе кланяясь, забормотал Китахати. — Может, при удобном случае тебе и удастся оправдаться перед хозяйкой. Ладно, в лавке с утра сегодня суматоха, поэтому пора мне и честь знать, — и, попрощавшись второпях с Ядзи и Китахати, Ёкю̄хати ушел. Тут как раз вернулся Имосити. — Ну что, рассказал я все ее родителям. Теперь пора бы и к похоронам начать готовиться, сходить закупить все нужное, — сказал Имосити. 145 Монета достоинством в ¼ рё̄. 103

— Спасибо тебе, Имосити. Можно, и я с тобой пойду? — спросил Китахати. Он ловко выхватил у Ядзи два бу, которые тот все еще держал в руках, и они с Имосити ушли. Вскоре они вернулись, волоча наскоро сколоченный гроб, похожий больше на кадушки, с которыми ходят бродячие торговцы. Внутрь они сложили все остальные покупки, необходимые для подготовки похорон. — Ну вы и тупицы, — принялся ворчать Ядзи. — Чего ж вы сакэ не купили по пути? — Как это не купили? — с этими словами Китахати достал из гроба бутылку сакэ и сасими146 из тунца. Все трое затем быстро расселись и приступили, наконец, к поминкам. Вскоре собрались и соседи, народу было столько, что пришлось бежать за добавкой. Постепенно все захмелели, развеселились, и языки у всех развязались. — Ну что же, мы ведь тут не просто так собрались, пора бы уже покойницу положить в гроб да и унести с глаз долой, — сказал Имосити. — А храм-то тут у вас где? — Болван! Кто ж нам будет тут храмы строить! — буркнул недовольно Ядзи. — Вот незадача… — задумчиво протянул Китахати. — Не беспокойся, что-нибудь придумаем. Надо же в самом деле немедленно ее унести! Где же храм-то найти? И как мы понесем? — задумался Ядзи. — Да ведь есть же такое место, Тэра-мати, квартал храмов! Возьмем гроб, все равно его от бадьи не отличить, да и отнесем туда, а там, глядишь, и покупатели найдутся! — предложил Китахати. — Ну ты даешь! Здорово придумано! Я постоянно торгую там вразнос, да только не похож Тэра-мати на обычный квартал. Ну ничего, у нас и товары сегодня особенные. Свежие трупы! Привидения и оборотни только с грядки! Сушеные поминальные таблички! Только что выловленные надгробия! Расходятся, Китахати, как горячие пирожки. Поэтому и на нашу покойницу найдем покупателей. Ха-ха-ха, ну и дела! — вопил, хохоча, Имосити. 146 Нарезанная тонкими ломтиками сырая рыба. 104

— Да ведь жалко же ее на самом деле! Как можно про такое шутить! — возмутился Китахати. — Ну что, давайте скорее все приготовим к выходу. Тут все засуетились, и, ни на минуту не прекращая болтать о всякой ерунде, положили О-Цубо в гроб вместе с цветами и благовониями. Но только было собрались они ее уносить, как в дом вошел, всхлипывая, какойто старик. — Извините, что я без предупреждения. Я отец О-Цубо, — сказал он сквозь слезы. — Ой, здравствуйте, проходите, проходите, сюда, пожалуйста, — зачастил Китахати. — Эх, плохо я с ней поступил, заговорил отец О-Цубо. — Я ведь человек простой, старого воспитания, вот и решил, что должен ее за бесчестье из дома выгнать. Да только не думал я, что так все закончится. Где, где же моя доченька? Дайте хоть разок взглянуть на нее! — Опоздали вы! — сказал Ядзи. — Мы ведь ее уже в гроб положили, да, Имосити? — Ой, да что мы в самом деле, отец ведь, хочет на дочку в последний раз посмотреть. Ничего в этом удивительного нет, как говаривала лиса Кудзуноха своему сыночку147, — ответил, посмеиваясь, Имосити — Ну что же, изволим тогда приступить к раскрытию нашего ковчега с мощами. С этими словами Имосити развязал веревки и снял крышку с гроба. Отец О-Цубо подошел поближе, надел очки и заглянул внутрь. — Да ведь это не она! — ахнул он, отпрянув. — Как это не она? Что это значит, не она?! — воскликнул Ядзи. — Да вот так, не она, и все тут! Смотрите, у этого трупа ведь головы нет! И волосы на груди! Да это же мужчина! — запричитал старик. — Да как же так можно-то, чтобы без головы? — удивился Имосити, заглядывая в гроб. — Смотри-ка, и вправду нет! Ядзи, что ж это такое-то? Из пьесы для театра дзё̄рури «Асия До̄ман о̄ути кагами» (яп. 芦屋道満大内鑑, «Великое зерцало Асия До̄ман», 1734). 147 105

— А я почем знаю! — огрызнулся Ядзи. — Может, отвалилась да закатилась куда-нибудь? — Да что же вы за люди! Говорите сейчас же, что с моей дочкой! Вы что же, наврали, что она умерла?! А ну ведите ее сюда! — закричал отец О-Цубо. — Да было бы кого вести! Ну и дела, — пробормотал Ядзи. — Ах вот как?! — в ярости завопил старик. — Его ведь и в самом деле можно понять, — заговорил Китахати. — Где ж это видано, чтобы у трупа головы не было. — Ну погодите. Я хоть и простой человек, а все-таки старостой был в нашей деревне одно время, знаю, как дела-то делаются. Вот как позову сейчас домовладельца вашего, попляшете у меня тогда! — орал все громче и громче старик. Столпившиеся вокруг соседи попытались его утихомирить, но безуспешно. Вопил он так громко, что его, в конце концов, действительно услышал домовладелец. Поняв, что происходит что-то неладное, он быстро вышел и направился к спорщикам. — Что за переполох вы тут устроили! Я тут ненароком услышал, как вы орете, будто у трупа головы нет, неужели правда? А ну, дайте взглянуть! — и с этими словами домовладелец заглянул в гроб. — Ой, папаша, да не кричите вы так. На месте голова. — Как же на месте, если нет ее! — воскликнул старик. — Да покойницу просто кверху ногами положили. Ну даете! — захохотал домовладелец. — Ох, ну тогда все в порядке, — с облегчением вздохнул отец О-Цубо. — Извините, что столько хлопот вам доставил. К ночи О-Цубо наконец похоронили, на этот раз честь по чести, по всем правилам. Что до Китахати, то поскольку его выставили из лавки, где он с таким усердием трудился, то ничего ему больше не оставалось, кроме как вернуться опять на содержание к Ядзиро̄. Зажили они как прежде, но вскоре это им 106

страшно надоело. Вот тогда-то и пришла им в голову мысль отправиться в путешествие и поискать счастья в чужих краях. Собрав по приятелям немного денег, дотянули они до весны, и в середине второго месяца нового года, наконец, отправились в святилище Исэ по тракту То̄кайдо̄. Хорош ли, плох ли Тростник в бухте Нанива, Но коль собрался в путь, Не мешкая ни дня, Отправляйся. Илл.1. Китахати и Ядзиро̄бэй. Художник Фудзикава Тамэнобу 148. Хидзакуригэ гадзё̄: То̄кайдо̄ мэйсё 東海道名所膝栗毛画帖 (Альбом «На своих двоих»: достопримечательности То̄кайдо̄). Илл. Фудзикава Тамэнобу 藤川為信 Токио: Такамидзава мокуханся 高見沢木版社, 18--. 148 107

Процессия даймё̄. Выйдя из чайного домика, Ядзи и Кита заметили приближающуюся издалека процессию феодала-даймё̄. Дорогу для даймё̄ и его подданных расчищали двое передовых — один пожилой, лет шестидесяти, другой юный, лет пятнадцати, оба слуги с постоялого двора. — На землю, на землю, — кричали они, — шапки всем снять, поклониться господину! — Что же это получается, — пробурчал Кита, — а беглецам, значит, можно и не кланяться? — Чего? — удивленно протянул Ядзи. — Да вот, этот же только что велел беглецам проходить149, — сказал Кита. — Эй, погонщик, придержи лошадь! — приказал передовой. — И узде лошадиной велел проходить…Да разве такое возможно? 150 Ха-хаха! — расхохотался Кита. — А ты больно высокий, слишком высовываешься! — крикнул вдруг передовой. — Это он мне, что ли? — удивился Ядзи. – Ну да, я ж на ступенях на склоне Атаго с самим великаном Кумонрю̄ ростом мерялся!151 — Ну ты и время нашел для шуток! Замолчи, не то опять во что-нибудь вляпаемся, — пробормотал Кита, уткнувшись лбом в землю. — О, ты глянь, Кита, какие хорошие слуги у господина, все как на подбор! Подол в штаны заправили, и идут себе друг за другом, светят задами! Право слово, будто в районе Ёситё̄152 в разгар лета оказался, — заржал Ядзи. Игра слов. Словом «кабуримоно» (яп. 被り者, «шапка») в эпоху Эдо называли разного рода беглецов — дезертиров, несчастных влюбленных и пр. Есть версия, что такое наименование стало применяться к ним в связи с тем, что они, дабы остаться неузнанными, обвязывали голову и лицо полотенцем. (от яп. глагола «кабуру» 被る— «покрывать голову»). Кита также путает слова омонимы «снять» (тору, яп. 取る) и «проходить» (то̄ру, яп. 通る). 150 Та же игра слов «тору» и то̄ру», что и в предыдущем высказывании Кита. 151 Кумонрю̄ 九紋竜— известный борец сумо конца XVIII в. ростом более двух метров. 149 108

— Ядзи, посмотри на того мужика в соломенной шляпе, который лук со стрелами несет! Ну и громадная у него башка, как будто отдельно от тела, — хихикнул Кита, поднимая голову. — А как тебе вон тот, в коротком хаори153? Как будто шторка бамбуковая перед входом в лавку, все хозяйство наружу, — хмыкнул Ядзи. — Хороший человек, этот их господин. И служаночки у него, должно быть, что надо. Ох, как он, наверное, с ними развлекается, — мечтательно протянул Кита. — Ну ты и болван. У господина и так забот полон рот, а тут еще служаночки какие-то. Не управиться ему одному со всем! — Да ты посмотри на его копье! — захихикал Кита. — Гляди, как торчит! Этот точно управится. Ха-ха-ха! Ладно, паланкин проехал, может и мы пойдем уже? — добавил он, поднимаясь с земли. Купальня Одавара154. — Ну что же, раз вода подогрелась, то я пойду, — сказал Ядзи, и, схватив полотенце, направился в купальню. Знающему человеку при первом же взгляде на купальню стало бы понятно, что хозяин постоялого двора был родом откуда-то из Камигата 155. Там была устроена так называемая «ванна Гоэмона 156». Тонкостенный металлический котел, похожий на те, в которых пекут оладьи-дораяки, стоял прямо на земляном очаге, а на самом верху помещалась деревянная кадка для мытья. Чтобы вода не протекала, внутренние стенки ее были обмазаны известью. Используя такую ванну, можно было заметно сэкономить на В столичном районе Ёситё̄ 芳町 было много чайных домиков, где молодые парни предлагали свои услуги клиентам-мужчинам. 153 Верхняя накидка, надеваемая поверх кимоно. 154 Город в юго-западной части современной префектуры Канагава 神奈川. 155 Район современных городов Осака и Киото. 156 Исикава Гоэмон 石川五右衛門 – японский ниндзя, который по легенде был сварен заживо. 152 109

дровах: благодаря металлическому дну вода прогревалась гораздо быстрее. На дно при этом помещалась деревянная подставка, которая, когда в котле никто не мылся, всплывала наверх и заменяла собой крышку, помогая ускорить нагревание воды. Купальщик же, залезая в кадку, наступал на подставку и таким образом оберегался от ожогов. Но, к превеликому сожалению, все эти премудрости были Ядзиро̄ неизвестны. Увидев плавающую на поверхности подставку и приняв ее за крышку, он, не раздумывая, вытащил ее и откинул в сторону. Но только он попытался залезть в бочку, как тут же обжегся о раскаленный металл котелка и испуганно выдернул ногу из воды. — Ой-ой, что же это такое-то?! — воскликнул Ядзи. Тут он призадумался. Выйти и спросить, как пользоваться этой купальней — да ну, еще на смех поднимут. Зачерпывая воду из бочки и коекак натирая свое тело, он огляделся по сторонам и вдруг заметил стоявшие в стороне, у уборной, деревянные сандалии гэта. Обрадовавшись неожиданной удаче, он надел гэта и залез, наконец, в бочку. В это время Китахати, устав ждать, пока Ядзи выйдет, решил заглянуть в купальню. — И О-Хан, немного даже всплакнув… 157 — лениво декламировал разомлевший от тепла Ядзи, сидя в бочке. — Ничего себе! — воскликнул Китахати, заглядывая внутрь. — Так я и думал, что ты тут намываешься вовсю. Хватит, вылезай уже! — А ты вот потрогай-ка мою руку! — Это еще зачем?! — Не сварилась еще? — Ну и болтун же ты, Ядзи! — с этими словами Китахати вышел из купальни и вернулся в комнату. Цитата из пьесы для театра дзё̄рури «Митиюки Сэгава-но аданами» (яп. 道行瀬川の仇浪, 1781). 157 110

В это время Ядзи вылез из воды, снял гэта и спрятал их в укромном уголке, после чего, как ни в чем не бывало, вышел из купальни. — Эй, я всё! Можешь залезать! — крикнул Ядзи. — Ну наконец-то! Китахати, второпях скинув одежду, помчался в купальню и мигом полез в воду. — А-а-а-а-а! Ядзи, скорей иди сюда, помоги мне! — завыл от боли Китахати, мгновенно обжегший ноги о раскаленное дно. — Разорался тут. Чего тебе? — проворчал Ядзи, входя в купальню. — Ядзи, как же ты мылся здесь? — Ну ты и дурак, Кита. Как обычно и мылся. Как будто по-другому как-то можно. Обмываешься хорошенько снаружи, а потом залезаешь в бочку — сначала окунаешь ноги, потом все остальное. — Все шутки шутишь. Да тут ведь котелок горячий прямо под ногами, разве можно сюда залезть?! — Конечно можно! Ты же сам видел, как я в этой бочке мылся. — Как же у тебя получилось, Ядзи? — Вот пристал! Как, как. — Никак не пойму, Ядзи. — Что непонятного-то? Слушай, ну это совсем не сложно. Это кажется сначала, что горячо, а если потерпеть немножко, привыкнешь, сразу хорошо станет. — Что ты несешь! Пока я буду терпеть, у меня пятки обуглятся! — возмутился Кита. — Ой, перестань. Надоел ты уже мне, — и Ядзи, едва сдерживая смех, вышел из купальни. Оставшись в одиночестве, Китахати призадумался. Оглядевшись по сторонам, он, наконец, заметил сандалии гэта, которые припрятал Ядзи. «Вот оно! Все ясно!» — подумал Кита. Он быстро надел гэта и залез в бочку. — Ядзи! – позвал Кита. 111

— Чего тебе опять? — Слушай, все как ты и сказал. Стоило только привыкнуть, и не горячо совсем. Эх, хорошо-то как! Грусти-ит прекрасная Исидома-а-ру!..158 Тут Ядзиро̄ огляделся вокруг и заметил, что припрятанные им гэта пропали. «Как же он их нашел?» — удивился про себя Ядзи. Что же до Китахати, то сидеть ему становилось, разумеется, все горячее и горячее, и он принялся елозить, то вставая, то вновь усаживаясь на дно. При этом он так топал ногами в тяжелых деревянных гэта, что бочка в конце концов не выдержала и треснула. Из щели хлынул кипяток. — А-а-а-а-а! Спасите! — заорал, плюхнувшись на зад, Китахати. — Что такое? Что такое?! Ой, не могу! Ха-ха-ха! — разразился смехом Ядзи. В это время хозяин гостиницы услыхал из купальни подозрительный шум и решил сходить проверить, в чем дело. Зайдя внутрь с черного хода, он был поражен картиной, представшей перед ним. — Что тут у вас случилось? — спросил он. — Да со мной-то все хорошо. Только в бочке дыра… — ответил Кита. — Дыра?! Да как же это получилось? — Да я тут в гэта потоптался, и вот… Тут хозяин пригляделся и с удивлением заметил, что Кита действительно обут в гэта. — Ну ты и болван! Да где же это видано, чтобы в бочку обутым лезть? Вот дурак! — взвился он. — Я ведь пытался сначала босиком зайти, — хотел было оправдаться Кита, – только ведь горячо было. — Вот дела! Да ты мне тут все попортил, — рявкнул хозяин, закипая от злости. Тут Китахати совсем сник. Глядя, как он с грустным видом пытается потихоньку вытереться, Ядзи не выдержал и зашел в купальню. Он долго 158 Строчка из сборника стихов «Иродзато карё̄бин» (яп. 色里新迦陵鬢). 112

извинялся перед хозяином гостиницы и в конце концов заплатил два моммэ семь бу159 за ремонт бочки. Взял вину за Чужие грехи на себя. Дыра в бочке – Сели в лужу перед Радушным хозяином. Илл. 2. Купальня Одавара. Художник Фудзикава Тамэнобу160. Случай с черепахой и украденным кошельком. Бу – монета достоинством в четверть рё̄, моммэ – 1/60 рё̄. Хидзакуригэ гадзё̄: То̄кайдо̄ мэйсё 東海道名所膝栗毛画帖 (Альбом «На своих двоих»: достопримечательности То̄кайдо̄). Илл. Фудзикава Тамэнобу 藤川為信 Токио: Такамидзава мокуханся 高見沢木版社, 18--. 159 160 113

— Ну что же, — сказала прислужница, — пора ложиться. — Что ж, я тогда пойду в другую комнату, — забормотал Дзю̄кити, земляк Ядзи и Кита, с которым они в тот же день познакомились по дороге. — Вот еще! Все вместе здесь и переночуем! — возразил Ядзи. — Да ведь я только мешать вам буду, — ответил Дзю̄кити. — А вы идите, переоденьтесь, — сказала прислужница, обращаясь к О-Такэ и О-Цумэ. Потом она принесла футон161 и расстелила его на полу, а затем, пока Ядзи и Кита укладывались, поставила небольшую ширму бё̄бу, отгородив, таким образом, их уголок. Тут пришла О-Такэ и присела рядом с Ядзи. — Вы уже легли? Снаружи так холодно, — сказала она. — Садись-ка сюда, поближе, — велел Ядзи. — И давай без этих церемоний, просто немножко поболтаем. — Да ведь вы, столичные жители, так смущаете нас, простых девушек, что мы ни слова выдавить из себя не можем. — А ты не обращай на это внимание. Давай попробуем. Вот сколько тебе лет, например? — Столько же, сколько и луне. — Ммм, тринадцать да еще семь, получается двадцать. Верно? Ловко же ты завернула! — Хи-хи-хи! Мы ведь только недавно приехали сюда из деревни, что на развилке дорог. Всё думали, как же лучше вести себя со здешними посетителями. А тут — из самого Эдо гости, вот мы и стесняемся. Ладно уж, развязывайте пояс. Ноги сюда кладите. — Ого! Вот так, что ли? — Нет, так неудобно будет лежать. Еще немного пониже и вот сюда. — Понял, понял, — с этими словами Ядзи с головой накрыл одеялом себя и О-Такэ, и они оба на некоторое время умолкли. А вскоре пришла О-Цумэ и нырнула под одеяло к Китахати. 161 Толстый хлопчатобумажный матрас. 114

На улице уже совсем стемнело. Стихли колокольчики лошадей, приведенных на постоялый двор из соседних деревень. Где-то вдалеке, у черного хода, лаяла собака. Дребезжали трещотки, отпугивающие от дома диких кабанов. Все эти звуки, разносимые ветром по округе, словно пронизывали бурю, разыгравшуюся в ту ночь. Масло в фонаре выгорело, и постоялый двор незаметно погрузился в темноту. В это время черепаха, которую Кита купил еще утром, а затем положил в нишу токонома, о чем благополучно потом забыл, прогрызла, наконец, соломенную обертку и потихоньку выползла наружу. От шороха проснулся Дзю̄кити, и пока он пытался понять, откуда доносится звук, черепаха заползла под одеяло к Китахати. Тот мигом проснулся и удивленно вытаращил глаза. — Это еще что за…?! — вскрикнул Китахати, приподнимая голову. Черепаха, испугавшись резкого движения, побежала по его груди. Китахати, взвыв, схватил ее и отшвырнул в сторону. Черепаха плюхнулась прямехонько на лицо Ядзи. Тот мгновенно проснулся, и, не понимая что происходит и громко вопя, попытался скинуть с себя черепаху, но ничего не вышло — черепаха лишь вцепилась Ядзи в палец. — Ай-ай-ай!!! Тут проснулась О-Такэ. — Ой, что это?! Что случилось? — Зажги огонь, скорее! — взвыл Ядзи. — Ой-ой, больно-то как! — Что же это такое, — запричитала О-Такэ. — С вами все хорошо? О-Такэ попыталась нащупать в темноте лампу, но тут вдруг случайно дотронулась до черепахи и, громко взвизгнув, от неожиданности налетела на раздвижную перегородку-фусума и опрокинула ее. Китахати попытался прихлопнуть черепаху ладонью, но все было напрасно. — Темно! Ничего не вижу! — заорал он. — О-Тацу! О-Тацу! — позвала О-Такэ. — Тут у гостя с рукой что-то! Быстрее, неси лампу! 115

— Скорее, скорее! Больно! — заорал в панике Ядзи. В это время Дзю̄кити, незаметно зашедший в комнату среди толкотни и неразберихи, потихоньку вытащил из-под футона припрятанный там кошель Ядзи. Дзю̄кити достал оттуда все деньги, а на их место положил приготовленные заранее камни, завернутые в бумагу. Кошель он засунул обратно под футон. Все потому, что Дзю̄кити был обыкновенным дорожным вором. Заметив, что у Ядзи полно денег, он за ним и увязался. Наконец, пришла жена хозяина постоялого двора и принесла лампу. Войдя, она увидела, как Ядзи безуспешно пытается отцепить черепаху от пальца. Хозяйка бросилась ему помочь, но ничего не вышло. — Ох-ох! Это что еще такое? Почему у вас черепаха тут? — засуетилась хозяйка. — Да я вот днем ее принес, а она взяла и вылезла из свертка. А вот его эта черепаха прямо захватила врасплох! — ответил Кита, показывая на Ядзи. — Нашел время шутки шутить, — простонал Ядзи. — У меня уже кровь пошла! — Слушайте, я, кажется, придумала, — вдруг заговорила О-Такэ. — Это ведь черепаха, так? Надо опустить палец в воду, она сразу и отцепится. — Ты права, так и надо поступить, — сказала хозяйка, открывая ставни. Ядзи понесся к тазу для умывания. Как только он окунул руку в воду, черепаха мигом отпустила его палец и поплыла. — Получилось! Получилось! — закричал он. — Наконец-то, кошмар какой! — Да ты что! – возразил Кита. — Это же было удивительное, невероятное, невообразимое, немыслимое, неописуемое происшествие! Ха-ха-ха! Прибрав в комнате, они вновь улеглись на футон, потому что до рассвета было еще далеко. В полудреме Кита в шутку сочинил следующее: Разделил ложе С прекрасной подругой. Но черепаха 116

Слишком благочестива — Укусила за палец. В ответ на это Ядзи, превозмогая боль, продекламировал такие строки: Черепахой был Я укушен за палец. Корчась в муках, Напрасно топал ногами. Бился, как рыба об лед. Настало утро. С улицы стали доноситься голоса и удары колокола — в соседнем храме началась утренняя служба. Под навесом чирикали прилетевшие покормиться птицы. Наконец, Ядзи, Кита, О-Такэ и О-Цумэ проснулись. Из кухни принесли еду, и все уселись за столик завтракать. — А где еще один ваш спутник? — спросила вдруг прислужница. — И правда, где это Дзю̄кити запропастился? — протянул удивленно Кита. — Да в уборной засел, наверное. Позавтракал, небось, раньше нас, — сказал Ядзи и вновь, как ни в чем не бывало, принялся за еду. Дзю̄кити же рано утром потихоньку выскользнул из дома, и был таков, поминай как звали. Через некоторое время, заподозрив неладное, Ядзи оглядел все вокруг в поисках Дзю̄кити. — Эй, Китахати, что же с ним случилось-то? — удивленно спросил Ядзи. — И в самом деле… — задумался Кита. — Гм…Ничего не понимаю. Фуросики162 и шляпа его тоже пропали. Неужто он ушел, пока мы спали? — Может, и так. Странно все это. А не пропало ли у нас чего? — вдруг спросил Кита, оглядываясь по сторонам. — Да нет, вроде все в порядке, — облегченно вздохнул он. 162 Платок, использовавшийся для завязывания в него вещей. 117

— Ой-ой-ой, нет, не все в порядке! — вскрикнул вдруг Ядзи, доставая из-за пазухи кошель. Он раскрыл его и вытряхнул содержимое. На пол с глухим стуком упал бумажный сверток. Ядзи и Кита бросились его разворачивать, и вместо звонких монет взору их вдруг предстали гладкие камешки. — Это что такое?! — взревел Ядзи. — Как же так? — запричитал Кита. — Деньги наши превратились в камни. Эх, эх, — тяжело вздохнул Ядзи. — Ужас, ужас! — продолжал голосить Кита. — Не повезло, так не повезло. Обманул, негодяй, подсунул камни. Эй, а нука позовите хозяина! Живо, живо! — завопил в бешенстве Ядзи. Илл. 3. Случай с черепахой на постоялом дворе в Мисима. Художник Фудзикава Тамэнобу163. Хидзакуригэ гадзё̄: То̄кайдо̄ мэйсё 東海道名所膝栗毛画帖 (Альбом «На своих двоих»: достопримечательности То̄кайдо̄). Илл. Фудзикава Тамэнобу 藤川為信 Токио: Такамидзава мокуханся 高見沢木版社, 18--. 163 118

Лиса-оборотень. Тут солнце, наконец, зашло. Дело близилось к ночи, поэтому, невзирая на то, что ноги их ныли от усталости, Ядзи и Кита ускорили шаг. Однако до Акасака164 было еще идти и идти. — Ядзи, шевелись давай! А то как будто на месте топчемся, — недовольно сказал Кита. — Ох, утомился я что-то, — пробормотал Ядзи. — Постоялый двор, на котором мы ночевали вчера, так себе был, правда? Сегодня надо бы местечко получше поискать. Слушай, Ядзи, — оживился вдруг Кита, — а давай мы разделимся. Я побегу в Акасака и найду, где нам остановиться. А ты иди себе потихонечку, я пришлю тебе навстречу людей с постоялого двора. — Так и сделаем, — обрадовался Ядзи. — Ты только смотри, чтобы там девицы хорошенькие были! — Понял, понял, — ответил Кита и понесся вперед. В том же направлении поплелся и Ядзи. К ночи он добрался, наконец, до поселения Гою165. По обеим сторонам дороги на порогах постоялых дворов девушки, с лицами, разукрашенными настолько сильно, что они походили на маски, зазывали посетителей. Они громко орали и хватали за рукава всех, кто проходил мимо. Еле-еле вырвавшись от них, Ядзи пошел дальше. Увидал лица, Страшенные, как маски. В ужасе крикнув: «Молю, отпустите!», Из Гою бежал со всех ног. 164 165 Современная территория города Отова 音羽町 префектуры Айти 愛知 Современная территория города Тоёкава 豊川 префектуры Айти. 119

Совсем выбившись из сил, Ядзи зашел в чайный домик на окраине Гою. — Добро пожаловать, садитесь, — засуетилась старуха-хозяйка. — До Акасака отсюда ведь рукой подать? — садясь, поинтересовался у нее Ядзи. — Да-да, всего шестнадцать тё̄166. Только вы бы не ходили один, оставайтеська лучше у нас ночевать, — предложила вдруг старуха. — Говорят, в сосновом лесу, что по пути в Акасака, живет лисица-оборотень, и частенько она заманивает путников в чащу. — Ну и дела. И хотел бы я у вас остаться, да нужно идти — спутник мой в одиночку пошел в Акасака через этот лес. Да вы не волнуйтесь, со мной все в порядке будет. Ну, я пошел, — поднялся Ядзи. — Спасибо за помощь! Расплатившись с хозяйкой, Ядзи вышел из чайного домика. На улице к этому времени совсем стемнело, и Ядзи стало как-то жутковато. Тогда он послюнил на пальцы и пригладил брови — говорят, таким нехитрым способом можно уберечься от оборотня. Слегка приободрившись, он двинулся дальше. Тут вдалеке раздалось тявканье лисы. — Вот и она. А ну, выходи, чудовище! — крикнул Ядзи. — Покажись только, мигом забью тебя до смерти! Приосанившись, Ядзи пошел дальше. А тем временем сильно опередивший Ядзи Китахати, узнав от местных, что в лесу живет лисицаоборотень, испугался, что она околдует его, и решил вернуться и подождать Ядзи. Он сидел на обочине и курил, когда из-за поворота показался Ядзи. — Ой, Ядзи, это ты? — окликнул его Кита. — А ты что здесь делаешь? — удивился Ядзи. — Я ведь хотел дойти до постоялого двора, найти нам место для ночлега, да тут мне рассказали, что, мол, в этом лесу живет злобная лисица, вот я и решил тебя подождать, чтобы вместе пойти, — объяснил Кита. Тут Ядзи вдруг задумался, а не приняла ли лисица облик Китахати, чтобы его обмануть. 166 1 тё̄ =109,09 м. 120

— А ну иди прочь! — не подавая виду, что ему страшно, нагло крикнул Ядзи. — Обдурить меня хочешь?! — Эй, Ядзи, ты что такое несешь? — удивился Кита. — Ты это от голода, что ли, злой такой. На вот, поешь, я рисовых лепешек принес. — Еще чего! Не буду я это дерьмо жрать! — заорал Ядзи. — Ха-ха-ха! Да это же я, Китахати. Ядзи, ты чего? — Ага, так я тебе и поверил. На вид и впрямь вылитый Китахати. Ловко прикидываешься, чудище! — тут Ядзи набросился на Кита. — Ай-ай-ай, Ядзи, ты что делаешь?! — взвыл тот. — Что делаю? Да я тебя сейчас до смерти забью! — с этими словами Ядзи неожиданно сбил Кита с ног и навалился на него сверху, прижимая к земле. — Ох, больно-то как! – застонал Кита. — Больно тебе?! А ну давай, покажи свой настоящий облик, чудище! — Ядзи, ты чего это мой зад щупаешь? — Чего, чего. Превращайся обратно, говорю. Где же твой хвост? Вот я тебя! — тут Ядзи заломил Кита руки за спину и связал длинным полотенцем. Китахати же был настолько поражен происходящим, что даже не сопротивлялся. — Ну что же, теперь вставай и пошли, — скомандовал Ядзи. Так они и добрались до Акасака — Кита со связанными руками впереди, а Ядзи сразу за ним. Время было совсем позднее, и девушки с постоялых дворов уже не зазывали путешественников остановиться на ночлег. Ядзи надеялся, что вот-вот придут люди, присланные Кита ему навстречу. В ожидании он слонялся туда-сюда. — Эй, Ядзи, может, хватит уже, развяжи меня! — заговорил Кита. — Что люди-то подумают. — Вот еще! Где же этот постоялый двор? — пробурчал Ядзи. — Да кто ж нас пустит туда, в таком-то виде! — Опять ты, чудище, пасть свою раскрыло! Тут к ним подошел прислужник с одного из постоялых дворов. 121

— Прошу прощения, не к нам ли вы направляетесь на ночлег? — спросил он. — А вы встретить нас пришли? — оживился Ядзи. — Да-да, именно так. — Видал? – торжествующе произнес Ядзи. — Меня не проведешь! — с этими словами он ударил Кита своей палкой. — Ай-ай-ай! Что ты творишь, Ядзи, — заголосил тот. — Послушайте, а где же остальные ваши спутники? Они попозже подойдут? — спросил удивленно слуга. — Да нет больше никого, я один, — ответил Ядзи. — О, так значит, я ошибся. Я должен встретить и проводить десятерых, — с этими словами слуга поспешно удалился. Вдруг откуда-то из темноты раздался голос хозяина другого постоялого двора. — Не хотите ли остановиться у меня? — крикнул он, подбегая к ним и хватая их за руки. — Нет, мой спутник пошел вперед, он должен быть где-то неподалеку, — сказал Ядзи. — Да я и есть этот твой спутник! — в отчаянии крикнул Кита. — Какое упрямое чудище! Давай, покажи уже свой хвост! О, подожди-ка! Вон там собака бежит. А ну, иди сюда, песик! Хороший песик. Задай-ка жару этой лисице! Ой, что это? — удивился Ядзи. — Собака уходит, даже не обнюхала. Неужто и впрямь Китахати?! — Наконец-то! Ну и шуточки у тебя. — Ха-ха-ха! Эй, хозяин, пожалуй, остановимся мы у тебя, — с этими словами утихомирившийся Ядзи развязал Китахати руки. — Заходите, заходите! — хозяин повел их к дому. — Эй, принесите горячей воды, — крикнул он слугам. — Комнату приготовили? — Вот я натерпелся сегодня, — вздохнул Китахати, обмывая ноги. Служанки унесли их вещи. Вскоре Ядзи и Кита тоже прошли в комнату. 122

— Ты уж прости, Кита. Я ведь и вправду решил, что ты оборотень, — сказал Ядзи. — Да уж, хорошо ты меня разыграл! У меня до сих пор запястья ноют от твоих веревок. — Ха-ха-ха! Постойте-ка, — вдруг напрягся Ядзи. — А не обманываешь ли ты меня до сих пор, чудище?! Что-то странное предчувствие у меня. Хозяин! Хозяин! — закричал, хлопая в ладоши, Ядзи. — Вы звали меня? — спросил, подходя, хозяин. — Что здесь происходит, никак не пойму. Где мы находимся? — спросил Ядзи. — В Акасака, — ответил хозяин. — Ха-ха-ха! — засмеялся Кита. — Ядзи, ты снова за свое? — Опять пытаешься меня надуть?! — Ядзи вновь послюнил палец и провел им по бровям. — Хозяин, а мы случайно не на кладбище? — Да что вы такое говорите?! — удивился тот. — Ха-ха-ха! Ядзи, ну ты даешь! Тут из кухни пришла служанка. — Вода нагрелась, можете идти в купальню, — сказала она. — Ядзи, иди-ка ты первым! Авось, успокоишься немного. — Ты что же это, чудовище, вздумало меня в помоях своих искупать? — взревел Ядзи. — Я на такое не куплюсь! — Да вы что, у нас чистейшая вода, и в купальне прибрано. Проходите, пожалуйста, — с этими словами хозяин ушел на кухню. В это время служанка принесла Ядзи и Кита чай. — Если вам скучно, я могу вам и девушек позвать, — предложила она. — Что ты мелешь! — возмутился Ядзи. — Ты что думаешь, я хочу потом всю ночь спать в обнимку с каменными статуэтками Дзидзо̄167?! — Хи-хи-хи! Странные вещи вы говорите, — засмеялась служанка. 167 Буддийское божество — покровитель детей и путников. 123

— Ладно, Ядзи, я тогда первым мыться пойду, — с этими словами Кита пошел в купальню. Тут в комнату опять заглянул хозяин постоялого двора. — Я тут вам кое-что сказать хотел, — начал он. — Сегодня у нас в семье радостное событие, позвольте вас в честь этого угостить бутылочкой сакэ, — в этот момент с кухни как раз принесли сакэ и закуску. — Ох, не стоило, спасибо! Праздник какой-то у вас? — спросил Ядзи. — Да, так и есть. Племянник мой женится сегодня. Шумно, наверное, будет, вы уж извините. Тут хозяин встал и вышел из комнаты. Вскоре из купальни вернулся Кита. — Это еще что такое? Никак, угощение? — показал он на сакэ. — Хозяин сказал, сегодня у них здесь свадьбу играют, — ответил Ядзи. — Эх, все больше и больше пытаешься ты меня обдурить, лисица. Хватит уже! Не пойду я в твою купальню! — Ядзи, может, прекратишь уже? Ну сколько можно твердить, что я оборотень, — вздохнул Кита. — Нет-нет, не обманешь! — крикнул Ядзи. — А закуска эта, хоть и хороша на вид, а на самом деле дерьмо, лошадиное или собачье, уж я-то знаю! — Ну, может оно и в самом деле так. Тогда ты, Ядзи, смотри, а я буду есть и пить. Ох, какой молодец хозяин, вот я сейчас объемся да напьюсь сакэ вдоволь! Китахати налил себе сакэ и залпом выпил. Ядзи пристально наблюдал, как Кита с необычайной прожорливостью заглатывает еду, не забывая запивать ее сакэ. — Ну и гадость. Меня сейчас стошнит, — сказал Ядзи, не в силах больше смотреть на происходящее. — Да не волнуйся ты! Давай, выпей! — Да ведь это лошадиная моча! А ну-ка, дай понюхаю, — Ядзи поднес к носу бутылку. — М-м-м…Да ну?! Неужто настоящее? Все, невмоготу больше 124

терпеть, попробую! — тут он налил себе полную чашку и выпил. — Сакэ, сакэ! А что с закуской? Эти яйца какие-то странные на вид, не нравятся они мне. Попробую креветку, — креветка захрустела на зубах у Ядзи. — И вправду креветка! — тут Ядзи принялся хватать с подноса закуски. Он быстро глотал их и запивал сакэ. Тем временем на кухне уже гремели посудой, все шумели и суетились. Похоже, свадьба уже начиналась. Из дальней комнаты доносилась песня: На четырех морях тишина. Всюду мир и покой. Благодетельный ветер весны Ветку не колыхнет. О, неразлучных сосен чета!...168 — Чета-а-а! — бросился подпевать Китахати. — Вот это шум! Ничего себе! — пробурчал Ядзи. — Да пусть себе веселятся! Ядзи, ты чего схватился за эту чашку с сакэ и не выпускаешь из рук? Давай-ка ее сюда! Если ты опять решил, что это лошадиная моча или дерьмо, я, так и быть, рискну и выпью. Ха-ха-ха! — засмеялся Кита. — Я ведь переживал, что меня и впрямь околдовали! — сказал Ядзи. — Теперь-то я понял, что ничего такого не было. Ох и тяжко мне пришлось! — Тяжко ему пришлось, видите ли! А каково мне было, когда ты меня связал! Ну и дела. Ха-ха-ха! — рассмеялся Кита. В это время им принесли ужин. Из дальней комнаты вновь послышались звуки песни: Отныне и во веки веков, Отрывок из пьесы театра Но̄ 能 Дзэами Мотокиё 世阿弥元清 (1363? – 1443?) «Такасаго» (яп. 高砂), часто пелся на свадебных церемониях. Перевод В. Марковой. 168 125

Пусть процветают они, словно слива с сосной. Пусть тянутся к свету, будто бамбука ростки, И вместе встречают старость. Поздравляем! Поздравляем! И на свете всех краше невеста твоя! Тут все зашумели и захлопали в ладоши. В этот момент в комнату зашла прислужница. — Вам уже постилать? — спросила она. — Пожалуй, — ответил Ядзи. — А что, праздник уже закончился? — спросил Кита. — Невеста-то, красивая, должно быть. — Да ведь и жених тоже хорош собой, а невеста действительно красавица, и очень достойная девушка. Да ведь какая жалость, придется им ночевать в соседней комнате. Вы все их нежные беседы слышать будете. — Неужто так слышно?! У вас что же, стены тонкие, как ширмы?! — возмутился Ядзи. — Кошмар! Кошмар! — поддержал его Кита. — Ну что же, спокойной ночи! — с этими словами прислужница удалилась. Только Ядзи и Кита улеглись, как в соседнюю комнату зашли молодожены. Они тихо переговаривались и, похоже, собирались ложиться. По их болтовне Ядзи и Кита поняли, что это вовсе не первая встреча жениха с невестой наедине, и что молодые и прежде уже успели познать наслаждения чувственной любви. Звуки, доносившиеся из их комнаты, никак не давали Ядзи и Кита уснуть. — Вот попали мы с тобой, Кита! — Опять не повезло нам с постоялым двором! Что творят, черти, и не стесняются! — согласился тот. — Ну все, замолкли. Сейчас начнется, — сказал Ядзи. 126

Тут он приподнялся с постели и прислушался. Затем встал, на цыпочках подкрался к перегородке, отделявшей их от комнаты молодоженов, и заглянул в щель. Вслед за ним и Кита, в чем мать родила, тоже выполз из-под одеяла. — Эй, Ядзи, ну что? Невеста красивая? — спросил он. — Дай-ка мне тоже посмотреть! — Тише ты! Тут самый ответственный момент! — зашикал Ядзи. — Ну подвинься ты, не видно же! — Во дают, — пробормотал Ядзи, неотрывно глядя в щель. — Дай хоть одним глазком взгляну, Ядзи! Но Ядзиро̄бэй, словно околдованный, не двигался с места. Китахати принялся отталкивать его от щели, но Ядзи упирался изо всех сил. В какой-то момент в ходе ожесточенной борьбы Ядзи и Кита повалились на перегородку, которая с грохотом упала в соседнюю комнату, придавив собой не на шутку перепугавшихся жениха с невестой. — Ай-ай-ай! Это еще что такое? — завопил жених. — Вы зачем перегородку выломали?! Он вскочил с постели и, случайно задев ногой фонарь, опрокинул его. Комната тут же погрузилась во мрак. Ядзи в этот момент пулей понесся обратно в их с Китахати комнату и заполз под одеяло. Кита же замешкался, и тут же был сцапан разъяренным женихом. — Простите, — промямлил он. — Я в туалет шел, да ошибся комнатой. Зря служанка поставила фонарь прямо посреди комнаты. Неприятно, конечно, получилось, что вы об него споткнулись. Ой-ой-ой, побегу-ка я скорее в уборную! Так я пойду, можно? — затараторил Кита. — Вот нахал! Теперь все в масле, и матрас, и одеяло. Эй, О-Сан! О-Сан! — крикнул жених. — Позови кого-нибудь сюда! На его крик с кухни прибежала служанка с новым фонарем и принялась за уборку. Вконец пристыженный Китахати приладил обратно выломанную перегородку, и, бормоча извинения, тихонько вернулся в их с Ядзи комнату, 127

где с грустным видом улегся на матрас. Глядя на это, Ядзи не выдержал и расхохотался. Услышал во сне Странный шум по соседству. Заглянув, поразился Так, что рухнули стены И челюсть до пола отвисла. Китахати тоже сочинил несколько строк, пока надевал ночное кимоно. Вслепую зашел К молодым в спальню. Шнырял да рыскал, В итоге — лицо Потерял безвозвратно. Наконец, они улеглись. Постоялый двор погрузился во тьму, и ночную тишину нарушал лишь доносившийся из комнаты звук храпа. 128

Илл. 4. Ядзи принимает Кита за оборотня в Акасака. Художник Фудзикава Тамэнобу169. Хидзакуригэ гадзё̄: То̄кайдо̄ мэйсё 東海道名所膝栗毛画帖 (Альбом «На своих двоих»: достопримечательности То̄кайдо̄). Илл. Фудзикава Тамэнобу 藤川為信 Токио: Такамидзава мокуханся 高見沢木版社, 18--. 169 129

Лже-Икку. Так, хихикая и перебрасываясь шутками, дошли они до Уэно 170. Там их нагнал мужчина, который вот уже некоторое время шел вместе с мальчишкой за ними следом. Мужчина, как и многие местные, был одет в короткие шелковые штаны. — Прошу прощения, — обратился он к Ядзи, — Вы случайно не из Эдо? — Да, так и есть, – ответил тот. — Я от самого Сироко171 за вами иду, — сказал мужчина, — и все ваши стихи слушаю. Я хоть и мало в этом смыслю, но уж очень мне понравилось то, что вы сочиняли! Занятные вещицы. — Да ерунда, так каждый сможет, — отозвался Ядзи. — Нет, правда, вы меня прямо поразили! Тут недавно из Эдо приезжал к нам Сё̄садо̄ Сюнман-сэнсэй172, и другие тоже. — Да вы что? Ничего себе! — А вы под каким псевдонимом пишете? — поинтересовался мужчина. — А я Дзиппэнся Икку, — ответил Ядзи. — О, я о вас много слышал. Неужто вы и вправду Дзиппэнся Икку? А меня зовут Каботя Гомадзиру. Как же я рад с вами познакомиться! Вы в святилище Исэ направляетесь? — спросил Гомадзиру. — Да, туда. Специально для моей книги, «На своих двоих». — Вот оно что. Как это необычно для писателя! — удивился Гомадзиру. — Наверное, вы по дороге сюда успели повидаться со многими вашими друзьями из Ёсида173, Окадзаки174 и Нагоя. — Нет, не встречался ни с кем. Видишь ли, Гомадзиру, — начал Ядзи, — конечно, на То̄кайдо̄ полно мест, где меня ждут, да только если я начну к Город в западной части современной префектуры Миэ 三重. Территория современной префектуры Миэ. 172 Сё̄садо̄ Сюнман 尚左堂俊満 (1757 – 1820) — мастер гравюры укиё-э. 173 Современный город Тоёхаси 豊橋 префектуры Айти. 174 Город в центральной части современной префектуры Айти. 170 171 130

каждому заходить и на пирушки оставаться, затянется мое путешествие. Вот я и решил нигде не задерживаться. Поэтому я путешествую в простой одежде, подобно пилигриму, легко и непринужденно, ставя во главе всего стремление к прекрасному. — Наверное, это очень приятно, – заметил Гомадзиру. — А я, кстати, живу в Кумодзу175. Не окажете ли вы мне честь, посетив мое скромное жилище? — Большое спасибо вам за приглашение, — сказал Ядзи. — Нет, правда, вы для меня самый желанный гость. Я очень хотел бы представить вас некоторым своим друзьям, которые живут по соседству, — продолжил Гомадзиру. — В любом случае, прошу, хотя бы переночуйте у меня. Как же мне все-таки повезло вас здесь встретить! Кстати, это же Огава, тут вкусные пирожки, не хотите попробовать? — Нет уж, хватит с нас пирожков. Пойдемте, — сказал Ядзи. Втроем они отправились дальше. По правую руку от них остался храм Таката. Его иногда называют «Каменный дворец». Не во дворце ли, Где с любимым прощалась Принцесса Саё, Раздают нынче карпа На кухонных досках?176 Вскоре они дошли до Цу. Территория современного города Цу 津 префектуры Миэ. Ритуал с карпом проводится приверженцами школы Синсю̄ 真宗 в последний день праздника Хо̄онко̄ 報恩講. Принцесса Саё 佐用姫— легендарная героиня, согласно преданию, горюя о разлуке с любимым, превратилась в камень. 175 176 131

На въезде в Цу с левой стороны находился храм, посвященный бодхисатве Нё̄иринканон. Именно в этом месте сходятся дороги, ведущие из Камигата в Исэ, и потому в Цу всегда оживленно. Улицы заполнены утонченными молодыми людьми из Киото, на них шелковые нижние одежды косодэ, а сверху — тщательно подобранные юката 177, украшены даже упряжи их лошадей, позвякивающие колокольчиками. Проезжая по Цу, они весело поют: Покажу тебе в столице Знаменитые места: Киёмидзу178 и Гион179, И гору Отоваяма. Побредем с тобою мы По опавшим лепесткам И под сенью дымки той Все покажется печальным. — О, смотри, Китахати! — сказал Ядзи. — Какие красавицы! — Да уж, ничего не скажешь, жители Киото. Только чтоб вы знали, они хоть и выглядят так роскошно, а денежки свои тратить ох как не любят, — заметил Гомадзиру. Тут к ним подошел один из нарядных мужчин. — Извините, у вас огонька не найдется? — спросил он. Легкое летнее кимоно. Буддийский храм Киёмидзу (яп. 清水寺). 179 Квартал города Киото, где располагается синтоистское святилище Ясака (яп. 八坂神社). Гион также является одним из наиболее известных в Японии ханамати (яп. 花街, «квартал гейш»). 177 178 132

— Да, пожалуйста, — ответил Гомадзиру и, вытащив изо рта трубку, протянул ее мужчине. Тот попытался прикурить от нее свою трубку, но у него ничего не вышло. — Ну что ты так долго возишься, — заворчал Гомадзиру. Незнакомец молчал. — Эй, да у тебя же в трубке пусто! Знаю я таких! Притворяетесь, будто вам только прикурить нужно, а самим лишь бы табаком чужим разжиться. Ну все, хватит, хватит. Вот видите, какие они прижимистые, эти людишки из Киото, просто жуть, — засмеявшись, повернулся он к Ядзи. — Кстати, сэнсэй, не займете ли вы мне еще немножко табачку? — Ты тут рассказываешь, какие жадные в Киото люди, а сам только и делаешь, что просишь у меня табак! — возмутился Ядзи. — Да у меня просто кисета с собой нет, — возразил Гомадзиру. — Забыл, что ли? — Не забыл. По правде говоря, у меня и вовсе его нет. Я столько курю, что трачу на табак целых восемь моммэ каждый день! Вот я и подумал, что так продолжаться больше не может, взял, да и перестал ходить с кисетом, только трубку теперь с собой беру, — объяснил Гомадзиру. — Так ты теперь только чужой табак куришь?! — воскликнул Ядзи. — Ну да. — Значит, на других бочку катишь, а сам ничем не лучше, такой же жадный, — сказал Ядзи. — Может быть, может быть, — захихикал Гомадзиру. — Что-то мы припозднились, пойдемте поскорее. Они ускорили шаг и через некоторое время дошли до Цукимото 180, где узнали дорогу до Карасу-но мия181. Осенняя Великолепна луна. В ее свете 180 181 Территория современного города Цу. Район Карасу (яп. 香良洲町) города Цу. 133

Отправимся же скорее К ворону во дворец182! Наконец, они добрались до Кумодзу, где Каботя Гомадзиру отвел их к себе домой. Оказалось, что Гомадзиру — владелец постоялого двора, и сейчас у них не было ни одного гостя. Ядзи и Кита проводили в дальние комнаты, при этом обращались с ними, как с самыми важными и дорогими гостями, а все потому, что Ядзи представился чужим именем. Их обоих это страшно забавляло. Искупавшись, Ядзи и Кита присели отдохнуть. Тут зашел Гомадзиру. — Вы, должно быть, устали сегодня, — сказал он. — Отдыхайте, располагайтесь поуютнее. Да только вот, не повезло сегодня, из-за шторма совсем рыбы не наловили. Так что с угощением у нас не густо. Могу ли я вам предложить попробовать конняку183? Он здесь у нас очень вкусный. — Ой, не беспокойтесь, пожалуйста, мы конечно будем конняку, — ответил Ядзи. — А ведь я так и не представил вам своего спутника. — И в самом деле. Как вас зовут? — обратился Гомадзиру к Китахати. — Я любимый ученик Дзиппэнся, Иппэнся Нанрё̄, — ответил тот. — Простите за хлопоты, которые я вам причинил. — Да ну что вы, ничего страшного! — возразил Гомадзиру. — Чувствуйте себя как дома. — Еда готова! — крикнула прислужница. — Вы уже заждались, наверное. Ну, ешьте на здоровье, — с этими словами Гомадзиру ушел на кухню. В этот момент в комнату зашла служанка и поставила перед Ядзи поднос с едой. — Неплохо, да? — заметил Ядзи. — Красивая девица. Но ты смотри, веди себя прилично, ты же у нас как никак теперь известный писатель, — сказал Кита. 182 183 Карасу-но мия (яп. 烏の宮, «дворец ворона»). Паста или желе из корнеплода одноименного растения. 134

Тут в комнату зашла девочка лет одиннадцати-двенадцати, она принесла поднос с едой для Китахати. Ядзи и Кита, наконец, взяли палочки и принялись за угощение. На каждом из подносов на плоской тарелке лежало нечто, похожее на большие черные лепешки-моти. Были там также неглубокие чашки с конняку и маленькие тарелочки с пастой мисо 184. — Эй, Китахати, — зашептал Ядзиро̄бэй, — а что это за круглые штуковины на тарелках? — И вправду, что это? — Китахати попытался потыкать странный предмет палочками, но он оказался настолько твердым, что у него не получилось отщепить ни кусочка. Приглядевшись получше, Китахати вдруг понял, что на подносе перед ним лежит камень. — Да это же камень! Камень! — воскликнул, удивленно, Кита. — Это что, правда, камень?! — спросил Ядзи у прислужницы. — Да, именно так и есть, — ответила та. — Вот это да! Где ж это видано-то, — пробормотал Кита. — Не желаете ли еще конняку? — спросила прислужница. — Да, можно бы еще немножко, — ответил Ядзи, протягивая чашку. — Ерунда какая-то, — сказал он, дождавшись, когда прислужница выйдет из комнаты. — Как мы должны эти камни жрать?! — Слушай, ну должен же быть какой-то способ, как эти камни съесть, раз нам их подали, — сказал Кита. — Говорил же он, мол, угощу вас едой, которой славится эта местность. Кажется, эти камни и есть та самая еда. — Ни разу о таком не слышал, — пробурчал Ядзи. — Подожди-ка. В Эдо ведь клецки называют «камешками»! Может, это и есть клецки? — А, точно! Должно быть, ты прав! Не может же быть, чтобы это и вправду были камни. С этими словами Ядзи вновь взял палочки и попытался проткнуть черный кругляшок, но у него так ничего и не получилось — это и в самом 184 Паста из перебродивших бобов. 135

деле был камень. Окончательно сбитый с толку, Ядзи постучал по нему концом своей курительной трубки — раздался звук стука об камень. — Что ни говори, а это все-таки камень, — произнес Ядзи. — Вот хозяин разобидится, наверное, если мы спросим, как это есть. Да только я совсем не пойму, что к чему. Тут с кухни пришел Гомадзиру. — Вы уж извините нас за такое скромное угощение, — обратился он к Ядзи и Кита. — Кушайте на здоровье. Ой, да камни-то уже остыли, наверное? Вот, вот. Сейчас я вам их поменяю. Его слова окончательно сбили с толку Ядзи и Кита. Однако, боясь обидеть хозяина, они, опять не признались, что понятия не имеют, как надо есть камни. — Ой, спасибо большое, не беспокойтесь! — Ядзи сделал вид, что он уже поел камней. — Я уже наелся. Очень нам камни понравились, так необычно! У нас-то в Эдо, бывает, гальку жарят в соевом соусе с красным перцем, или варят, как бобы. А еще, говорят, если злую свекровь накормить камешками, отколотыми от надгробия, она вмиг подобреет. Я тоже камни люблю. Вот, например, когда я в этот раз останавливался в Футю̄ 185, меня угощали камнями, варили их, как обычно варят черепах. Я съел штуки четыре или пять, представляете! Так тяжело в животе было, что как я ни пытался потом подняться из-за стола, ничего у меня не получилось. Делать нечего, пришлось привязать меня за руки к палке, да так и тащить потихоньку до умывального таза. А ваши камни ну очень вкусные, вот я и боюсь, что если объемся опять, доставлю вам кучу хлопот. — Вы что, правда ели камни?! — изумленно спросил Гомадзиру. — Ну да, а что? — Ничего себе! Да ведь у вас, должно быть, ужасно крепкие зубы, раз вы камни едите! — не переставал удивляться Гомадзиру. — А вы, часом, не обожглись? 185 Город в окрестностях Токио. 136

— А с чего бы это? — спросил Ядзи. — Просто эти камни ведь горячие. Конняку сам по себе не очень сочный, но вот если положить его на горячий камень и слегка по нему похлопать, он станет влажным и особенно вкусным. Для этого камни и нужны. Их не едят, — объяснил Гомадзиру. — Ах, вот оно что! Понял, понял, — облегченно вздохнул Ядзи. — Ну вот, попробуйте теперь! Эй, — крикнул Гомадзиру служанке. — подогрей-ка еще камней, да принеси нам! Скорее, скорее! Вскоре прислужница принесла горячие камни и положила их на подносы взамен остывших. Ядзи и Кита, как и объяснил им Гомадзиру, положили конняку на камни и немного похлопали по нему сверху. Когда конняку стал влажным и зашипел, они съели его с пастой мисо. Вкус у него оказался просто неописуемый, очень легкий и приятный, так что Ядзи и Кита были в полном восторге. — В самом деле, удивительное блюдо, этот ваш конняку, — сказал Ядзи. — А как интересно вы его готовите! Да и камни вон быстро-то как поменяли, ничем от прежних не отличить! — Да у меня полно этих камней заготовлено, — сказал Гомадзиру. – Не хотите ли взглянуть? Он сбегал на кухню и принес ящичек, похожий на те, в которых хранят миски для супа. — Смотрите, — сказал он. — Тут камней на двадцать гостей хватит. Ядзи и Кита удивленно заметили, что на ящичке сбоку было что-то написано. Надпись гласила: «Камни для конняку. На двадцать человек». Через некоторое время к дому постепенно стали стекаться местные любители стихов-кё̄ка186. — Здравствуйте! — кричали они на пороге. — Ах, да это же Лысый Хагэнари. Пожалуйста, сюда, проходите, проходите! — заторопился Гомадзиру. 186 Кё̄ка – комические пятисложные стихи танка. 137

— Вы Дзиппэнся Икку? Очень рад с вами познакомиться! — сказал один из вошедших. — Меня зовут Красавчик Тягамару. А это Зубастый Хияро, Сопливый Тарэясу и Каюки Зудящая Мошонка, прошу любить и жаловать. — Кстати, Икку-сэнсэй, — заговорил тут Гомадзиру, — уж извините меня за назойливость, но не могли бы вы записать какие-нибудь из ваших стихотворений? — продолжил он, подсовывая Ядзи под нос веер и бумагу. Ядзи с важным видом взял их. Тут он крепко призадумался над тем, как же ему теперь выкрутиться. Ни одно из сочиненных им стихотворений, казалось, не подходило к случаю, а новых придумывать не было времени, поэтому он наобум записал несколько стихотворений, которые где-то слышал раньше и протянул бумагу и веер Гомадзиру. — Вот спасибо вам, — сказал тот. — Читаю: «От края, где Разносится свободно Кукушки крик, До продавца сакэ — три ри187, До лавки тофу — два». Вот это да! Да ведь я уже где-то это слышал! Читаю дальше: «Прошла ночь любви. Как же беспощаден Колокол, что бьет На рассвете в шесть, Разлучая влюбленных». А это разве не Сэнсюан188 сочинил? — спросил он удивленно. 187 188 Мера длины, 1 ри = 3,927 км. Сэнсюан 千秋庵 (1731 – 1814), сочинитель стихов-кё̄ка. 138

— Да ты что?! Это я сочинил! — возмутился Ядзи. — В Эдо столько разговоров об этом было. Да в столице все знают это стихотворение! — Может, оно и так, да только я, когда в прошлом году был в Эдо, встречался и с Сандара189, и с Сякуякутэй190, и с остальными, и они мне тоже тогда написали на бумаге свои стихотворения. Смотрите, вон же они, я их наклеил на ширму, — указал ему Гомадзиру. Ядзи обернулся и увидел, что на ширме действительно висит листок с стихотворением Сандара, с тем самым стихотворением, которое Ядзи написал первым! Тут Китахати, который был ошеломлен происходящим, совсем сник. — Да нет же, просто учитель слегка рассеянный, совсем не различает порой, где его стихи, а где чужие, — осторожно начал он. — Слушай, Ядзи, ой, то есть, учитель, а запишите-ка лучше какое-нибудь из тех стихотворений, что вы сочинили по дороге. Ядзи, несмотря на свой провал, принял свой обычный самоуверенный вид, и, словно ничего не произошло, взял еще один листок бумаги и написал на нем один из сочиненных по пути стихов. Китахати же в это время, от нечего делать, стал разглядывать наклеенные на ширму бумажки. — Ой, да это же рисунок Коикава Харумати191! — воскликнул он. — А что это за фраза («сан»)192 написана тут сверху? — Это стихотворение («си»)193, — ответил Гомадзиру. — А вон то стихотворение («си»), что над изображением Хотэй 194, его кто написал? — спросил Кита. Сандара 三陀羅 = Сэнсюан. Сякуякутэй Наганэ 芍薬亭長根 (1767 – 1845) – поэт, сочинитель стихов-кё̄ка. 191 Коикава Харумати 恋川春町 (1744 – 1789) – писатель, прославился в жанре кибё̄си. Был также выдающимся автором гравюр укиё-э. 192 «Сан» (яп. 賛) – созвучно со словом «три» (яп. 三). 193 «Си» (яп. 詩) – созвучно со словом «четыре» (яп. 四). 194 Один из семи богов счастья, божество богатства и веселья. 189 190 139

— Это не стихотворение («си»), а «го» 195 — изречение, и написал его настоятель Такуан196, — ответил Гомадзиру. Ну и зануда, подумал Китахати. Скажешь ему «сан», он в ответ «си», скажешь «си» — он «го». Так и норовит каждый раз прибавить еще единицу. Решив подловить Гомадзиру, он огляделся по сторонам. — А та надпись на свитке, это, наверное, «року»197! — наконец, сказал Кита. — Вот это мне не известно, — ответил Гомадзиру. — А взял я его в качестве залога («сити»198). Тут из кухни пришла прислужница. — От господина Хигэцура пришло письмо! — сказала она. — Ой, ой, что же там? — засуетился Гомадзиру. Он взял письмо и громким голосом начал читать. «Сообщаю, что ко мне в дом только что изволил прибыть господин Дзиппэнся Икку из Эдо. Он, разумеется, привез с собой письма от друзей из Нагоя и от О̄дакэ из Ёсида. Спешу сообщить Вам эту весть, а вслед за этим прошу разрешения вскоре посетить вместе с господином Икку Ваш дом, куда я отведу его самолично. На этом заканчиваю.» — Это еще что такое? Ничего не пойму, — сказал Гомадзиру, дочитав письмо. — Сэнсэй, вы слышали, что говорит мой друг, — продолжил он. — Ясное дело, этот проходимец присвоил ваше имя, да еще и собрался сюда заявиться! Ничего, вот скоро он придет, а тут раз — и вы его уже поджидаете. Не подшутить ли нам над ним? — Что за нелепость! — воскликнул Ядзи. — Ох, бывают же такие негодяи! Да только вряд ли я смогу с ним встретиться. — Это еще почему? — удивленно спросил Гомадзиру. «Го» (яп. 語) – созвучно со словом «пять» (яп. 五). 196 Такуан Со̄хо̄ 沢庵宗彭 (1573 – 1646) – странствующий дзэнский монах, каллиграф, поэт, мастер чайной церемонии. 197 Шесть (яп. 六). 　 198 «Сити» (яп. 質) – созвучно со словом «семь» (яп. 七). 195 140

— Да что-то опять разыгрались у меня колики, все никак не проходят. Если бы не это, вот я бы показал этому обманщику! Ох, ох, как же не повезло! — запричитал Ядзи. Это неожиданное развитие событий даже Ядзиро̄ выбило из колеи, и он совсем пал духом. Поведение его стало казаться Гомадзиру и гостям все более подозрительным, и, заметив теперь эти странности, они, чтобы вывести Ядзи на чистую воду, стали приставать к нему с расспросами. — Какой же занятный случай с вами приключился, Икку-сэнсэй! — сказал Красавчик Тягамару. — Вам, конечно, нездоровится, да только не следует ли все же встретиться лицом к лицу с этим прохвостом? — Ох, ох, говорю же вам, ничего не выйдет! — ответил Ядзи. — А кстати, сэнсэй, — заговорил тут Сопливый Тарэясу, — а где в Эдо находится ваш дом? — Хм, и вправду, где же? Может, в Тоба, или в Фусими, а может и в Ёдотакэ…199 — задумался Ядзи. — Да уж. «Переправься на тот берег у Ямадзаки и спроси Ёитибэй» 200 — так что ли? Да брось! — засмеялся Каюки Зудящая Мошонка. — А ведь и вправду, у вас на шляпе написано «Эдо, Канда, Хаттё̄бори. Ядзиро̄бэй», — сказал Гомадзиру. — А кто такой, этот Ядзиро̄бэй? — М-м-м, где-то я уже это слышал, кто же это? А, точно! Это же меня так зовут на самом деле! — ответил Ядзи. — А, так ты тот самый Ядзиро̄, что ходит по дворам да канючит, чтобы его впустили?201 — спросил Гомадзиру. — Да, так и есть, — ответил Ядзи. — Слушай, Ядзиро̄бэй-сэнсэй, а не привести ли нам сейчас все-таки того обманщика, что представился Икку? — спросил Красавчик Тягамару. — Да нет, я уже, пожалуй, пойду, — промямлил Ядзи. Цитата из пьесы для театра дзё̄рури «Канадэхон тю̄сингура» (яп. 仮名手本忠臣蔵, «Зерцало преданных вассалов», 1748). 200 Цитата из «Канадэхон тю̄сингура». 201 Отсылка к сэкидзоро 節季候 — бродячим музыкантам, ходившим по дворам в конце года. 199 141

— Это почему же? Ты хоть знаешь, который час? Уже десять вечера, — сказал Гомадзиру. — Вот как. Это все из-за колики — если я так и продолжу сидеть, будет все хуже и хуже, — сказал Ядзи. — А вот как выйду ночью на улицу, в холод, так всегда и отпускает сразу. — Так что, сейчас и пойдешь? Ну, спорить не буду. В любом случае, здесь вы двое не останетесь. Валите, да побыстрее! Это же надо, представился чужим именем и решил нас всех надуть! — сказал Гомадзиру. — Да что я такого сказал-то? — возмутился Ядзи. — Что такого?! Нет, вы слышали? Да ведь у настоящего Дзиппэнся Икку с собой письма от друзей из кружка Каванами в Нагоя, разве не так? — воскликнул Гомадзиру. — Я с самого начала подумал, что вы уж больно подозрительные, проходимцы! — сказал Красавчик Тягамару. — А ну проваливайте, пока мы вас отсюда не выкинули! — Пока не выкинули? Вот дела, — сказал Ядзи. — Эй, Ядзи, не начинай, — предостерег его Кита. — Совсем не удалась наша затея. Уйдем отсюда, заночуем где-нибудь, да хоть в ночлежке. Вы уж нас извините, — обратился он к Гомадзиру и остальным. Кита все извинялся и извинялся перед хозяином, который одновременно и злился, и хохотал, глядя на них. Все вышли посмотреть, как Ядзи и Кита спешно покидают дом, они хлопали в ладоши и хихикали им вслед. Ядзи шел с кислой миной, изо всех сил стараясь держаться до последнего, Китахати плелся за ним. Бросил, не дописав, Лист бумаги и веер — Лжи и позора Ненавистные знаки. Снова отправился в путь. 142

По дороге они немного развеселились. Был уже, однако, одиннадцатый час, все позапирали двери в домах и улеглись спать. Не видно было ни одного постоялого двора, и переночевать Ядзи и Кита было негде. Так они и брели, пока вдруг не наткнулись у навеса на свору собак, которые тут же вскочили и залаяли на них. — Вот черти! — крикнул Ядзиро̄бэй, оглядываясь по сторонам. — Сейчас я вам покажу! — с этими словами он поднял с земли камень и запустил им в собак. Те еще больше разозлились и окружили путников со всех сторон. — Оставь их в покое! Собаки, и те нас обхитрили! Эй, Ядзи, что это ты рукой так странно размахиваешь? — спросил Кита. — Да ведь если на тебя напали собаки, надо начертить в воздухе иероглиф «тигр», они его увидят и разбегутся, — ответил Ядзи. — Вот я и пытаюсь, да только что-то они не убегают. Неграмотные какие-то здесь собаки. А ну, пошли отсюда! — зашикал он на них. Наконец, Ядзи и Кита все-таки удалось разогнать свору. Они пошли дальше, и вскоре, сами того не ожидая, вышли из этого городка. 143

Илл. 5. Поедание конняку в Кумодзу. Художник Утагава Ёсицуя 歌川芳艶 (1822 – 1866) 202. Укиё-э корэкусён 浮世絵コレクション (Коллекция гравюр укиё-э). Хидзакуригэ, Ку м од з у 膝栗毛雲津. Д о с т у п н о : http://culgeo.i-portal.mieu.ac.jp/kyodoshi/GIS/nishikie/prints/L_104.html (дата доступа 08.05.16). 202 144

Сикитэй Самба. «Современная баня». «Современная баня» — общее содержание. Если хорошенько поразмыслить, то, в самом деле, нет более короткого пути к учению, чем тот, что пролегает через общественную баню. Все потому, что согласно естественному мироустройству, все, умные и глупые, добрые и злые, бедные и богатые, высшие и низшие, принимая ванну, раздеваются догола. И Будда Шакьямуни, и Конфуций, и простые служанки и слуги — все вновь приобретают тот вид, в котором когда-то родились. Изгнав прочь все то, чем они дорожили и чего желали, они становятся совершенно бескорыстными. Очистившись в ванной и от алчности, и от грехов, облившись затем горячей водой, все — и господа, и слуги предстают перед нами одинаково голыми, так что непонятно, кто есть кто. Иначе говоря, от первой ванны младенца и до самого погребального омовения, подобно тому, как утреннее умывание протрезвляет гуляку, лицо которого покраснело от выпивки вчерашним вечером, каждый поход в баню демонстрирует нам тонкую грань, словно створкой сё̄дзи отделяющую жизнь от смерти. Поэтому и презирающие буддизм старики, едва войдя в воду, начинают невольно возносить молитвы Будде Амида, а сладострастные молодые люди, раздевшись догола, стыдливо прикрываются спереди. Отважные воины, облитые с ног до головы кипятком, тем не менее, снисходительны к людям, толпящимся вокруг них, а верзилы, руки которых покрыты татуировками чертей и божеств, со словами «Извините, пожалуйста», проходят, согнувшись, в низкий дверной проем, ведущий в купальню. Как не назвать все это истинной добродетелью! У людей есть душа, а значит, и личные чувства, для бездушного кипятка же ничего личного не существует. Например, если тайком пустить газы в ванной, вода забурлит, и тут же на поверхности появятся пузыри. Не позор ли 145

это для купальщика в общественной бане, не оскорбление ли ожиданий самой воды от посетителей — ведь мы же, в самом деле, не чета врунишке Ядзиро̄, истории о котором когда-то слышали все! В общественной бане воплощены все пять конфуцианских добродетелей. В том, как кипяток прогревает тело, смывает грязь, излечивает недуги, и вместе с этим снимает усталость, выражается настоящее человеколюбие 203. В том, как спрашивают, есть ли свободные тазы и не используют без спросу чужие, а также, быстро помывшись, передают тазик следующему посетителю, обнаруживается справедливость 204. «Прошу прощения за мою невоспитанность», «Простите, я с холода», «Извините», «Вы уже уходите?», «К сожалению, придется вас покинуть», «Всего хорошего, отдыхайте!» — все эти фразы, звучащие в общественной бане, есть проявления этикета 205. Когда люди смывают с себя грязь, используя чистящий порошок из рисовых отрубей, пемзу или мочалки из люфы и сбривают волосы на теле при помощи двух небольших камней, которыми трут друг о друга, все это выражает мудрость206. И, наконец, в том, как один посетитель льет на другого холодную воду, когда тому жарко или горячую, когда, наоборот, холодно, или они поочередно льют воду друг другу на спину, проявляется искренность 207. И поскольку баня действительно отмечена всеми этими добродетелями, то и посетители ее, замечая, что вода, будучи налитой в разные емкости — квадратные корыта и ковшики или круглые тазы, принимает различные формы, понимают, что и сам человек может в зависимости от обстоятельств обращаться то к добру, то к злу. Благодаря этому они осознают необходимость постоянного совершенствования души и сохранения ее, словно дощатой площадки для обмывания перед входом в купальню, в безукоризненной чистоте. Дзин 仁. Ги 義. 205 Рэй 禮. 206 Ти 智. 207 Син 信. 203 204 146

Жизнь человеческая, как известно, коротка. Поэтому и уважаемые господа, которые ходят помыться два раза в день, утром и вечером, платят, как гласит объявление в бане, полную стоимость за каждое посещение. Глядя на рекламу «Универсальной мази», невольно вспоминаешь пословицу, где говорится, что нравственность и искренность гораздо важнее овладения в совершенстве каким-либо делом. Хотя и не существует лекарства от глупости, но «Мазь тысячи ри» взбодрит вас, как того коня из поговорки, что за день пробежал ту самую тысячу ри. Покалывание от «Несравненного крема против трещин» — все равно, что строгий упрек от близкого друга. А если прочитать наоборот иероглифы на рекламе «Чудодейственного зубного порошка», получится «Преданность и сыновний долг» — поистине волшебное лекарство от всех болезней. «Порошок усмирения духов» же обещает излечить родителей от головокружения. Одно из правил бани гласит: «Не допускай пожара!», и оно словно напоминает посетителям о необходимости избегать всяческих пламенных страстей, о которых говорится в буддизме. Объявление «В связи с сильным ветром закрываемся раньше» навевает на мысли о том, как безудержная жажда роскоши в душе человека может, словно ураган, в любое время разметать в клочья его имущество. Составленное из пяти элементов человеческое тело — это переданный нам на хранение великий дар Небес, и подобно тому, как при сдаче вещей на хранение в бане нас предупреждают о том, что ценные вещи лучше взять с собой, так и свое тело следует тщательно оберегать, охраняя его от чрезмерной выпивки и любовных страстей. Если же вы не вняли этому совету, вините в этом только себя — другие люди не имеют к этому отношения, так же как и банщики «не несут ответственности за оставленные ценные вещи». «Драки и ругань категорически запрещены!» — впрочем, во всеуслышание не следует объявлять и о своих радостях и печалях и прочих переживаниях. Если же вы придете в баню к закрытию, а вам скажут: «Извините, мы уже спустили воду!», поздно будет кусать 147

полотенце от досады, так же, как поздно будет сожалеть о содеянном, если вы нарушите те правила, о которых говорилось выше. Души людей легко склоняются то к добру, то к злу, словно вши в общественной бане, перепрыгивающие с оборванного кимоно Гонбээ на тонкий блестящий шелк одежд Хатибээ, с юката деревенской девчонки на праздничное кимоно богатой замужней дамы. И так же, как вчерашнее легкое кимоно сбрасывают с себя на пол, а верхнее кимоно на завтра укладывают на полку, так и высокое или низкое происхождение человека определяется волей Неба. Однако добро и зло, правда и неправда — все это, в конечном итоге, зависит от нас. И если вы действительно поймете смысл этих слов, то и мнения других людей будут пронизывать вас до глубины души, словно горячая вода, которую льют на себя при утреннем купании. На самом же деле, единственный стоящий в жизни совет заключается в следующем — относись к своему телу бережно, словно посетитель бани, который на время мытья сдает свое кимоно в специальный шкафчик на хранение, а самые сокровенные помыслы держи, как ценные вещи, под замком. Что до шести человеческих чувств, то ни в коем случае нельзя подменять одно другим, тем самым вводя окружающих в заблуждение. И, как гласит свод правил, на котором виднеется оттиск большой круглой печати управляющего ассоциацией синтоистских, конфуцианских и буддийских бань, «Сей порядок должен соблюдаться неукоснительно». Поскольку я планировал опубликовать эту книгу весной 6-го года Бунка (1809 г.), начав работу над ней 9 числа 9 месяца 5-го года Бунка (1808 г.), я быстро закончил предварительный ее вариант. Но то, что получилось у меня — всего лишь брошюрка, ничтожная и так же недостойная похвалы, как крестьянин, который пустил газы, объевшись сладким картофелем на празднике любования луной в ночь на 30-й день 9-го месяца. 148

Илл.5. Мужская баня208. Женская баня. Предисловие автора. И горькие пилюли, и сладкий сироп — все идет в ход при воспитании детей. Если же говорить о книгах, то горькой пилюле можно уподобить китайские раннединастийные летописи и Пятикнижие, тогда как повести и неофициальные хроники, напротив, сладки, словно сироп. Сейчас для женского образования существует множество книг, вроде «Онна дайгаку» или «Онна Имагава», но как порой бывает трудно проглотить горькую пилюлю, так и женщинам не удается в полной мере насладиться этими нравоучениями. Предлагаемое вам повествование о женских банях — произведение, изначально задуманное как юмористическое. И если читать внимательно, то Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1957. С. 48. 208 149

можно легко почувствовать его сладость — а вместе с этим само собой должно прийти и понимание того, как различить добро и зло, правду и неправду. Как говорится в одной поговорке, глядя на других, можно и себя изменить к лучшему, поэтому и моя книга, несомненно, должна стать для читателя кратчайшей дорогой к учению. Даже молодежь, которая обычно глуха к увещеваниям взрослых, естественным образом проявляет интерес к наставлениям, написанным в юмористической форме. И если люди будут внимательно и с наслаждением читать и такие, пустяковые, на первый взгляд, шуточные произведения, то они осознают, что и в малом непременно таится великое. Илл. 6. Персонажи «Женской бани»209. Сикитэй Самба 式亭三馬. Укиёбуро 浮世風呂 (Современные бани). Серия «Японская классическая литература», том 63. Токио: Иванами сётэн 岩波書店, 1957. С. 110. 209 150

Женская баня. Сару и Тори. У корыта с водой две старухи, натираясь чистящим порошком из рисовых отрубей, что-то бормочут. — Ты уже все, подруга? — спросила Сару. — Что-то ты сегодня быстро. Ты во сколько пришла? — поинтересовалась Тори. Выглядят они примерно на один возраст, и обращаются друг к другу «подруга», так что кто из них старше, понять невозможно. — А и вправду, редко мы в последнее время видимся, — заметила Сару. — Да уж. Как твои дела, не болела? — спросила Тори. — Болела, еще как болела. Ох, старая я стала. Глаза уже не видят, на ногах еле ползаю. Ужас просто. Одна только невестка моя довольная ходит, — запричитала Сару. — Да не такая уж ты еще и старая! — воскликнула Тори. — А ты как думаешь, сколько мне лет? — спросила Сару. — Ну, наверное, ты старше меня, — предположила Тори. — Старше? Ну да, лет на десять. Точно, так и есть, — сказала Сару. — Восемьдесят, что ли? — спросила Тори. — Ой-ой-ой, да что ты такое говоришь! Семьдесят мне, — сказала Сару. — Вот это да! А мне вот до прошлого года было пятьдесят девять, а теперь шестьдесят исполнилось. Все говорят, в следующем году будет аж шестьдесят один! — сказала Тори. — Не может быть, глупости какие! Нет, и вправду, ты всегда такая молодая и бодрая! — удивилась Сару. — Да уж, молодая. Как говорится, в сорок девять лет еще можно выйти замуж в Синано, ну а в шестьдесят уж все, надежды больше нет. Так-то, подруга. Ха-ха-ха! — засмеялась Тори. — А ты все-таки всегда легка на подъем. И хоть волосы у тебя поседели, душа все такая же молодая, — заметила Сару. 151

— А зачем же хмурым ходить? Я вот не обращаю внимания на всякие глупости. И вообще, хочу закрасить седину черной краской да стать снова красоткой. Соберусь опять замуж, а ты свахой моей будешь. И черт хорош в шестнадцать, а уж я в шестьдесят – в самом расцвете сил. Ха-ха-ха! — захохотала Тори. — Ха-ха-ха! Вижу, хорошо ты устроишься в следующей жизни, как пить дать! — сказала Сару. — Да что мне эта следующая жизнь! Надо жить, как тебе хочется, до самой смерти. Нам неизвестно даже то, что может случиться с нами в этой жизни, а кто его знает, как оно там после смерти? Выпить чашечку сакэ перед сном да выспаться хорошенько — вот тебе и настоящий рай, — сказала Тори. — Вот-вот. Ты выпиваешь понемножку, и настроение у тебя улучшается. А я вот никак не могу взбодриться. Чувствую, надоело мне все до чертиков. Ужас какой-то, честное слово. Устала я от этой жизни, сил моих больше нет, — запричитала Сару. — Да что ты такое говоришь, устала она! — возмутилась Тори. — Что будет после смерти, этого мы не знаем, так что пожила бы ты еще в этом мире, ну лет эдак до ста. — Ох, нет, только не это! — воскликнула Сару. — Честное слово, надоело. Уж поскорей бы пришел за мной Будда. — Вот еще! — воскликнула Тори. — Ну ты и трусиха. Все вы твердите: «Хочу помереть, хочу помереть», да ведь только на самом деле помирать не хочется никому. А как придет за тобой Будда, так и начнешь канючить, мол, подожди еще чуток. — Да нет же, нет! — Вот как помрешь, так сразу и захочется тебе еще разочек пожить. Да только поздно уже будет — все равно, что хвалить первую жену сына, которую ты сама и прогнала прочь, и поносить вторую, — заметила Тори. — Как придет лето, так мы мечтаем о зиме, а зимой непременно ждем лета. Так уж человек устроен. Я всегда это говорю своему сыну и его жене. Вы, 152

говорю, лучше бы кормили меня хорошенько, пока я еще жива. А то ведь после смерти поздно уже будет. Мне все эти ваши подношения на алтаре, бататы да суп-мисо, уже ни к чему будут, ведь кто его знает, едят люди после смерти или нет? Чем, забывая про пост, подносить на мой алтарь жареный то̄фу210, а не рисовые лепешки и сладости, как положено, не лучше ли угостить меня чашечкой сакэ да свежим тунцом, пока я еще жива? Вот где настоящая благодетель, я так думаю. Да уж, подруга, так оно и есть, должно быть. Все так и есть. Сын-то мой, заботится обо мне, работает, не покладая сил, торгует. Каждый день, как идет домой из лавки, так обязательно покупает мне что-нибудь вкусненькое, завернутое в бамбуковый лист. «Мама, поешь», говорит, а потом еще дает мне выпить бутылочку сакэ перед сном, — тут она смахнула слезу и продолжила. — Знаешь, ведь раньше он был немножко ветреным, но теперь-то хлебнул горюшка. Вот и поуспокоился, да зарабатывать стал хорошо. Отец-то рано умер, думаю, и это его остепенило. Мне ведь одной пришлось его воспитывать, подруга. Трудно мне было. Как же, как же я это вынесла?.. Нет, совсем не легко было. А все-таки, если бы он родился плохим человеком, мой сын, так он и до сих пор бы веселился и прожигал жизнь, совсем не принося семье пользы. Да только он быстро все понял. Вот хорошо — и для него, и для меня. И к тому же невестка у меня послушная. Заботится обо мне и днем, и ночью. Еще одно облегчение для меня, старухи. Вот уж три года прошло, как нам неожиданно просватал ее Асиэму с улицы Драконьего дерьма. Я, конечно, хочу внуков, но сын с женой все никак не решатся. Да ведь дети это тоже дар свыше, так что тут мы бессильны — коль нет, так нет, подруга. — Да уж. Тут ничего не поделаешь, — сказала Сару. — А у нас-то, за два года двое, один за другим родились. Мне здоровье не позволяет одного нянчить, а тут целых два! Честное слово, я бы не против поделиться с тобой и отдать одного. Нам от прежней невестки трое осталось, и эта уже двух нарожала, и опять беременная ходит, представляешь! И ладно бы сын работал 210 Соевый творог. 153

как следует, так нет, он постоянно пьет и по три, а то и по пять дней подряд бездельничает, даже поделки не продает. А о его женушке-то все судачат в доме, смеются, мол, уж больно она ленивая. На детей этой мерзавке плевать, она только и делает, что волосы свои в прическу укладывает. Муж у нее ходит в рванине, пеленки все грязнущие, а она и не думала постирать. А как поест, так она выставляет свой столик и с ребенком за спиной уходит. Слуг у нас нет, так что, делать нечего, приходится в конце концов мне все это убирать. Невестка ничего по дому не делает — говорит, мол, мне некогда, у меня много детей. А кто ее просил столько рожать? Заделали по своей прихоти кучу детей, так, похоже, еще и гордятся этим. Я просто поражена, сил моих больше нет. Да ты бы только поглядела на нее. Она, наверное, и к вам тоже захаживает. И прически-то у нее какие, диковинные, то на гриб-сиитакэ похоже, то на тыкву-горлянку, а ходит все время в одном и том же кимоно, заносила его уже до дыр. Если бы она следила за собой как следует, то одевалась бы в чистое и опрятное. Да что тут говорить о стирке, она и иголки в руках никогда не держала. Она ведь бывшая проститутка, ну я и подумала, что, наверное, детей она иметь не может, так что решила обучать ее понемножку, чтобы она занималась шитьем. Что же из этого вышло? Да ничего, даже тряпку не может сшить, зато детей она таки нарожала. Дашь ей иголку, так она шьет, как будто края татами штопает! Зато тараторит она ловко, ты ей одно слово, она тебе десять в ответ, честное слово. Ох, как она меня раздражает! Ты только послушай. Она чистит сушеного тунца прямо над лакированными подносами, пепел стряхивает на порог, а если ей вдруг днем приспичит поспать, так она, нахалка, берет первое что под руку попадется, кладет под голову и дрыхнет. А еще она все время плюет в жаровню, а потом пытается засыпать свои плевки пеплом. От этого остаются такие круглые комочки, которые, конечно, затем, приходится убирать мне. А как я все вымету, так она мне назло еще и в печь плюет. Сидит допоздна, а потом все утро дрыхнет, постоянно у нее какие-то люди в гостях, обсуждают этот чертов театр. И потом она говорит, мол, холодно мне, хочу бульона 154

поесть, и садится жрать, так что аж за ушами трещит, а затем заваливается спать и давай вовсю храпеть. Сын-то мой разговаривает во сне, а тут только он затихнет, так эта начинает зубищами своими скрежетать, совсем я не высыпаюсь из-за этого шума. А как вроде все поуспокоятся, так обязательно просыпаются дети, и стоит одному завыть, как и все остальные начинают реветь. А сыну с женой хоть бы хны, буди не буди. И так каждый раз, всю ночь шумят, сил моих нет это терпеть, подруга. — Да ладно тебе! — сказала Тори. — Ты же не знаешь, как там они между собой ладят, при всем при том. Оставь их в покое. Ты чересчур уж переживаешь. — Что ты, мне вообще все равно, — возразила Сару. — Но если бы они ладили, так уж наверное, не ругались бы, а они то на детей орут, то друг с другом ссорятся. Кричат друг другу: «Убирайся прочь!». Да только она мужа ни во что не ставит. Как поругаются они, так невестка вечно срывает свою злобу на несчастной лампе, говорит: «Темно», хотя на самом деле она хорошо светит, и давай впихивать туда новый фитиль, да масло подливать, а оно сейчас такое дорогое! А сын мой как разъярится, каждый раз миски швырять начинает. Так что в фарфоровой лавке и у лакировщика мы постоянные покупатели. Но и тут они не останавливаются. Ох, честное слово, ни минутки покоя у меня нет! — Ну, столько переживать, это только себе во вред, — заметила Тори. – Так ты точно не успокоишься. Перестать молить о следующей жизни, считай, что этот мир и есть рай. А если тебя, словно демона Ашура, охватит гнев, не будет мира в твоем доме, и наполнится твоя жизнь адскими муками. Я вот так и стараюсь жить, да и то, невестка часто мне говорит, что я к ней придираюсь. Тебе ведь тоже пятьдесят лет назад было двадцать. Так что вспомни, каково было тебе тогда, и веди себя так, будто ты невестка, а она свекровь, сразу легче станет. Чтобы в доме был порядок, надо найти сыну невесту, да и удалиться на покой, не мешать им. А стоит свекрови раскрыть рот, так порядку конец. Ты вот все твердишь, мол, хочу помереть, хочу 155

помереть, так представь, что ты уже умерла, и ничто больше тебе докучать не будет. — Эх, подруга, вот и ты даже за мою невестку заступаешься, — вздохнула Сару. — Да кто тут за кого заступается! — воскликнула Тори. — Это все нытье твое. Я вот женщина, а душа у меня мужская, поэтому я ненавижу, когда ноют. Чем тратить время на жалобы, лучше бы пошла и собрала пожертвования на строительство храмов. Плохо, что ты все время дома сидишь. Выйди на улицу, повторяй за другими: «Каждый день мы возносим молитву Будде!» да бей в гонг, вот настроение у тебя враз и улучшится! Кто знает, сколько мы еще проживем. Так что бросай ты ныть. Этим делу не поможешь. Ой, что-то холодно стало. Ты уже все? Заходи к нам на службу десяти ночей211. Впрочем, к вам за пожертвованиями все равно зайдет ктонибудь из монахов и принесет амулеты. — Да как-нибудь уж надо зайти, — сказала Сару. — Конечно, надо! Давай, поскорее выбирайся из дому, — с этими словами Тори ушла в купальню. Буддийская служба, проводящаяся в храмах секты Дзё̄до (яп. 浄土宗) с пятого по четырнадцатое число десятого месяца по лунному календарю. 211 156

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв