Рецепция романа Дж. Свифта «Путешествия Гулливера» в России

Алпатьева Наталья Викторовна

Рецепция романа Дж. Свифта «Путешествия Гулливера» в России

Цель данного исследования — анализ рецепции романа Дж. Свифта «Путешествия Гулливера» в России. Основной акцент в работе делается на творческое восприятие романа российскими авторами — имеются в виду пересказы для детей, а также создание самостоятельных художественных произведений на классический сюжет либо с использованием мотивов и образов текста Свифта. Взаимодействие разных культур в мировом литературном процессе представляется нам актуальной темой; «Путешествия Гулливера» — сказка для взрослых с глубоким социально-политическим подтекстом — являются одним из самых характерных произведений своей эпохи, при этом до сих пор мало изученным с точки зрения рецепции (особенно творческой) в других странах; имеющиеся исследования касаются в основном проблематики романа. Задачи исследования: освещение основных тенденций свифтоведения, сопоставление двух пересказов для детей с полной версией романа, а также анализ интерпретации сюжета романа в пяти художественных произведениях российских авторов. Данная работа состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографии. Объём диссертационного исследования — 65 страниц, библиография включает в себя 53 наименования, из них 10 на иностранных языках (английский, немецкий, латышский). Первая глава посвящена теории сатиры в Англии начала XVIII в., истории создания «Путешествий...», а также обзору рецепции романа в критике. Во второй главе рассказывается о сокращённых изданиях романа, предназначенных для детей; пересказы Т. Габбе и А. Дермана сопоставляются с оригиналом в содержательном и стилистическом аспекте. Третья глава посвящена рецепции романа в творчестве пяти российских авторов XX в. — Л. Андреева (рассказ «Смерть Гулливера»), М. Козырева (повесть «Пятое путешествие Гулливера»), А. Аникина (повесть «Пятое путешествие Гулливера»), В. Савченко (повесть «Пятое путешествие Гулливера») и Г. Горина (пьеса «Дом, который построил Свифт»). Данные работы также сопоставляются с романом 1726 г. с точки зрения композиции, содержания и манеры повествования; на всех уровнях отмечаются как сходства, так и различия. Основные выводы исследования: благодаря своему фантастическому колориту сатирический роман довольно легко превращается в самостоятельное произведение для юных читателей, а использование мотивов «Путешествий...» позволяет российским авторам создавать талантливые произведения в разных жанрах — от памфлетов (Л. Андреев, А. Аникин) до философских повестей (В. Савченко).

Языкознание

Дипломы

Вуз: Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)

ID: 5a6f88127966e12684ee9e8f

UUID: 049fe41f-3b77-47f6-b6da-e9b2a8a9a096

Язык: Русский

Опубликовано: почти 7 лет назад

Просмотры: 1078

Алпатьева Наталья Викторовна

Источник: Санкт-Петербургский государственный университет

Комментировать 0

Рецензировать 0

Скачать - 569,1 КБ

Поделиться работой

ФГБОУ ВПО “Санкт-Петербургский Государственный Университет” Филологический факультет Кафедра истории зарубежных литератур Алпатьева Наталья Викторовна Рецепция романа Дж. Свифта «Путешествия Гулливера» в России Выпускная квалификационная работа магистра филологии Научный руководитель: д.ф.н., профессор Л. В. Сидорченко Рецензент: к.ф.н., доцент Н. С. Плошкина Санкт-Петербург

2017 2

Содержание 3

Generating Table of Contents for Word Import ... Введение Книга под названием «Путешествия в некоторые удалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей» увидела свет в 1726 г. Этот роман — самое крупное и, наверное, самое известное на данный момент произведение знаменитого английского сатирика Джонатана Свифта (1667–1745). Сатирическая сказка для взрослых с глубоким социально-политическим подтекстом быстро приобрела популярность (в том числе и скандальную) и стала визитной карточкой писателя на долгие годы. По прошествии почти трёхсот лет общественные реалии сменились, но сатира Свифта не потеряла остроты, а поднимаемые в книге темы — актуальности; «Путешествия Гулливера» по-прежнему знамениты и обсуждаемы как в Англии, так и в других странах. Цель данного исследования — анализ рецепции романа Дж. Свифта «Путешествия Гулливера» в России. По отношению к художественному произведению термин «рецепция» — восприятие — включает в себя и особенности перевода книги на другой язык, и особенности культуры страны-«рецепиента», позволяющие трактовать текст так или иначе, и современную публикации обстановку в стране (что особенно актуально для подобных книг «с двойным дном»). Первый русский перевод романа, выполненный с французского, был издан в 1772 г. и остался практически незамеченным широкой публикой; в нашей стране Свифтом всерьёз заинтересовались лишь с середины XIX в. Немалую роль в популяризации романа (и творческого наследия автора в целом) в России сыграли сокращённые издания «Гулливера» для детей, появившиеся к началу XX в. и сразу же получившие признание публики [30, с. 191–196; 202]. Основной акцент в данной диссертации делается на творческое восприятие романа — создание упоминавшихся пересказов для детей, а также 4

самостоятельных художественных произведений на классический сюжет либо с использованием мотивов и образов текста Свифта. Взаимодействие различных культур в мировом литературном процессе представляется нам актуальной темой; «Путешествия Гулливера» являются одним из самых характерных произведений своей эпохи, при этом до сих пор мало изученным с точки зрения рецепции в других странах (имеющиеся исследования касаются в основном проблематики романа). Задачи исследования: 1) освещение основных тенденций свифтоведения; 2) сопоставление двух пересказов для детей с полной версией романа; 3) анализ интерпретации сюжета романа в пяти художественных произведениях российских авторов. Данная работа состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографии. Объём диссертационного исследования — 65 страниц, библиография включает в себя 53 наименования, из них 10 на иностранных языках (английский, немецкий, латышский). В первой главе кратко излагаются основные положения теории сатиры в Англии начала XVIII в., история создания «Путешествий...», а также рецепции романа в переводах и критике. Во второй главе рассказывается об изданиях романа, предназначенных для детей; пересказы Т. Г. Габбе и А. Б. Дермана сопоставляются с оригиналом в содержательном и стилистическом аспекте. Третья глава посвящена рецепции романа в творчестве пяти российских авторов XX в. — Л. Н. Андреева (рассказ «Смерть Гулливера»), М. Я. Козырева (повесть «Пятое путешествие Гулливера»), А. В. Аникина (повесть «Пятое путешествие Гулливера»), В. И. Савченко (повесть «Пятое путешествие Гулливера») и Г. И. Горина (пьеса «Дом, который построил Свифт»). При анализе произведений российских писателей обращалось внимание на следующие аспекты: 1) нарративный аспект; 5

2) композиционный аспект; 3) стилистический аспект; 4) тематика и проблематика; 5) отсылки к первоисточнику; 6) явные отличия от первоисточника. Нарратив представляет собой собственно речь, «звучащую» со страниц произведения, а также сам процесс рассказывания; при анализе вышеназванных работ отмечалось, от какого лица ведётся повествование и кто выступает в роли рассказчика (Гулливер, сторонний наблюдатель или условный «нарратор»). При анализе построения текста в первую очередь отмечалось разделение произведения на главы (если речь идёт о повести) и изложение их краткого содержания после заголовков. Также важно было отметить, предваряется ли текст неким вступлением — письмом «издателя» (как у Свифта), кратким описанием предшествующих злоключений героя и т. д. Стилистический аспект подразумевает, в первую очередь, язык произведения — манеру повествования и общий тон рассказа (одни авторы сознательно подражают Свифту, иные «звучат» совсем по-другому). Под тематикой и проблематикой понимаются основные вопросы, затронутые авторами, и собственно способы их постановки (а также решения, если оно предлагается). Главным оружием Свифта практически в любом произведении является сатира; её присутствию и функционированию в текстах российских писателей уделено особое внимание. Также необходимо отметить, как авторы ставят вопросы социальнополитической направленности, неизбежные при обращении к творческому наследию Свифта. Отсылками в работе называются прямые либо косвенные намёки авторов на сами «Путешествия Гулливера». Под прямыми подразумеваются цитаты либо ссылки на текст; косвенные же — смысловые переклички с первоисточником: в чужой стране Гулливер получает новое имя на местном языке, правители расспрашивают его о Европе и пр. Отсылки второго типа, в отличие от прямых, могут использоваться авторами не всегда 6

сознательно, но в любом случае заслуживают внимания. Шестой пункт подразумевает отличия, бросающиеся в глаза — например, разговорный, даже упрощённый язык в повести В. И. Савченко, разительно контрастирующий с выдержанным стилем Свифта. Однако эти моменты будут отмечаться отнюдь не в упрёк «подражателям», а как особенности их стиля и их собственной рецепции «Путешествий Гулливера». Тема данного исследования нашла отражение в 4 докладах на научных конференциях: VII Всероссийской научно-практической конференции с международным участием «Русско-зарубежные литературные связи» (2016 г., Нижний Новгород, Университет им. К. Минина), XI Всероссийской научнометодической конференции «Педагогический дискурс в литературе» (2016 г., Санкт-Петербург, РГПУ им. А. И. Герцена), XX Открытой конференции студентов-филологов в СПбГУ (2017 г.), Всероссийской научной конференции «Традиции и новаторство в литературе и искусстве» (2017 г., Санкт-Петербург, РГПУ им. А. И. Герцена). На данный момент опубликовано две статьи: «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта для детей: в защиту пересказа А. Дермана» (материалы конференции «Педагогический дискурс в литературе») [10] и «Пятое путешествие Гулливера» А. Аникина: дивный новый мир всеобщего равенства» (сборник научных трудов конференции «Русскозарубежные литературные связи») [11]. 7

Глава 1. Из истории рецепции «Путешествий Гулливера» в Англии и России 1.1. Предыстория романа. Сатира и юмор в Англии XVIII в. Публикация и первые отзывы В наши дни Джонатан Свифт является, пожалуй, самым известным английским автором XVIII в. Для исследователя зарубежной сатиры Свифт тем более является «важнейшей точкой отсчёта» [13, с. 57] — автор «Путешествий Гулливера» был самым остроумным (и саркастичным) писателем своей эпохи. Тем не менее, его сатира была не единственным видом комического в Англии на рубеже XVII–XVIII вв. О сатире и юморе в означенный период подробно рассказывается в диссертации В. Д. Рака, посвящённой журналам современников Свифта — Дж. Аддисона и Р. Стиля [35]. По прошествии «Славной революции» 1688 г. большую роль в английском обществе стали играть представители так называемого третьего сословия — буржуазия, рабочие, крестьяне. Эти люди нередко были радикально настроены против «смешного» как в литературе, так и в жизни. В светском обществе того времени, напротив, было много «остроумцев»; английским словом a wit обозначали светских львов, которые любили пошутить, но зачастую делали это либо глупо, либо грубо — с помощью насмешек. Именно в эти годы английские писатели и публицисты Джозеф Аддисон и Ричард Стиль задумываются о роли смеха в жизни людей — и в становлении общества нового типа. Они ищут «необходимые пропорции остроумного, серьёзного и весёлого» [35, с. 133], компромисс между упрямой серьёзностью третьего сословия и остроумием кутил и находят его: на страницах выпускаемых ими в начале XVIII в. журналов «Болтун» (The Tatler, 1709–1711) и «Зритель» (The Spectator, 1711–1712, 1714) царит «улыбчивая» сатира, доброжелательный смех. Юмор Аддисон и Стиль также понимают как добродушное подшучивание над людскими слабостями. 8

Примерно в то же самое время начинает свою работу «Клуб Мартинуса Скриблеруса», или Мартина-писаки — литературно-общественный кружок пяти друзей, возглавляемый Свифтом. В отличие от Аддисона и Стиля, члены этого клуба добивались «обуздания буржуазных обновителей» путём написания пародий на их произведения, проекты и открытия [30, с. 9–12]. Об одном из единомышленников Свифта, Джоне Гэе, И. В. Ступников писал, что они со Свифтом «стремились вскрыть перед читателями недостатки современного общества, которое казалось им весьма далеким от совершенства» [39, с. 4]. В 1714 г. у членов кружка возникает замысел отправить своего нелепого героя (Мартинуса) в большое путешествие по дальним странам. В. С. Муравьёв излагает этот проект так: «Собиратель курьезов и благодетель человечества отправлялся к эфиопскому двору через Нубийскую пустыню и переносился на спинах кондоров в исконный заповедник наук — Китай. Нубия — установленное еще с античных времен местожительство пигмеев; поэтому позднейшие припоминания Поупа, что «в путешествиях Скриблеруса были пигмеи и лапутянские проекты», звучат вполне правдоподобно» [30, с. 17]. Спустя 15 лет после издания «Гулливера» один из соратников Свифта — вышеупомянутый Александр Поуп — издаёт «Мемуары Мартинуса Скриблеруса», где описываются в том числе и путешествия Мартина-писаки, похожие на те, в которые отправился корабельный врач Лэмюель Гулливер [30, с. 17–19]. «Путешествия Гулливера», как и труды «Мартина-писаки», пародируют современное автору общество с его нравами — однако заставляют задуматься над важными вопросами и в более широких масштабах. Сам Свифт утверждал, что он категорически против узнавания в гротескных героях своего романа конкретных личностей своей эпохи, поскольку такое восприятие сужает смысл его труда во времени и пространстве [13, с. 48]. Одной из более ранних публикаций, возможно, повлиявшей на возникновение замысла «Путешествий Гулливера», является рассказ о некоем острове маленьких людей и животных в журнале Неда (Эдварда) Уорда 9

«Еженедельная комедия» (The Weekly Comedy, as it is Dayly Acted at most CoffeeHouses in London, 1699). Данная история якобы принадлежала перу журналиста Скрибла (sic!); истинным автором является, скорее всего, сам Уорд. Скрибл приводит мнение «учёных географов и математиков» о том, что данный остров, скорее всего, ранее принадлежал к владениям легендарного пресвитера Иоанна, но откололся от континента в результате землетрясения. Далее следует история его открытия: когда к острову подошёл английский корабль, местное население — пигмеи — встретило моряков весьма недружелюбно: луками и стрелами. Однако затем англичанам удалось атаковать великана, правителя страны, и взять с собой на корабль его труп, а также нескольких пленных пигмеев. Исследователями отмечается, что «земля Иоанна», стрелы лилипутов и диковинки, привозимые путешественниками домой, могут отсылать к роману Свифта; кроме того, дата первого путешествия Гулливера — 4 мая 1699 г. — почти полностью совпадает с датой выхода первого номера «Еженедельной комедии»: 10 мая 1699 г. [51, p. 32–34]. Среди персонажей, которых Свифт мог «позаимствовать» у Уорда, следует назвать также великана, а среди художественных приёмов — использование цифр и географических координат, призванных придать повествованию ощущение достоверности. С точки зрения жанровой специфики произведение Свифта нередко называют своеобразной пародией на роман-путешествие. Гулливера часто сравнивают с Робинзоном Крузо; К. Хашинума прямо именует «Путешествия...» пародией на роман Даниэля Дефо [48, p. 44]. О проблематике романа Свифта сказано и написано очень много. Й. Хиггинс, автор монографии «Политика Свифта» (Swift's politics: A study in disaffection), называет «Путешествия...» сатирой против индивидуальных и общественных пороков, имеющей широкий полемический «резонанс» для своего времени. Исследователь отмечает, что сатира Свифта носит одновременно общий и топический характер, т. е. обращается к темам, актуальным на момент 10

написания романа. В первую очередь это касается аллюзий на политическую обстановку в современной писателю Англии [49, p. 154]. Работа Свифта над романом протекала преимущественно в 1721–1725 гг.; в 1726 г. книга была опубликована в Лондоне без указания имени автора. Й. Хиггинс полагает, что великий сатирик и сам считал публикацию «Путешествий...» небезопасной, о чём свидетельствуют отрывки из его личной переписки [49, p. 153–156]. Однако книга всё же выходит в свет — и отзывы большинства «ранних» читателей, несмотря ни на что, носят сугубо положительный характер. Рассказ о необычных странах некоторыми был воспринят слишком буквально; кое-кто даже утверждал, что знаком с капитаном Гулливером лично [30, с. 24–25]. Самому Свифту какое-то время (правда, недолго) удаётся делать вид, что он не имеет к роману никакого отношения, однако и в дальнейшем «его волнует не столько успех книги, сколько искажения её текста» издателями [30, с. 29]. Уже через год — в 1727 г. — во Франции выходит первый перевод романа, выполненный аббатом Дефонтеном. Качество перевода оставляет желать лучшего, однако сам факт свидетельствует о том, что роман Свифта сразу же после публикации получил широкий общественный резонанс. 1.2. Рецепция «Путешествий...» в России: из истории переводов и критики Достаточно полное представление о рецепции творчества Свифта в России XVIII в. даёт статья Ю. Д. Левина «Раннее восприятие Джонатана Свифта в России» [28]. В образованных кругах России Свифта начали читать ещё при его жизни — чаще всего в переводах на французский или немецкий языки (как, например, М. В. Ломоносов, высоко оценивший «Гулливерово путешествие»). Позднее на русском языке было издано несколько памфлетов писателя, одно стихотворение и «Путешествия Гулливеровы» (пер. с французского Е. Н. Каржавина, 1772–1773 гг.); данные переводы также 11

осуществлялись не с языка оригинала (в то время в России мало кто владел английским), но пользовались успехом. Публика видела в Свифте блестящего острослова, пишущего на актуальные общественно-политические темы. В XIX в. Свифтом интересуются многие российские литературные деятели (среди них В. Г. Белинский, Л. Н. Толстой, А. Н. Веселовский), однако для широкой публики английский сатирик по-прежнему занимает «почётное место где-то на периферии <...> сознания» [30, с. 195], а переводы «Путешествий Гулливера» с языка оригинала по-прежнему не издаются. До 1910-х гг. в отзывах критиков о Свифте «сквозил обычно доброжелательный и уважительный тон, в чем можно усмотреть пунктиром идущую еще от Белинского традицию» [30, с. 201], однако попыток «масштабно» исследовать его творчество в России практически не предпринималось. После революции же Свифт становится одним из первых авторов, рекомендованных А. М. Горьким «для массового издания», и советские литературоведы начинают серьёзно им интересоваться — однако чаще всего постольку, поскольку видят в английском сатирике одного из первых «критиков буржуазного прогресса и капиталистической действительности» [30, с. 202–203]. «Путешествия Гулливера» (особенно версии для юных читателей) в Ро с с и и д о с и х п о р р е г ул я р н о п е р е и зд а ю т с я , од н а ко н о в ы е литературоведческие работы о творчестве Свифта — в частности, о знаменитом романе — с начала XXI в. появляются редко; чаще всего это отдельные статьи. Несмотря на вневременную актуальность поднимаемых им проблем, Свифт переходит «из раздела сатиры в раздел чудесных вымыслов» [28, с. 43] и ныне известен российскому читателю прежде всего как автор книги для детей. Первый полный перевод «Путешествий Гулливера» на русский язык вышел в 1902 г.; «классическим» до сих пор считается перевод под редакцией А. А. Франковского (1928 г.). Исследователями отмечалось, что Франковский сумел сохранить «всю когнитивную информацию текста оригинала», а также успешно справился с переводом средств художественной выразительности. 12

Оправдание получает даже «сохранение громоздких конструкций, которые использует сам автор», поскольку оно «даёт нам возможность глубокого погружения во внутренний мир главного героя» [38, с. 6]. Не все, однако, полностью разделяют эту точку зрения — так, В. С. Муравьёв в своей монографии отмечает, что текст Франковского не мешало бы доработать: «Хотя фразы и периоды Свифта переданы с поразительной добросовестностью, однако сказывается разница языков; буквальная передача текста может приводить к тяжеловесности и усложнению. Кроме того, слог слишком нейтрализован, обесцвечен. свифтовский оттенок пародии, стилизации (которая, кстати, помогает разграничить автора и повествователя) утрачен. Трудноуловим свифтовский юмор: проза как бы становится плоской, служит лишь средством подачи информации, в то время как у Свифта это лишь одна сторона дела» [30, с. 204]. По мнению В. Бейтане, данный роман — именно изза авторской манеры изложения — вообще нелегко поддаётся переводу на другой язык [45, lpp. 132]. 1.3. Споры о позиции автора В большинстве публикаций, посвящённых «Путешествиям Гулливера», так или иначе затрагивается проблема позиции самого Свифта и её выражения в тексте. Похоже, что литературоведы по сей день не пришли к соглашению по данному вопросу — впрочем, в отношении подобного текста оно едва ли возможно. По выражению Э. Маршалл, роман Свифта не «ведёт себя» как традиционное сатирическое произведение, чётко фокусирующееся на определённой мишени и работающего на её поражение; «Путешествия...» причудливы, многоплановы, и найти «отправную точку» автора в таком тексте крайне сложно [50, pp. 232–233]. Единственным неизбежным для всех читателей эффектом сатиры Свифта Маршалл называет «полное замешательство» (англ. sheer bewilderment) — на которое, возможно, рассчитывал и сам автор [50, p. 234]. 13

Ряд исследователей Свифта не разграничивает позицию автора и его героя — Гулливера, вернувшегося из страны гуигнгнмов. Согласно этой точке зрения, Свифт — мизантроп, не верящий ни в прогресс общества, ни в Человека вообще и воплощающий в образе говорящих коней свой идеал. Апофеозом данных суждений представляется пассаж Дж. Оруэлла: «Свифт органически не мог сотворить иную утопию, чем унылый мир гуигнгнмов, раз он не верил в загробную жизнь и не был способен извлекать удовольствие из нормальных человеческих отношений определённого рода» [33]. Существует и другая точка зрения, сторонники которой считают Свифта гуманистом, изображающим человеческие пороки в гипертрофированном виде и бичующим именно их, но не людей в целом. В отношении самой спорной части романа — четвёртой — можно сделать предположение, что если йеху — этакие люди-недостатки, утратившие человеческий облик, то гуигнгнмы — гротескные пуритане, смотрящие на всё «человече ское-слишком-человече ское» свысока. Они не обладают пристрастием к кореньям и драгоценным камешкам, как йеху, и поэтому презирают последних — хотя продолжают использовать в своих целях: ездить на них и пр. Лицемерие пуританства Свифт осуждал ещё в своём памфлете «Сказка бочки» (A Tale of a Tub, 1704); образ говорящих лошадей может являться продолжением данной линии. Н. Креленко полагает, что из всех четырёх стран «свифтовской утопией» скорее можно назвать Бробдингнег: «...в отличие от утопий XVII в., рецепт Свифта заключался в отказе от строжайшей регламентации и регуляции всех сторон общественной и частной жизни людей, невмешательстве государства в жизнь и деятельность обитателей Бробдингнега» [25, с. 73]. При описании людей (и йеху, и англичан) в IV части «Путешествий...» автор намеренно сгущает краски — однако пассажи о том, как герою был противен вид соплеменников по возвращении на родину, вряд ли стоит воспринимать более буквально, чем упоминание о его привычке нагибаться после визита к лилипутам. Д. Тодд отмечает, что определение, 14

которое Гулливер даёт человеку в финале — «a Lump of Deformity» — может быть понято не только буквально (в пер. А. А. Франковского — «кусок уродливой плоти»): человек — это нечто, н е и м е ю щ е е ф о р м ы , границ, чёткого определения [53, p. 272]. Гулливер сочетает в своём характере черты лилипутов, великанов и прочих, умеет приспосабливаться к разным обстоятельствам, в то время как жители четырёх посещённых им стран представлены в большей или меньшей степени одномерными. Свифт же, скорее, берёт слово в конце книги, резко осуждая гордость, с которой иные люди пестуют свои же недостатки — с которыми «в чистом виде» он готов мириться. На содержание романа и авторский тон не могла не повлиять историческая обстановка в Англии начала XVIII в. Крах революции, невозможность усовершенствовать общество (и строй, и людей) путём радикальных перемен привели великую морскую державу к разрушению — так что «Свифт, исходя из исторического опыта, пережитого его страной, имел основание сомневаться в совершенстве человеческой породы» [25, с. 75]. Кроме того, «Разум и Дух совсем не близнецы-братья, как казалось многим просветителям, в том числе долгое время и самому автору «Путешествий», — пишет И. В. Машевская. — «Человеческий разум — спекулятивен и куц, меркантилен и ограничен. Дух же — страстен и бескорыстен. Полное фиаско просветителей, сделавших ставку на разумное, логическое, прагматическое в человеке, и констатирует Джонатан Свифт в своей великой книге» [29]. Горькая ирония и скепсис в «Путешествиях...» могут быть следствием не мизантропии, но крушения идеалов и боли за человека — способного размышлять, но далеко не всегда поступающего мудро. 15

Глава 2. «Путешествия Гулливера» для детей 2.1 История вопроса. Пересказ Т. Г. Габбе Знаменитые «Путешествия...» известны не только (а в наши дни — и не столько) как острейший социально-политический текст, но и как детская книга о приключениях героя в необычных странах. По воспоминаниям К. И. Чуковского, А. М. Горький, в целом отрицательно относившийся к литературным пересказам, тем не менее признавал: «В детской литературе должны существовать одновременно два «Гулливера»: и маленький «Гулливер», для семилетних детей, в виде коротенькой сказки, и полный «Гулливер», для детей старшего возраста» [43, с. 376]. Помимо переводов полного текста, в России — как и в других странах — с XIX в. в довольно большом количестве стали появляться переработки романа для детей и подростков; литераторы справедливо решили, что история о лилипутах и великанах заинтересует юную публику, однако текст Свифта «как он есть» не может быть подан детям без ряда сокращений. Существующие на данный момент пересказы включают в себя, как правило, не все четыре части, а лишь одну или две; при этом входящий в них текст претерпевает существенные изменения. Последнее представляется вполне оправданным — приключения героя в «волшебных» странах должны были увлечь читателей школьного возраста, но свифтовская сатира, обилие вопросов социально-политического характера, а также известные физиологические подробности для детей явно не предназначались. Первая публикация сокращённой версии романа в России датируется 1844 г.; всего на данный момент насчитывается около 30 различных переработок на русском языке [46, pp. 205–206]. Классическим изложением «Путешествий Гулливера» для юных читателей считается пересказ российской советской писательницы и переводчицы Тамары Григорьевны Габбе (1903– 1960), увидевший свет в 30-х гг. и с тех пор регулярно переиздающийся. В это издание входят две первые части романа — путешествие в страну лилипутов и 16

в Бробдингнег. Мы проанализируем данный пересказ и постараемся выяснить, как именно Габбе преобразовала текст Свифта в стилистическом и содержательном плане — и как из сатирического романа получилась сказка, любимая многими поколениями читателей. 2. 1. 1. Путешествие в Лилипутию Первая часть романа Свифта — путешествие в Лилипутию — состоит из VIII глав, достаточно крупных по объёму. Чтоб облегчить восприятие довольно сложного текста для юных читателей, Т. Г. Габбе разбила эту часть на 21 небольшую главу. Попытаемся проанализировать, как и по какому принципу была произведена эта разбивка, а также выясним, насколько пересказ отличается от полной версии романа в содержательном плане. Первая глава данной части разбита на 5 глав. Сюжетная канва та же, что и у Свифта: корабельный врач Гулливер отправляется в плавание (гл. 1), корабль терпит крушение (гл. 2), героя выносит на берег, где его находят крошечные человечки и связывают; проснувшись, он пытается с ними пообщаться, ест лилипутские кушанья (гл. 3), снова засыпает, одурманенный снотворным, после чего его грузят на телегу (гл. 4) и везут в огромный пустой дворец (у Свифта — храм), где он должен будет жить (гл. 5). Пересказ Т. Г. Габбе, в отличие от оригинала, написан от третьего лица. Читатель получает возможность наблюдать за Гулливером со стороны, что, однако, не мешает ему в процессе чтения представлять себя на его месте. Некоторые подробности биографии корабельного хирурга, а также приёма, оказанного ему лилипутами, Габбе опускает; нет здесь также подробностей относительно физиологических отправлений главного героя. По сравнению с оригиналом язык нарратора менее резок — достаточно сравнить мысли Гулливера о бегающих по нему маленьких человечках в оригинальном тесте и в пересказе. В романе Свифта в переводе А. А. Франковского читаем: «Признаюсь, меня не раз искушало желание схватить первых попавшихся 17

под руку сорок или пятьдесят человечков, когда они разгуливали взад и вперед по моему телу, и швырнуть их оземь. Но сознание, что они могли причинить мне еще большие неприятности, чем те, что я уже испытал, а равно торжественное обещание, данное мною им, – ибо так толковал я свое покорное поведение, – скоро прогнали эти мысли. С другой стороны, я считал себя связанным законом гостеприимства с этим народцем, который не пожалел для меня издержек на великолепное угощение. Вместе с тем я не мог достаточно надивиться неустрашимости крошечных созданий, отважившихся взбираться на мое тело и прогуливаться по нему, в то время как одна моя рука была свободна, и не испытывавших трепета при виде такой громадины, какой я должен был им представляться» [6, с. 34]. В пересказе Т. Г. Габбе: «Ему [Гулливеру] очень хотелось сбросить с себя десяток-другой этих маленьких прыгунов, мешавших ему спать, но он пожалел их. Как-никак, а человечки только что гостеприимно накормили его вкусным, сытным обедом, и было бы неблагородно переломать им за это руки и ноги. К тому же Гулливер не мог не удивляться необыкновенной храбрости этих крошечных людей, бегавших взад и вперёд по груди великана, которому бы ничего не стоило уничтожить их всех одним щелчком» [7, с. 11]. Любопытно, что одна из первых в данной книге сатирических аллюзий Свифта на Англию и даже на самого себя — 91 цепочка и 36 замков на ноге Гулливера — в детском пересказе сохранена, хотя её значение для большинства русских читателей утрачено: «Девяносто одну брошюру написал я при трёх царствованиях к услугам тридцати шести политических группировок», — признаётся Свифт в своей «Сказке бочки» [6, с. 312–313]. Впрочем, восприятию текста это не мешает; по мнению А. Г. Ингера, «если даже читатель нашего времени мало знаком с конкретными деталями той эпохи, это не помешает ему понять смысл сатиры Свифта и насладиться ею» [22]. В главе II Гулливер обустраивается в замке, отпускает пленников, данных 18

ему на расправу, после чего лилипуты проводят обыск «Человека-Горы» и составляют опись его диковинных вещей. Эта часть разбита на главки 5–9. Текст не претерпевает существенных изменений; единственное смысловое нововведение Т. Г. Габбе — спор государственных мужей о том, откуда к ним пришёл Человек-Гора (по морю, по воздуху?..). Также в сцене изъятия вещей при обыске в детской версии подробнее разъясняется, где какая вещь: «– Кусок грубого холста! — прокричал чиновник, читавший опись. Гулливер положил на землю свой носовой платок. – Серебряный сундук! Гулливер вынул из кармана табакерку. – Кипа гладких белых листов, прошитых верёвками! Гулливер положил рядом с табакеркой свою записную книжку» [7, с. 28]. У Свифта опись «диковинных» для лилипутов вещей и комментарии Гулливера даны раздельно. В III главе рассказывается о военных состязаниях на носовом платке Гулливера, а также о придворных забавах — танцах на канате и прыжках через палку. Последнее — явный намёк на систему продвижения по службе при дворе английского короля Георга: «Лучшие прыгуны и пролазы получили от императора в награду синюю, красную или зелёную нитку для ношения вокруг пояса» [7, с. 39] (орден Подвязки, орден Купола и орден Св. Андрея соответственно). Сатирический тон этого эпизода сохраняется и в пересказе Т. Г. Габбе; образ казначея Флимнапа, первого пролазы в королевстве, заставит улыбнуться и школьника, не знающего, что это министр Р. Уолпол. 13-я главка пересказа по объёму практически совпадает с IV главой оригинального текста, однако свифтовские намёки на социально-политические проблемы Англии XVIII в. в детской версии нивелируются. Немаловажный для Свифта пассаж о борьбе партий высоко- и низкокаблучников (английские тори и виги) из этой главы выпущен, а разногласия между тупоконечниками и остроконечниками (конфликты между представителями разных конфессий) не 19

носят религиозного характера и просто именуются (устами Гулливера) войной «из-за выеденного яйца» [7, с. 48]. В V главе (гл. 14–16) рассказывается о взятии Гулливером неприятельского флота, празднике в честь этого события (на котором ему пожаловали титул нардака и три разноцветных нитки), а также о конфликте Человека-Горы с императором. У Свифта одной из причин этой ссоры становится тушение Гулливером пожара во дворце — точнее, действенный, но не слишком этичный с точки зрения лилипутов способ тушения. В пересказе для детей об этом ничего не говорится — монарх сердит на Гулливера только за отказ взять в плен всех обитателей острова Блефуску. VI глава романа повествует главным образом о быте лилипутов — их нравах, обычаях, воспитании и образовании их юношества. В этом пассаже Свифт явно намекал на англичан. Из детского пересказа, однако, этот кусок текста выпущен — возможно, потому, что детский «Гулливер» задумывался как приключенческая сказка, где основное внимание уделяется главному герою, а не описанию быта встречающихся ему на пути персонажей, пусть даже необычных. В VII главе (гл. 17–18) Гулливер узнаёт от своего друга, что король решил ослепить его за неповиновение, и бежит в Блефуску. В VIII главе (гл. 19–21) Человек-Гора покидает Блефуску на лодке, попадает на английский корабль и в конце концов возвращается домой. В детском пересказе в сокращённом виде присутствуют все основные эпизоды этих глав — за исключением подробного обвинительного акта против героя, копию которого раздобыл и зачитал его благодетель. 2. 1. 2. Путешествие в Бробдингнег Вторая часть романа Свифта, как и первая, состоит из VIII глав. В пересказе Т. Г. Габбе их ровно в два раза больше — 16. В I главе оригинального текста описывается путешествие Гулливера по морю, его прибытие на берег страны великанов, а затем в дом своего «хозяина». 20

Т. Г. Габбе разбивает эту главу на 3, в каждой из которых отражается по одной ключевой сцене, упомянутой выше: в первой Гулливер терпит кораблекрушение, во второй оказывается на поле с огромными колосьями, в третьей же гигантский местный житель приносит его домой и показывает своей семье, а затем сажает за стол (точнее — на стол) обедать. В романе Свифта много дат, географических координат и прочих подробностей; это достаточно распространённый в эпоху Просвещения приём, призванный создавать эффект правдоподобия. В пересказе для детей Габбе также не отказывается от этих деталей, призванных сделать фантастический рассказ более убедительным. Впрочем, в её пересказе этих деталей меньше; подробности, представляющиеся трудными для восприятия юного читателя, опускаются. Так, текст 1-й «главки» не сильно отличается от начала оригинальной главы; рассказывая от третьего лица о начале путешествия, нарратор упоминает: «20 июня 1702 года «Адвенчер» вышел в открытое море» [7, с. 69]. Ср. у Свифта: «Обречённый самой природой и судьбой вести деятельную и беспокойную жизнь, я через два месяца после возвращения домой, 20 июня 1702 года, снова оставил отечество и сел в Даунсе на корабль «Адвенчер», отправлявшийся в Сурат под командой капитана Джона Николеса, уроженца Корнуолла, офицера королевского флота» [6, с. 85]. Однако далее у Габбе читаем: «19 апреля, когда корабль был уже недалеко от острова Мадагаскар, лёгкий западный ветер сменился жестоким ураганом» [7, с. 69]; ср. у Свифта: «Но когда мы вышли к северу от Мадагаскара и находились приблизительно на 5° южной широты, то умеренные северные и западные ветры, по наблюдениям моряков постоянно дующие в этом поясе с начала декабря и до начала мая, 19 апреля вдруг сменились гораздо более сильным ветром, налетевшим прямо с запада и продолжавшимся двадцать дней подряд» [6, с. 85]. В гл. 2 Гулливер блуждает по полю среди стеблей ячменя высотой с дерево, а затем встречает великанов, один из которых решает его подобрать. 21

В этом отрывке внимания заслуживает изменение тона и языка рассказчика. Достаточно сравнить описание работников с серпами: –у Свифта: «На зов к нему [хозяину] тотчас подошли семь таких же чудовищ с серпами в руках, величиной с шесть наших кос»1 [6, с. 88]. –у Габбе: «Они были одеты проще и беднее первого великана, и в руках у них были серпы. Да какие серпы! Если шесть наших кос разложить на земле полумесяцем, вряд ли получился бы такой серп» [7, с. 74–75]. Как в оригинале, так и в пересказе Гулливер потрясён происходящим, что вполне естественно. Однако у Свифта он по-настоящему испуган; Габбе же ячмень, серпы в руках работников и прочие вещи, потрясшие Гулливера, описываются более образно. Цель такого описания — поразить воображение юного читателя, не испугав, и помочь ему представить происходящее более наглядно. В гл. 3 описывается обед у великанов. Пересказ опускает два грубоватых момента, первый из которых — кормление младенца, при котором довелось присутствовать Гулливеру. Собственно грубым здесь является описание груди кормилицы: «...Сосок был величиной почти в пол моей головы; его поверхность, как и поверхность всей груди, до того была испещрена пятнами, прыщами и веснушками, что нельзя было себе представить более тошнотворное зрелище» [6, с. 92]; в пересказе для детей этого, конечно же, нет. Также Габбе опускает пассаж о физиологических потребностях главного героя, которые он совершал после обеда, спрятавшись в зарослях щавеля. Глава II оригинального романа в пересказе не претерпевает существенных изменений — Гулливер постепенно обживается «на новом месте», знакомится с хозяйской дочкой Глюмдальклич («нянюшкой»), учится у неё языку великанов, а затем фермер начинает ездить с ним по стране и показывать публике за деньги. В пересказе эта глава занимает гл. 4, 5, а также часть 6-й «главки». 1 «Whereupon seven monsters like himself came towards him with reaping-hooks in their hands, each hook about the largeness of six scythes» [1, p. 63]. 22

Глава III повествует о приёме, оказанном Гулливеру в королевском дворце, его придворной жизни и ссорах с карликом королевы. В пересказе это занимает часть 6-й гл., а также гл. 7 и 8. Здесь также бросается в глаза отсутствие не слишком приятных подробностей при описании королевской трапезы, за которой Гулливер наблюдал, сидя на столе напротив огромных жующих лиц; также менее физиологично, хотя и довольно подробно, описываются летающие вокруг стола мухи, почти не докучающие великанам, но доставляющие немало неудобств Гулливеру. В описании «разборок» главного героя с карликом, бывшим до появления Гулливера самым маленьким жителем королевства, присутствует история о происшествии в саду, которой в главе III текста Свифта нет — этот эпизод в пересказе Габбе перенесён вперёд из главы V. Сделано это, вероятнее всего, для простоты: «цельную» историю про карлика читателю воспринять легче, чем разбитую куском текста на другую тему. Главе IV соответствует гл. 9. В пересказе присутствует описание страны великанов, прогулки Гулливера в «дорожном» ящике и его наблюдения за происходящим. Однако в тексте Свифта, помимо этого, наличествует пассаж об исправлениях географических карт, которые Гулливер «предлагает» сделать своим соотечественникам (англичанам) в связи с определением границ Бробдингнега. Целевой аудиторией детского издания не является английская публика XVIII в., поэтому данный пассаж, несомненно важный для Свифта, автору переложения не кажется необходимым. Также Габбе — из эстетических соображений — пропускает детальное описание великанов-нищих, увиденных Гулливером из окна кареты. В главе V (гл. 10–12) Гулливер подвергается опасностям в саду во время прогулок, демонстрирует своё искусство в мореплавании на игрушечной лодке в корыте, а также становится жертвой обезьяны и чудом остаётся жив. У Свифта рассказ о саде предваряется воспоминанием главного героя об истории с карликом, который потряс над ним яблоню, и яблоки сильно его (Гулливера) 23

поколотили; в детском издании этот эпизод перемещён вперёд (см. выше). Что касается заметных сокращений оригинального текста, то для этой главы можно назвать по крайней мере три из них. В пересказе Габбе, разумеется, отсутствует эпизод про бесцеремонных фрейлин, которые любили забавляться с Гулливером, брали «маленького человечка» с собой в туалетную комнату и переодевались при нём, совершенно его не стесняясь; Гулливеру не нравилась ни их кожа (см. эпизод с кормилицей), ни их манеры. Нет в этих главках также абзаца о казни преступника, на которую Гулливера пригласили вместе с нянюшкой. Также выпущен последний абзац о неприятностях, происходивших с Гулливером на прогулках — точнее, об одной из них: главный герой пытается перепрыгнуть через лежащую на дороге коровью лепёшку, но не рассчитывает своих сил. В начале главы VI (гл. 13) говорится об изготовлении Гулливером гребешка и сидения для своего стула из королевских волос. Стоит отметить, что в пересказе перед этим эпизодом добавлен пассаж о внешности великанов, которая отталкивала главного героя: «...Гулливер смотрел на них как будто сквозь увеличительное стекло, и потому они ему не очень нравились. Их кожа казалась ему слишком толстой и шершавой – он замечал каждый волосок на ней, каждую веснушку. Да и мудрено было не заметить, когда эта веснушка была величиной с блюдечко, а волоски торчали, как острые шипы или как зубья гребёнки» [7, с. 138–139]. Физиология великанов описывается достаточно подробно, но всё же менее грубо, чем в оригинальной версии. Далее Свифт рассказывает об упражнениях Гулливера в музыке (потребовавших у него немало сил), однако основную часть данной главы составляет беседа «маленького человечка» с королём о Европе и порядках Англии. Этот диалог, вероятно, представлял большую ценность для Свифта, однако в детской версии он полностью отсутствует. Наибольшие сокращения в детском издании претерпевает глава VII. В пересказ Габбе не входит ни спор Гулливера с королём о полезности пороха, 24

ни описание законов и военного дела великанов. Единственное, о чём упоминает Габбе - «великанское» книгопечатание и чтение Гулливером местных книг с помощью стремянки. С этого эпизода начинается гл. 14. VIII глава (гл. 14–16) рассказывает о прогулке Гулливера к границам государства, похищении его ящика орлом и, в конце концов, о возвращении героя в Англию. Основные вехи этой истории в тексте Габбе присутствуют; кроме того, автор пересказа дополняет свой труд следующим заключением: «Гулливер понемногу стал снова привыкать к своему дому, к родному городу и знакомым вещам. С каждым днём он всё меньше удивлялся, видя вокруг себя простых, обыкновенных людей обыкновенного роста. В конце концов он опять научился смотреть на них, как на равных, а не снизу вверх и не сверху вниз. Смотреть на людей таким образом гораздо удобнее и приятнее, потому что при этом не приходится задирать голову и не надо сгибаться в три погибели» [7, с. 158–159]. М. Дюринг, немецкий исследователь рецепции творчества Свифта в России, отмечает, что составители пересказов время от времени добавляли в текст собственные интенции, и делали это преимущественно в заключениях. По мнению исследователя, данный пассаж в тексте Габбе показывает, что в 30е гг. марксистская идеология «проникала» даже в издания для детей [46, p. 206] – в воспитательных целях. Ср. у Свифта: «...На слуг и на одного или двух находившихся в доме друзей я смотрел сверху вниз, как смотрит великан на пигмеев. Я заметил жене, что они, верно, вели слишком экономную жизнь, так как обе вместе с дочерью заморили себя и обратились в ничто. Короче сказать, я держал себя столь необъяснимым образом, что все составили обо мне то же мнение, какое составил капитан, увидя меня впервые, то есть решили, что я сошел с ума. Я упоминаю здесь об этом только для того, чтобы показать, как велика сила привычки и предубеждения» (курсив мой) [6, с. 144]. 25

Проанализировав пересказ «Путешествий Гулливера», можно сделать вывод, что даже если современному русскому читателю мало о чём говорят намёки на общественно-политический строй Англии XVIII в., сатирический тон повествования о «пролазах», «тупоконечниках» и пр. сохранён даже в детском варианте книги. Т. Г. Габбе не затрудняет читателя 6-10 лет социальнополитическими вопросами, однако «война из-за выеденного яйца» и танцы на канате в её пересказе присутствуют. В детском варианте книги смягчён стиль повествования; поражающие Гулливера люди и животные — особенно в стране великанов — описываются детально, но менее грубо; Габбе оберегает своего читателя как от излишней физиологии, так и от грубоватого юмора. Объём текста сокращён, однако о большей части приключений Гулливера рассказывается довольно подробно. В послесловии к одному из переизданий романа в пересказе Т. Г. Габбе В. Г. Зартайский пишет о многоуровневости оригинального текста Свифта: «Гулливер» одновременно и хлёсткий сатирический роман, и модный в XVIII в. роман-путешествие, и фантастическое произведение, и философская притчанаблюдение за людьми и их природой. «Благодаря такой «многослойности», — замечает исследователь, — «Путешествия Гулливера» с равным интересом читают в детстве, и в зрелом возрасте, и в пожилые годы — каждый находит для себя в книге что-то важное и интересное» [18, с. 199]. Однако здесь же автор послесловия признаёт, что в наши дни «Гулливер» считается преимущественно детской литературой, и секрет её успеха прост: «Книга эта полна забавных и удивительных приключений, будящих детское воображение. Маленькому человеку, привыкшему жить в мире больших взрослых, легко идентифицировать себя с героем, оказавшимся в игрушечном мире и становящимся то сказочным великаном, то крошечным гномом» [18, с. 199]. 26

2. 2. «Путешествия Гулливера» для подростков: в защиту пересказа А. Б. Дермана В России всевозможные варианты «Гулливера» для юных читателей издаются уже более столетия и до сих пор не теряют популярности. В первую очередь это относится к вышеупомянутому переложению Т. Г. Габбе, однако стоит упомянуть ещё одного, гораздо менее известного «детского» — точнее, подросткового — «Гулливера», увидевшего свет в 1920-х гг. — в обработке Абрама Борисовича Дермана. Пересказ А. Б. Дермана был упомянут в «Путешествии с Гулливером» — монографии В. С. Муравьёва, одного из известных советских свифтоведов. Глава «Российское пристанище», посвящённая рецепции романа Свифта в России, содержит отзыв о данном пересказе, причём критический. Изложение Дермана Муравьёву категорически не понравилось: «...Дерман, видимо, счёл, что сам по себе Свифт юного читателя не увлечёт, и поэтому сильно сократил т е кс т, а п е р е с ка з а н н ы й с в о и м и с л о ва м и о с т ато к р а з л ож и л н а кинематографические сценки и диалоги, ввёл красочные подробности быта, обрисовал новых героев и заставил всех изъясняться в комических выражениях вроде «Ну, да», «Эхма», «Одна-а-ако», «Да ты что?», «Брось, парень», «Вот те клюква» и т. д.» [30, с. 205–206]. Судя по отсутствию переизданий с 1928 г., издатели также отнеслись к данному переложению довольно прохладно. Между тем, пересказ Дермана является по-своему цельным и не лишённым «изюминки»; кроме того, в примечаниях к книге 1928 г. содержатся материалы, которыми в наши дни не мешало бы дополнить и «взрослое» издание «Путешествий Гулливера». Согласно В. С. Муравьёву, А. Б. Дерман сильно сократил текст романа. На самом деле количество глав в пересказе Дермана совпадает с их количеством в оригинальном тексте — с одной лишь оговоркой: часть IV насчитывает 11 глав вместо 12. Как и у Свифта, каждая глава предваряется кратким содержанием, которое в пересказе практически полностью совпадает 27

с оригинальным. Ср. 1 главу I части в двух вариантах: Перевод А. А. Франковского: Автор сообщает кое-какие сведения о себе и о своём семействе. Первые побуждения к путешествиям. Он терпит кораблекрушение, спасается вплавь и благополучно достигает берега страны лилипутов. Его берут в плен и увозят внутрь страны2. [6, с. 29] Переложение А. Б. Дермана: Краткие сведения о герое. — Что заставило его путешествовать. — Кораблекрушение и спасение. — Гулливер попадает в страну лиллипутов. — Пленение Гулливера. — В столице лиллипутов. [8, с. 311] Основными сокращениями являются отсутствие писем издателя и Гулливера в начале, а также двух отрывков в IV части. Половину главы 9 у Свифта занимает рассказ о прениях на собрании гуигнгнмов, разгоревшимся по одному важному вопросу: «не следует ли стереть йеху с лица земли?» [6, с. 247]. Поскольку под йеху в романе подразумеваются люди (пусть даже гротескные), Дерман предпочёл не включать в детский пересказ этот эпизод, а остаток 9-й главы присоединил к главе 8. Вероятно, по той же причине из последней главы IV части был убран пассаж о гордости — главном человеческом пороке, так раздражающем Гулливера после посещения страны говорящих лошадей. У А. Б. Дермана роман заканчивается рассуждениями Гулливера о своей исключительной правдивости в изложении событий, а также мыслями о том, почему Англии не стоит идти войной на открытые им земли. Также пересказ Дермана исключает наиболее грубые «физиологические» моменты, которые можно выпустить без особых потерь для понимания книги; например, при описании Академии прожектёров не упоминается опыт с собакой, которой вгоняли воздух в кишечник с помощью специальной трубки, а в стране гуигнгнмов на Гулливера не нападает самка йеху. Однако описание пожара 2 «The author giveth some account of himself and family; his first inducements to travel. He is shipwrecked, and swims for his life, gets safe on shore in the country of Lilliput; is made a prisoner, and carried up the country» [1, p. 11] 28

в лилипутском дворце, несмотря на неоднозначный способ тушения, в пересказе присутствует — этот эпизод значим для характеристики правителей Лилипутии, которые рассердились на Гулливера, действовавшего с благими намерениями. В целом же А. Б. Дерман сохранил большее число ключевых эпизодов оригинала; даже текст представленных в I части «лилипутских» документов — клятвы Человека-Горы, описи его вещей, обвинительного акта против него — присутствует в полном объёме. Возможно, некоторые сцены в пересказе описываются более сжато, но суть всегда остаётся, и интенции Свифта существенных изменений не претерпевают. В. С. Муравьёв т акже зао ст ряет внимание чит ателя на «кинематографических сценках и диалогах» [30, с. 205–206]. В пересказе Дермана действительно много прямой речи — Гулливер общается и с лилипутами, и с великанами, и с прожектёрами, и с лошадьми. Однако это вовсе не нововведение переводчика: в оригинальном тексте Свифта Гулливер также говорит со всеми вышеназванными персонажами, однако все разговоры передаются в косвенной речи. Отсутствие прямой речи в романе, написанном в форме отчёта путешественника о былых странствиях, вполне объяснимо, однако время от времени может затруднять восприятие текста. При составлении пере сказа для юных чит ателей предст авление диа логов в виде «кинематографических сценок» кажется оправданным: есть все основания предполагать, что читать абзацы косвенной речи молодёжи было бы довольно скучно. См. разговор Гулливера с королевой Бробдингнега в переводе А. А. Франковского: «Королева, часто слышавшая мои рассказы о морских путешествиях и пользовавшаяся каждым удобным случаем, чтобы доставить мне развлечение, когда видела меня печальным, спросила однажды, умею ли я обращаться с парусами или с веслами и не будет ли полезно для моего здоровья позаниматься немного греблей. Я отвечал, что и то и другое я умею в совершенстве, потому что хотя по профессии своей я хирург, или корабельный 29

врач, однако часто в критические минуты мне приходилось исполнять обязанности простого матроса. Но я не видел, каким образом желание королевы могло быть исполнено в этой стране, где самая маленькая лодка по своим размерам равнялась нашему первоклассному военному кораблю; с другой стороны, судно, которым я был бы в силах управлять, не выдержало бы напора воды ни одной здешней реки. Тогда ее величество сказала, что ее столяр сделает лодку, если я буду руководить его работой, и что она прикажет устроить бассейн для катанья в этой лодке» [6, с. 117]. Ср. с изложением А. Б. Дермана: – А ты, Грильдриг, неужто умеешь управлять парусом и грести вёслами? – Конечно, ваше величество, я уже имел честь докладывать вам, что хотя по профессии я и хирург, но в трудные минуты мне приходилось выполнять различные обязанности моряка. – А знаешь, — заметила королева, — я думаю, что для твоего здоровья было бы чрезвычайно полезно покататься в лодке. Как ты думаешь? – С величайшим наслаждением, ваше величество! — воскликнул я. — Только вот беда, я не вижу в вашем королевстве пригодной для меня лодки. Ведь самая крошечная здешняя лодка равняется английскому военному кораблю первого ранга. – Ну, это дело поправимое, — возразила королева. — Я могла бы приказать своему столяру приготовить лодку тебе по росту. – Я глубоко благодарен вашему величеству. Но такая лодка не сможет выдержать напора волны ни в одной из здешних рек. Королева задумалась и затем сказала: – Тогда вот что, Грильдриг: сделай план лодки и бассейна, в котором она могла бы плавать, а уж об остальном я сама позабочусь. [8, с. 119] В. С. Муравьёв также упрекает А. Б. Дермана в использовании разговорных выражений — которых в данном пересказе действительно немало. Несколько примеров: в начале своей истории Гулливер вспоминает слова своего 30

отца: «Ну-ка, парень, будет тебе дома болтаться, собирайся-ка ты в дорогу» [8, с. 17], перед началом танцев на канате король Лилипутии самолично восклицает «Гопля!» [8, с. 37], что служит сигналом к началу представления, а разозлившийся на Гулливера карлик при дворе великанов кричит ему «Ну-ка, насекомое, отправляйся-ка в места отдалённые!» [8, с. 111]. Свифт, как уже было отмечено, передаёт общение героев только в косвенной речи; если бы он использовал прямую речь, вряд ли бы его персонажи во всех ситуациях изъяснялись сдержанно и исключительно на правильном литературном языке — особенно в наиболее эмоциональных эпизодах. Стоит также отметить, что А. Б. Дерман снабдил свой пересказ небезынтересными примечаниями, которые можно условно разделить на три группы. К первой можно отнести примечания словарного типа, толкующие отдельные понятия, незнакомые широкому кругу читателей («Кабельтов — мера длины в морском судоходстве, равная приблизительно 185 м» [8, с. 19]). Примечания второй группы относятся к пониманию собственно сатиры Свифта: так, после беседы Гулливера и короля Бробдингнега об Англии Дерман в сноске толкует использованный Свифтом в данном отрывке приём: «…изобразив в самом неприглядном виде ту или иную сторону жизни своего отечества, он [Свифт] далее заявляет, что из чувства патриотизма он всё же скрыл ещё очень много худого, смягчил отрицательное и выставил на вид хорошее» [8, с. 134]. Среди примечаний второго типа можно выделить и третью группу — примечания, связанные с сатирой, направленной на исторических личностей, требующие толкования относительно английской истории. Так, пассаж Свифта о высоких и низких каблуках толкуется Дерманом как «шпилька по адресу тогдашнего английского наследного принца, впоследствии короля Георга II, ко л е б а в ш е г о с я в с в о и х с и м п а т и я х м е ж д у ко н с е р в а т о р а м и и либералами» [8, с. 47]. Справедливости ради добавим, что в настоящее время полный текст «Путешествий Гулливера» (напр., в переводе А. А. Франковского) также нередко издаётся с примечаниями, данными не в сносках, а списком 31

после текста. Этот список, как правило, длиннее, чем у Дермана, и давать все эти примечания в сносках не представляется рациональным; однако словарные пояснения к реалиям XVIII в., а также краткие комментарии по пониманию сатиры Свифта было бы удобнее публиковать внизу страницы. Многие примечания Дермана, несмотря на более общий характер, пригодились бы и современному читателю. «Путешествия Гулливера» в переложении 1928 г. забыты незаслуженно: читателю 13–14 лет данный пересказ подошёл бы как нельзя лучше. Ученик средней школы едва ли готов к восприятию полного текста Свифта, а классический «детский Гулливер» в пересказе Т. Г. Габбе ему уже едва ли будет интересен. Изложение А. Б. Дермана сохраняет все основные вехи сюжета романа и, благодаря изложению серьёзных вопросов в доступной форме, может как заставить задуматься молодёжь, так и развлечь взрослого читателя. 32

Глава 3. Мотивы и образы романа в творчестве российских авторов 3. 1. Л. Н. Андреев. «Смерть Гулливера» Рассказ Леонида Николаевича Андреева «Смерть Гулливера» представляет собой вариацию на тему пребывания «Человека-Горы» в стране лилипутов и является аллегорическим откликом на смерть Л. Н. Толстого, которая по величине потери сравнивается автором со смертью Гулливера в Лилипутии. «У Леонида Андреева есть рассказ «Смерть Гулливера»: пока был жив Гулливер, лилипуты слышали, как стучит его сердце», — пишет Б. А. Гиленсон. — «Пока был жив Толстой, люди во всём мире прислушивались к его сердцебиению, к пульсации его неутомимой мысли и были горды от сознания того, что он — их современник. Когда 100 лет назад прервался его путь, люди в разных уголках земного шара испытали потрясение» [15, с. 179]. Впервые рассказ был опубликован в газете «Утро России» в 1911 г. с примечанием: «Как бы дополнительная глава к «Путешествиям Гулливера». Желающих ближе ознакомиться с этой превосходной книгой, известной главным образом в переделках для детей, отсылаем к иллюстрированному изданию И. Кушнерёва 1889 г.» [37]. «Смерть Гулливера» представляет собой цельный, не разбитый на главы текст небольшого объёма. Первым событием рассказа становится смерть протагониста. Несмотря на полное невмешательство в ход событий, Гулливера можно по праву назвать главным героем истории — именно вокруг похорон «Человека-Горы» строится всё действие. Правители Лилипутии — «Лилипуты» в транскрипции Андреева (ср. англ. Lilliput) — спорят о наиболее подходящем способе захоронения тела Гулливера и в конце концов решают вырыть для него яму на окраине города; «решение похоронить его показывается как гениальная мысль» [24, с. 199]. Затем в стране устраивается день памяти Человека-Горы, на котором выступают ораторы — местные учёные, знакомые Гулливера из числа 33

маленьких человечков, а также оркестр. Празднество проходит очень шумно, не без конфликтов между выступающими. Но затем наступает ночь, и мы видим лилипутов, не участвовавших в торжестве — некоторые из них молятся на улице, кто-то сидит дома. Их объединяет нелюбовь к торжественной суматохе и вполне объяснимый страх перед жизнью без покровительства Человека-Горы: «Навеки ушло из мира то огромное человеческое сердце, которое высоко стояло над страною и гулом биения своего наполняло дни и тёмные лилипутские ночи» [2, с. 230]. По мнению М. Дюринга, «Смерть Гулливера» можно условно разделить на четыре части, в каждой из которых содержатся намёки на оригинальные «Путешествия...». К первой части исследователь относит первые три абзаца текста, описывающие собственно смерть Гулливера и реакцию лилипутов. Реминисценциями романа 1726 г. служат упоминание имени «Куинбус Флестрин» («Человек-Гора»), появление такого персонажа, как лилипут Рельдресэль, воспоминания об о. Блефуску, а также математически точные подсчёты: 1 Гулливер = 1724 лилипута. Эти отсылки, по Дюрингу, позволяют как актуализировать атмосферу 1 части книги Свифта, так и создать атмосферу траура, соответствующую потере такого гиганта, как Толстой. Во вторую условную часть рассказа входят абзацы 4-6, описывающие приготовления к похоронам героя; среди ссылок на роман Свифта Дюринг отмечает, в частности, предложение Рельдресэля вырыть для Гулливера яму. 3 Третья часть — речи лилипутов-ораторов — содержит аллюзию на 2 часть «Путешествий...»: местные учёные приходят к выводу, что Гулливера никогда не существовало, как и учёные-великаны у Свифта. Рассказывая о речах «друзей» Гулливера, выступавших после служителей науки, Дюринг приводит фрагмент из письма 3 «...если оставить Человека-Гору без погребения, то разложение такого громадного трупа может вызвать чуму в столице и заразу во всём королевстве» [2, с. 217] — эта фраза в тексте Андреева практически дословно перекликается с цитатой из «Путешествий Гулливера» в переводе А. А. Франковского: «...потом принимали в расчёт, что разложение такого громадного трупа может вызвать чуму в столице и во всём королевстве» [6, с. 41]. 34

самого Л. Н. Андреева об отказе от участия в собрании после смерти Толстого4 . Запрет на темы, касающиеся общественной деятельности писателя, сравнивается исследователем с запретами, налагавшимися на ораторовлилипутов5. По мнению Дюринга, упоминанием «монетной системы» Андреев намекает на другое сочинение Свифта — «Письма суконщика» (Drapier's Letters, 1734). Четвёртая часть рассказа, изображающая подлинно скорбящих лилипутов, отделена от остального текста двумя пустыми строками: торжественные церемонии противопоставляются подлинному трауру. Первые три «части» рассказа написаны Андреевым в реалистичной манере, а эпилог выдержан в духе позднего символизма; таким образом Андреев показывает, что именно использование приёмов обоих литературных направлений (конкурирующих в то время) позволяет создать сильный текст [47, s. 398–403]. Сюжетообразующую функцию в данном рассказе выполняет мотив смерти: «Находясь в начале текста, Танатос способствует его порождению, приращению новых нарративных элементов» [23, с. 100–101]. Повествование ведётся от третьего лица. Нарратор всеведущ — его взору открыты и 4 Полный текст письма: «Я считаю для себя за честь приглашение участвовать в публичном собрании, посвященном памяти Льва Николаевича Толстого. Но давая согласие на выступление в качестве одного из ораторов, я не предвидел той совершенно недопустимой обстановки, при которой означенное собрание состоится. При тех условиях: что на улицах происходит избиение молодежи, желающей выразить свое уважение и благодарность к почившему учителю; что на предполагаемом собрании речи вводятся в крайне узкие рамки: ораторы обязуются не говорить ни о Синоде, ни об отношении Льва Николаевича к правительству, ни о его протесте против смертной казни, ни о всем том, следовательно, что составляет общественную сторону деятельности усопшего; что воспрещается возглашать Толстому вечную память; что ответственность за сказанное падает не на сказавшего, как это должно быть, а на распорядителя вечера М. Ковалевского, чем внутренняя связанность ораторов возводится почти в прямую невозможность говорить искренно и прямо, — от участия в вечере 13 ноября я отказываюсь. Глубоко убежден, что в этом случае я только следую заветам великого Толстого, который требовал от людей во всех обстоятельствах их жизни прямоты и правды. Не может быть прямоты и правды там, где искренняя и наиболее горячая любовь к почившему натыкается на обнаженную шашку жандарма, а вдохновение ораторов сводится в узенький рукав дозволенного полицией красноречия. Леонид А н д р е е в . 12 ноября 1910 г.» [34]. 5 «…нельзя говорить о новой монетной системе, нельзя трактовать вопроса о канале на юго-востоке Лилипуты, нельзя касаться угреватого носа генерал-адмирала (составлявшего обычный предмет шуток для уличных демагогов), нельзя вспоминать того неприличного способа, каким Гулливер потушил пожар, и проч. и проч.» [2, с. 225]. 35

государственные споры, и все события праздника, и скорбящие лилипуты в эпилоге. В процессе чтения мы узнаём, что этим нарратором является не спрятанный от читателей условный «автор», а один из лилипутов, который обнаруживает себя только один раз — когда заходит речь об обвинении Рельдресэля в «тайных сношениях» с высококаблучниками: «Мы с большим удовольствием можем опровергнуть эту клевету, так как сами, принадлежа к партии «низких каблуков», знаем из вполне достоверных и несомненных источников, что г. Рельдресэль был настолько убежденным человеком, что даже своим выездным лошадям делал низкие подковы без шипов, хотя это неоднократно на крутых заворотах подвергало опасности его драгоценную жизнь» [2, с. 218]. Возможно, таким образом Андреев намекал на то, что и сам считает себя в некотором роде лилипутом по сравнению с Толстым. Проблемы, которые Андреев поднимает в первой части истории, по существу те же, что и в романе Свифта — наука, политика, отношения между людьми; лейтмотивом же является смерть гения и реакция современников на неё. Самый высокий в стране лилипут, который благодаря росту должен был стать преемником Гулливера, относится к нему панибратски даже после его смерти — во время торжества сидит на его колене, но в конце падает оттуда прямо на зрителей. Учёные, выступление которых проходит на груди покойного, в своих речах приходят к выводу, что Гулливера никогда не было на свете, так как существование такого огромного организма не предусмотрено лилипутской наукой. Г. И. Данилина сравнивает этих героев со свифтовскими лапутянами: «Лапута — страна учёных, — странных и жалких существ, поглощённых собой. Создаваемая ими «наука» бессодержательна, отчуждена от социального и человеческого бытия» [16, с. 104]. Знакомые Гулливера также дают пищу для иронии: один заявляет, что Человек-Гора вырос (во всех смыслах) только благодаря общению с ним, второй «друг» начинает жёстко критиковать покойного, третий говорит, что Гулливер всему обязан баранам Лилипуты, которых поглощал в огромном количестве, а последний оратор 36

сообщает, что предыдущие трое никогда не были даже знакомы с ЧеловекомГорой. На протяжении основной части рассказа (до эпилога) Л. Н. Андреев придерживается типично свифтовской манеры повествования: обманчивосдержанной, при этом полной сарказма. Так, например, говорится о научных деятелях Лилипуты: «Они взошли все вместе и говорили все сразу; говорили они одно и то же, и все говорили шёпотом, почему их всё равно не было слышно. Но это не имело значения, так как их речи, исправленные и обработанные дома, должны были появиться в «Ежегоднике» лилипутской Академии наук, где их прочтут все остальные члены означенной учёной корпорации» [2, с. 221]. Р. Л. Красильников также отмечает: «В тексте используются различные иронические приемы: фиксация в хроникальных записях самых незначительных деталей действа, математический подсчет зрителей (121 223 человека) и ораторов (15 381 человек), увеличение количества друзей Гулливера, создание бюста покойного» [24, с. 199]. Посвящение рассказа Толстому, по мнению автора статьи, позволяет прочесть текст как сатирический памфлет на современников Андреева. Однако в эпилоге рассказчика будто подменяют. «В финальной части возникает иной мир, противоположный первому» [16, с. 105], а авторский сарказм уступает место трогательному сочувствию маленьким скорбящим человечкам: «И ушло из мира огромное человеческое сердце. И наступила тишина. И с ужасом прислушивался к ней и плакал горько осиротевший беззащитный лилипут» [2, с. 230]. Прямыми реминисценциями на свифтовские «Путешествия...» в данном рассказе являются имена собственные (Куинбус Флестрин, Рельдресэль, Скайриш Болгалам, о. Блефуску), противостояние партий высоких и низких каблуков, место проживания Гулливера (покинутый храм). Косвенно к тексту Свифта отсылает математически точный подсчёт зрителей и ораторов. 37

Среди основных отличий от романа 1726 г. в тексте Л. Н. Андреева можно назвать повествование от третьего лица, а также эпилог, в котором писатель демонстрирует внутренний мир лилипутов. Свифт, в отличие от Андреева, предоставляет читателям возможность судить о душевном состоянии своих героев — не только лилипутов, но и всех остальных, включая Гулливера — в основном по их действиям. 3. 2. М. Я. Козырев. «Пятое путешествие Гулливера» Повесть писателя-сатирика Михаила Яковлевича Козырева — самое раннее из трёх «Пятых путешествий Гулливера», рассматриваемых в диссертации, — была подготовлена к печати в 1936 г., однако свет увидела лишь в 1991 г. [4, с. 300]. Полное название данной повести является посвифтовски развёрнутым: «Пятое путешествие Лемюэля Гулливера, капитана воздушного корабля, в Юбераллию, лучшую из стран мира, называемую также страной лицемерия и лжи». Преследуемый на родине церковью, Гулливер совершает путешествие на воздушном шаре и попадает в незнакомую страну. С первых минут пребывания его поражает обилие тюрем на улицах, а также зрелище преступников, которые в целях экономии на палачах истязают себя сами. Правит страной жестокий и властный император, который сначала решает отрубить незваному гостю голову, но затем заслушивается его рассказами о дальних странах и решает отсрочить наказание. Гулливер селится во дворце и забавляет королевскую чету своими историями; королю больше всего нравится описание изощрённых пыток, а королеве — рассказы о неверных жёнах. Вскоре Гулливер понимает, что главным качеством, без которого в «лучшей из стран мира» просто не прожить, является лицемерие; врут даже специальные зеркала, глядя в которые, урод кажется красавцем, а дурак — мудрецом. Когда между Юбераллией и соседней страной Узегундией начинается война, Гулливеру поручают составить летопись о победах юбералльцев на годы вперёд: «Лишённый возможности 38

забавлять государя, я остался, в сущности, при прежнем занятии, забавляя теперь уже всё население страны» [4, с. 165]. Однако спокойной жизни Гулливера приходит конец, когда он осмеливается при короле усомниться в важности главного государственного вопроса Юбераллии — о том, какой длины должны быть бороды у населения. Гулливера сажают в тюрьму, а затем объявляют несуществующим и запрещают юбералльцам даже говорить о нём; вследствие этого он беспрепятственно покидает камеру, ходит по улицам, ест в трактирах из чужих тарелок и пр. В лесу он встречает бедных фермеров, которых поначалу принимает за йеху, но затем находит у них поддержку. Вскоре к берегам «лучшей из стран» приходит корабль из Бразилии; Гулливеру удаётся попасть на борт и через некоторое время вернуться в Великобританию. Как и роман Свифта, данная повесть предваряется письмом издателя — некоего Чарльза Симпсона, потомка Ричарда Симпсона, «издавшего» оригинальные «Путешествия Гулливера». В своём предисловии издатель сообщает, как нашёл рукопись мистера Гулливера в своём имении в Нотингемшире и теперь, как последний представитель рода Симпсонов, должен опубликовать данный текст. Устами данного мифического персонажа М. Я. Козырев делает также замечание относительно названия придуманного им государства: «Пользуюсь случаем, чтобы отвести от покойного капитана выраженные некоторыми из моих друзей, познакомившихся с книгой по рукописи, обвинения в том, что он, изображая Юбераллию, имел в виду нынешнее правительство одной дружественной державы, расположенной на берегах Рейна, Эльбы и Одера. Считая излишним доказывать здесь всю нелепость этого предположения, ибо при известной всем проницательности капитан Гулливер все-таки не мог двести лет назад предвидеть осуществление изображенных им порядков правительством так называемой Третьей Империи, я, впрочем, не собираюсь ему запретить признать свое лицо в зеркале лучшей из стран, когда-либо существовавших на земле» [4, с. 102]. Как и многие сатирические пассажи Свифта, данный стоит понимать с точностью до 39

наоборот. Е. В. Зонова, однако, отмечает, что текст М. Я. Козырева — сатира не только на режим, установившийся в Италии и Германии: «...при внимательном прочтении многое, свойственное фантастической Юбераллии, проектируется и на советскую действительность» [20, с. 65–66]. М. Дюринг подчёркивает, что у М. Я. Козырева Гулливер совершает своё путешествие не из любопытства (как герой Свифта), но главным образом из-за гонений местного священника [47, s. 419], объявившего Гулливера еретиком изза высказываемых им сомнений в божественности человеческой природы, а также любви к лошадям (действие происходит после посещения им страны гуигнгнмов). По мнению исследователя, герой «Пятого путешествия...» не менее мизантропичен, чем персонаж Свифта, однако с этим вряд ли можно полностью согласиться: Гулливер Козырева привыкает к человеческому обществу, находит друзей (одним из которых является изобретатель воздушного шара), а перед бегством трогательно прощается со своей семьёй. Первая глава повести М. Я. Козырева описывает собственно бегство Гулливера из родной страны и попадание в незнакомую. Дальнейшее повествование Дюринг условно делит на три части: поначалу (главы 2–5) Гулливер искренне «восхищается» устройством страны, в которой очутился, однако позже (главы 6–10) узнаёт подробности о конфликте сторонников длинных и коротких бород (ср. партии высоких и низких каблуков в свифтовской Лилипутии), а также о системе доносов, что способствует его — и читательскому — пониманию истинного положения дел в государстве. Третья часть — главы 11–16 — повествуют об окончательном отчуждении героя от принимающей страны и его бегстве [47, s. 415–417]. Король Юбераллии и его подданные единодушно сочли Британию «варварской» страной: «Наши законы — это выражение совести каждого из подданных, это голос их крови, против которого, если бы они и хотели, они не могли бы пойти. Вы, наверное, — пояснил судья, — мало заботились о чистоте вашей нации, допустили засорение своей крови кровью чуждых и низших 40

народов, и потому нация ваша не обладает единой душой» [4, с. 127]. Жители лучшей из стран мира прежде всего заботились о чистоте своей расы; все другие нации считались «разновидностью обезьян» [4, с. 123]. Само собой, законы о заключении брака, действовавшие в Юбераллии, отличались строгостью и не допускали смешанных союзов; члены личной гвардии короля как «наилучшие» представители высшей расы (пародия на «истинных арийцев» [20, с. 64]) и вовсе презирали женщин и заключали официальные браки только с лицами своего пола. Армия в целом являлась любимым детищем юбералльского монарха; на её укрепление тратились огромные суммы, причём король утверждал, что занимается этим исключительно в мирных целях — в отличие от соседей: «Непонимание дошло до того, что каждый раз, когда император из стремления к миру увеличивал количество своих войск, возводил укрепления, отливал новые пушки, узегундцы делали то же самое, обнаруживая этим свое стремление к войне» [4, с. 158]. В конце романа Свифта Гулливер замечает, что Британии не стоит организовывать наступление на посещённые им страны; король Юбераллии же, напротив, интересуется Бробдингнегом и Лапутой по рассказам Гулливера и решает впоследствии их завоевать. Главным злом, способствующим распространению вольнодумных идей среди населения, власть придержащие юбералльцы считали книги, которые каждый год уничтожали: «…оказалось, что в Юбераллии уже много лет не печатают никаких книг, кроме небольшого количества учебников, а в то же время во всех городах и местечках ежегодно совершается торжественное их сожжение, обставленное парадами, речами, играми и весельем» [4, с. 146] (ср. у А. С. Грибоедова: «Уж коли зло пресечь…»). Из заботы о единомыслии населения в стране функционировал так называемый «совет отцов», пользовавшийся услугами доносчиков, «которых было так много, что из троих собравшихся в общественном месте людей двое, во всяком случае, были из их числа» [4, с. 139]. 41

Критики называли Михаила Козырева «русским Свифтом»; отмечалось также, что «в поисках стиля он тяготел к приемам Гоголя, Щедрина, Гофмана» [26]. Язык повести действительно во многом схож со стилем оригинальных «Путешествий...»; при этом об абсурдных порядках и невероятных событиях автор повествует весьма сдержанно, как и Свифт. Так, по поводу одной из иллюстраций неограниченной власти короля — «превращении» мужчины в женщину — Гулливер М. Я. Козырева замечает: «Сначала подобное превращение показалось мне несовместимым с законами п р и р од ы , н о , п о р а зм ы с л и в , я н е н а ш е л в э том ф а кт е н и ч е го сверхъестественного. В самом деле, если у нас в Англии король или лорд, герцог или министр, банкир или богатый купец признают человека умным и талантливым, тотчас же человек этот становится таким в глазах всего общества. Почему же, предоставляя сильным мира право раздачи умственных качеств, мы отрицаем это право в отношении качеств физических?» [4, с. 132]. По мнению М. Дюринга, российский автор, как и Свифт, сделал своего Гулливера «наивным»; однако в романе 1726 г. Англия изображается критически, Козырев же поначалу выставляет свою Юбераллию «в лучшем свете» [47, s. 421]. Во второй части повести автор меняет тон: его герой уже не иронизирует, но открыто возмущается тупостью представителей низших сословий и мелочностью правителей. Е. В. Зонова сравнивает Юбераллию Козырева с Лилипутией: вопрос о длине бород похож на распри из-за выеденного яйца и борьбу сторонников высоких и низких каблуков, а «признанное милосердие и доброта императоров этих двух стран оборачивается на самом деле извращённой жестокостью и злобой, которые свойственны и приближённым королей» [21, с. 67]. Среди аллюзий на текст Свифта стоит также отметить мнимую установку на подлинность: герой М. Я. Козырева также называет свою повесть «правдивой и бесхитростной» [4, с. 195], использует в своём рассказе точные даты («27 сентября 1732 года корабль наш прибыл 42

в Великобританию» [4, с. 196]). Юбералльцы в конце концов признали Гулливера не соответствующим их идеологии и, следовательно, несуществующим — то же самое сделали учёные-великаны у Свифта, а также лилипуты в рассказе Л. Н. Андреева (см. предыдущий очерк). По возвращении из своих странствий герой английского романа не сразу мог расстаться с приобретёнными на чужбине привычками; в свою очередь, козыревский Гулливер, оказавшись на корабле, также не сразу привык к тому, что его больше не считают невидимкой. Но гораздо более вредной привычкой, «привезённой» героем из лучшей страны мира, автор считает лицемерие — с которым Гулливеру помогали бороться моряки и фермеры, подобные тому, которого он встретил в юбералльском лесу: «Фермер, спасший меня в лесах далекой Юбераллии, которого я несправедливо принял за еху, научил меня иначе, чем прежде, относиться к подобным ему людям и уметь сквозь показную грубость и грязь находить в них золотое сердце» [4, с. 199–200]. 3. 3. А. В. Аникин. «Пятое путешествие Гулливера» Андрей Владимирович Аникин, российский советский экономист и писатель-фантаст, в 1978 г. опубликовал в сборнике «Фантастика-78» повесть «Пятое путешествие Гулливера» [9]. В наши дни данная работа практически неизвестна широкому кругу читателей, однако представляет интерес с точки зрения исследования рецепции английской литературы в России. Помимо романа Свифта, А. В. Аникин ссылается в своём тексте и на другие, более современные произведения в жанре антиутопии. Первая глава повести А. В. Аникина, как и роман Свифта, предваряется небольшим письмом «От издателя». В нём сообщается, что в скором времени после четырёх всем известных плаваний Гулливер отправился в следующее путешествие и написал о нём отчёт. Мифический «издатель» не называет себя по имени, ограничиваясь лишь местоимением «мы», и делает следующее замечание: «Покойный доктор Джонатан Свифт, который, как выяснилось, был 43

подлинным издателем записок Гулливера, не успел опубликовать этот отчёт. Ныне мы восполняем пробел» [9, с. 8]. Установка на подлинность, конечно же, является мнимой — как и у Свифта; однако английский сатирик, в отличие от А. В. Аникина, мог рассчитывать на то, что современники воспримут его работу буквально. Гулливер посещает две страны: Пекуньярию, над которой царят три божества — Деньги, Собственность и Конкуренция, и Эквигомию — «страну равных». «Издатель» вкратце повествует о жизни протагониста в первом государстве, после чего предоставляет слово ему самому. Далее следуют 9 глав, в которых идёт рассказ от первого лица о приключениях Гулливера в Эквигомии и его возвращении на родину. Как и Свифт, А. В. Аникин перечисляет ключевые события каждой из глав в их названиях, например: «Глава первая. Похищение Гулливера. Он бежит с корабля и попадает в Эквигомию, где встречает плохой приём» [9, с. 10]. Глава пекуньярского синдиката наёмных убийц, Оффур, похищает Гулливера и хочет переправить по морю в Индию, но по пути у корабля, в лучших традициях Свифта, ломается грот-мачта. Судно делает вынужденную остановку у берегов Эквигомии, и Гулливеру удаётся бежать. Он попадает в весьма своеобразную страну, в которой нет ни денег, ни частной собственности. Всё местное население поклоняется императору Оану, которого никто никогда не видел, но который «всегда думает о народе» [9, с. 14]. Гулливеру дают имя Нэмис («Большая голова») и отправляют на сельскохозяйственные работы. Там он знакомится с парой влюблённых, Нутом и Оялой, и помогает молодым людям бежать в горы. За этот поступок он несёт наказание, однако спасает себя, заявляя начальникам, что владеет секретной информацией о Пекуньярии. У него складываются доверительные отношения с секретарём «пятикратно-сверхравного» Нуила, Миком, который (как и обитатели стран, описанных Свифтом) много беседует с ним о политическом устройстве других государств. В это время на Нуила совершается покушение, и 44

он решает бежать из страны вместе с Гулливером. Когда они дрейфуют в лодке посреди моря, Нуил произносит фразу: «Вот теперь мы наконец действительно равны…» [9, с. 42]. Их подбирает английский корабль и доставляет на родину Гулливера. Кульминационным моментом повести можно назвать бегство вышеупомянутых Нута и Оялы и попадание Гулливера в тюрьму — точнее, в подвал. В первой части истории много места отводится описанию быта чужой страны; вторая часть имеет более «конкретный» сюжет (политические интриги, бегство Гулливера и Нуила) и напоминает детектив. В романе Свифта жизнь Гулливера и, соответственно, сюжет менее динамичны — герой действует, но большей частью созерцает жизнь незнакомой страны и повествует о ней в довольно сдержанной манере. Как отмечали составители сборника «Фантастика-78», А. В. Аникин использует «приём художественной стилизации «Путешествий Гулливера» Д. Свифта» [9, с. 5]. Можно сказать, что манера повествования Аникина отдалённо напоминает свифтовскую — особенно в первой части повести, где описывается попадание Гулливера в незнакомую страну, знакомство с её обитателями, описание местных обычаев и нравов. Рассказчик в целом беспристрастен, иногда довольно ироничен; так, о более чем необычной системе воспитания детей и специальных учебных заведениях для них он замечает: «Многие родители так никогда и не видят своих детей, другим, как особую милость, позволяют время от времени встречаться с ними. Но отцом всех детей вполне серьезно считается все тот же Оан, а настоящие отцы рассматриваются, так сказать, как его представители без каких-либо особых прав» [9, с. 22]. Грубоватый юмор и натурализм, в которых упрекали Свифта, в тексте Аникина также присутствует — в самом начале Гулливер довольно подробно рассказывает, как люди Оффура ворвались к нему, когда он сидел в отхожем месте, и передали его своим сообщникам через окно. Однако характеры героев Свифта и Аникина всё же различаются; в частности, 45

«русский» Гулливер прямо выражает своё недовольство некоторыми обычаями, связанными с эквигомским учением. Он отмечает, что во время «часа клятв Оану» люди дают «самые несусветные клятвы» вроде истребления сотни клопов за неделю, называет самобичевание хлыстом «мерзостью», а процедуру «взаимного разоблачения» — самой неприятной [9, с. 18–19]. Герой Свифта, напротив, редко открыто возмущается туземными обычаями; кипя внутренне, на словах он бесстрастен и гораздо более саркастичен, чем персонаж Аникина. Достаточно вспомнить пассаж о приёме у короля Лаггнега (3 часть «Путешествий Гулливера»), по дороге к трону которого герой должен был лизать пол: «…впрочем, из уважения ко мне, как иностранцу, пол был так чисто выметен, что пыли на нем осталось немного» [6, с. 190]. «Русский» Гулливер душевнее своего английского предшественника; рассказывая историю влюблённой пары, он замечает: «Что было более естественно, чем возникшая между молодыми людьми любовь?» [9, с. 24] — фраза, которую с трудом можно представить в устах героя Свифта. Составители сборника «Фантастика-78» отмечали, что повесть А. В. Аникина обращена «к острым политическим проблемам современной действительности» [9, с. 5]. Описание фермы, на которой работал Гулливер и эквигомы, кажется сатирой на советское коллективное хозяйство, где в строгом смысле никому ничего не принадлежит: «Сколько бы человек ни работал, он не мог приобрести никакой собственности» [9, с. 20]. «Волны уничтожения и запрещения», жертвами которых могли стать «люди, вещи и даже животные» [9, с. 30] напоминают репрессии, а почитание Оана — «культ личности». По мнению А. Д. Кузьмичёва, под Эквигомией в повести 1978 г. подразумевается социалистический Китай, а страна потребления Пекуньярия — это капиталистические Соединённые Штаты [27]; М. А. Бологова также называет Эквигомию «злой пародией на социализм» [12, с. 347]. Возможно, Аникин задумал «Пятое путешествие Гулливера» как повесть с двойным политическим дном, позволяющую читателю увидеть именно то, что он хочет. 46

В любом случае, острый для своего времени подтекст в наше время представляется не столь актуальным, но повесть можно прочесть как сатиру на ряд социальных и общечеловеческих проблем: корыстолюбие, фанатизм, жажда власти. В письме «От издателя» имеются прямые ссылки на «Путешествия Гулливера»: упоминается «покойный доктор Свифт» (см. выше), а также говорится, что «в своём пятом путешествии Гулливер посетил два государства, в которых нет лилипутов, великанов, летающих островов или говорящих лошадей» [9, с. 8]. Косвенными намёками на произведение Свифта являются следующие моменты: – эквигомы и пекуньярцы говорят на своих языках, которые Гулливеру приходится учить; – Гулливер получает другое имя — Нэмис («Морской Человек» в Пекуньярии и «Большая голова» в Эквигомии); – много внимания уделяется описанию нравов и порядков чужой страны; – секретарь Мик много беседовал с Гулливером о политике («Его особенно интересовали формы правления и отношения между правителями и народом в тех странах, где мне довелось побывать» [9, с. 31]) — как и обитатели стран, описанных Свифтом; – в толковании одного из заветов Оана — «чем меньше ешь, тем лучше можешь работать» — было две школы [9, с. 31], что отдалённо напоминает партии высоких и низких каблуков. Среди явных отличий от Свифта в первую очередь заметны явления, которых в XVIII в. не существовало (например, «синдикат наёмных убийц»). Однако гораздо более значимым представляется изменение характера протагониста: у А. В. Аникина Гулливер прямодушнее и, пожалуй, человечнее героя английского романа. С литературоведческой точки зрения текст А. В. Аникина интересен отсылками как на Свифта, так и на более поздние, современные автору 47

антиутопии. Когда Гулливер попадает в «страну равных», один из местных жителей объясняет ему: «Все эквигомы равны, но некоторые, особо заслуженные, равны более других. Мы называем их сверхравными» [9, с. 14]. Скорее всего, здесь сознательно обыгрывается знаменитый лозунг из повести Джорджа Оруэлла «Скотный двор» (Animal Farm: A Fairy Story, 1945). Устройство страны, в которой довелось побывать Гулливеру, отсылает также к роману Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» (Brave New World, 1932): культ Оана отчасти напоминает поклонение Генри Форду — реальной личности, возведённой в ранг божества, а оппозиция «цивилизованный мир/горы» в Эквигомии похожа на противопоставление «дивного нового мира» островам, где живут дикари. Эквигомская система воспитания детей также похожа на описанную Хаксли; М. А. Бологова вдобавок отмечает её сходство с системами, изображёнными Свифтом: «...в антиутопии [у Аникина] детей отнимают у родителей и воспитывают в специальных учреждениях, впрочем, то же самое происходит у лилипутов и гуингмов; дети в Эквигомии не играют, а работают или занимаются военными упражнениями <...>» [12, с. 347]. Регламентация интимной жизни эквигомов («...число объятий вообще регламентировалось, и нарушать правило было опасно, так как в семейных домах соседям нетрудно было подслушать, подглядеть и донести» [9, с. 22]) напоминает систему розовых билетов в романе Е. И. Замятина «Мы» (1920) — «первой классической антиутопии в мировой литературе» [14, с. 50], также оказавшей в своё время влияние на творчество Хаксли и Оруэлла [52]. «Прототекстом» романа Замятина, в свою очередь, Т. Ю. Винокурова называет именно «Путешествия Гулливера» [14, с. 54]. 3. 4. Г. И. Горин. «Дом, который построил Свифт» Григорий Израилевич Горин, известный советский драматург, сценарист и прозаик, окончил сценарий к фильму под названием «Дом, который построил Свифт» в 1982 г. Спектакль по данному сценарию до сих пор регулярно 48

ставится во многих театрах — в частности, на сцене Санкт-Петербургского Молодёжного театра на Фонтанке. В большинстве произведений, рассматриваемых в диссертации с точки зрения творческой рецепции «Путешествий Гулливера» в России, на первом плане находится только образ протагониста. В отношении пьесы Г. И. Горина в первую очередь стоит отметить авторское видение свифтовских персонажей «второго плана»: лилипутов, великана, Некто (струльдбруга), йеху и лапутян. Л. П. Обухова отмечает, что композиция данной пьесы, как и большинства драматических работ Горина, носит фрагментарный характер: «В «Доме» Горин объединяет в целое фрагменты с разными действующими лицами, «минутными» героями. Это подчёркнуто тем, что герои появляются в действии небольшими группами, каждая со своей собственной проблемой» [31, с. 212– 213]. По сюжету пьесы, все вышеперечисленные персонажи (кроме лапутян, прилетевших из будущего) живут в «доме, который построил Свифт», где у каждого из них своя роль: «...мир обывателей, старающийся избежать столкновения с физической смертью, обрекает Свифта на смерть метафизическую, объявляя его безумцем и запирая в стенах собственного дома. Казалось бы, решение проблемы найдено. Но Свифт находит выход, который никто не предусмотрел: он сам порывает с миром, погружаясь в молчание. Теперь говорят лишь его книги и герои» [41, с. 31]. При этом сложно сказать, кто в данной пьесе является главным действующим лицом [36, с. 92]; при всей своей фрагментарности истории героев Свифта, а также его самого связаны друг с другом весьма тесно. В романе Свифта острова, населённые лилипутами, символизируют две европейские державы, находившиеся в противоборстве — Англию и Францию. Изображение людей ростом в 6 дюймов служит сатирику в первую очередь для создания фантастического колорита; Г. И. Горин же использует данный образ для изображения собственно «маленьких» людей — в переносном смысле этих слов. Лилипуты Горина — это люди, находящиеся в эмиграции. По 49

воспоминаниям Марка Захарова, режиссёра фильма «Дом, который построил Свифт» (1982 г.), именно эпизод с их участием являлся для Г. И. Горина отправной точкой при написании сценария: «Успех «Мюнхгаузена»6 превзошел все ожидания, и Григорий достал из запасников прекрасную сцену, где действовали лилипуты-эмигранты и еще свой давнишний замысел, связанный с Джонатаном Свифтом. Остроумная затея превращалась на моих глазах в киносценарий» [19, с. 10]. Двое друзей — Рельб и Флим (имена — намёк на персонажей оригинальных «Путешествий...», лилипутов Рельдрэселя и Флимнапа [47, s. 446]) — вынуждены покинуть свою страну и поселиться в Англии. Из их разговора становится ясно, что они изо всех сил стараются примириться со своим положением, хотя чисто физически не приспособлены для жизни в стране, где не могут дотянуться до чашки чая без лестницы. Они признают заслуги Англии и англичан, уверяют друг друга, что им здесь нравится, но при этом в любой момент боятся быть раздавленными. Лилипут Флим, умеющий играть на пианино, делится с другом планами: он хочет музицировать и здесь, в Англии, только на местных «великанских» инструментах ему придётся играть ногами, перепрыгивая с клавиши на клавишу. Рельб отговаривает его: «Перестань! Ты серьёзный музыкант и не должен опускаться до примитивных мотивчиков» [3, с. 28]. Используя творчески переосмысленный образ из романа Свифта, Г. И. Горин показывает, что в чужой стране человек нередко чувствует себя лишним, неуместным, маленьким — особенно если местное население его н е з а м е ч а е т ; «драма лилипутов разыгрывается в Англии, где их почти не видно, но проблема ценно сти лично сти от этого не ст ановит ся менее значимой» [32, с. 152]. Оказавшиеся в такой ситуации люди помогают друг другу из солидарности — как Рельб и Флим, передвигающие куски сахара на столе. Ради общего блага товарищи по несчастью закрывают глаза на 6 Фильм «Тот самый Мюнхгаузен», также снятый по сценарию Г. И. Горина. 50

недостатки друг друга — правда, до тех пор, пока разница между ними не становится слишком очевидной. У людей — особенно находящихся в положении «маленьких» — обычно сильно развит дух соперничества; вопрос «кто из нас в ы ш е ?» является для горинских лилипутов одним из самых злободневных. В сцене на столике Флим храбро залезает на край чашки, чтобы зачерпнуть чая, и любуется отблесками огней на буфете, пока его товарищ стоит внизу. Здесь также имеет место настоящий любовный треугольник: жена Рельба, лилипутка Бетти, также эмигрировавшая в Англию, выбирает Флима, который куда рисковее и решительнее друга. Впоследствии, однако, выясняется, что Флим не отличается честностью: носит башмаки со стельками и потайными каблуками и скрывает данный факт от Рельба, пока тот сам этого не обнаруживает. В конце эпизода Флим оступается на краю чашки и тонет в чае; трусоватый, но более благородный Рельб тут же забывает обиды и бросается на помощь, но уже ничем не может ему помочь. По завершении сцены с лилипутами перед зрителем предстаёт сидящий у столика Свифт в окружении своих «приближённых»: домоправительницы Ванессы (имя одной из любимых женщин Свифта), слуги Патрика, а также мистера Ричарда Симпсона (имя мифического издателя «Путешествий...» 1726 г.) — доктора из Ноттингемшира, приехавшего лечить декана, не ознакомившись с его творениями. На реплику доктора Симпсона о том, что у его пациента на глазах слёзы, Патрик делает предположение: «Наверное, чай остыл!» [3, с. 31]. Доктор забирает у Свифта чашку и вынимает упавшую туда «мушку», после чего декан выплёскивает содержимое чашки ему в лицо. Возможно, подобные сцены были одной из причин, по которым декана считали сумасшедшим (в данном произведении): «одномерный» человек видит лишь то, что доступно физическому зрению, писатель же увидел — пусть и в своём воображении — трагедию маленьких людей, которую переживает как реальное событие. Рассказ великана Глюма (намёк на Глюмдальклич — нянюшку Гулливера 51

в Бробдингнеге [47, s. 446]) в пьесе Г. И. Горина — это история непризнанного гения, обладателя незаурядного ума, отвергнутого современниками. Если лилипуты хотят быть выше, то проблема горинского великана в том, что он о п у с т и л с я — по своей воле, но, как ни парадоксально, не по своей вине. Великаны, действующие в романе Свифта, велики только ростом. Герой Г. И. Горина, напротив, гораздо выше своих соотечественников не только физически, но и в интеллектуальном плане — и именно это, а не огромные размеры, его губит. Из рассказа Глюма читатель узнаёт, что его отец — уроженец свифтовского Бробдингнега — попал в Англию как Гулливер: по морю, во время кораблекрушения. Его жизнь на чужбине, как и у вышеупомянутых лилипутов, нелегка: «Сначала его показывали в цирке как диковину, потом зрелище всем надоело, и отца бросили на произвол судьбы... Он очень тосковал, просился назад в Бробдингнег, но ему никто не мог предоставить нужного корабля» [3, с. 39]. Глюм-старший женится на англичанке по прозвищу Высокая Анна, а затем погибает от удара молнии; сыну же, получившему в дар от родителей не только огромный рост, но и чрезвычайно развитый мозг, король повелел прекратить «позорить» Британию и стать «как все». Разговор Глюма-младшего с королём — явный намёк на «инакомыслящих», которые не могут угодить власти, как бы себя ни вели: «Король меня не принял! Он сказал, что не намерен выслушивать чьи-то советы, глядя снизу вверх. Я сказал, что готов упасть перед ним ниц. Но король сказал, что советы снизу ему не интересны» [3, с. 41]. Несмотря ни на что, Глюм не хочет покидать страну, в которой родился и вырос: не все люди способны расстаться с родиной даже для собственного блага, к тому же не факт, что за границей данный герой смог бы найти применение своим способностям и не превратился бы в лучшем случае в живой маяк. Достаточно вспомнить историю его отца: оказавшись в Англии, этот огромный человек становится для местного населения диковинкой, мнением которой никто не интересуется — то есть своего рода лилипутом (не 52

в физическом, но в духовном плане, что ничуть не менее болезненно). Глюм предпочёл уменьшиться в родной Англии; для этого он делал специальные упражнения, а забыть все свои идеи и прочитанные книги ему «помогла» выпивка: «Ежедневный трёхкратный прием алкоголя — и ты очищаешь свою башку от ненужных знаний и мыслей» [3, с. 42]. Глюм остепеняется, находит жену, однако «нормальность» противоречит самой его природе [47, s. 456]. Он узнаёт об открытии Свифтом дома для безумцев и решает вспомнить молодость; теперь мечта опустившегося великана — сразиться с рыцарем Ланцелотом, чтобы показать себя гигантом если не «в жизни», то хотя бы «в смерти» [3, с. 43]. Доктор сам решает исполнить роль Ланцелота, однако в итоге отказывается от турнира, и Глюм сам закалывает себя мечом. Впрочем, весь ход действия показывает, что «…в этом доме со смертью особые счёты: здесь все умирают и не умирает никто» [3, с. 35]: уже в следующей сцене местные стражи порядка заталкивают вполне себе живого Глюма в фургон вместе с остальными героями Свифта, которые «на самом деле» являются артистами. Оказывается, декан «...нанимает труппу актеров, но уже не столько для обличения, сколько для того, чтобы донести до зрителей свои размышления о человеке» [17, с. 105]. В своих работах Г. И. Горин нередко вступает в игру с понятиями времени, пространства, жизни и смерти. Помимо собственно лейтмотива «Дома, который построил Свифт» — бессмертия автора и его героев — с данными темами в пьесе наиболее тесно связана история вечно живущего человека, забывшего своё имя. М. Н. Рахвалов отмечает, что эпизод «Некто» является композиционным центром пьесы [36, с. 92]; в отличие от историй прочих персонажей, аллегория в которых носит скорее социальную функцию, история «мистера Некто» и констебля Джека, вспомнившего своё прошлое, представляет собой философскую притчу с религиозным подтекстом. Социальный компонент здесь также присутствует; М. Дюринг называет главной темой данного эпизода расплату отдельной личности за бездействие 53

в отношении преступлений, которые совершаются в обществе в течение многих лет — в том числе и на её глазах [47, s. 450, 456]. Струльдбруги, или бессмертные, описывались Свифтом в 3 части «Путешествий Гулливера». Обладателям вечной жизни никто не завидовал, поскольку она не предполагала вечной молодости: несчастные люди дряхлели, болели, но умереть не могли. У Г. И. Горина же акцент в истории Некто делается на несколько иную формулу: «Каждый человек живет на земле несколько тысяч лет. Или больше. Просто у многих отшибло память» [3, с. 51]. Мистер Некто нелепо одет, но, судя по всему, сохранился неплохо; о его состоянии — а также о том, как именно жил он сам — практически ничего не говорится. Это и не важно: данный герой предстаёт в пьесе не как уникальное явление (в книге Свифта струльдбруги появлялись на свет очень редко), но как носитель сакрального знания, сам по себе довольно абстрактный. Эпизод «Некто» начинается с разговора двух констеблей у стен городской тюрьмы, куда только что были заключены актёры, изображавшие героев Свифта. Сторожа вспоминают сценки с их участием и смеются, упоминая в том числе и Некто: «Но вот особенно с этим умора... который живёт вечно» [3, с. 50]. Они подзывают сидящего за решёткой струльдбруга к себе, чтобы «поболтать», и тот охотно вступает в беседу. С его помощью Джек, Рыжий констебль, совершает экскурсию по своим «прошлым жизням» и приходит к неутешительному выводу: всегда, во все эпохи он занимался тем, что сторожил заключённых и никогда не задумывался, за что они осуждены. В конце концов Рыжий вспоминает, с чего началась его сомнительная карьера: «...тридцать третий год... Иерусалим... Городская тюрьма... Стражники выводят Иисуса из тюрьмы...» [3, с. 56] — и приходит в ужас. Джек понимает, что нужно срочно что-то изменить — и выпускает заключённых на волю, за что расплачивается жизнью. «Рыжий констебль, пожертвовав своей жизнью ради освобождения актеров, впервые совершил решительный поступок» [17, с. 107] — и умер (ушёл из э т о й жизни) со спокойной совестью. «Теперь пошел новый 54

отсчёт», — говорит ему Некто. — «Совсем новый» [3, с. 58]. По Г. И. Горину, все люди в некотором смысле бессмертны — но далеко не все знают, как этим распорядиться. На вопрос, является ли Некто актёром, мудрецом или всё-таки героем Свифта, невозможно дать однозначного ответа: одно другому (и третьему) не мешает. Весь ход пьесы убеждает нас в том, что «мир — это текст»; шекспировская формулировка «весь мир — театр» для персонажей Горина также является справедливой. Н. К. Фёдорова замечает, что в работах данного автора «герой (Человек театра) явлен как принципиально незавершенный, представляющий собой амбивалентное единство множества смыслов, — изначально актёр» [42, с. 165]; статья, из которой взята данная цитата, посвящена пьесам 1990-х гг., но то же самое можно сказать и обо всех персонажах написанного ранее «Дома, который построил Свифт». В эпизоде «Лапутяне» Г. И. Горин поднимает вопрос, представляющий несомненный интерес для литературоведов — проблему рецепции личности и творчества писателя потомками. Лапутяне, прибывшие в дом Свифта на летучем острове — это гости из будущего, а точнее — из 2045 г.: «...они прилетели, чтобы встретиться с деканом Свифтом, поскольку у них там отмечается трехсотлетие его смерти» [3, с. 79]. Само появление летучего острова вызывает у англичан панику: что это такое? комета или знамение Апокалипсиса?.. Члены опекунского совета долго спорят, пока не приходят к решению, устраивающему всех: «...считать этот небесный предмет как бы и не существующим» [3, с. 63]. Далее следует прибытие лапутян в дом, краткая экскурсия и односторонняя беседа их предводителя с доктором Симпсоном, переодетым в мантию Свифта. Лапутяне, изображённые в оргинальных «Путешествиях Гулливера», были сведущи в музыке и математике, но совершенно не приспособлены к жизни как в бытовом, так и в человеческом плане. Горинский экскурсовод «гостей из будущего» — такой же горе-учёный, только не математик, а филолог. М. В. Егорова отмечает, что он попросту не понимал автора, которым 55

занимался: «Свифт яростно саркастичен!» – констатирует Лапутянин, исследователь его творчества, так и не понявший главного: в саркастичности писателя скрыта глубокая боль за человека» [17, с. 106]. Впрочем, о произведениях Свифта данный герой практически не говорит: делится биографическими сплетнями о скверном характере декана, о его отношениях со Стеллой и Ванессой, а затем выносит вердикт: «Вы – забытый писатель, сэр! Хрестоматийный классик, которого никто не читает!» [3, с. 83]. Об интересе потомков не столько к работам, сколько к личной жизни творцов прошлого (да и настоящего) говорится и в финале пьесы: «Это вам кажется, ваше преподобие, что всех уж так интересует игра вашего ума. Публику волнует совсем другое. Кто кого любит? «Стелла или Ванесса? Ванесса или Стелла?» [3, с. 91]. Отдельно стоит отметить горинскую трактовку образа «йеху». В романе Свифта это выродившиеся люди, вернувшиеся к состоянию обезьяны — своего рода продукт эволюции наоборот. По одной из гипотез йеху, живущие на острове гуигнгнмов, произошли от пары одичавших англичан; на момент прибытия Гулливера их потомки утратили человеческий облик, однако сохранили все человеческие недостатки и теперь находились у разумных лошадей в услужении. В пьесе Г. И. Горина йеху не выходят на сцену, однако мы слышим о них от домоправительницы Эстэр (Стеллы): «Раздался звон разбитого стекла. Камень, брошенный чьей-то рукой, влетел в кабинет и упал у ног Свифта. За окном послышался шум, смех и свист. – Опять эти ужасные йеху! — воскликнула Эстэр. — Здесь небезопасно оставаться, ваше преподобие! Свифт словно не слышал её слов» [3, с. 70]. Впоследствии выясняется, что камень бросили не йеху, а слуга Патрик. Когда доктор Симпсон поймал лакея с поличным и объявил об этом Свифту, последний вышел из комнаты в расстроенных чувствах. Эстэр объяснила, что на самом деле Патрик хотел сделать декану приятное, а доктор всё испортил: «Сатирикам принято бить стёкла. В этом специфика жанра. Поэтам бросают 56

цветы, обличителям — булыжники. Это их слава и гонорар...» [3, с. 72]. В неодномерном мире Свифта хулиганский поступок в зависимости от ситуации может быть расценен как высшая похвала; напротив, вполне спокойное поведение зрителей, расположившихся перед домом на лавках с биноклями и пивом, расстраивает обитателей дома (в особенности хозяина) больше всего: «– Вот они — настоящие йеху! — прошептала Эстэр. — Вглядитесь в эти тупые физиономии. Их ничто не волнует, ничто не может растормошить! Свифт окружен стеной непонимания. Он нанял актеров, чтоб те несли людям его мысли, власти оказались хитрей – они наняли зрителей. Круг замкнулся!» [3, с. 72–73]. Среди персонажей романа Свифта, населявших удивительный дом, на момент прибытия доктора не хватало только главного героя — собственно Лемюэля Гулливера. Им и стал мистер Симпсон — врач из Ноттингемшира. После вышеупомянутого эпизода с разбитым окном доктор решает уехать, пока сам не сошёл с ума; однако слова Патрика о том, что Свифт умеет разговаривать молча, его заинтересовали. Слуга советует доктору прочесть-таки «Путешествия Гулливера» и, несмотря на протесты, вручает ему издание для детей: «Ну хоть картинки полистайте. Картиночки! Ну!» [3, с. 76]. С первых же строк («Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире...») на Симпсона снисходит озарение: «Я — Гулливер!» [3, с. 77]. Прозрение Симпсона, до сих пор являвшегося, пожалуй, самым «одномерным» гостем дома Свифта, «приводит к существенным изменениям <...> в его восприятии самого себя и окружающей действительности» [40, с. 157–158]; по мнению М. Н. Рахвалова, так происходит потому, что в пьесе Г. И. Горина «мир становится изоморфным книге, причём «написанность» всего происходящего, как оказывается, можно понять лишь при условии структурной включённости в текст» [36, с. 93]. Чтобы лечить автора, нужно познакомиться с его творчеством (об этом доктору говорят ещё в начале) — однако самому можно быть героем его шедевра, даже не подозревая об этом. 57

Во вселенной Г. И. Горина сложно провести границу между жизнью и смертью, а правда и вымысел сплетаются здесь в теснейший клубок. М. Дюринг назвал «Дом, который построил Свифт» постмодернистской трагикомедией о существовании человека в мире, где всё сложнее разграничить вымысел и реальность [47, s. 446]. Один и тот же человек здесь может умереть несколько раз подряд, мудреца можно объявить сумасшедшим ради его же блага, а физический рост героя иногда «неразрывно связан с нравственной организацией личности» [36, с. 93–94]. По Горину, сходство «реальных» людей с героями романа может проявляться на любом уровне (достаточно сравнить истории лилипутов и «Гулливера»-Симпсона), поскольку Свифт пишет для всех и обо всех; пока мы читаем его книги, он говорит с нами даже после своей смерти. «Пока живо имя автора и имена персонажей его произведений — жизнь продолжается. И совсем не имеет значение, кто под этим именем живет, декан или актер, исполняющий его роль» [41, с. 32]. Подлинное понимание этого, отождествление себя с героем литературного произведения (а то и с самим автором) выглядит, с одной стороны, как безумие, а с другой — как прозрение; «Дом, который построил Свифт» не даёт окончательных ответов и позволяет каждому увидеть то, что он хочет. 3. 5. В. И. Савченко. «Пятое путешествие Гулливера» Для усиления иллюзии правдоподобия Свифт предварил свой знаменитый роман двумя письмами: письмом капитана Гулливера своему другу и издателю Ричарду Симпсону, а затем письмом Симпсона к своим читателям. Первой главе повести Владимира Ивановича Савченко также предшествует предисловие автора; он обращает наше внимание на то, что в тексте Свифта корабельному хирургу Гулливеру ни разу не довелось поработать по профессии, и излагает цель публикации своей работы: «Легче — да и интереснее — принять, что было ещё одно путешествие, по каким-то причинам не преданное гласности, в котором герой как раз и проявляет себя в надлежащем качестве» [5, с. 148]. 58

Также он пишет, что с помощью «Пятого путешествия...» хотел бы разъяснить, каким образом Свифту и его герою в начале XVIII в. удалось угадать наличие у Марса именно двух спутников. Повествование в работе Савченко, как и у Свифта, ведётся от лица Гулливера; в ней 10 глав, перед каждой из которых автор тезисно излагает краткое содержание. По сюжету повести Лемюэль Гулливер снова отправляется в плавание и в результате кораблекрушения попадает на остров Тикитакию. Местные жители — тикитаки — абсолютно прозрачны; общаться между собой они могут с помощью внутренних органов. Гулливер живёт с ними и понимает, что они не дикари, а вполне разумный народ. Законы, наука, искусство тикитаков нередко напоминают европейские. Гулливер постепенно привыкает к своей новой жизни, находит в Тикитакии друзей и даже женится на молодой островитянке по имени Аганита, однако после смерти своего тестя решает вернуться в Англию. На родине он никому не рассказывает о том, что видел на острове, полагая, что воинственная Европа не готова ко встрече с этим трогательным прозрачным народом. Прозрачность для тикитаков играет первостепенную роль. Обо всех сторонах своей жизни — как и жизни соплеменников — они могут судить по изменениям в «инто», т. е. организме (ср. англ. into — ʻвнутрьʼ). Доверительные разговоры между ними всегда предполагают «внутреннее тикитанто» — язык внутренних органов: при таком общении заметны малейшие перемены в состоянии и настроении собеседника. Обыкновенному языку — внешнему тикитанто — на острове доверяют в гораздо меньшей степени: «…это лишь официальный язык, способ общения, при котором не обязательно видеть того, с кем общаешься: язык статей, служебной переписки, официальных записей. Человек, который пытается так объясниться с другими, особого доверия не вызывает (как и у нас не вызовет доверия человек, изъясняющийся в обиходе языком газет или научных монографий)» [5, с. 170]. Прозрачники не умеют лгать: когда вся «внутренняя жизнь» находится на виду, это просто бесполезно 59

(Гулливер признаёт, что европейцы к такой жизни ещё не готовы). При занятии каким-либо общим делом — например, на собрании — тикитаки непременно добиваются, чтобы сердца всех присутствующих бились в одном ритме; претендентов на различные должности в местной Академии наук отбирают по количеству извилин в мозгу, которые при прозрачном черепе также несложно подсчитать. Гулливеру этот способ нравится: «Да и чем такой критерий хуже применяемого у нас «числа научных трудов»? Ведь и «труды» эти не читают, а считают» [5, с. 187]. Герою не удаётся до конца овладеть внутренним тикитанто, однако он много наблюдает за своими новыми знакомыми и, как врач, приходит к выводу, что «внутренний облик у каждого неповторимо свой» [5, с. 152]. После своего четвёртого путешествия Гулливер Свифта окончательно разочаровывается в человеческой природе. Гулливер В. И. Савченко добрее, однако нельзя не отметить, что по возвращении на родину он также п р и д е р ж и ва е т с я н е с л и ш ком в ы с о ко го м н е н и я о с во и х современниках-«темнотиках» (так на острове называют непрозрачных жителей континента). Рассуждая в финале об отличиях тикитаков от обычных людей, Гулливер отмечает, что среди темнотиков всё больше обесценивается понятие любви: «…нет уже рыцарей, посвящавших себя служению Прекрасной Даме, всё меньше стихов и всё больше похабства» [5, с. 239]. На острове же Гулливер узнаёт, что такое настоящая любовь, гораздо в меньшей степени связанная с физическим влечением. Ничто человеческое тикитакам не чуждо, однако «действие, в общем-то довольно сходное у всех божьих тварей» [5, с. 224] играет в их отношениях далеко не главную роль. Вершиной любви прозрачники считают так называемую «семейную астрономию»: двое наблюдают за светом далёких звёзд и планет, а самые интересные наблюдения заносят в специальный каталог. Занятие астрономией для них возможно лишь при полном единении двух сердец со Вселенной; «это крайне интимное переживание, о котором не 60

рассказывают» [12, с. 346]. По версии В. И. Савченко, именно так Гулливер и его тикитакская жена Аганита открывают спутники Марса. Однако «новый Гулливер», во многом восхищённый островитянами, всё же не идеализирует их (как идеализировал безэмоциональных гуигнгнмов герой Свифта) и показывает читателю, что тикитаки не лишены своих недостатков. Многие из них тщеславны: состоятельные люди украшают себя драгоценными камнями, которые проглатывают и носят в пищеводе, а молодёжь пользуется бижутерией, которая на острове называется ПМУ — «пища многократного употребления». Язык внутренних органов кажется Гулливеру отнюдь не универсальным; однажды он попадает на репетицию спектакля «Ромео и Джульетта» и приходит к выводу, что для некоторых целей всё же лучше пользоваться обычными словами: «Когда же я увидел, как выглядит на внутреннем тикитанто фраза: «Верните мне мой поцелуй!» – мне стало грустно, я неслышно ушёл. Может, и вправду я ничего не потерял, не посетив эти спектакли?..» [5, с. 202]. Государственное устройство острова далеко не утопично: все местные министерства являются «министерствами запретов», и тикитаки, не облагаемые налогом официально, регулярно дают чиновникам взятки: «Многое можно запретить с многозначительным видом из высших политических соображений, а затем и милостиво разрешить за изрядную мзду» [5, с. 200]. Это является одним из главных источников дохода королевского двора. Однако при всём этом тикитаки гораздо менее агрессивны, чем европейцы. На острове нет ружей, пушек, пороха; в случае нападения прозрачники могут пользоваться лишь своими светоотражающими поверхностями для получения огня. Это, впрочем, тоже немало; так, однажды на глазах у Гулливера они сжигают английский фрегат, подошедший к их берегам с явно недружелюбными целями. Сами тикитати, однако, ни с кем не начинают воевать первыми и не предпринимают попыток завоевать что-либо, находящееся за пределами родного острова. 61

Главной темой повести можно назвать честность и взаимопонимание людей — точнее, их нередкое отсутствие. Основным идейным различием текстов Свифта и В. И. Савченко является показанное в каждом из них отношение к человеческой природе, обуславливающее специфику жанра. Савченко сложно назвать сатириком — он не высмеивает, но иронизирует над человеческими недостатками, искренне сопереживая своим героям. В силу изображения прозрачных людей физиологии в его тексте, однако, больше, чем в самих «Путешествиях Гулливера». Не чужд автору и грубоватый юмор: так, во время оскудения государственной казны тесть Гулливера Имельдин предлагает королю во время бала добавить в напитки гостей слабительное, чтобы все их драгоценности вышли наружу, и король соглашается. При описании сцены на балу автор не жалеет красок: «Чадящие языки пламени, умноженные зеркалами, метания полупрозрачных теней на черном полу, мерзкие звуки, веера зловонных брызг, сверкание влажных камней, рыдания и стоны – такие сцены, пожалуй, редки и в аду» [5, с. 232]. Однако за фарсом следует подлинная трагедия: Имельдин, которого король «награждает» несколькими бриллиантами из кучи дерьма, на следующее утро сводит счёты с жизнью, не пережив позора. В отношении языка произведения В. И. Савченко отмечает в предисловии: «...считаю нужным объявить сразу, что моё почтение к великому сатирику не простирается так далеко, чтобы ради него отказаться от своего взгляда на вещи и своей манеры изложения. «Le style cʼest lʼhomme», как говорят французы: стиль – это человек. Читатель несомненно заметит некоторые вольности в пересказе ещё одного замечательного путешествия Л. Гулливера, утаённого им по указанным в конце мотивам от современников, но, я надеюсь, не будет слишком на меня в претензии» [5, с. 149]. Язык советского автора контрастирует с выдержанным стилем английского сатирика; в отличие от романа 1726 г., в «Пятом путешествии...» много прямой речи, разговорных и даже просторечных выражений. Когда Гулливера сделали 62

прозрачным, он долго не мог привыкнуть к своему новому облику: «Качнулся, подбоченился, отставил ногу… всё выглядело так страшно, что снова мороз прогулялся по незримой коже: оживший препарируемый мертвец сбежал из анатомического театра и рассматривает себя в зеркало» [5, с. 162]. Перед этим он замечает: «Читатель поморщится: то размышлял на нескольких страницах, теперь вертится перед зеркалом, как кокетка… а где действие?! Какое вам еще, к едрёной бабушке, действие, уважаемый читатель? Должен же я разобраться в своем имуществе. Случись такое с вами, вы бы дольше торчали у зеркала» [5, с. 159]. Текст «Пятого путешествия...» содержит ряд аллюзий на роман 1726 г. По прибытии Гулливера на остров местные жители поднимают его на носилки, как это делали лилипуты у Свифта, и уносят, чтобы затем продемонстрировать всем желающим соплеменникам — как в стране великанов: «В Бробдингнеге меня хозяин возил в клетке, показывал в трактирах за деньги; правда, одетым и при шпаге» [5, с. 151]. М. А. Бологова находит в тексте В. И. Савченко параллели и с двумя другими путешествиями героя Свифта: «прозрачность исключает всякую ложь (лжи не знает и мир гуингмов)»; «в повести Савченко усугубляется мысль из третьего путешествия Гулливера (небесный остров Лапута) о возможности и осуществимости невербального общения. Но здесь оно создается не вещами, а изменением внутренних органов – Гулливер так и не может им овладеть» [12, с. 346]. Как и во всех странствиях, описанных Свифтом, Гулливер у Савченко учит язык страны, в которую прибыл, однако менее успешно: «...мне, знавшему многие европейские языка, а кроме них, и язык лилипутов, бробдингнежи, лапутянский и ве сьма т рудный в произношении язык гуигнгнмов, здесь пришлось столкнуться с трудностями, преодолеть которые я так и не смог» [5, с. 169–170]. Некоторые тикитакские слова, придуманные автором, прямо отсылают к российским и европейским реалиям: священное дерево тиквойя, лекарственное средство тиктакол, напиток тикбир, а также само название языка — тикитанто. По возвращении 63

из своих путешествий герой Свифта долго не может расстаться с приобретёнными в волшебных странах привычками; в свою очередь, Гулливер В. И. Савченко также ещё некоторое время пытается использовать руки как линзы, забыв, что без инъекций тиктакола они перестали быть прозрачными. После смерти Имельдина Гулливер возвращается в Англию — однако, в отличие от героя английского текста, говорит подобравшим его морякам, что жил на необитаемом острове и не может рассказать ничего интересного. Главной причиной сокрытия своего пятого путешествия от соотечественников «новый Гулливер» называет следующий факт: «...мы, европейцы, считаем себя умнее других, будучи всего лишь с и л ь н е е » [5, с. 240]. По его мнению, вместо того чтобы поучиться у тикитаков честности и гармонии с природой, европейцы наверняка захотят захватить остров и к тому же польстятся на драгоценности внутри местных жителей. Гулливер В. И. Савченко завещает рукопись своему сыну и перед её публикацией желает всему человечеству осознать две вещи: «1) что подлинно разумная жизнь – та, когда меняют не только внешнюю среду, но и себя; 2) что нет народов лучших и худших, а есть разные – и все друг друга стоят» [5, с. 240]. 64

Заключение Интерес литературоведения к произведениям, давно ставшим классикой, не угасает по сей день; исследователям, да и читателям хочется восстановить историческую картину былой эпохи и понять, как эти тексты воспринимались современниками. При этом ничто не мешает нам интерпретировать книгу, написанную 300 лет назад, по-своему или же воспользоваться некоторыми приёмами авторов прошлых лет при создании самостоятельных произведений и даже новых жанров. Что касается эпохи Просвещения, то, как отмечал И. О. Шайтанов, «...по отношению к XVIII столетию, к его художественному мышлению у нас особый долг — непонятости, неоценённости: пожалуй, мы найдём не много эпох, которые в собственной художественной оценке так бы резко расходились с тем, как мы их видим» [44, с. 5]. Знаменитый роман Дж. Свифта повлиял на формировавшийся в первой половине ХХ в. жанр антиутопии; «Путешествия Гулливера» высоко ценили и Е. И. Замятин, и Дж. Оруэлл. Использование мотивов и конкретных образов «Путешествий...» позволило целому ряду российских авторов также создать небезынтересные произведения в разных жанрах: «Смерть Гулливера» Л. Н. Андреева — социальный памфлет и одновременно реквием по Л. Н. Толстому, «Пятое путешествие Гулливера» М. Я. Козырева — сатирическая повесть о тоталитарном обществе, «Пятое путешествие Гулливера» А. В. Аникина — политический памфлет, «Дом, который построил Свифт» Г. И. Горина — театральная фантазия, «Пятое путешествие Гулливера» В. И. Савченко — философская повесть. Благодаря своему фантастическому колориту сатирический роман Свифта довольно легко превращается в самостоятельное произведение для юных читателей. Для пересказов, издававшихся в России, характерно смягчение авторского тона, нивеляция проблем социально-политического характера, а также известных физиологических подробностей. Особенностями пересказа Т. Г. Габбе, предназначенного для детей младшего возраста, можно назвать 65

повествование от третьего лица, а также «воспитательный» пассаж о равенстве людей на родине Гулливера в финале. Пересказ А. Б. Дермана, адресованный подросткам, в основном сохраняет интенции автора оригинала; язык повествования приближен к разговорному, однако текст не претерпевает сильных сокращений. Методы, применяющиеся в диссертации при анализе пересказов и текстов ро ссийских авторов, можно использовать при работе с другими произведениями, написанными на классические сюжеты мировой литературы или с использованием отдельных приёмов и/или мотивов из них.  66

Список использованной литературы 1. Swift J. Gulliverʼs Travels. — Wordsworth Classics, 2001. — 249 p. 2. Андреев Л. Н. Иуда Искариот: рассказы. — Москва: АСТ, 2010. — 285 с. 3. Горин Г. И. Дом, который построил Свифт // Формула любви: Киносценарии, пьесы. — СПб: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. — С. 5–96. 4. Козырев М. Я. Пятое путешествие Гулливера и другие повести и рассказы. — М., Текст — Риф, 1991. — 303 с. 5. Савченко В. И. Пятое путешествие Гулливера // Савченко В. И. Похитители сутей. — Киев: Рад. письменник, 1988. — С. 147–240. 6. Свифт Д. Путешествия Гулливера. Сказка бочки. Дневник для Стеллы. Письма. Памфлеты. Стихи на смерть доктора Свифта / пер. с англ. — М.: НФ «Пушкинская библиотека», АСТ: АСТ МОСКВА, 2007. — 843 с. 7. Свифт Д. Путешествия Гулливера / пересказ с англ. Т. Габбе. — М.: Стрекоза, 2001. — 159 с. 8. Свифт Д. Путешествия Гулливера в отдаленные страны = Gulliverʼs travels / обработка и примеч. А. Дермана. — М.; Л.: Молодая гвардия, 1928. — 309 с. 9. Фантастика-78. Сборник. — М.: Молодая гвардия, 1978. — 336 с. 10.Алпатьева Н. В. «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта для детей: в защиту пересказа А. Дермана // Педагогический дискурс в литературе. Материалы одиннадцатой всероссийской научно-методической конференции. — СПб., 2017. — Вып. 11. — С.15–18. 11.Алпатьева Н. В. «Пятое путешествие Гулливера» А. Аникина: дивный новый мир всеобщего равенства // VII Всероссийская научнопрактическая конференция с международным участием «Русскозарубежные литературные связи». — Нижний Новгород: НГПУ им. К. Минина, 2017. — С. 78–82. 67

12.Бологова М. А. Реминисценции «Путешествий Гулливера» Д. Свифта в «Похитителях авто» // Бологова М. А. Современная русская проза: проблемы поэтики и герменевтики. — Новосибирск, 2010. — С. 338–355. 13.Васильева Т. Н. Английская сатира XVIII в.: (Споры и решения). — Кишинёв: Штиинца, 1991. — 137 с. 14.Винокурова Т. Ю. «Путешествие Лемюэля Гулливера» Дж. Свифта и «Мы» Е. Замятина (к изучению феномена антиутопии) // Актуальные проблемы преподавания гуманитарных, социально-экономических и естественнонаучных дисциплин: региональная научно-практическая конференция, посвященная 40-летию ТюмГНГУ (Ишим, 17 октября 2003 г.): сборник научно-методических статей и тезисов. — Тюмень: Вектор Бук, 2003. — С.50–54. 15.Гиленсон Б. А. Э. Хемингуэй и Л. Толстой // Русистика и компаративистика: сб. науч. ст. / отв. ред.: Е.Ф. Киров и др. — Москва: ГОУ ВПО МГПУ, 2010. — Вып. 5. — С.179–183. 16.Данилина Г. И. Рассказ «Смерть Гулливера»: аллегория и символ // Эстетика диссонансов. — Орёл: Орл. гос. пед. ун-т, 1996. — С.104–106. 17.Егорова М. В. Своеобразие художественной структуры пьесы Г. Горина «Дом, который построил Свифт» // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. — Казань, 2011. — Т. 153, кн. 2. — С.103–108. 18.Зартайский В. Г. Послесловие // Свифт Д. Путешествия Гулливера (пересказ Т. Габбе). — СПб.: Вита Нова, 2004. — С. 198–199. 19.Захаров М. А. Наш Тиль Уленшпигель // Горин Г. И. Тот самый Мюнхгаузен: киносценарии. — СПб.: Сеанс; Амфора, 2008. — С. 7–12. 20.Зонова Е. В. Проблематика повести М. Я. Козырева «Пятое путешествие Лемюэля Гулливера…» // Русский человек на изломе эпох в отечественной литературе: сборник статей по материалам Международного литературно-образовательного форума. — Киров: Изд- 68

во Вятского государственного гуманитарного университета, 2007. — С. 63–67. 21.Зонова Е. В. Сравнительно-типологиче ский анализ пове сти М. Я. Козырева «Пятое путешествие Лемюэля Гулливера…» и романа Д. Свифта // Вестн. Том. гос. пед. ун-та. — Томск, 2007. — Вып. 8 (71). — С. 66–69. 22.Ингер А. Несколько слов о Джонатане Свифте и о том, что увидел капитан Гулливер во время своих путешествий [Электронный ресурс]. — URL: http://www.fandom.ru/about_fan/inger_1.htm. — (Дата обращения: 07.05.2017). 23.К р а с и л ь н и ко в Р. Л . Н а р р ат и в н о - ком п о з и ц и о н н ы е фу н к ц и и танатологических мотивов (на материале прозы Л.Н. Андреева) // Критика и семиотика: сб. ст. — Новосибирск: Ред.-изд. центр Новосиб. гос. ун-та, 2006. — Вып. 9. — С. 92–102. 24.Красильников Р. Л. Танатологические мотивы в контексте комического (на материале русской литературы) // Знание. Понимание. Умение: Науч. журн. Моск. гуманит. ун-та, 2012. — № 2. — С.197–202. 25.Креленко Н. С. Осмысление опыт а английской революции в «Путешествиях Гулливера» Д. Свифта: (Утопия и антиутопия) // Европа и Америка на перекрестке эпох: Межвуз. сб. науч. тр. — Иваново: ИвГУ, 1992. — С. 67–78. 26.Кузьмин В. «Козырев — пишет Гоголем» [Электронный ресурс]. — URL: http://nlt2000.narod.ru/4_2000/1.html. — (Дата обращения: 07.05.2017). 27.Кузьмичёв А. Д. Шкала Кузьмичёва. Пятое путешествие Гулливера — 12 баллов [Электронный ресурс]. — URL: http://clip-russia.ru/2016/04/ anikin1978. — (Дата обращения: 07.05.2017). 28.Левин Ю. Д. Раннее восприятие Джонатана Свифта в России // Взаимосвязи русской и зарубежных литератур. — Л.: Наука, 1983. — С. 12–44. 69

29.Машевская И. В. Нулевой персонаж «Путешествий» Джонатана Свифта [Электронный ресурс]. — URL: http://magazines.russ.ru/neva/2007/2/ ma14.html. — (Дата обращения: 07.05.2017). 30.Муравьёв В. С. Путешествие с Гулливером. — М.: Книга, 1972. — 208 с. 31.Обухова Л. П. Своеобразие композиции пьесы Г. Горина «Дом, который построил Свифт» // VI Общероссийская межвузовская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и образование»: (15-20 апр. 2002 г.). — Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2003. — Т. 2. — С. 212–214. 32.Обухова Л. П. Ситуация «переворачивания» в пьесе Г. Горина «Дом, который построил Свифт»: (Эпизод «Лилипуты») // Трансформация и функционирование культурных моделей в русской литературе ХХ века. — Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2002. — С. 145–152. 33.Оруэлл Дж. Политика против литературы — Взгляд на «Путешествия Гулливера» [Электронный ресурс]. — URL: http://www.orwell.ru/library/ reviews/swift/russian/r_swift. — (Дата обращения: 07.05.2017). 34.Политическая борьба вокруг смерти Толстого [Электронный ресурс]. — URL: http://feb-web.ru/feb/tolstoy/critics/ln2/ln2-321-.htm?cmd. — (Дата обращения: 07.05.2017). 35.Рак В. Д. Сатирико-нравоучитепьные журналы Аддисона и Стиля и литературная полемика их времени: дисс. … канд. филол. наук. — Л., 1967. — 412 с. 36.Рахвалов М. Н. Трансформации христианской культурной модели в пьесе Г.Горина «Дом, который построил Свифт» // Вестн. Том. гос. пед. ун-та. — Томск, 2007. — Вып. 8. — С. 91–94. 37.«Смерть Гулливера»: примечания и комментарии [Электронный ресурс]. – URL: http://leonidandreev.ru/comments/ocherki/smert_gullivera.htm. – (Дата обращения: 07.05.2017). 70

38.Стариннова Т. Б., Хлебалова Е. А. Типы перевода на русский язык произведения Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера» («Gulliverʼs Travels» by Jonathan Swift) // Материалы XII Международной научнопрактической конференции «Татищевские чтения: актуальные проблемы науки и практики»: в 4 т. — Т. 4. Ч. 2: Гуманитарные и социальные науки, образование. — Тольятти: Волжский университет, 2015. — С. 207–215. 39.Ступников И. В. «Опера нищих» Джона Гэя: автореферат дисс. … канд. филол. наук. — Л., 1964. — 16 с. 40.Фёдорова Н. К. Герой в произведениях Г. И. Горина конца 1970-1980-х годов («Тот самый Мюнхгаузен», «Дом, который построил Свифт», «Кин IV») // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры. — Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2010. — Вып. 7. — С. 150–160. 41.Фёдорова Н. К. Концепция смерти в пьесах и киноповестях Г. И. Горина // Вестник Тюменского государственного университета. — Тюмень: Изд-во Тюм. ун-та, 2006. — № 8. — С. 30–34. 42.Фёдорова Н. К. Формула «театр в театре» в пьесах Г. И. Горина 1990-х годов // Вестник Тюменского государственного университета. — Тюмень: Изд-во Тюм. ун-та, 2009. — №1. — С. 160–165. 43.Чуковский К. И. Современники: Портреты и этюды. — М.: Молодая гвардия, 1962. — 703 с. 44.Шайтанов И. О. «Столетье безумно и мудро...» // Англия в памфлете: Англ. публицист. проза нач. XVIII века.: пер. с англ. — М.: Прогресс, 1987. — С. 5–34. 45.Beitāne V. Piezīmes par tulkojumiem latviešu valodā // Karogs. — 1960. — №5. — Lpp. 132–137. 46.Düring M. From Russian ʻSviftovedenieʼ to the Soviet School of Swift Criticism: The Deanʼs Fate in Russia // The Reception of British and Irish 71

Authors in Europe: The Reception of Jonathan Swift in Europe. — London: Continuum, 2005. — P. 170–213. 47.Düring M. Jonathan Swift in Russland: kritische, übersetzerische und kreative Rezeption. — Frankfurt a. M.: Lang, 2007. — 558 s. 48.Hashinuma K. The Economic Theme in Gulliverʼs Travels // Hitotsubashi Journal of Arts and Sciences. — Tokyo, 2001. — Vol. 42. N. 1. — P. 41–58. 49.Higgins I. Swiftʼs politics: a study in disaffection. — Cambridge etc.: Cambridge univ. press, 2004. — 232 p. 50.Marshall A. Gulliver, Gulliveriana, and the Problem of Swiftian Satire // Philological Quarterly. — Iowa City, 2005. — Vol. 84. N. 2. — P. 211–239. 51.McCue G. S. A Seventeenth-Century Gulliver // Modern Language Notes. — Baltimore, 1935. — Vol. L. — P. 32–34. 52.Orwell G. Review of «WE» by E. I. Zamyatin [Электронный ресурс]. — URL: http://www.orwell.ru/library/reviews/zamyatin/english/e_zamy. — (Дата обращения: 07.05.2017). 53.Todd D. The Hairy Maid at the Harpsichord: Some Speculations on the Meaning of «Gulliverʼs Travels» // Texas Studies in Literature and Language. — Austin, 1992. — Vol. 34. N. 2. — P. 239–283. 72

Рецензии:

Авторизуйтесь, чтобы добавить рецензию

- у работы пока нет рецензий -

Отзывы:

Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв